Этот рассказ посвящается вечной любви,
которая не гаснет даже тогда,
когда все доводы разума подняли мертвых,
и тогда, когда воспитаны дети.
To Michael with many thanks for his energy and optimism.
I hope that once I’ll see you there where you are now
- Кто это? - спросил себя Витя, глядя в зеркало.
Горький глоток черного ядреного кофе.
Сегодня ему предстояло закончить битву с толпой юристов. Все они были разного возраста, внешнего вида, у всех были разные семьи и быт. Не все из них знали друг друга, но они умудрялись сотрудничать даже ввиду неизвестности партнера. Некоторые даже и не подозревали о том, что их коллега был вместе с ними в деле. Тем не менее, все они успешно делали свое общее дело на благо своего клиента и своевременно получали свои неплохие деньги.
Витя вынужден был иметь дело со всеми сразу. Он был один. Ему предстояла затяжная борьба с юристами за то, чтобы его клиент блестяще выиграл свое дело. Для него клиент был всем - Главным мерилом правосудия, мистером Деньги, Любовью всей его жизни. Для клиента он должен был сделать все. Не сказать, что Витя был обязан клиенту чем-нибудь особенным, просто его так учили – клиент должен быть доволен. Поэтому Витя ввязался в схватку с юристами и не далее чем в шесть часов сегодняшнего вечера должен был ее выиграть.
На его стороне были только книги и компьютер, да и то машина постоянно зависала.
Витя бился со своими оппонентами уже четвертый день. Сегодня, в шесть вечера подходил срок сдачи перевода многостраничного пакета судебных документов одной компании к одному русскому гражданину, который не заплатил по счету за поставку компьютерного оборудования - с английского языка на русский. Витя сделал сорок шесть страниц. Осталось восемь. Десять утра.
Вообще-то на такие битвы военными уставами для переводчиков, если бы они существовали, должно отводиться не менее двух недель. Но уставов не существует. Зато существуют богатые клиенты, которые приходят в бюро и доверительно-тихим голосом говорят: «Вот тут мне надо… пииривисти шыйсят страниц до завтра». Они видят ужас на лице менеджера по работе с клиентами, лепечущих нечто вроде: «Это невозможно!!!» Внимательно и недоверчиво глядя в их глаза с профессиональной хитринкой, спрашивают: «А как возможно?» Слышат в ответ: «Недели две…» Искренне удивляются и восклицают: «Да Вы что! Имейте совесть! Такую уйму времени на какой-то перевод!» и как бы обиженно начинают разворачиваться на стуле.
Менеджер по работе с клиентами, называемый в простонародье «приемщица», начинает нервничать, свято помня, что от количества принятых заказов зависит ее заработная плата, что надо купить сапоги дочке или слетать в Тунис, идет на реанимационные меры. «Подождите!.. Ну, за сколько времени Вам надо?». Выяснив, что за три дня, она в первый раз идет к переводчику. Переводчик, также желающий заработать деньги, хотя и не любой ценой и даже иногда (уже или еще) ничего не желающий, под напором уговоров приемщицы, вздыхает: «Ну ладно, Мария Петровна, пять полных дней! Только не меньше и по тройному тарифу».
Окрыленная успехом, приемщица летит к клиенту сообщить радостную весть: переводчик готов сделать работу за четыре дня. Только вот стоить это будет дорого, потому что текст со сложностями. Клиент, прижимистый бизнесмен из первых, чуждый всяких излишних вежливостей и речевых изящностей говорит: «Сколько?». Приемщица называет сумму. Клиент, теперь уже без слов, начинает разворачиваться вдвое быстрее.
Приемщица проводит повторную реанимацию. «Это если есть спецтермины и еще разные особенности и сложности». Клиент, забавно воздевая руки к небу, кричит: «Да какие сложности?!! Всего-то – судебные документы какие-то, все стандартно, каждая вторая фирма с ними дело имеет! Что, Ваш переводчик настолько неопытный, что не может обычные документы переводить??!»
Позвольте, это честь мундира, честь переводчика, честь конторы, а она вообще превыше всего! Приемщица говорит единственно верный ответ «Конечно, наши переводчики очень опытные и именно этот переводчик уже многократно переводил судебные документы». Клиент опять ничего не говорит, а только по-доброму улыбается и, немного подавшись корпусом к приемщице, одобрительно-выжидательно кивает головой. Приемщица понимает скрытое желание клиента (попутно хваля себя за свой высокий профессионализм) и заканчивает: «… поэтому, думаю, мы можем пойти Вам навстречу, учитывая Ваши обстоятельства, и взять документы по двойному, а не по тройному тарифу».
Клиент в восторге. Он счастливо улыбается, одаривая других посетителей своей лучащейся радостью и взглядами, в которых читается: «Да, это хорошая контора! Будьте спокойны, друзья, вы пришли по нужному адресу!» Затем внезапно слегка хмурится (все еще не переставая улыбаться) и как бы последним штрихом добавляет: «Отлично. Я согласен, сейчас оплачу эту сумму. И еще… нельзя ли все-таки сделать дня три с половиной?..» И также по-доброму смотрит прямо в глаза приемщице.
Приемщица все так же довольно и доброжелательно улыбается клиенту, а глаза ее снова бегают. Момент принятия решения. С одной стороны, она обещала переводчику пять дней, а получается три с половиной. С другой стороны, так много уже сделано, так много пользы конторе и клиенту почти принесено, и тут из-за каких-то двадцати часов все насмарку? Приемщица тоже хочет быть смелым и добрым человеком. Поэтому она говорит: «Ну хорошо, три с половиной дня. В конце концов, ночь рабочим временем по нашей системе не считается, но мы ценим клиентов превыше всего…»
Это механизм всеобщего удовлетворения. Клиент уходит довольный, отдав за работу в два раза меньше денег и все-таки найдя место, где в его «немыслимые сроки» сделают работу. Приемщица довольна, что не упустила клиента, получила процент и купит сапоги, да еще к тому же дала работу коллеге-переводчику. Администрация довольна безотказной работой приемщиц, солидной прибылью и конкурентоспособностью предприятия, могущего, оказывается, делать то, что не может никто другой. И переводчик (отойдя от своего непонятного удивления) доволен, что получил работу, что его считают опытным и очень компетентным и что бывает и хуже, а жизнь и так тяжела.
Иногда механизм всеобщего удовлетворения работает по упрощенной схеме. В этом случае «клиент посрочнее», как любовно называют его переводчики, произнося «о» в соответствие с правилами ослабления гласных как «а», является близким знакомым кого-то из администрации. Процесс занимает не 10, а 5 минут, и торг (в пользу конторы) здесь неуместен. При любом варианте фактором, определяющим успех всего предприятия, является, как ни странно, эффективность ядреного кофе.
…Ядреный кофе начал медленно растворяться в обильных каплях уличного июльского дождя, который пришел на смену уютной кухне. Надо было сесть на автобус, в который, как и во времена его студенческой молодости, с Гражданки ломилась толпа. Витя не знал, что сейчас уже открыли разорванную ветку метро, и таким вот утром, когда все усилия вернуть в голову свой мозг сначала с подушки, потом с асфальта, на который он утекает с каплями дождя, тщетны, он ни за что бы не поверил, что такое счастье возможно и, сделай ему заказ на перевод такого текста, отказался бы, сказав, что не переводит фэнтези.
Реальность плющила.
К счастью, не все, что мы считаем плохим, на самом деле таково. В дикой утренней давке, которая каждое рабочее утро радушно принимала его в свои объятья, он согрелся от близости страдающих человеческих тел, и, наверное, от осознания общей безмерной муки, ему стало легче. На подходе к «Лесной» он уже отчетливо помнил, что именно он едет переводить.
Гостиный двор негостеприимно выплюнул Витю на Садовую улицу, и он быстро засеменил, отчаянно маневрируя в потоке прохожих на тротуаре. Это нехитрое упражнение не только давало возможность хоть ненадолго проснуться, но и служило бесценной физической зарядкой. Работа сидячая, жировые клетки наглы и норовят захватить все пространство твоего тела, а допустить такого Витя в своем юном возрасте не мог ни в коем случае.
Вливая в себя психологический допинг жизнерадостных мыслей о том, как же все-таки интересны оттенки перинообразных низких моросящих и совсем не грустных туч и как все они, наши фирменные питерские тучи, вызывают реальный драйв по жизни, Витя взлетел на крыльцо бюро. Сняв перед зеркалом куртку, Виктор Петрович два раза больно хлопнул себя по щекам, с тем, чтобы допинговую улыбку заклинило на лице на как можно более долгое время.
«Доброе утро, Василий Петрович, доброе утро Ирина Алексеевна… доб… Роксаана!.. рад видеть!.. что делаешь сего… да, Павел Викторович, сегодня будет готово. Нет, Ирина Петровна, звонить никому не надо. Разумеется, я про то же – мы должны ценить на-а-а-а-а…ших клиентов… Хорошо, Василий Иванович, я не буду зева-а-а-ть, я просто не пил кофе утром.»
