Светлой памяти начальника моего
Джамалуева Адама посвящается.
Автор.
Один мудрец сказал: «Жизнь человека на 90% зависит от него самого, лишь на 10% от обстоятельств, которые на 99% зависят от него». Позволю себе поспорить с этим мудрецом, который, вероятно, жил при коммунизме. А я, Советский прораб, прошёл в интереснейшей стране сквозь обстоятельства, на 99% не зависящие от меня.
В период развала Советского Союза я, главный инженер Грозненской передвижной механизированной колонны (ПМК) в составе Мингазпрома СССР работал на магистральных газопроводах во многих частях страны, в том числе и в Азербайджанской ССР.
То, что сотворили политики с трёхсотмиллионным населением нашего необъятного Союза ССР, мы помним. А как же вели себя производственники в эти суровые драматичные годы, которые ушли в дремучую историю?
Как инженер-строитель, я не хотел бы вмешивать в производство политический мусор, но стоит россиянину включить телевизор или просто выйти на улицу, как он попадает в объятия этой самой политики, которая является гнуснейшей формой прогресса человечества.
Итак, краткий паспорт с места событий:
Газопровод высокого давления и большого диаметра (1450х15 мм), на участке Астара – Кази-Магомед Азербайджанской ССР. Длина трассы 200 км. Техника и рабочие специалисты из Грозного, как русские, чеченцы, ингуши, так и местные пролетарии. Временные полевые рабочие посёлки расположились у городов Пришиб, Али -Байрамлы и станции Мугань.
Однажды на очередной планёрке появилась сногсшибательная новость о том, что "Союз нерушимых республик свободных, сплочённой навеки Великой Русью", приказал долго жить. Мы даже не поняли, что случилось.
Трудились по инерции будто нас это не касается, и не ведая какие последствия нас ожидают. Война войной, а обед во всём мире по расписанию. И пока ещё, разъезжая на союзных трассах, никаких ограничений не ощущали, только знали, и то не все, что при переходе старинного моста по реке Самур из РСФСР попадаешь в АзССР, и наоборот.
Но наступил 1991 год Россия объявила полный суверенитет от всех и вся, а вслед за ней и Чечня в том же духе. В Чечне президентом становиться Джохар Дудаев, коммунист до мозга костей, иначе не видать ему золотых погон енерала, да ещё удачно женился на русской красавице, да ещё командир дивизии стратегической авиации СССР. Знай наших!
А у бедных азербайджанцев президентом стал некому не известный Абульфаз Эльчибей, но известный в КГБ СССР, как ярый антисоветчик и диссидент, равно и антикоммунист, а 1-ый секретарь ЦК АзССР Аяз Муталибов сбежал из страны.
В 1992 году появилась азербайджанская национальная валюта – манаты.
В этой чехарде с дензнаками Генеральный заказчик Азтрансгаз задерживал оплату выполненных работ, а мы не знали, как нам быть, ибо наш верховный папа Мингазпром официально объявил нам, что мы в глубокой скважине вместе со своим абсолютным и бесповоротным суверенитетом.
Но гендиректор Азтрансгаза Агаев из-за уважения к Дудаеву иногда подкидывал нам обесцененные советские деньги, которые мы получали в Азербайджане объёмами в несколько постельных наволочек. С ростом инфляции, рос и наш коэффициент индексации к ценам 1984 г, которыми в строительстве пользуются до сих пор. В обиходе прорабов появились чисто капиталистические термины - миллионы!
Постепенно наши производственные совещания превращались в политические дебаты, где на повестке дня стоял важнейший вопрос: чей президент круче?
Спору нет, все соглашались, что генерал Дудаев самый крутой. Вот такое у нас у кавказцев неистребимое доверие к тому имаму над собой, кто держит в руках кинжал, а не карандаш. С карандашом шибко умный - обманет.
А мы и рады за Дудаева, хотя с начальником моим не разделяли в душе этот восторг ни в гостях и не дома. Каким то "гнилым интеллигентным" душком, выработанным среди сотен людей на производстве, понимали - этот вояка нас до добра не доведёт.
А пока мы творили в лучах славы Дудаева, попутно и думку гадали, как нам быть сосредоточенным на участке, по советским меркам, гигантским количеством материальных ценностей. Старались вопрос не выносить на повестку без подготовки почвы. О том, чтобы надувая щеки, сделав обиженную мину - ах, вы так, тады мы сворачиваем оглобли домой со своим хозяйством, - не могло быть и речи. В лучшем случае нас могли довезти бесплатно до ж/д станции, посадить на поезд Баку-Грозный. Какие бы громкие заявления не делал Дудаев, для политиков, а равно и для хозяйственников, Чечня оставалась частью России.
Нависла угроза, пора тикать, что "мы накануне грандиозного шухера". А ещё на свою беду начальником участка с давних пор у нас работал местный азербайджанец Мамед Кулиев, как патриот своей Отчизны, естественно, он стал человеком Агаева, чем нашим. И там наверху, каждая союзная республика считала себя обделённой Россией, азербайджанцы тоже не дураки, поэтому о вывозе имущества и речи не могло быть. Тем более по обе стороны пограничной реки появились милицейские посты. Как позже "выяснилось", что даже космодром Байконур, откуда стартовали космические корабли Советского Союза, стал величайшим достижением науки и техники казахского народа.
Стройка наша неумолимо угасала вместе с энтузиазмом и уверенностью в завтрашнем дне. Мысль о побеге не давала покоя даже во время употребления противного Азер коньяка, которого мы вслух восхваляли над великолепной армянской "мутью". "Если сядешь на арбу кумыка, - говорил отец отправляя меня на работу, - то пой по кумыкский". Почему эта старинная пословица на Кавказе, в конце ХХ века стала актуальной во всём Союзе?
