«От жажды умираю над ручьём...» – эти парадоксальные и прекрасные строки написал поэт и вор Франсуа Вийон на поэтическом состязании в Блуа в XV веке. Я умирал от несварения желудка после сильнейшего отравления в маленьком китайском ресторанчике в калифорнийской Силиконовой Долине. После принятия любой, самой невинной пищи в желудке начинались боли, жжение, отрыжка, а затем рвота. Питался я только рисовым отваром да чаем без сахара с сухариками. Дело дошло до того, что рвотные рефлексы возникали даже когда в течение суток не принимал пищи вовсе. Рвало водой, обыкновенной водой. Возникла боязнь принимать пишу, ибо всё равно вырвет. Рецепт «отлежись, поголодай, авось, само пройдёт» - не годился, нужно было зарабатывать деньги, чтобы кормить семью. Я не любил ходить по врачам, но иного выхода не было. Сдал все мыслимые анализы.
Прожив год в Америке, ты начинаешь думать, что знаешь английский язык вполне достаточно, чтобы общаться с людьми в самых разных обстоятельствах. Это почти так, но есть исключения. Скажем, в суде, где незнание точного смысла юридических терминов может дорого тебе обойтись. То же самое при беседе с доктором, которому нужно объяснить тонкости своих внутренних ощущений, да и названия своих внутренних органов на чужом языке знает далеко не всякий. Медицинская страховка позволяла мне выбрать любого доктора из списка, представленного страховой компанией, и я попросил дать мне русскоговорящего врача.
Мистер Полякофф оказался польским евреем. Сухонький и болтливый, бородка клинышком, с первого взгляда, он казался добрым и покладистым, но это впечатление оказалось обманчивым. По-русски он не знал ни слова, а мои познания в польском ограничивались несколькими фразами и словами: «Проше, пан», «пся крев», «добже» и «курва». Понятно, что с таким словарным запасом с доктором не очень поговоришь, поэтому мы общались на английском, используя другой словарь: фуд поизон (пищевое отравление), воминг (рвота), стомак (желудок) и пр. Бегло просмотрев результаты моих анализов Анджей Полякофф одобрительно кивнул, бегло прощупал мой живот и произнёс:
– Давайте посмотрим динамику процесса. Запишитесь ко мне, скажем, э-э... месяца через полтора.
– Как через полтора? У меня же рвота ежедневно после каждого приёма пищи. Как же диета, лекарства? Через полтора месяца я просто умру, помогите, доктор!
Однако добрячок наш был мил, но непреклонен:
– Ничего, ничего. Запишитесь, а там посмотрим. Всего доброго.
Возвращался я домой, поминая недобрыми словами американских докторов и всю их медицину скопом. На пороге меня встретил менеджер апартментов Юрик Мурадян. Нам может показаться странным, что мужчину в возрасте шестьдесят семь лет и весом в сто пятьдесят килограммов называют Юриком, но у них, армян свои, особые традиции и привычки. Глядя на Юрика, я всегда представлял, что этот богатырь всю свою жизнь кушал сочный шашлык, запивая его доброй порцией вина или даже коньяка. Как и в случае с поляком, первое впечатление оказалось ложным. Юрик страдал массой заболеваний, главной причиной которых был излишний вес.
– Я тебе помогу, – уверенно произнёс Мурадян, – я тебя сведу к русскому доктору Жене Басину. Он вылечит. Он мне помог.
В Америке к людям обращаются проще, чем у нас. По имени-отчеству не называют, достаточно просто имени, которое чаще всего сокращают – Ник, Джо, Пит. Русский доктор оказался сорокалетним крепышом с короткой спортивной стрижкой и насмешливой улыбкой на лице. Выслушав мои жалобы, он высказался вполне определённо:
– Cильные стороны американской медицины в трёх областях – хирургия, стоматология и фармацевтика. Что же касается терапии, призванной лечить болезни, – это полное говно, поскольку здесь ставится иная цель: лечить, а не вылечить. Лечить нужно как можно дольше, поскольку это даёт деньги врачам и фармацевтам.