Заученная скороговорка, фонетическая зарядка. Бон Жур-Yours sincerely! Улыбка, подготавливающая лицевые мышцы к работе. Все эти заверения, признания и одобрения давно высказывались Виктором Петровичем без участия мозга, который между делом экономил энергию. Вся эта ложь по мелочи, что ты не пил кофе и что у тебя по жизни все хорошо. Благодаря этому Виктора Петровича в коллективе считали очень общительным и приятным молодым человеком.
Бывали, правда, и казусы. Например, когда мозг самопроизвольно отключался на «искренне вашем» этапе устных переговоров – и тогда хлопающий глазами переводчик Самойленко с детской улыбкой и видом вновь проснувшегося не мог не вызвать улыбки сторон сделки. Эту черту его заказчики называли отличной профессиональной коммуникабельностью.
Переводчик – это тот человек, чья профессия подключаться к информационному полю Земли и рассказывать собеседникам то, что они сами иногда не знают о себе и своих мыслях. Он всегда должен быть готов явить Чудо.
Чтобы понять, что такое перевод после бессонной трудовой ночи, нужно представить себя конькобежцем с пластилиновыми ногами на нестабильном льду. Одну минуту, пока ты катишься и красивые узоры выходят из-под твоих острых коньков, ты ощущаешь, как сильны несущие тебя ноги и как надежен лед. Но вот поворот – и ты понимаешь, что при смене направления движения ног не предусматривается, а лед вдруг подтаял. Ты падаешь, и как только снова собираешься ехать по прямой, ноги вновь появляются. Пока текст повествует об одном и том же, мозг работает.
Хотя Виктор Петрович мог переводить с языка до трех страниц в час, с ночи глядя каждая буква казалась бесконечностью. Каждые пятнадцать минут нужно было идти умываться холодной водой, каждые полчаса – спускаться курить, каждый час Виктор Петрович, наплевав на строгие наказы администрации не держать кофе рядом с бумагами, наливал себе новую бадью растворимой швейцарской бурды.
Это было похоже на причащение. Виктор Петрович чувствовал себя стоящим перед черно-сизой толпой высокорослых сухощавых юристов с замогильными голосами и туманными расплывчатыми надписями своих имен вместо лиц. Наверно, тоже не ахти каких приятных. Они, тесно встав плечо к плечу и сцепив костлявые пальцы, строго молчали в его сторону. А он – сменив после этой безумной ночи костюм неустрашимого воина на прикид несмышленого клоуна – с совершенно необезоруживающей улыбкой был просто обязан надоить с них еще семь страниц связного текста, пугающего своими кляузами и восхищающего своей готической соборностью.
Вообще-то Витя никогда не любил готических соборов. Но, становясь Виктором Петровичем, он день ото дня снова и снова должен был доказать миру, что он не только любит, но и принимал участие в создании – неважно чего, соборов, операционных, тракторов, романов… Этот подвиг был каждодневной незаметной работой Виктора Петровича Самойленко, переводчика из Санкт-Петербурга.
«В конце концов, я не раз выглядел дураком, и не два был им перед реальными людьми, не то что с какими-то призраками. Так что можно и повыплясывать перед этими длинными воблами, покуда все сорок шесть – сорок семь! – страниц я их безжалостно резал, расшвыривал и ломал им кости» - подумал Виктор Петрович, переворачивая сорок седьмую страницу. - «Вот щас еще тыщенку знаков надоишь и пойдешь в кафе пить вкусный и большой эспрессо», - уговорил он себя и пресек наконец сонное окосевание глаз.
Юристы хмыкали, брезгливо морщились, бурчали какую-то чушь, но Викториус-клоун был неумолим в своей смешливости. Наконец, один юрист хихикнул, прыснул от немыслимых изголяний Викториуса и отдал свой десятистрочный абзац. Викториус, вспомнив грибоедовского Максима Петровича, с дурацкой улыбкой картинно плюхнулся на мягкое место, и слабое звено юридической текстуальной цепи лопнуло и надорвало еще несколько таких же звеньев.
«Да, если не забывать, что rats – это не только заговорщики, но еще и обычные крысы, грызущие компьютерную проводку, то можно далеко пойти…» - подумал Викториус, потирая ушибленный зад и улыбаясь святой простоте. Два абзаца есть, знаков семьсот, наверно. Еще триста, и можно пить кофе.
Триста знаков. Шестьдесят английских слов. Двадцать русских. Пять английских предложений. Три русских!
Триста знаков. Шестьдесят слов, каждое из которых может стать убийцей в сером. Потенциальных ложных друзей или откровенных незнакомых недоброжелателей.
Пять предложений. В каждом из которых будет нарушена смысловая связь, потому что автор родился в Бурунди. А ты, Виктор Инвиктибулус, или ты, Викторус-клоун, или ты, несчастный парень Витька, будешь взывать к богам с мольбой о терпении и интуиции, чтобы разгадать ребус несвязностей и не бросить всю эту дурацкую работу.
Ситуация. В которой некий «он» даст «им» «вышеозначенное», из чего ты понимаешь, что выше – это рядом с Богом, ибо лишь Богу известно, почему рассказчик не означил «их» и «ВЫШЕозначенное» в своем тексте.
Слог. Заплетающийся у бывшего механика, открывшего свое дело. Врача, творящего долгое любовное письмо. Юриста, описывающего пейзаж. И тебя, смущенно улыбающегося и выдающего свое чувство стиля за их профессиональный или личный навык.
Триста знаков. Шестьдесят слов. Пять предложений.
Триста знаков.
«Copyright laws are changing all over the world. Be sure to check the
copyright laws for your country before downloading or redistributing
this or any other Project Gutenberg eBook.
This header should be the first thing seen when viewing this Project
Gutenberg file. Please do not remove it. Do not change or edit the
header without written permission.»
Это триста вежливых, простых и приятных знаков, триста милых попутчиков в лондонской электричке. Ты переводишь их, делая еще одну зарядку. Три минуты.
«WHOEVER examines, with due circumspection, into the annual records
of time, will find it remarked that War is the child of Pride, and
Pride the daughter of Riches:- the former of which assertions may
be soon granted, but one cannot so easily subscribe to the latter;
for Pride is nearly related to Beggary and Want, either by father
or mother, and sometimes by both»
А это триста маленьких садистов, сгрудившихся в один рой, прикрывающихся своей умно-едкой улыбкой, но имеющих лишь одну цель - УБИТЬ ТЕБЯ! И ты, увиливая от их скрытых жал, голыми руками берешь их и меняешь их гражданство. И пока ты их ловишь и превращаешь в русских, их становится пятьсот. Десять минут.
А это триста нецензурных, неуместных или неразборчивых знаков. Это одна фраза: «непереводимая игра слов». ИГРА, в которой триста превращается в двадцать пять. От нескольких секунд до нескольких часов.
Самое обидное, что именно эта страница мыслей Виктора Петровича, никогда не публиковавшаяся при его жизни и бытовавшая лишь в его же лаконичных, лишенных лишнего пафоса фразах, казалась простым нормальным людям абсолютно неинтересной. Кому не лень слушать профессиональный бред? На вид все тексты одинаковы. А переводчики вообще – люди не совсем от мира сего, и за это им еще платят деньги.
Сам Витя видел в малопонятных превращениях и рассуждениях великое чудо, вечный источник адреналина.
Дверь в Витину каморку, в которой он работал, неожиданно и бесцеремонно открылась. Викторус потерял равновесие, и очередная многозначительная юридическая вобла ушла с крючка.
- Здорово, Стаханов! – сказал Петя со своей неизменной лучезарной улыбкой. – Пошли пить кофе.
Витя обернулся в полном смятении чувств. Он был и раздасадован, что его отвлекли, и обрадован, что его… наконец-то отвлекли. Эта неуместная для данного утра дихотомия на некоторое время повергла Витю в самосозерцательное оцепенение. Петя с болью в глазах пронаблюдал эту картину и произнес лишь одно короткое слово:
- Сорок?
- Сорок шесть.
- Аааа… ну тем более. Ничо, щас на полчасика сходим, по-любому, и мигом дофигачишь остальное.
После этого Виктор Петрович и Петр Михайлович отпросились у секретаря и прошествовали в кофейню напротив. Выходя из офиса, Витя поймал на себе пристальный и немного лукавый взгляд Роксаны. Переводчик одного из юго-восточных редких языков, местная красавица, недостижимая высота для одних, полная загадка для других. Витя был из других. «Интересно, почему она так на меня смотрит?». Все мыслимые предположения казались ему то нелепыми, то дерзкими, и в связи с усталостью он решил забыть или хотя бы отложить этот вопрос. Роксана – красивая женщина, и уже то, что она смотрела на него, Витю, а не на Петьку («а может, на Петьку?..»), было приятно в это утро. Они ушли, Роксана посмотрела им вслед и, задумавшись о чем-то своем, ушла в свою кабинку. Василий Петрович, провожая ее сальным взглядом, улыбнулся чему-то своему. Гляда на Василия Петровича, чему-то своему улыбнулась Ирина Алексеевна, всегда цепко наблюдавшая за всем.