Ну во первых, это было время, когда армяно- азербайджанский конфликт в разгаре, а мы сидели в азербайджанской чайхане, остограмившись противным коньяком, ели, ну очень превосходный азербайджанский хаш.
А во вторых, в разгар Горбачёвской перестройки, национальный вопрос в СССР перестал быть государственным, он уже стал общенародным. За то, что ожидаемый коммунизм в стране накрылся медным тазом нерусские обвиняли русских, алкашня и всё такое, а русские винили нерусских, мол, с такими дикарями не построишь коммунизм. Поэтому и расстались без сожаления. Откуда такая уверенность? Да оттуда же, нет, не из бытовой жизни, из жизни на производстве, где сотни, тысячи людей, а мнений было только эти две. За годы "гласности и плюрализма мнений" мне пришлось работать в Казахстане, в Узбекистане, в Армении (после землетрясений), в Азербайджане, в Ставропольском крае, и в республиках Северного Кавказа.
Чтобы выйти из тупикового положения, на фоне рухнувшего социализма и атеизма, вспомнив что мы с азербайджанцами мусульмане, с оглядкой вкалывали на трассе, получая то рубли, то манаты. Так мы дожили до 1993 года, который стал для азербайджанцев урожайным в политическом плане. 28 мая 1993 года при выходе из Азербайджана Российская армия, видимо, с дальним прицелом, как то было в Чечне, оставила большое количество оружия. Этим воспользовался полковник Сурет Гусейнов, он попёр на законного президента Абульфаза Эльчибея, который сбежал в Нахичевань по примеру своего предшественника, партийного деятеля Аяза Муталибова. В республике появился новый папа со "старыми заплатками" -Алиев Гейдар.
Весь Союз знал этот папа может, хотя и вырос в недрах КГБ, но крепкий хозяйственник, и демонстративно с мусульманами на джамаат - намаз не станет. Поставщики выполняли свой план несмотря на громы и молнии в стране, благо на ж/д станции труб накопилась до трёх тыш тонн, да ещё в изобилии импортная изоляционная плёнка. И тогда мы бросили "халтурить", засучили рукава и возвели производство на ударные темпы, чтобы в один прекрасный день не услышать:
"Хлопцы, езжайте-ка себе домой, а мы создадим на базе вашего хозяйства кооперативчик и как нибудь сами разберёмся".
В благородстве азербайджанских друзей-товарищей мы, конечно, не сомневались – не станут же они поступать так грубо, ведь сколько совместно съедено хлеба-соли. Политика политикой, а люди остаются людьми, хотя иногда шайтан делает своё дело.
Дальше гадать уже не было времени, надо было срочно по максимуму уложить трубы в нитку, и создать, как говорят купцы, товарный вид из труб, складированных пирамидами на огромном полигоне. Здесь, на стенде, сваривали по три трубы вместе. Получалась плеть длиной 18 метров, которую увозили трубовозы на трассу, а там бригада разбилась на два звена, рабочие шли навстречу друг другу.
Отвлекитесь на минутку от темы, и я покажу Вам мастер-класс трассовика, и попутно узнаете, чей труд стал источников богатства самых богатых людей России.
Варить на стенде -это когда три трубы отцентрированы и на двух стыках два сварщика не сходя с места накладывают швы, а труба сама крутится вокруг своей оси. Что невозможно на трассе.
Там уже другие по два сварщика на одном стыке со стремянкой крутятся вокруг трубы с длиной окружности 4,7м при диаметре 1,5м, приподнятой ещё от земли на 1 м, чтобы было удобно вести нижний потолочный шов. И один сварщик, дыша через противогаз буквально парился в самой трубе накладывая внутренний шов. Три шва снаружи, один -внутри. Погода в Азербайджане: летом - жара 45 -50 градусов, зимой - холод 15-20 градусов, и ветер пронзительный с моря. В жару труба накаляется как печка, тогда на ней не делали заводской изоляции, трубу центрируют для сварщика стропальщики, слесаря.
В подобных полевых советских бытовых условиях люди жили на трассе годами. Почему подчёркиваю "советские"? да потому что иногда по пути встречали чехов, западных немцев, которые устанавливали своё оборудование на компрессорных, нефтеперекачиваемых станциях, и мы могли сравнивать их быть с нашим. Ну, примерно, если сегодня сравнит наш "джип" УАЗ-469 с брезентовой крышей, с немецким "Мерседесом".
Чтобы не сидеть в машине "MADE USSR" летом как в парной от перегретого резинового брезента, зимой - как в холодильнике, наш шофёр под брезент натягивал три слоя байковых одеял. Бытовок они возили из своих стран, где стояли даже унитаз и душ, не говоря о других прелестях внешней и внутренней отделки. А мы, осуществив свои естественные надобности на природе, и там же приняв душ, пели в курилке Юрия Визбора:
"Зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей, и даже в области балета мы впереди планеты всей".
У рабочих вахтовый метод, а главный инженер, словно Фигаро мотается по стране. Утром просыпаюсь спросонья и гадаю: в какой точке нашей Родины нахожусь. Но нет худа без добра, я мог с обыкновенного уличного автомата с одной двушкой, позвонить "по трубе" в любой город Союза. "По трубе" - приблатнённый жаргон, а так личный код - пароль.
Здесь наши азербайджанские заказчики выделили для грозненских пролетариев самый трудный 200 км участок, с несколькими крупными водными преградами и 20 км болотистым местом, где когда - то Каспийское море плескало.