- Почему французы так много пишут поэзии и о поэзии, но ни один не составил словарь компьютерной терминологии? – сказал Петя, глотая зуболомный горячий темно-коричневый напиток.
Витя знал один французский словарь компьютерной терминологии, но решил лишь поддержать тон разговора. «Наверно, работает не меньше моего, ерничает или забыл…»
- А я бы всем юристам отрезал языки, - в тон ответил Витя. – И, может, еще что-нибудь. Хотя бы руки…
Помолчали, приходя в себя. Брошенные фразы ничего не значили – жалобы переводчиков за обеденным кофе – это также обычно, как чистить зубы. Но они нужны, чтобы прийти в себя, а иногда – чтобы подвести коллегу к какому-нибудь важному разговору.
Да, кстати, - озабоченно сказал Петя, - ты извини, но с юристом не получается. И по деньгам тоже хреново – недавно отдал матери на зубы.
Это было плохо. Юрист должен был прийти сегодня. Деньги нужны были для выгодной покупки машины.
Ладно, мы все сильные люди, не получилось так не получилось. Не те удары отбивали.
Ты не расстраивайся. С этой байдой сам справишься, ты уж мастер небось. А машину с такими бабосами еще три раза купишь.
Ладно, мы все сильные люди, не получилось так не получилось. Не те удары отбивали.
Помолчали, посидели, попили кофе. Немного расстроенный и очень уставший Витя пошел доплясывать партию королевского шута.
… В шесть он понял, что все пропало. Он не успел. Последние десять юристов, самых старых и уродливых, встали насмерть, а так как они уже и так были мертвы, то умирать оставалось лишь одному беззащитному клоуну. Тот, с искаженной маской безумного смеха, уже харкал кровью, но все еще улыбался. На последнем взводе законников косой ему отрезали ноги, и он не плясал, а ползал и все еще пытался смешить. Наконец, когда он подполз к последним десяти, один – самый безжалостный в своей неизвестности – наклонился над ним, и Витя впервые увидел лицо бумажного юриста. Злые губы улыбнулись ему, бездонные провалы глазниц выпили из него душу, а затем одним коротким отточенным движением Воин смерти снес ему голову остро заточенной косой.
Это был один абзац, в котором попалось с десяток сокращений. Их не было нигде. Их не знал никто. Не исключено, что и написавший их, через час забыл, что они значат. Но для переводчика В. Самойленко это была смерть.
В шесть часов пришел Он. Его Витя любил и ненавидел, его он отлично понимал и не знал совсем. Это был витин Бог и Дьявол, Рай и Апокалипсис.
Апокалипсис принял обличье затертого мужчины в старой кожаной куртке, грязной кофте и пугающими черными впавшими глазами. Не хуже всех этих мертвых юристов. Он пришел и попросил то, что причитается ему.
Заказ не готов. Да, извините, уважаемый клиент! Да, виноват исключительно переводчик. Да, мы сейчас узнаем, не желаете ли пока кофе? Да, сейчас он выйдет.
Каждое слово Витя слышал так отчетливо, как будто разговор происходил не за четырьмя перегородками, а за его спиной. Поэтому, когда он услышал звук открывающейся двери из холла в служебные помещения, он истинктивно сорвался и побежал. В их кухне был старый черный ход, которым никто не пользовался. Витя знал, что это его единственный шанс. Он метнулся в холл, краем глаза увидев администратора, решительным шагом направляющегося к его кабинке. Силы Вити, казалось, удесятерились. Он вбежал в кухню, рванул первую дверь и с диким криком вышиб дверь ногой.
Когда он сбегал по запылившейся винтовой лестнице, он разодрал руку о ржавый заусенец старинных железных перил. Сзади он уже слышал топот ног и грубую ругань. Витя почувствовал себя зверем, у которого остается все меньше шансов на спасение – теперь, куда бы он не побежал, за ним везде будет тянуться след его же крови, неумолимо хлеставшей из левой ладони.
Но он не сдался. Вылетел во двор. Скользя неудобными для беговых упражнений лаковыми ботинками, бросился в обшарпанную сквозную арку. На бегу потерял бумажник. Вылетел на улицу. Погоня отстала, и он сразу сунул пораненную руку в карман, а правой пригладил растрепавшуюся шевелюру. Ему не хватило одного шага до спасительного укрывающего невидимостью поворота.
Так же спрятавшие одну руку за полу пиджака администратор и заказчик, небрежно приглаживая волосы, лихорадочно просвечивали местность своими натасканными взорами. И, увидев Витю, метнулись за ним. Витя понесся из последних сил. Он знал, что за этого клиента мало будет просто вернуть деньги. Клиент – близкий друг администратора, шептались об их не вполне ясных связях. Судя по тому, что было указано в документах, друг у администратора был мягко говоря неустрашимый и небедный. А так как в шесть пятнадцать было последнее слушание дела, то дела Вити были плохи.
Он не мог отказаться. Невозможно отказаться, когда к тебе подходит босс и, заглядывая глубоко в глаза, говорит: «У нас кризис, но если мы переведем этот заказ для этого влиятельного человека, фирма сможет избежать серьезного сокращения штатов».
Витя начинал задыхаться. Он чувствовал, что слабеет. Картина перед глазами начала колебаться, а ноги начали становиться предательски ватными и стремительно тяжелели. Вдобавок, он потерял ориентировку, и не знал, куда заведет его арка, в которую он вбежал. Наконец, уткнувшись в стену двора-колодца, он понял, что больше бежать не надо, и сел. Прямо на асфальт, лицом к подбежавшим администратору и клиенту. Они уже не приглаживали волосы, и тогда Витю удивило, почему они оба держали за полой пиджака правую, а не левую руку.
Он впервые услышал, как передергивается затвор.
- Ну что, допереводился, переводчик, - злобно сказал клиент.
Они избили Витю ногами и выбили дулом пистолета передние зубы, и в реальности Витя стал напоминать самому себе себя-клоуна в последние минуты битвы с юристами. Затем администратор стукнул ему рукоятью по темечку, и мир уплыл куда-то вверх, а взор Вити куда-то вниз.
Он очнулся в какой-то тесной комнате, больше похожей на кладовку. В этой кладовке почему-то не было обычного для таких помещений старого бытового хлама. Ни книг, ни старой инструкции для телевизора, которую можно было бы перевести в уме, чтобы скоротать время, ни даже одежды, на которой можно было бы почитать бирки. Была тусклая лампочка под пуленепробиваемым стеклом в потолке, обитый дерматином стул, привинченный к полу, и прочная глухая дверь.
Витя ощупал себя. Руки были связаны за спиной, поврежденная была забинтована. Ноги были прикованы наручниками к ножкам стула Он был кем-то одет в костюм. Ворот рубашки сильно жал. Ему показалось, что у него заложены и давит уши. Он начал было думать, что его били по ушам, как вдруг боковым зрением увидел черный пластик рядом с виском и понял, что это наушники. Попытался стряхнуть их. Они оказались приклеены к ушам.
С острым скрипом наушники ожили. И такой же скрипучий голос сообщил ему:
- Теперь ты наш раб. Ты будешь работать на нас, если не хочешь умереть поистине ужасающей смертью. Первая работа начнется через три минуты. Тема – ядерные вооружения. Синхрон.
После этой фразы Витю охватил панический ужас. Он задергался на стуле, пытаясь встать, заорал, стал мотать головой, из глаз брызнули слезы бессилия. Его тут же успокоили еще одним скрипом в наушниках, да таким громким, что Витя взвыл от боли в ушах.
- Будешь рыпаться, умрешь от этих наушников, которые сейчас на тебе, малыш. Так что вперед.
Витя попытался начать фонетическую зарядку, но понял, что губы разбиты, а зубы выбиты, и у него с трудом получилось выговорить даже “Good evening!”. Но отступать было некуда. На миг перед отсчетом он подумал, что для переводчика смерть на синхроне должна быть так же почетна, как смерть в бою для викинга. И когда наушники затопила страшно изуродованная индийская английская речь, Витя приготовился совершить свой полет в Космос.
Синхронный перевод – это спиритический сеанс, во время которого одна ошибка может стоить жизни. По крайней мере, профессиональной. Ты открываешь свое сознание потокам почти потусторонней силы, которая, проходя через каждую клеточку твоего мозга, вычерпывает все до единой капельки твоей силы. Оседлав этот поток, ты на какое-то время теряешь свое Я. Ты перестаешь быть Ты. Ты обезличиваешься. Твоя задача – не соскочить с потока, иначе сначала раздавит тебя он, а затем – люди, которые его породили. Ты Божий раб. Ты вверяешь свою душу Богу, и именно он ведет тебя по этому потоку, а ты следуешь ему– на заклание или на трон из золотых листьев славы.
Витя начал говорить. В голове воцарилась священная тишина и пустота, которая так хорошо известна буддистам, которая сейчас была единственным условием его жизни. Он открыл свое сознание потоку силы, которая в виде слов влетала в его уши и вылетала через рот. Губы, перестав принадлежать Вите, начали вещать о ядерном конфликте Индии и Пакистана, а также о том, что Пакистан обязан прекратить наращивание своего военного контингента на границе с Индией. В противном случае, Индия считает себя вправе применить ядерное вооружение, базирующееся на фрегатах российского производства.
Пакистанская сторона ответила, что концентрация войск на границе с Индией – адекватный ответ на усиливающуюся незаконную эмиграцию, а применение ядерного оружия может выйти боком.
Через сорок минут вариаций одних и тех же высказываний Индии и Пакистана по лбу Вити струился пот. Он чувствовал, что поток силы своим напором начинает ломать стены и переборки в комнатах его сознания. Еще немного – и дом с треском рухнет…
Наконец, Индия заявила, что в этом споре есть арбитр – российская сторона, которая и должна решить вопрос. И задала через синхрониста простой вопрос, подразумевающий простой ответ: Should we launch the rockets?
Российская сторона все это время молчала. Когда Витя перевел этот вопрос, он почувствовал, что наушники начали наполняться его кровью. Это сила начала рушить дом. Слов в наушниках стало почти неслышно. Кровь вызвала замыкание одного из них, и Витю ударило током. А из другого среди треска наконец долетел какая-то неясная цепочка фонем. Мозг Вити, почти разрушенный и находящийся в состоянии шока от удара током, успел выловить и сцепить только две из этих фонем. Д + А.
Да.
Вот он, момент бесконечной ответственности и безграничной власти. Не каждому человеку, вне зависимости от профессии выпадает на долю решать судьбу мира одним своим словом. И ты, переводчик, сейчас, говоря это слово, решаешь ее. Ты ведешь мир к своему концу. Ты – финальная точка в его истории.
Ты. Маленький, ничтожный человечек, которого всю жизнь никто не знал и не должен был знать – сейчас ты держишь в руках эту кнопку выключения мира. И скажешь слово yes – мир исчезнет, а скажешь слово no, когда сказали «да» - исчезнешь ты. Такого переводчика больше не будет.
Витя почувствовал, что на этот растянувшийся на вечность перед началом Ничто миг он улетел далеко-далеко из этой комнатки. По-видимому, он находился в бестелесном состоянии, так как боль из-за отбитых клиентом внутренних органов, мучившая его весь этот спиритический сеанс, исчезла. И в сознании его стоял всего один вопрос:
ЧТО СДЕЛАЛ ТЫ В СРОК, ОТМЕРЕННЫЙ ТЕБЕ?
Этот вопрос затопил всю Вселенную. Витя понял, что единственное хорошее, что он делал – это переводы. Решение пришло само собой, и вопрос исчез.
Ты переводчик. Ты обязан переводить, даже если нет зубов. Ты обязан. Но сейчас ты не только переводчик, сейчас – ты Божья длань, ты песчинка, которая начнет последнюю бурю, ты – раб, который убьет всех господ.
Умереть вместе с миром. Но умереть самим собой.
Yes.
И когда разбитые губы с трудом, уже хриплым шепотом выговорили последнее в этом коротком слове «sssssss», только тогда Витя понял свою ошибку. Ошибку, которую искореняют в самом начале тренировок синхронного перевода. ОН ОСОЗНАЛ, ЧТО МЫСЛИЛ! Мысль в голове во время спиритического сеанса – смерть медиума. Мысль во время синхрона – смерть перевода.
Когда эта оглушительная истина постигла Витю, перед его глазами наконец полностью раскрылась Великая скрижаль, которую на земле называют информационным полем Земли. Раскрылась на последней странице, и Витя – впрочем, имя его, по-видимому, уже не имело никакого значения – увидел последнюю строку скрижали, вписанную устами российской стороны.
«Дааже если Пакистан концентрирует войска на индийской границе, Индия ни в коем случае не должна даже задумываться о применении ядерного оружия.»
Уже бесполезным прозвучал надрывный, но слишком слабый и ничего не меняющий человеческий крик НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ. Через секунду черная каморка вдруг наполнилась светом, а затем Витя понял, что его больше не существует, потому что он впервые испытал на себе ощущение скорости света. Он – и еще пять миллиардов людей в тот миг стали фотонами и устремились в стороны от центра Вселенной. Последнее, что помнил Витя – красивое женское лицо с красивыми глазами и скулами, сдержанно улыбнувшееся ему и почему-то сказавшее ему «Спасибо». Лицо, которое он когда-то где-то видел… Затем был только свет и темные червяки в нем, чем-то напоминавшие ему земные буквы. Затем все кончилось, превратившись в бесконечную точку.
- ААААААААААААААААААААААААААааааааааааааа!
Витя вскочил с постели, неловко взмахнул руками и грохнулся с кушетки, больно ударившись локтем.
На часах мирно тикало полчетвертого вечера. Ужас, который должен был возникнуть от этого факта в голове Вити, идеально нивелировался другим фактом: наконец-то он выспался, наконец-то он сдал ту ужасную работу, наконец-то он проснулся.
Он встал, побрился, вспоминая вчерашние секунды торжества Переводчика при словах корректора «Все в порядке, у нас нет вопросов», пришедшиеся на его долю, поездил по зубам зубной щеткой и решил позавтракать «где-нибудь вне». Это выражение нравилось ему не только из-за его краткости и емкости, присущим многим разговорным оборотам английского языка, но и из-за оттенка мистической потусторонности, которая виделась ему в русской кальке безобидного выражения “somewhere out”. Это было и вне дома, и вне конторы с ее приевшейся кухней, и вне мира, и вне себя. Жизнь переводчика казалась ему по большей частью жизнью внутри собственного сознания, которое сотрясается сенсациями новых словозначений, пирует после воплощений в жизнь новых переводов-проектов, держит траур из-за гибели слов-космонавтов, по ошибке запущенных не на ту орбиту и допустивших провал перевода-космической операции. Поэтому somewhere out было чем-то вроде желанной Валгаллы для уставшего викинга-воина с изрубленным шрамами лицом.
Одевшись, взяв ключи, выйдя, он стоял, смотрел на солнце у своего подъезда и выбирал, куда пойти завтракать в этот чудесный ранний вечер. Дежурные бабушки по-советски бдительными взглядами не одобряли такого праздного шатания возле общественного подъезда, но Витя даже не думал о них. Кстати, поймав себя на мысли о том, что ему все равно, что думают эти бабушки, он на миг почувствовал себя аморальным. Лишь на миг, пока затягивался и пока не поймал тачку, везущую его в Центр.
Молодой азербайджанец-водитель, зарабатывавший в России извозом зарождающегося высшего среднего класса, беспрестанно болтал. Вите это было странно, так как большинство азербайджанцев, которые его возили, в дороге молчали или по меньшей мере были сдержаны. Витя до скрежета завидовал их умению хранить чувство собственного достоинства в стране, где новое их место – обслуживать бывших холуев, в стране, где глубокому чувству собственного достоинства почти все – начиная от милиции и заканчивая обычными девушками и парнями – противопоставляли ему столь же нежно взлелеянную ксенофобию. Витя поддержал разговор, чтобы узнать, чтобы выяснить, что случилось с этим азербайджанцем. Азербайджанец сказал, что недавно четверо русских ублюдков-наркоманов чуть не задушили его из-за его четырехсот рублей, когда просили за эти деньги подвести их до «точки» и обратно. Витя посочувствовал молодому парню, подумал: «Теперь можно переводить» и выругался переводческой привычке – въедаться в любой вопрос – являющейся, по сути, единственной гарантией успеха. Азербайджанский парень принял ругательство на счет ублюдков, которые пытались его убить, открыто улыбнулся и скостил полцены. Витя не решился рушить иллюзию этого молодого парня и, уже выйдя, подумал, как много случайностей в этом мире часто играют с нами в самые важные игры в нашей жизни. Он никогда не скрывал от себя, что был изрядным идеалистом.
Он ел блины. Вкусные блины с чесночным соусом. Прихлебывая их маленьким эспрессо и посмеиваясь своему плебейству вкуса и своей простой радости одновременно. После блинов, утешенного азербайджанца и долгого сна – и контора – рай на земле, и перевод – кусок пирога!
«Да, хоть и есть фатальные случайности в нашей жизни, но все же большинство вещей остается неизменным», подумал он, когда к нему, только что вошедшему, с вопиющими, требующими, укоряющими глазами полетел администратор. «Во сне его глаза были совсем другими», подумал Витя, но отогнал эту мысль, так как сон есть сон, а Петрович есть Петрович, со своей железной военной закалкой, неотвратимо наступающей лысиной и извечно «пряноватым», «русским», запахом.
- Вот клиент, она недовольна твоим переводом, я не понял что ей не нравится, в общем, виноват – работай, - изрек Петрович и, сделав вид, что его ждет масса неотложных дел, банально смылся. Все в бюро знали, что у Петровича только три дела: перелистывать календарь, переводить стрелки и получать за это зарплату.
Она была математиком. Когда-то, возможно, чудом вырвавшись из оков бескрайней уренгойской тайги, она уехала пахать на ниве обучения в Питер, благодаря невиданному для желеобразных коренных питерских студентов упорству получила красный диплом по математике, затем зазубрила английский, получила стипендию и уехала получать степень в Англию. Теперь она вернулась. Она чувствует себя победителем. Она чувствует себя математиком. В довесок она чувствует себя крутым переводчиком. И еще Бог знает чем.