А ещё раньше 1983 году строили магистральный экспортный газопровод Уренгой — Помары — Ужгород - 4451 км. И по трассе девять компрессорных станций.
Товарищи, будьте снисходительны, не спрашивайте меня о тамошней погоде. Сами догадайтесь.
Трудовые книжки наши сгорели в Грозном в конституционно- антитеррористическом урагане. А пенсия наша 12 т.р.
Теперь вернусь к своей работе. Одновременно в световой день трудились 12 трубоукладчиков, три экскаватора, четыре изоляционных машин, три бульдозера. В отличие от советских "железобетонных" рабочих, бедная Отечественная техника не выдерживала ни темпа работ, не грунта твёрдой породы, встречающего в пути. Здесь уже вкалывала строительная техника, ведущих корпораций по производству крупнейшей спецтехники в мире - Komatsu, Caterpillar, купленной за валюту.
Только лаборатория из советского рентген оборудования на базе ГАЗ-66 крутилась круглосуточно просвечивая сварочные швы.
Главные наши специалисты: сварщики, изолировщики, лаборанты, машинисты - русские, а стропальщики, слесаря, водители - чеченцы, ингуши, и азербайджанцы. И я, бригадный генерал производства (здорово сказал, да?) - чеченец, возведённый на эту должность на волне Горбачёвской "перестройки и нового мышления". Иначе не видать мне этого поста как собственных ушей, ибо должность являлась номенклатурой горкома, а я без "хлебной карточки", то есть без партбилета.
Таким образом, у нас появлялась надежда получить деньги за выполненный объём работ хотя бы в монгольских тугриках.
А работа зашкаливала все мыслимые нормы выработки, за которое раньше могли дать звание дважды Героя СоцТруда с установлением бронзового бюста на родине Героя. Не посмертно!
Как наверху, так и в самой республике видна политическая чехарда, которая вышла на дороги. Они наводнены: армейскими колоннами с Армянского фронта, с внутри назревающей гражданской войной, с беженцами из мест театра военных событий, кто на машине, на тракторах, а кто в повозках. И среди этого хаоса наши трубовозы Уралы, Кразы с плетью длиной 18 м выглядели неестественно. Никто бы не удивился появись корова с седлом на спине и на ней джигит, а тут трубовозы.
Был даже случай, как то мутном дорожном потоке из проезжающего мимо машин с военными, кто-то заметив чеченские номера на нашей технике, не удержался и крикнул: "Салам 1алейкум, к1ентий (парни)". Как позже узнали это был батальон неизвестного пока Басаева.
Воистину медаль за бой, медаль за труд льют из одного металла. Только стволы у нас были разного диаметра и разного назначения. И медали мы там не добились не за бой и не за труд.
За этот короткий период, мы ухитрились угнать домой несколько автомашин Камазов с чечено-ингушскими номерами, в связи с производственной необходимостью. Но а как вывести или ещё лучше реализовать: 3 тыш тонн трубы, накопленной на полигоне у станции Мугань, десятки импортной гусеничной техники, а также отечественной техники. А три полноценных жилых городка, где могут жить сотни людей, где есть всё от постели, холодильных шкафов до ложек, кружек. Ещё тыш тонн лежащего металла грузил для утопления нашей нитки на дне реки Куры и Ширванканала.
Ведь всё это куплено за счёт Грозненского рабочего класса.
По ходу работ искал и различные пути реализации. Я бы заключил сделку с самим дьяволом не то что с Басаевым, но о нём тогда мало кто знал. Шамиль Басаев станет героем Ичкерии, террористом номер один для России. Но мы появились в Азербайджане разными путями, для разных целей и слава Аллаху! По последней бухгалтерской инвентаризации в Грозном наши материальные ценности, при переводе на международную валютную систему, потянулись на два американских миллионов долларов. Уманепостижимая сумма в кармане бедного советского прораба!
Ибо и козе ясно, что деньги мы не собирались сдавать в закрома государства, которой уже нет, и которой мы присягнули служить верой и правдой. И шайтан подбрасывает в голову несчастного прораба нахальные мечты стать, если не американским, то миллионером по советским меркам. Чувствовать себя хотя на миг Остапом Бендером.
Ни в Азербайджане, не в Чечне правительственные чиновники не удосуживались созвать срочную пятиминутку, и составить реестрик инвентаризационной описи, что же им досталось от Союза для налаживания производства. У власть имущих: ПРАВОверных, ПРАВОславных, и у безбожников была одна забота -борьба за власть. Они считали танки, оружие, а этого добра у советской власти была сильно велика. Но пока, как главный инженер производства основным "пахарем-сеятелем" был я, а начальник сидел в Грозном и рукой водил в конторе. Строители магистральных трубопроводов объект свой называли – трассой, а по трассе строятся промышленные комплексы, посёлки городского типа. А то и целые города!
И вот во второй половине 1993 года, в разгар рабочей рутины, когда прорвав глубоко эшелонированную водную преграду Ширванканала, форсированным марш-броском, укладывая в траншею трубы с двухслойным полиэтиленовым покрытием, мы шли на город Али-Байрамлы, я пригласил начальника на трассу для важного разговора. Ибо он больше разбирался в системе купи -продай, нежели в производстве.
По случаю приезда уважаемого гостя из Чечни появился обильный стол, а азербайджанцы в натуре хлебосольные. Ну не стану вам рассказывать что нам Бог послал, это займёт несколько утомительных страниц. А как подавали, разве что можно видеть подобное в Узбекистане! Кстати, и там был у нас участок поменьше под городом Кунград.
И в момент разгара застолья, когда каждому мусульманину выпрошено у Всевышнего крепкого здоровья и кучу денег, мой начальник, так небрежно, как само собой разумеющееся, предложил гендиректору АзТрансГаза Агаеву купить наше хозяйство.
В таком размахе пожеланий, которые только что прозвучали, казалось он должен отдать всё даром, да ещё сверху кинуть денег.
Но от такого наивного торга, которого видимо гендиректор считал неуместным, Агаев рассмеялся по барски и сказал: "Хорошо, что вы сами этот вопрос подняли, а то мы не знали, как его начинать. Мы вас, ребята, терпим из-за уважения к вашей работе, и вашему народу, другим давно сказали бы давай до свидание. А хозяйство, оно и так наше".
Только вот моему начальнику палец в рот не клади: "Ваше, да, -подтвердил он с улыбкой, и возвращая Агаева на грешную землю, полушёпотом добавил, - но не твоё! Купишь официально, половину верну лично тебе".
От этих слов ярко светящееся физиономия Агаева начала медленно гаснуть как под электрическим реостатом. Было видно об этом он раньше не думал. Наконец оно стало серьёзным, пришли к любимому выражению Горбачёва – к консенсусу. Они поверили нам, мы им. Четыре человека ударили по рукам, два начальника и два главных инженера. Мы ещё не полностью отошли от советской экономики, и о частной корпорации мало кто мечтал.
Были составлены договора, акты купли - продажи, всё передали местным строителям. И два чеченца, будущие миллионеры, считая на ходу в уме про себя огромные барыши выехали в Отчизну родную.
Мир казался ярким, люди счастливыми!
Чтобы рассчитаться с рабочими нам выделили азербайджанскую валюту, и на карманные расходы начальникам дали пока несколько тыш "поганой" иностранной валюты.
Долг своих рабочих, как советские производственники, мы оплатили полностью, а всё остальное приобретённое за наш общий труд не собирались делить. Ну не будем же их собирать по всему Союзу всех тех кто работал за 21 лет существования ПМК.
Прошёл 1993 год, наступил 1994 год. По два раза в месяц звонил в Баку, а потом лично сам поехал на свидание с Агаевым, страсть как хотелось стать миллионером, ведь «от сладкого слова о мёде, без мёда не сладко во рту!» (Расул Гамзатов.)
И там достоверно убедился, что оплата от реализации хозяйства на наш счёт поступит только в конце года. А что будет в конце 1994 года в Грозном, ведал один Аллах!!!
И на других объектах, в том числе и в родной республике, мы не получили в течение 1994 года ни копейки. Только в Узбекистане совершили бартерную сделку из остатков имущества ПМК – обменяли на 4 новых автомобиля УАЗ-469 и на двадцать ковров. Эти басмачи во главе нашего сторожа-курбаши успели растащить очень много. Пришлось взывать к совести мусульманина, что воровать у безмолвного «па-ма-ка» (ПМК) нехорошо. Только на участках Ставропольского края стойко держалась хоть какая - то, но власть. Правда денег и тут не было, но мы здесь не продавали имущество, а работали, получая за труд натуроплатой: мукой, сахаром и КРС (крупный рогатый скот). Муку, сахар и другие продукты раздали, от реализации остального имущества выдавали деньги коллективу. Таким образом дотянули до нового, рокового 1995 года.
Старики, я к вам обращаюсь – не берите грех на душу, не говорите о предвоенном массовом геноциде русских в Грозном! Не болтайте о том, чего не знаете! Мы жили одной надеждой на Всевышнего – и ПРАВОверные, и ПРАВОславные, и даже атеисты.
Наступил конец 1994 года – время, которое мы так ожидали. А в Чечне началась война.
Блокадную зиму каждый из нас пережил в своём родном селе. Мечты о миллионах разбомбила Российская артиллерия, авиация. Мы не имели право думать о деньгах, когда люди ежедневно ходили из похорон в похороны, и движение в селе было, как в дни великих мусульманских праздников, и ворота везде были открыты.
Но, как говорил Сократ: «Бедный человек не тот, у которого нет ни гроша в кармане, а тот, у которого нет мечты». А у нас всё-таки существовали, если не мечты, то проблески надежды, это уж точно. У любой войны есть антитеза – это возрождение, на которое мы и возлагали надежды.
В конце марта 1995г. основная фаза боевых действий ушла из Грозного. Получив от районного коменданта пропуск, я появился в конторе и обнаружил во дворе огромный танковый ров. Осматривая развалины, намётанным взглядом созидателя определил, что двухэтажное здание конторы уцелело, хоть и без крыши, с пробоинами в стенах, но повсюду такая разруха, будто орды Мамая прошли. Здесь держали оборону федералы. Ходил осторожно, чтобы не наступить на знакомые до боли бумаги с нашими подписями.
Родной Газпром далеко, Спецстрой России здесь, прибыл в Грозный возрождать. Командир Спецстроя генерал Поляков принял нас в свой состав, мы вошли как войсковая часть за №, где начальник – командир части, а главный инженер – первый зам. командира. Гримасы судьбы – я служил в ударной силе армии, был танкистом, механиком-водителем, и даже к пехоте (кочколазы) относился с пренебрежением. А теперь я командую стройбатом. Кроме солдат-срочников все ходили в гражданской одежде. Коллектив и контору воскресили. Правда, русских – как конторских, так и рабочих – почти не осталось, только одно звено сварщиков из пяти человек, и то через год распрощались с нами. Им было трудно жить и работать с чеченцами в разрушенном русскими городе.
Кому-то хочется услышать, что чеченцы убивали русских. Да, не без этого.
А la guerre comme а la guerre. На войне, как на войне.