Здравствуйте, я переводчик этого текста, - подошел Витя к «пациенту», - в чем проблема?
Я нашла у Вас ряд неточностей, - ответствовала новоиспеченный английский доктор с темным «совьетским» прошлым - или же навороченный нероссийский кандидат с непонятным будущим. Она сделала все, чтобы своим взглядом дать понять Вите, кто здесь должен быть настоящим переводчиком ЕЕ текста. Витя «понял».
Разговор переводчика с математиком-заказчиком всегда происходит в центре рушащейся Вавилонской башни. Как объяснить математику, что что-либо в этом мире может быть не точным, а зависящим от употребления? Одесская математика. В любом живом языке дважды два может быть пять или двадцать пять в зависимости от того, покупаем ли мы, продаем ли мы или просто наблюдаем. Или что-то около того.
Но в словаре это значение!!! – кричала математик.
Оно не узуально, - грустно отвечал Витя, понимая всю контекстуальную глупость своей фразы. – Сейчас это слово значит другое, а если употребить его в сочетании с «to beat», то получится вообще фразеологизм.
Вы или не признаете словарей, или просто меня дурачите, - возразила молодая дама с британским математическим налетом, - и в любом случае следует, что Вы – НЕКОМПЕТЕНТНЫЙ ПЕРЕВОДЧИК!!!
Общее место. Как ни обидно это высказывание для любого, кто целую жизнь блуждает в джунглях слов с профессиональной целью сделать эти джунгли проходимыми, для людей это самое обычное дело – обвинить переводчика в некомпетентности. Язык – один из самых нежных органов в тонком теле человека. Это обыденное высказывание – как мозоль на языке.
Услышав это оскорбление после чудесного вечернего завтрака с изумительным эспрессо, азербайджанца и долгого сна, Витя решил идти путем непротивления злу и предложил клиентке вернуть уплаченные ею деньги. Время гордиться этим жестом сегодня, будет время презирать себя за него послезавтра.
Девушка, доказав себе и «окружающим невеждам» свои логически-аргументативные способности, решила проявить снисходительность и велела исправить текст в соответствие с заранее подготовленным ей вариантом. Витя посмотрел на вариант и почувствовал себя двугорбым верблюдом. В оригинале ему виделся заурядный сотрудник аспирантуры при провинциальном непрестижном государственном английском матинституте. В «переводе» ему представала в своем величии выдающаяся исследователь теории математики, которая завтра вот-вот возглавит передовые исследования продвинутого института с богатой историей. Витя знал, что за такие «переводы» переводчики лишаются доброго имени. И он знал, что в России начала двадцать первого века у коммерческого переводчика не слишком много шансов объяснить это клиенту.
Он подозвал администратора. Петрович, учивший «инглези» по военным английским методичкам, умно посмотрел на текст, затем на перевод, потом на «перевод», и изрек то, что Витя и так уже знал:
А что, второй вариант лучше! Виктор Петрович, Вы согласны, что второй вариант написан красивее? – и, не дождавшись однозначного «да», подытожил: Клиент всегда прав. А нам нужны довольные клиенты! Идите, Виктор Петрович, исправляйте.
Виктор Петрович собрался с силами, осмыслил весь свой двухлетний опыт работы в конторе и ответил:
Я не буду исправлять. Вернем деньги.
Он стремительно ушел, натолкнувшись на входе на Роксану. Запоздало извинился. Роксана пронзительно посмотрела вслед, не заметив маслянистых глаз администратора, направившегося вслед за Витей.
Слова «перевод клиента неадекватен» значил бы нечто вроде «Я хочу уволиться». Поэтому Витя ограничился предложением вернуть деньги и подавленно ушел. Через пять минут, когда клиентка ушла и с переводом, и с деньгами, администратор подошел к Вите и спросил, по-разведчески проницательно заглядывая в ставшими усталыми глаза Вити:
Витя, как ты себя ведешь? Что с тобой? Не слишком ли ты устал, работая в нашей компании? Работу в ведущей компании выдержит не каждый… Клиенты недовольны. Корректоры недовольны. Как я могу быт доволен твоей работой? Что будем делать?
Витя знал, что ответить на эту фразу, иначе он бы не работал бессменно в конторе два года:
Василий Петрович, я подумаю над своими ошибками и приму все зависящие от меня меры.
Все! Отлично! – тут же сказал Петрович и ушел. Ушел отбивать морзянку второму администратору, который мало говорил, но увольнял безапелляционно и сразу.
Витя сидел и понимал, что туманное послезавтра наступит с минуту на минуту. Он решил, что на сегодня его работа закончена и под подозрительно-диагностирующим взглядом администратора попрощался.
Он шел, и во рту была горечь. Ему некуда было деться. Для Университета у него не тот уровень. В любом издательстве кабала похуже, чем в бюро. Сотни страниц на темы, которые снятся в кошмарах – за сотни грошиков, которые складываются заботливыми переводчиками-экономками в шмотки с претензией на приличность, плохие машины и средненькие свадьбы. Бюро – будь оно проклято!
Его держало лишь одно. Два месяца назад, в самом начале лета, он, словно муравей, поднимавший вес в десятки раз тяжелей его самого, обуздывал лавину сыплющихся отовсюду заказов. Он был титаном, он работал за троих, и копейки, капавшие ему за каждую работу, складывались в десятки тысяч рублей, в сотни евро, во многие миллионы лир… И тогда он влюбился.
Он увидел ее в виде ксерокопии. Ее лицо было серым, но ему оно показалось самым ярким за эти два года без смысла, без настоящей жизни, без чего-либо стоящего. Он переводил ее документы. С ее фото на него смотрели глубокие русские глаза и красивые монгольские скулы. Ее сдержанная улыбка не была казенной.
Из паспортных данных следовало, что она жила на соседней с ним улице. Ее отец был пилотом. Ее мать – учителем русского языка. Она закончила английскую школу, в которой он всегда мечтал учиться. В ее дипломе не было ни одной тройки. Она хотела стать психологом. Она ехала в Америку. Она была его несчастной любовью, которую он желал, о которой он мечтал, с которой он ни разу не виделся.
В этом документе ты такая красивая. Но Переводчик не имеет права любить, - подумал Витя, переводя ее характеристику, и раз и навсегда потерял голову от нее, кого видел один и единственный раз, и то на фото.
Заказ был несрочный, и Вите было предоставлено достаточно времени. За эти две недели, каждый день смотря на ее фото, не решаясь произнести ее конфиденциальное имя, он мучился. Он никогда не любил Достоевского. Он не хотел читать Достоевского. То, что он испытывал, он сравнивал с мукамми Раскольникова.
Только ради нее он решился на преступление. Ее документы вместе с переводом шли на нотариальное удостоверение. Переводчик и только он несет полную ответственность за качество перевода.
Он специально допустил ошибку, чтобы она вернулась. Пришла, в гневе ли или в кротости, в спешке или в разочарованной неторопливости – суть человека хорошо видна, когда он становится клиентом – , он готов был взять на себя все – грех, ответственность, позор, расходы. Только чтобы выйти к ней лично.
Он сдал заказ. Нотариус проштамповал переведенный паспорт, как если бы паспорт перевел Господь Бог – без сомнений и без промедления. Документ выдали. И с тех пор – ТИШИНА.
Витя почти отчаялся.
Каждый день он ходил в напряжении со странным блеском глазах, ожидая долгожданного нагоняя за халтурный перевод. Каждый день, переводя серый документопоток, он думал о ней. Вслед за сценой Ее прихода в контору он начал фантазировать о том, как он потом пригласит ее в кафе или ресторан. Как они пойдут в кино на последний сеанс и потом будут целоваться на заднем сидении такси. Как он скажет ей «я тебя люблю», добавит свое странное «больше своей профессии», увидит непонимание и обиду в ее глазах и все объяснит, а она поймет, и лицо ее наполнится светом. Как они будут жить вместе. Как они поженятся.
Шли месяцы. Витя думал о своей знакомой незнакомке. В его одинокой голове протекал роман со своей бывшей заказчицей. Иногда его предательски смущала мысль о том, что сама заказчица не знает об «их» романе. Но у него не было времени на то, чтобы утонуть в этой мысли – серая масса документооборота не терпит закрытых дверей перед собой. Ей всегда требуется коридор, через которой она должна пройти и из которого она может выйти, поменяв оттенок с вульгарно-серого (российского образца) на элегантно-серый образца европейского. «Я так давно хочу сказать, хоть что-то сказать… Мой мозг говорит чужие мысли. И среди них я не нахожу себя. Остается смотреть кино про чужие истории любви и переводить тексты про чужие жизни и смерти».