В первую военную зиму в Грозном пострадали все коренные русские до единого, одни уехали в Россию и превратились в беженцев, другие перемещались с развалинами, третья часть отсидела по подвалам и весной с надеждой вышла на солнышко, на улице варили похлебку. На виду, не захороненных тел не осталось. Где человека настигала смерть, там и хоронили – во дворах, за бордюрами у проезжей части. Бугорок и палка – всё что от человека оставался – не имени ни фамилии.
Палка стоит в сторону восхода солнца - значить лежит чеченец, если в сторону заката - русский. У боевиков и у военных свои могильщики, а этих бедолаг – одних похоронили ради Аллаха, а других ради Христа.
Русских могил можно было определить и по крестам из палок, перевязанных проволокой или наспех носовым платком. Помню, позади развалин Гос университета была безымянная могила, вместо надгробии стоял костыль, которые обычно носят чеченские последователи Устаза Кунта-Хаджи.
В детстве слышал, что на участке дороги у христианского погоста обязательно надо пронестись во весь дух.
А от всеобщего кладбища двух религиозных концессий под названием "Грозный - весна 1995" - от кого бежать... (Рекомендую См. Ютуб "Январь, Грозный. Часть первая...пятая").
Трудились с МЧС параллельно: они вывозили трупы, мы расчищали завалы, а впереди сапёры. Восстанавливали только социальные объекты.
Днём власть в городе в руках федеральных сил, ночью хозяева республики - боевики. Условия жизни боевые, экстремальные, это мягко выражаясь, а мы работаем. 5 августа при разборке завалов, от мины, на которую наехал самосвал МАЗ, погибли двое. Один из них – наш прораб Мурад, ингуш по национальности. С телом погибшего в машине скорой помощи я стоял у ворот его дома целую вечность. Полчаса.
Люди трудились, контора писала. Но в конце 1995 и в начале 1996 года всё пошло прахом. Нас перестали финансировать. Московские строительные командиры стали являться заездами, потом вовсе уехали, забрав солдат-срочников. Остались те, кому деваться некуда. Нам сохранили старую допотопную технику, которую в таком же виде привезли в Грозный для возрождения города, и кучу справок о неоплаченных работах. Фраза, что «Деньги в Чечню не выходят за кольцо Московской кольцевой автодороги» - это правда.
Ну, раз они так, то я решил использовать запасной вариант. В апреле 1996 года позвонил Агаеву из Хасав-Юрта Дагестана. От радости, что мы живы-здоровы, тот закричал и пригласил срочно ехать в Баку. Сказать, что я обрадовался этому – ничего не сказать.
Я выехал в Баку с беженцами.
Можно было подумать, что я впервые вижу вечерний Баку. После Чечни я был ошарашен от изобилия электричества, словно дикарь из джунглей.
В Баку я был подобен Гагарину, увидевший впервые круглую Землю из Космоса. Меня хотели видеть, слышать, щупать приглашать в гости. Я садился за новый стол через каждые три часа – так обильно, и с таким разнообразием блюд, не ел ни до, не после.
Азербайджанцы несколько лет были в состоянии войны с Арменией, а тут живой чеченец, почти полтора года воюющий с супердержавой мира! В разгар «сражений» появилась мысль подбить пару российских танков, но я воздержался от соблазна.
Азербайджанцы с болью рассказывали, как их бездарные генералы сдали уникальный город Шуша армянам, а там, если на горной дороге поставить человека с двустволкой – ни одна армия мира не пройдёт. Но это азербайджанская сторона медали, а как там было с армянской стороны, не знаю. Часто засиживались в Бакинском кафе с печальным ностальгическим названием Шуша, где я рассказывал, как боевики громили русские войска, штурмовавшие Грозный с трёх сторон. Меня завели в какой-то маркет и одели, как лауреата Нобелевской премии.
В общем, получив от частичной реализации несколько десятков тысяч долларов, наняв такси до границы, я с группой лезгин пересёк границу. Это была уже физическая граница между двумя государствами, со всеми вытекающими последствиями.
А здесь самое печальное – это видеть, как лезгин по живому разделили пополам. Та самая премудрая ленинско-сталинская политика дружбы народов. Родные, двоюродные братья и сёстры оказались в разных государствах. Пожилая женщина стояла и плакала – затеряла где-то паспорт и не могла попасть к умирающей сестре.
Таможенников с обеих сторон интересовало одно – деньги. А я кто? Граф Монте-Кристо! Я буквально стоял на деньгах, спрятанных в носках, да и ляжки давили стодолларовые купюры! Да разве достойно мне, Графу, смотреть, как женщина плачет?! Оставаясь инкогнито, я дал ей возможность проститься с сестрой. От этой границы до дагестанского города Хасавюрт ещё одна такая купюра, и я почти дома – осталось 25 километров.
В то время за сто долларов в Чечне могла прожить в течение месяца большая семья из 14 человек, причём вполне комфортно.
Поделившись полученными деньгами с начальником, я вновь собрался поехать, за очередным траншем. Но тут убит ракетой Джохар Дудаев, Чечня в глубоком трауре. Сколько же их было похоронено за 15 месяцев войны, а я устал сидеть в блокаде с погребальной физиономией под чадящей от соляры лампой. Воевать я не воевал и не хотел. Мне нужна работа какая -никакая, но работа и даже с риском для жизни.
Было противно сидеть на подачках просроченной все сроки гуманитарки, пробивающая каким -то чудесным образом в село, и за которой ходила супруга.
Взвесив все за и против, я выехал в Баку во второй раз. А на границе полный шторм. Никаких переходов, особенно для чеченца. Год и три месяца идёт война с чеченцами, а они только сейчас они решили ужесточить. Полдня мыкался, вызвался лезгин перевести меня в обход за деньги. Согласился.