Коэффициент качества работы В.Самойленко начал ползти вниз. Не спасл даже ядреный кофе. Озлобленные корректоры жаловались на него начальству. Начальство жаловалось на него ему. Он жаловался начальству то на себя, то на корректоров. Вообще-то корректорам нередко приходилось и похуже переводчиков. Если переводчики иногда называли себя рабами клиентов, то корректоры с полным правом могли считаться рабами двух господ: переводчиков и русского языка. И если на выполнение работы урезалось время переводчику, то у корректора в этом случае его почти совсем не оставалось. Кроме того, корректорам больше всех доставалось от творческой стороны личности переводчиков, временами возмущенно взывающих: «Вы нарушаете мой переводческий стиль!» (или что-то подобное в разнообразных вариациях). Наконец, сказывалось и то, что корректор обязан был не допускать ошибок, в его случае – ни чужих, ни своих, а ошибки допускают все, в том числе и корректоры. В общем, перипетии производственных отношений между приемщиками, переводчиками и корректорами, были нешуточными.
Но по большому счету Витю почему-то перестали беспокоить даже эти треволнения внутрицеховой переводческой работы. И все чаще во время нагоняя, то разведчески-проницательного, то командирски-грозного, ему некстати лезли в голову посторонние мысли. «… Жизнь словно море. Я проживаю каждый день, но так давно не был на море…»
…Вите снилась осень. Запах умирающих листьев на земле. Вечные тучи, которые во сне ему почему-то нравились. Сырой запах деревьев, ветер, безжалостно трепавший ослабевшие ветки. Вот так, однажды ветка дерева ломается, и если заботливо не прикрутить ее к стволу бинтами и не намазать раны патокой, то она отсыхает.
… Лучи солнца проползали в глаза через тревожно сомкнутые веки. Лицо хмурилось, даже злилось, но терпело и спало. Когда веки перестали спасать от неумолимого утреннего света, они открылись. Впервые в жизни Витя почувствовал раздражение от того, что на свете существует солнце.
На часах было 9 часов 18 минут. Пора вставать… Сегодня еще масса работы, да и Петя обещал принести тот важный словарь. Правда он обещал принести его еще неделю назад, когда поступил этот чертов электротехнический текст. Но у Пети же профильный язык не английский, поэтому ему доставляет определенные сложности достать этот словарь. К тому же, у Пети жена, и Петя ее очень любит, а она любит долгие утренние завтраки, гулять и Петю. И вообще, люди творческих профессий как правило ветренные, а переводчик – профессия творческая.
На самом деле Витя знал, что первое образование у Пети техническое, а лишь потом он заканчивал малый языковой факультет Университета, но в бюро при поступлении Пети акцента на это не делалось. Было сказано, что Петя переводчик по диплому и от Бога. Витя поручился. Петя с Витей дружили очень много лет. С самого детства.
Заваривая кофе в элегантной турочке, которую от одиночества Витя называл «моя горячая турчанка», он подумал, что хорошо, что сегодня Петя принесет словарь – завтра на утро выдача заказа, а у него еще целый ряд терминов не отсмотрен, и отсмотреть негде. Как назло, электротехников среди тучи Витиных случайных и необходимых знакомых не было, а Петя почему-то не очень понимал в электротехнике. Витя объяснял себе это тем, что Петя давно перекочевал из армии технарей в легионы гуманитариев и подзабыл институтскую программу. Люди же должны специализироваться на чем-то одном, а Петька вон переводит справки и заявления – в них он крепкий профессионал… Витя не знал, как учился Петя в институте, знал, что его отчисляли в академку, потому что Пете в один год понадобилось заработать денег. Да по большому счету Витю не интересовали академические успехи его друга детства – он всегда больше ценил в людях личное, а не социальное.
Прихлебывая крепкий кофе и воображая себе прекрасную горячую турчанку, Витя некстати вспомнил случай, который произошел год назад с переводом одного турецкого заказчика. Турки тогда планировали строить большой торговый центр и подали на перевод подробный проект строительства с технико-экономическим обоснованием впридачу. Учитывая сильную «специфичность» турецкого английского, Вите пришлось нелегко, но самое страшное заключалось в массе строительных терминов, перелаженных и отчасти перевранных на турецкий манер. Помочь мог только профессиональный строитель, и у Пети был такой знакомый. Без него чепуху, получавшуюся после перевода оригинала сдавать было нельзя. Петя пообещал свести Витю со строителем, а для начала сказал про словарь турецкого английского, про который он слышал и попытается достать, и в заключение сел с Витей за компьютер и час правил его галиматью.
В назначенный день обещанный строитель не явился. Несколькими днями ранее Витя удостоверился, что ни о каком словаре турецкого английского ни один лексикограф и слыхом не слыхивал. Когда Витя набрал номер телефона строителя, оставленный Петей на всякий случай, ему ответили, что таких тут не живет и никогда не жило. Когда Витя сдал перевод, то русский заказчик, принимавший работу потребовал вызвать переводчика. В его корректурах главным образом были перечеркнуты петины «исправления», измененные на первоначальные витины варианты. Это был первый и единственный случай, когда Витю справедливо обвинили в некомпетентности. Василий Петрович поставил вопрос об увольнении, и, на счастье Вити, он ни разу не прокололся в течение последующих восьми месяцев. После того случая он никогда не брался за текст непонятной ему тематики.
Пети в тот момент не было в городе, хотя кто-то (возможно, Роксана) говорил, что видел его в каком-то баре. Когда Витя и Петя встретились, Петя рассказал, что на самом деле он был в Луге на переводе какого-то печатного станка. В тот день историю с Петиной помощью друзья, выпив на двоих литр хорошей водки, решили забыть, тем более что Витя был нескандальный человек и считал, что умеет ценить друзей такими, какие они есть.
Прошло больше года с тех пор, и они стали еще старше, взрослее и профессиональней. Витя не сомневался, что Петя принесет ему этот нужный до зарезу словарь. «Что за дурацкие мысли!» - обругал себя Витя. «Что за дебильное сегодня солнце!» - воскликнул он в добавок, теперь уже вслух. «Что за день недели сегодня?», - подумал Витя и пошел искать календарь.
На календаре значилось чудесное воскресенье, витин любимый день. «Неделю работал, в воскресенье отдыхай. Нет, сегодня придется поработать и как-то дожать все это электричество. Потом Петька подкинет словарь, я быренько пробегусь по терминам – и можно сдавать!» - мысленно обрадовался Витя. – «Таким образом, я буду свободен уже часам к восьми вечера. И может, сегодня придет Она», - также оптимистично продолжал Витя в своих мыслях, ставших радужными, как солнечный свет.
И тут он понял: что воскресенье – это день отдыха, что восемь – это уже вечер, что он впервые сегодня почувствовал ненависть к воскресенью и к солнцу и что Она, с которой вот уже второй месяц опережая реальное время развивается вымышленный Витин роман, скорей всего не придет. Равно как не приходила все предыдущие две недели. Кофе, стывшее в его любимой чашке, словно само вылилось на пол и залило его единственные чистые джинсы, которые он уже успел одеть.
Направляясь к метро стремительным хищным шагом, Витя зло ругался на себя за все сегодняшнее утро. Что пролил кофе на джинсы, которые тут же пришлось замывать, а потом гладить, чтобы высохли, и из-за этого он опять опаздывает на работу к заявленному часу, хотя никакой сверхсрочной работы нет, но ведь это дело принципа.
Что вспомнил эту дурацкую прошлогоднюю ситуацию и, оказывается, он малодушный жлоб, раз помнит такие нелепые случайности, и что за друг он тогда своему Пете.
Что это солнце сегодня чуть не прожгло ему веки и сейчас явно намерено выжечь глаза, потому что очки он забыл, вылетев из квартиры на всех порах, опаздывая и неуютно ежась левой ногой от остаточной сырости замоченной штанины.
Что он как идиот ждет эту нелепую заказчицу, которая уже и думать забыла о своем переводе паспорта, потому что скоропостижно вышла замуж и передумала ехать в Америку, или потому что чиновник посольства даже не глядя в перевод паспорта дал отворот-поворот «этой русской татарской подстилке», как в Англии и Америке за глаза любят называть русских женщин. А он – вместо того, чтобы позвонить или невинно подстроить знакомство у ее подъезда – намеренно совершил должностное преступление, указав в документе неверные сведения и теперь, идиот, может поплатиться карьерой. Тоже, хранитель деловой этики.
Что в метро толкучка перед кассами, а его карточка кончилась, и эта бабка прошла вне очереди, ударив его локтем по почке и злобно выругавшись в его адрес. Что желудок турникета не усваивает жетон уже в третий раз. Что дверь отъезжающего поезда захлопнулась перед самым носом. Что эта девушка в вагоне на него почему-то смотрит («Чего смотришь!!!»). Что вон та другая на него и не думает смотреть («Вот так всегда – даже не видит! Презирает!!»). Что наше вечно переполненное метро («и откуда только люди вечно берутся!») – это самый худший из всех видов транспорта, везущих в центр. Что дорога до этой чертовой работы занимает чертовы сорок минут, которые ему могли бы пригодиться для чего-нибудь поприятней. Что ему чертовски осточертело очертя голову носиться на эту работу семь дней в неделю.
Что надоело ждать этой несуществующей в природе девушки.
Что надоело ждать и жить вот так!