Нам предстоял путь через пойму реки Самур, протяжённостью в 1 км, которая просматривалась с обоих берегов. Мы были как на ладони, особенно для пограничников. Тем более, что погода стояла ясная и солнечная, ведь мы находились в послеобеденное время на самой южной границе России.
Проводник дал мне старый, противный дождевой плащ и посох, чтобы я надел сверху на свой шикарный итальянский костюм. Такой прикид с посохом и у нас водился, но теперь казалось, что это было давно и неправдой. Но здесь плащ и посох были нужны для конспирации и отвода глаз дураков- пограничников – мол, пастух ищет заблудившуюся корову.
Там, где можно было пройти, перепрыгивая с камня на камень, я проходил, а где приходилось идти вброд, велел проводнику подставлять спину. Таких переходов на горбу проводника было два или три.
А как иначе? Не будет же Граф снимать шикарные штиблеты, мочить ноги апрельским днём в студёной реке! Пройдя больше половины пути, мы внезапно очутились прямо перед двумя русскими пограничниками, сидевшими под густыми кустарниками, которые обычно растут в пойме любой реки. Здесь я даже не сомневался в том, что четверо представителей разных национальностей бывшего СССР – оплота братских народов – будут сами решать свои житейские проблемы.
Наследники легендарного пограничника Карацупы не обращали на нас никакого внимания, они рубились в карты! Я с беспокойством заглядывал в кусты – а не затаился ли там Джульбарс? Нет, не затаился! Так, не поднимая головы, один из достолюбезных пограничников спросил проводника: «Почему ты не принёс обещанную банку чачи?» Проводник ответил: «Сделаем, как только выведу этого на тот берег».
Пройдя ещё метров сто, когда уже не было дальше водных преград, лезгин показал мне ориентир на азербайджанском берегу – отдельно стоящее дерево на окраине села, там должна стоять машина, которая довезёт меня до остановки.
Рассчитавшись с проводником, вернул ему плащ-накидку, посох оставил себе на всякий случай, спросил его шутливо: «Каков будет пароль, ответ?» Тот рассмеялся и ушёл, а я двинулся по указанному маршруту.
Да, достойный представитель достопочтенного народа не подвёл, какой-то Жигулёнок сорвался с места и резко двинулся на меня, шофёр на ходу крикнул: «Прыгай». И мы умчались в село, водитель крутился по закоулкам села, объясняя, что нас заметили азербайджанские пограничники, и поэтому надо заметать следы. «Конечно, – подумал я – они же не слепые». «А надо было с ним делиться» – сказал я вслух, вспомнив погранзаставу на Российской стороне. Шофёр промолчал, но привёз к себе домой – не решился выехать из села, пока пограничники не успокоятся.
Когда у него дома пили чай, одна интересная особа женского пола часто бросала на меня любопытные взгляды и на лезгинском языке сказала что-то про Горбачёва. Все посмотрели на меня и рассмеялись. Я понял, о чём речь, ибо не раз слышал подобные сравнения. «Что, – спросил, – сильно похож на Горбачёва?»
Бедные сельчане Михаила Горбачёва лицезрели по телевизору за один год столько, сколько их предки слышали Сталина по радио за 30 лет. По телеку показывают только один канал, а Горбачёв постоянно там висит, рассказывая о прелестях перестройки.
В общем, мой гостеприимный таксист понял, что я не буду стоять на остановке в ожидании рейсового автобуса, и посадил меня на другую машину Волга, хозяин которой вызвался довезти меня до Баку.
В дороге задумался. Мысли метались.
Чтобы доехать из Грозного до Азербайджана мне хватало одного бака бензина на машине Волга. А отсюда до границы Чечни нет и 500 км. А там два народа, русские и чеченцы убивают друг друга. Но здесь российскому пограничнику нет дела до погибающих в Чечне его братьев, русских солдат, ибо сумасшедший только не знает, что подпитка чеченских боевиков оружием идёт через Азербайджан. Кстати, с одним из поставщиков оружия я встретился потом, через три года.
А ещё я знал, как бывший солдат советской армии (до института), какой инструктаж получает часовой перед вступлением на пост по охране госимущества, например, солдатского чипка (чайная) внутри гарнизона. А тут Государственная граница, а внутри одной из сопредельных стран идёт гражданская война! Отсюда, как офицер запаса (после института), делаю стратегический вывод: Россия либо не желает Победы над чеченскими боевиками, либо по каким-то причинам затягивает войну. Дальше, вновь открывшимся своим полководческим талантом, прихожу к мысли: а нужна ли мне, чеченцу, Победа? Если да – что я с ней буду делать?
Я уже видел, как мы строили независимое государство при Дудаеве, и как мы ломали заводы Грозного на цветные металлы, как грабили товарные вагоны на железной дороге, при этом нас не останавливали ни гвардия Дудаева, ни совесть мусульманина. Или я плохо знаю свой народ? Знаю, дорогие мои! Знаю, чем надо гордиться, а также знаю, где наша слабость.
Поэтому моё инженерское желание – откинуть подальше свой аналитический ум "полководца". И чтобы без дальнейших жертв закончилась война. А там мечты несут меня в Москву, в Газпром России, под чьим патронажем мы ходили. И с повинной головой встать перед ними. Нет, не в знак особой нежности к России. Просто в моих мечтах были здравый смысл и жизненный опыт.
И наконец, приехав ночью в Баку, я поселился в одноместном номере гостиницы «Апшерон», забронированном для дипкурьера. Утром из ресторана в номер заказал завтрак – не прошло и 5 минут, как девица с персидскими ресницами закатила ко мне тележку с утренним рационом богача. Начались будни миллионера, на седьмом этаже, под шум волны седого Каспия.
Работать - так работать, воевать – так воевать, а гулять – так гулять! Как повёл бы себя в таких случаях советский студент: «Официант, коржик!». Было всё, и даже концерты по заявкам. И как же тут не вспомнить Остапа Бендера Задунайского: «Ну вот, сбылась мечта идиота…».
Когда и где вы видели в Советском Союзе, да и потом в России, что честный работяга запросто может пойти и купить любую машину? А я могу! Я сделал суточный путь по земле из ада в рай. Действительно, вчера ещё у въезда в Чечню висел плакат: «Добро пожаловать в ад!», и это тебе не пустые словечки, типа «Славься, Отечество наше свободное, дружбы народов надёжный оплот».
Объявись здесь мулла из Чечни, я бы ему сказал: «Подывись на этот рай, чем это хуже того рая, что ты обещаешь молодым людям, гибнущим на войне? А что ты скажешь потом их детям, живущим на земле?"
Как появились подобные мысли, так потом всё это надоедает. Романтика иссякает, а живая душа требует авантюризму.
Однажды мой партнёр предложил: «Давайте создадим свой банк для окончательного расчёта поступлений финансов на наш счёт». А вы спросите любого советского прораба: зачем ему банк? Он скажет: «Чтобы главбух получал там мою зарплату». Так и я довольно смутно представлял себе банковское дело. К тому времени мой шеф уехал во «вражескую столицу» – в Москву. У него разбомбили дом в Грозном.
Я тут же из гостиничного номера по телефону доложил шефу, что Агаев за наши деньги хочет купить какую-то банку. Тот вылетел в Баку прямым рейсом. Встреча Ротшильда и Рокфеллера состоялась. А я, не слушая никакие уговоры оставаться в Баку, доверил им самим решать все вопросы, тем же путём через моих знакомых лезгин выехал в мою кровью истекающую Отчизну.
Телевидение всего мира освещало только чеченскую тему. Здесь уже кусок хлеба становился поперёк горла и слёзы выступали на глазах: «Что же я делаю, братцы! На деньги, которые я плачу за один завтрак, в Чечне может жить целая семья в течение недели. Нет уж, лучше дома под бомбёжками, так спокойнее на душе.
На прощание отдал часть денег раненым ребятам из Грозного, которые лечились в Баку. Отдал больше, чем необходимые по шариату отчисления 10% от прибыли на пожертвование нуждающимся.
Забегая вперёд, в общем и целом, хочу сказать: да, был офис, а там и банк, но Агаев умер, недолго прожил и мой шеф, Джамалуев Адам, из моего рода - племени. Кстати, одноклассник Кадырова старшего. Ушлые бакинцы видя, моё отношение к бизнесу, перебрали всё к рукам. Всё ушло. А я ничего не потерял в это суматошное время, ни денег, не одного близкого, не хату в селе, не квартиру в Грозном и ничего не приобрёл. Из меня также не получился граф Монте-Кристо, а переквалифицироваться не было необходимости. Так что вернулся на свою привычную стройку, где тружусь до сих пор.
Да, был я соучредителем банка, ибо Адам знал, что без меня наше хозяйство расплылось бы как стулья Кисы Воробьянинова из гостиной любимой тёщи, да и бакинцы относились ко мне с уважением.
Мог бы я оставаться в дали Отчизны в её роковые годы, забрать семью, сидеть в офисе, под кондиционером, с милой секретаршей в приёмной?
- Чай, кофе, а может коньячёк для бодрости!
Нет, конечно. И не потому что я не воин. Я им никогда не был, да и быть не желаю. Понимаю, редкостное признание среди нашего народа. Да и хватит с нас. Мои предки были ратных дел мастера, воевали против Российской империи, а дед, с дядями по матери вовсе советские абреки. Отец был воином на поле жатвы хлеба, а я воин стройплощадки.
И какой хрен с настоящего советского прораба получиться банкир, чтоб он хранил свои и чужие деньги. Они у него сегодня есть, а завтра нет. А я им, советским прорабом, оставался и остаюсь всегда какую бы должность не занимал.
Вместо эпилога.
Здесь я, по-моему, ответил на вопрос, как разваливался СССР на глазах Советского прораба. Хочу завершить повествование кратким описанием дальнейшей своей жизни до начала нового тысячелетия, которая опять проходила сквозь обстоятельства, на 99% не зависящие от меня.
Через год, семь месяцев и шесть дней, после начала первого штурма федералами, 6 августа 1996 года начнётся вторая атака на город Грозный, уже боевиками. Для нас это не станет неожиданностью. Наши водители большегрузных машин, услугами которых, как оказалось, пользовались боевики для ввоза боеприпасов, поставят нас в известность, что 6 августа в Грозном затеваются крупные события. Кроме квартиры в микрорайоне, где диван да чёрно-белый телевизор, ничего ценного в городе у меня не было. Да и желания отсиживаться в грязном подвале, как это было в марте того же года, тоже не было. А эти хвастливые обещания – завтра Ростов возьмём, послезавтра Москву, и далее всю Россию шапками закидаем – мы слышали ежедневно. Бережёного Бог бережёт – я решил уехать к матери в село, где находилась моя семья.
Адам останется в городе в своём доме, со своей семьёй.
Разгорячённые боем федеральные воины поставят моего друга к стенке во дворе дома, но дочь спасёт его. Воины "конституционного порядка" России не смогут оторвать дочери от отца. Но станут пользоваться «услугами» Адама, федералы посадят его верхом на БТР, а ростом он под два метра. Бывший мотострелок Советской Армии Адам сам становится мишенью – это наши "доблестные освободители от международного терроризма" так выходили с боем из окружения, такая тактика. Потом, правда, Адама отпустят. Простые сельские ребята не стреляют по своим.