Что НАДОЕЛОООО!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Когда Витя взлетал на крыльцо конторы, его модный нос итальянского ботинка зацепился за ступеньку, и переводчик Самойленко красиво грохнулся прямо у порога бюро переводов. Ужасно больно ушиб колено и, не успев подставить руки, проехал лицом по двери, нажив шикарную ссадину и разбив губу.
… Он сидел на крыльце своей работы и плакал – от досады, от боли, от отчаяния, и еще от того, что забыл дискету с чертовым переводом этой долбаной электротехники.
Дверь резко открылась, и резная лепка смачно ткнула ему в позвоночник. От удара он упал с крыльца. На пороге в изумлении стояла Роксана.
Витя!!! Что с тобой случилось?!!!
У меня просто неудачный день, - простонал Витя, поджимая поврежденную ногу и пытаясь сесть на грязный асфальт.
Ты пьян? Тебя побили?
Нет, мне больно, и я упал сам… задумался.
Пойдем я тебя отведу в контору, давай, поднимайся… - заворковала красавица Роксана, и Витя, собиравшийся выразить свое благодарное согласие, вдруг с изумлением услышал из своих уст:
В эту долбанную дыру – ни за что!
Судя по вытянувшимся чертам гармоничного лица Роксаны, удивлен был не он один. Мольер бы, наверно, обзавидовался – они с изумлением смотрели друг на друга, и каждый по своим причинам не знал, что сказать.
Наконец, Роксана справилась с наплывом противоречивых женских чувств и ответила ласковым голосом:
Хорошо, хорошо Витенька! Куда ты хочешь? Домой? В кафе?
Витя вдруг почувствовал себя ужасно усталым и ответил нехарактерной для него краткой, преимущественно мужской речевой формулой, которая никак не может пройти редакторскую цензуру и значит примерно следующее:
Без разницы.
Затем он впал в некое забытье наяву, лишь краем сознания видя рядом Роксану и слыша ее воркование, ее звонки кому-то по мобильнику, турникеты метро, неуловимо знакомые улицы города, в котором прожил всю жизнь, также неуловимо знакомые дома…
Все это время, издалека слыша ее голос и чувствуя ее легкие летние духи, ощущая на своем запястье уколы ногтей ее цепких маленьких женских рук, он мучительно пытался «проглотить» и раздробить на мельчайшие пылинки некую новую мысль, которая безжалостно разрывала его голову своей простотой и жестокостью:
что же это за сука жизнь что же это за сука жизнь что же это за сука жизнь что же это за сука жизнь что же это за сука жизнь что же это за сука жизнь что же это за сука жизнь что же это за сука жизнь что же это за сука жизнь что же это за сука жизнь
- постоянно вертелось у него в голове, пока больно кусающаяся рука Роксаны колола его запястье до крови и тащила его в неизвестность.
В узком помещении, похожем на вагон метро, Витя все же смог разрубить эту чудовищную мысль. Его глазам предстал он сам, почему-то окруженным приятным синим сиянием и достающим из ножен за спиной красивый и трансцедентально острый меч, а затем нанося убийственный удар бесформенному чудовищу под названием мысль.
И мысль разбилась на сноп острых осколков, которые требовательно воззрились на него, перед тем как впиться в его распаленное сознание. Почему Петя тогда подставил меня и, возможно, подставит меня сейчас? Почему я работаю как раб уже два года – с выходным раз в две недели – и ни разу не получил даже намека на благодарность? Почему я всегда должен почти профессионально терпеть унижения ото всех – клиентов, начальников, коллег? Почему я не могу прийти к этой девушке, которая мне так понравилась, в гости? Почему сегодня я возненавидел две вещи, которые всю жизнь любил больше всего – воскресенье и перевод? Почему я чувствую себя таким несчастным?
Они вонзились в него. Витя увидел, что за спиной у каждого из них стоит человеческая фигура, держащая каждая свой осколок и вращающая его в витиных ранах. Лица у этих фигур были одинаково сухие, недоброжелательные и постные. И каждый из них, с холодным, но искренним удовольствием вращая в его израненной душе свой осколок, схоластически, тихо и со скрытой злобой приговаривал:
«Ведь это твой Друг, а друзей нужно прощать… А если ты лох, то так тебе и надо.»
«Ведь ты же получаешь огромные деньги – шестьсот долларов в месяц минимум, а ты еще жалуешься – ишь ты мальчик расплакался!..»
«Хочешь совершить еще одно преступление против своей деловой этики – валяй! Посмотрим на ее гневное лицо, когда она увидит профессионального переводчика у своей двери с глупым лицом… А ты вообще-то профессионал?»
«Да ты просто слабак! Ты отказываешься от всех ценностей, как только что-то идет не так, как ты вообразил в своих грезах!»
«Потому что каждый получает то, что заслуживает!»
Витю остановили. Начали спрашивать что-то осмысленное. Он вроде бы осмысленно ответил. Он не помнил ни вопроса, ни ответа. Профессиональное отслоение мозгов – так в шутку между собой переводчики называли этот странный и жутковато-смешной феномен. Когда переводчик сидит и сосредоточенно переводит текст, к нему можно подойти, задать конкретный вопрос, как то: ты во сколько пойдешь обедать – в два или в полтретьего?, получить не менее конкретный ответ: в два. Затем сказать: позовешь меня, когда пойдешь? Получить в ответ: да, конечно. А затем увидеть переводчика, уходящего на обед в одиночестве и после – видеть его искреннее удивление по поводу того, что он, оказывается, сказал, во сколько он пойдет обедать и пообещал позвать коллегу с собой. Переводчик на самом деле не будет помнить этот разговор, потому что он очень сосредоточен на тексте. Его мозг в этом случае работает как автоответчик. Что вызывает затем взрывы смеха, а иногда и бури негодования.
Витя не думал, что отслоение мозгов может случаться вне работы.
Сквозь боль от осколков и слов сухих злобных старикашек Вите послышалось:
Эй гражданочка! Куда вы ведете пьяного?!!
Затем:
Да она шахидка наверно! Ведет зомбированного пацана дома взрывать!
Затем он услышал знакомое встревоженное воркование вперемешку с карканьем ворон и шелест новой хлопковой бумаги. Последовало:
Счастливого пути! Уберите деньги.
Последнее, что он слышал, это знакомое клацанье дверного замка и скрип двери в спальню. Затем он взмыл в небо и заснул.
Небо особенно красиво тогда, когда весь день шел дождь, а затем облака поднялись, отчасти превратились в перышки, распрямившиеся через полнеба, и когда солнце начало садиться. Если долго всматриваться в оттенки красного и оранжевого, сизого и светло-голубого, то можно увидеть то красивое мужское лицо, то чудные высоченные горные пики, то остров посреди океана… Во сне человеку дано без труда взобраться на эти горы, говорить с этими красивыми мужчинами и женщинами, поселиться на острове и играть в догонялки с внезапно появляющимися и исчезающими неземными животными. Почему-то не все люди могут это делать во сне.
После неописуемых прогулок по небу Витя внезапно переместился в свою спальню, почувствовав на своих плечах чьи-то руки. Он понял, что это ласковые женские руки. Решил не просыпаться, обрадовавшись такой резкой, но приятной картине сна. Понял, что проснулся. Открыл глаза и вскрикнул.
Это была Роксана.
Спокойно, спокойно, все в порядке, не бойся…
Роксана! Что ты тут делаешь???
Тебе стало… не очень хорошо, - деликатно и с оттенком здоровой иронии ответила она, - поэтому ты был доставлен домой. Сейчас проводится сеанс расслабляющего массажа для восстановления нервной системы. Ничего пошлого, не надейся.
Сколько щас времени?
Двадцать один час сорок восемь минут, - с небольшой заминкой ответила Роксана.
У меня перевод!!! Мне надо Пете звонить!!!!! – Витя попытался сбросить с себя нежданного наездника, вскочить и понестить делать перевод. Боль в колене заставила его глухо застонать в подушку и безвольно обмякнуть, а Роксана немного сжала ноги, и Витя понял, что ему не вырваться. Он хотел было взмолиться, думая, что может в этом мире хотеть такая женщина взамен на его свободу действий, но она опередила его своим теплым смехом и словами:
Перевод отложен. Заказчик предупрежден. А Петя тебе не звонил.
Витя мысленно ощутил свою правую руку. Неловко погладил рукой по ноге. Роксана удивленно и смешно взвизгнула.
Что ты делаешь?
Не отзываясь, Витя упорно воплощал свой план в жизнь. Он что есть силы ущипнул ногу, показавшуюся странно джинсовой и мягкой.
Ай!!! Ты что творишь, хулиган, это моя нога!
Немного смутившись, Витя пробурчал в подушку «пардон», не менее решительно развернул кисть под ногой, которая, как оказалось, принадлежала не ему, что есть силы ущипнул другую ногу, показавшуюся менее джинсовой и более волосатой, охнул от боли и окончательно выяснил, что это не сон. Затем начал соображать, куда делись штаны, раз его нога на ощупь была волосатой. Вспомнил, что на дворе лето, и утром он одел шорты. Ему стало стыдно, он еще более смущенно сказал: «Ну извини», а когда Роксана где-то наверху молча затряслась от хохота, - невыносимо смешно.