Новая война длившаяся две недели подвергнет разрушению всё что строители успели восстановить. Победа будет за нами, за чеченцами. Но у власти в Чечне станут шаромыжники (из советской школы рабочей молодёжи), под видом знатоков исламского шариата, которые словно банды Махно разграбят всё что накоплено за 15 месяцев производства. Россия предаст и на этот раз всех кто ей поверил.
В кресло восстановленного из пепла производства, воссядет родственник командующего восточным фронтом Ичкерии. Мои опасения окажутся цветочками, всё будет гораздо хуже. Адама арестуют уже свои. Предъявят обвинения в «тяжких преступлениях» – почему ты жил шикарно, пока мы воевали? Отдай, что заработал! Это что – бандитские понятия или Шариат?
Комендант Грозного и СИЗО находятся в здании детского садика, которое мы восстановили, да денег так и не успели получить. Адама буквально выкупят из СИЗО, потом его заберёт другой бригадный генерал. И так по очереди, пока мой односельчанин из тех же генералов Ичкерии не возьмёт его под свою опеку, чтобы потом вытряхнуть все деньги до последней копейки. У нас в горах есть пословица на эту тему: «Станешь бараном, и волки тут как тут».
Ещё в новогоднюю ночь 1995 года при первом штурме Грозного федеральными войсками дом, где была квартира Адама, напротив президентского дворца, был буквально стёрт с лица земли. А мечту всей его жизни – собственный двухэтажный дом в посёлке, разрушенный в ту же ночь теми же федералами, он успеет восстановить до 6 августа 1996г. Но уже победители-боевики сожгут его дотла. Это было всё, что у него осталось. Он уедет в Россию.
«Ну, а ты?» – пожелает спросит меня дотошный читатель.
А чё я? Я буду прикидываться шлангом, да и не успел ещё построить ничего такого, что бросалось бы в глаза. Дурная привычка Советского прораба – раньше думать о производстве, а потом о себе – на этот раз пойдёт мне на пользу.
Да и новый обер-начальник знает, что лучшей рабочей лошади, чем Гунки Хукиев, он не найдёт даже среди монгольских табунов. Но моя честь инженера-строителя не позволит мне быть в подчинении историка.
Предложу-ка я лучше свои услуги министру строительства, хотя и террористу, участнику захвата роддома в Будённовске. А что делать? Других подвигов, кроме строительства домов, прораб не совершает.
У министра - террориста создана кадровая чрезвычайная комиссия, через "сито", которой пропускают чиновников.
Внимательно исследовав мои анкетные данные, проведут со мной беседу на тему – приносил ли я пользу в борьбе за дело по освобождению Отчизны от Российской оккупации? Если да, то какую?
Но мой посредник - протеже, водитель МАЗа, оказавшимся ещё и тайным полковником Ичкерии во время Российской оккупации, доложит, что я человек скромный перечислять подвиги свои не станет. За меня это сделает полковник. И в награду за этот железный аргумент "штандартанфюрер Ичкерии" получит техпаспорт ПМК на 10 тонный МАЗ, хранящийся у меня дома. А машину он и так присвоит.
Далее, слово возьмёт мулла, и начнёт по своей епархии ковыряться в судьбе моей, став арбитром между мной и Господом Миров: совершаю ли намаз, держу ли урозу, и какого течения тариката, святого Устаза придерживаюсь? Всё будет так, как делали коммунисты при вступлении в партию, только с точностью до наоборот. Но полковник опять станет грудью на защиту моей персоны, хотя мал мала позволит себе импровизировать. Ну, примерно так: мол,
"...жил не тужил он, не блудил, не грешил,
хмельного не пил, табака не курил,
три раза кормился, молился раз пять!" Р. Гамзатов.
Ну, что ж! Человеком я окажусь быть достойным в их рядах.
Министр-террорист (в то время личность известная как маленький Асланбек)предложит возглавить отдел строительного контроля. В нашем деле не пыльная, но самая хлебная должность, а без Российской контрибуции будет стоить один сом (рубль) Ичкерии. Нахарташ (деньги) - это не реализованная мечта вождей Ичкерии иметь собственную валюту.
Но мне по душе живая, пыльная стройка, а её как раз и нет. Я обещал подумать.
Моя думка затянется до 1999 года, а там у победителей керосин закончится в лампе при попытке пересчитать чужое богатство, да и Россия не начинает обещанное финансирование. Надо, что то делать! И начнутся бандитские разборки: наши с вашими, ваши с нашими, но не мои - ни те, ни другие.
При очередном штурме Грозного осенью 1999 года, уже третьего по счёту, и опять федералами, обер-начальник нашей организации не ляжет смертью храбрых, как его протеже. Он сбежит из Чечни.
Но свято место пусто не бывает, весной 2000 года я заеду в свою долгожданную контору на своём верном "белом коне» (автомобиль Волга), на видавшем виды боевом коне, проехавший, словно по минному полю, не одну десятку тышщ км по фронтовым дорогам. Заедет, чтобы вновь собрать коллектив, а сними поднимать любезную Отчизну из руин.
Но это уже, как говориться, будет совсем другая трагикомическая история.
Мне 67 лет, когда сыновья предложили мне создать мебельный магазин и стать предпринимателем, меня это оскорбило.
Рождённому ползать, летать, не дано!
Заслуженный строитель (2007 г.)
Чеченской Республики Гунки Хукиев.