Пять минут они оба смеялись. Он то в подушку, то – чтобы набрать воздух – куда-то вбок со скрученной как у цыпленка шеей. Она качаясь то вперед, то назад, и, наконец, схватившись за живот, свалилась с него куда-то влево. Взахлеб, невзирая на боль и усталость.
Отсмеявшись и наохавшись, Витя сказал:
Роксан, я тебе теперь… Чего бы ты… Ну ты так мне… , - тут он видел ее глаза, и ей удалось в своем взгляде совместить слегка обиженную строгость, озорную смешинку и бескорыстную доброту, и Витя закончил: неземные у тебя глаза, но до чего же ты тяжелая! И будь они прокляты – эти чертовы границы переводимости!
И затем неопределенное время они корчились в очередном приступе хохота.
Когда Витя от смеха ощутил боль брюшных мышц, он вспомнил, что ужасно голодный. Его взгляд посерьезнел, а Роксана встала, направилась на его кухню и спросила на ходу:
Есть-то хочешь?
Как давно Витя потерял понимание божественного вкуса яичницы-глазуньи!!!
Облизав тарелку, как в далеком детстве, отхлебнув чая с неизвестно откуда взявшимся зверобоем, красиво затянувшись, он понял одну вещь, хотя понимание этой вещи именно в данную минуту его самого позабавило. Он понял, как же каждому мужчине нужна женщина. Какие горы позволяет мужчине свернуть женская забота! Он улыбнулся Роксане и сказал:
Ты только что позволила мне понять одну из самых важных вещей в жизни.
Долг платежом красен, а я только отдавала свой долг, - ответила Роксана, то ли армянских, то ли таджикских кровей, с которой Витя никогда толком и не говорил, хотя и проработал с ней в одной конторе два года.
Что же ты мне была должна, - удивился Витя.
Я давно наблюдаю за людьми в конторе, - ответила Роксана, - но только сегодня я еще раз поняла, что я не одна, которая живет по немодным нынче и ужасно неудобным законам порядочности.
С какой стати ты поняла, что ты не одна, ты же меня имеешь в виду, - сказал Витя, пытаясь скрыть смущение, испуг и подозрение за маской равнодушия. Роксана помолчала. Ее необъяснимо выразительные глаза пронзили маску насквозь.
Знаешь, Петя давно хотел тебя подсидеть, - вместо ответа начала она. – Уж не знаю, что вы не поделили, но тот прошлогодний скандал был подстроен, Витя. Я знаю, тебе тяжело это слышать, но Петя не звонил сегодня, а вчера предупредил секретаря, что завтра и послезавтра его не будет.
Но почему!!!! – закричал Витя, переварив услышанное.
Мне кажется, что чем искать причину, проще просто уяснить себе, что бывают люди необъяснимо добрые и необъяснимо злые. После той подлянки я поняла, что ты необъяснимо добрый, а вчера – что он необъяснимо злой.
Витя долго сидел молча и курил. За пять минут пепельница доверху заполнилась корявыми окурками. В кухне был слышен лишь вентилятор, который беззаботно вытягивал вонючий сигаретный дым в окружающую среду.
Витя сходил в комнату, принес две рюмки и бутыль припасенного «Хеннесси». Разлил в рюмки. Тихо сказал: «за необъяснимую доброту». Затем варварским глотком влил в себя благородный заморский напиток, поморщился и почему-то улыбнулся.
Знаешь, Роксана, я понимаю, что тот путь, который я выбрал – это всего лишь один из двух равно сложных путей. Я согласен, что люди по непонятным никому причинам выбирают сами, быть ли им злыми или добрыми. Я просто боюсь разочароваться в людях. В этой жизни.
А ты боишься разочароваться в себе, - спросила Роксана.
Нет, - твердо ответил Витя, потому что уже давно знал ответ на этот вопрос.
Ну так и не бойся, - проворковала Роксана, - разочарование в людях начинается с самого себя. Ты готов к новой сенсации?
Витя даже представить себе не мог, что Роксана говорит по-английски и знает его любимую австралийскую группу, которая сегодня многим кажется слишком старомодной.
Полночи они слушали музыку, медленно наслаждаясь коньяком, иногда подпевая какой-нибудь любимой песенке и обмениваясь улыбками. Это были то спокойные улыбки знатоков, то озорные улыбки детей в песочнице, то снисходительные улыбки родителей, наблюдающие за играми детей, то просто теплые улыбки на стену или друг другу в глаза. Это была вакханалия улыбок и ночь пожирателей необъяснимого праздника.
Под утро они сели пить кофе. Витя, показав джезву, сказал Роксане, что это она. Она кинула в него кухонным полотенцем, но потом заинтересовалась, почему это она и долго смеялась, лукаво щуря глаза.
Я не могу понять, почему, если я зарабатываю хорошие деньги, я должен жить, глотая ложками унижение от клиентов, администраторов, друзей? – сказал Витя, когда обжег кончик языка горячим кофе.
Я надеюсь, что это пройдет, - ответила Роксана. – Старого советского народа уже нет. Нового российского народа еще нет. Человек человеку волк. Но даже волки не могут жить без любви и тепла. Я надеюсь, что тем, кто придет после нас, не придется делать выбор между унижающей родиной и достойной жизнью в ненавидящей загранице.
Кому-то надо начинать творить чудеса, – мечтательно произнес Витя.
Чудеса – это наша профессия, - добавила Роксана, и они засмеялись.
Так В. Самойленко потерял одного друга и приобрел другого. Говорят, что потом они с Роксаной работали в переводе фильмов и были хорошим дуэтом.
Однажды утром Витя выпил свой восхитительный кофе и решил перед работой пройтись пешком по парку, который был рядом с его домом.
Он вдыхал запах листьев, которые лежали у его ног, слушал сырой шелест осенних деревьев, рассматривал серо-белые осенние питерские облака, которые никогда не любил, и думал, как же чудесно, что он занимается делом, которое любит, что есть эти облака и что в мире так много чудес. За спиной его окликнули:
Молодой человек! Молодой человек, стойте!!!
Витя обернулся. К нему запыхавшись шла темноволосая девушка с глубокоми карими глазами и незабываемыми скулами.
Вы наверно, меня не помните, а я Вас знаю… Я Вас так долго искала, а Вы ушли из конторы, - девушка пыталась отдышаться и все время словно боялась отвести от Вити глаза. – Я была Вашей заказчицей, я делала у Вас перевод паспорта, и еще Вы там сделали ошибку…
У Вити померкло перед глазами. То, о чем он уже и забыл мечтать, происходит здесь и сейчас!!!
Я Вас помню и даже немножко знаю. Я сделал ошибку специально, - ответил Витя, собрав в кулак всю свою смелость и готовясь встретить любую реакцию.
Я хотела сказать Вам спасибо.
Невольно сжавшиеся кулаки разжались. Витя стоял и не понимал, что происходит.
«Я ждал тебя всю жизнь!» // Что… что Вы сказали?..
Спасибо. Вы спасли меня от смерти. Поезд, на котором мне предстояло проехать поламерики, разбился.
Витя смотрел на нее и тепло улыбался. В этот миг, внезапно и безвозвратно, были повержены все его сомнения. Делай что должен, и будь что будет.
Он взял ее за руку и сказал:
Да не за что. Чудеса – это наша профессия.
И добавил:
Кстати, я знаю, где готовят просто чудесный кофе!
* Постскриптум
Петр Боровик рос непоседливым драчливым мальчуганом. В школе он должен был получать тройки, но благодаря министру-папе и не по годам развитой наглости имел «отлично». Как оценку его личности он заслуживал этого слова сполна.
Отличался заносчивостью и повышенной эмоциональностью.
По протекции поступил в Политехнический Институт. Пять лет прошли в пьянках и сомнительных знакомствах. С детства был знаком с умным, но робким мальчиком В. Самойленко, соседом по двору, над которым верховодил. После окончания института поработал на предприятии, был замешан в скандале с хищениями, решил сменить профессию. Одолжив у Самойленко деньги, закончил курсы малого факультета Университета. Деньги впоследствии не отдал.
По рекомендации Самойленко был принят на работу в одно из известных бюро переводов г. Санкт-Петербурга. Проработав три года, ушел в связи со скандалом по поводу перевода материалов крупной французской фирмы. Формально была уволена менеджер по работе с клиентами Е.С. Изумрудова и корректор Я. И. Петрова, которая отрицала свою вину.
В ходе деловой встречи 18 января 20** года, имевшей место в сауне мотеля «Марьино» П. Боровик получил сердечный приступ и скончался в возрасте 37 лет. На похоронах П. Боровика присутствовала мать и гробовщик. Меценат, пожелавший остаться неизвестным, поставил рядом с официальным надгробьем маленькую гранитную табличку с надписью:
ГНВ
1990-2010
От поклонников литературы
** Добавление к Постскриптуму
История оставила за кадром, как развивались отношения известного переводчика фильмов В. Самойленко, и г-жи Поздняковой, приходившейся ему бывшей заказчицей.
29-30 августа 2004 года/25 октября 2004 года
Питер