Затем он надел мне на указательный палец колпачок, от которого тянулся провод к компьютеру. Немного поколдовав на клавиатуре, Женя протянул мне листок, на котором была напечатана диаграмма:
– Вот смотри: лёгкие в норме, сердце – лучше не бывает, поджелудочная в норме, а желудок – он обвёл кружком область провала на диаграмме – практически не работает, всего десять процентов эффективности. В нём нет переваривания пищи, есть только брожение.
Заключитедльный диагноз был таким: токсины убили все симбиотические бактерии, которые помогают процессу пищеварения. Лечение состоит из двух этапов. На первом нужно защитить слизистую оболочку желудка от соляной кислоты, выделяющейся при поступлении пищи. Для этого перед принятием основной пищи нужно съесть немного льняного семени, сваренного в виде кашки. Была оговорена и диета. Второй этап длительностью в месяц-полтора включал приём лекарств, восстанавливающих полезную микрофлору желудка.
Выходя из кабинета врача, я несколько скептически оценивал его методы диагностики, поскольку он не брал никаких проб и анализов, а лечение назначил тут же только на основании показаний колпачка, надетого на палец. Какова же была моя радость, когда рвоты прекратились в тот же день и никогда меня уже не донимали. Но ещё больше я обрадовался, когда через месяц я мог есть почти любую пищу, ограничиваясь только в жирном, остром и копчёном, чего я избегал и ранее.
Размышляя над тем, что же мешало Анджею Полякоффу немедленно избавить меня от мучений, я пришёл к выводу Жени Басина о говённой американской медицине, не ставящей цели вылечить пациента. Позже я узнал, что по призванию Женя был скорее учёным, нежели врачом. Он защитил кандидатскую по медицине ещё в России, женился на еврейке, которая затем родила ему дочь. Когда евреи потянулись на историческую Родину, всей семьёй они переселились в Израиль, жили в Хайфе. Потом что-то не срослось, и Женя оказался в Америке. Здесь он узнал, чтобы вернуться к медицине, нужно пересдать все экзамены. В среднем, на это уходит лет пять, самые способные тратят на весь путь два года. Долго зубрил медицинскую терминологию уже на английском, но на экзамене провалился. Каждый экзамен платный, а денег нет. Обматерил чисто по-русски всю американскую медицину, которая его, кандидата наук ставит на одну ступень с сопливыми студентами и, наконец, нашёл свою нишу.
Все нетрадиционные разделы медицины – точечные массажи, хиропрактика, иглоукалывание, лечение травами и многое другое – здесь медициной не считаются, называются натуральной медициной, поэтому такие специалисты могут заниматься частной практикой, но в госпитали их не берут. Для частнопрактикующего врача главное – это вначале раскрутиться, потратить деньги на рекламу и затем бороться за каждого нового клиента. Врачи натуральной медицины не имеют права выписывать рецепты на антибиотики и сильнодействующие препараты. Это ограничивает спектр заболеваний, которые они могут лечить.
Женя нашёл партнёра-еврея, который имел диплом врача и занимался частной практикой, снял у него офис и приступил к работе. Ещё в России он занимался новыми методами диагностики и изобрёл свой прибор, в котором датчик надевается на палец, а сигнал обрабатывается специальной платой, вставляемой в персональный компьютер. Главное же было даже не в приборе, а в алгоритме расшифровки сигналов, которые позволяет ставить достаточно обоснованный диагноз. Именно на этот алгоритм наш изобретатель собирался взять патент, надеясь на этом хорошо раскрутиться и основать свой независимый бизнес. Для начала нужно было провести массовое тестирование, чтобы довести алгоритм до совершенства. Помог случай. Женя вылечил какого-то миллионера, и тот, уверовав в гениальность врача, давал ему деньги на научные исследования, а на жизнь он зарабатывал врачебной практикой. За эти деньги Женя ухаживает за миллионером наподобие няньки, даже вынося, по его словам, за ним горшки.
Когда его прибор и метод диагностики начали приносить стабильный доход, настало время оформления патента. Здесь он узнал, что процедура патентования стоит пятьдесят тысяч долларов, и это не всё, поскольку потом нужно будет держателю патента платить ежегодно около пятнадцати тысяч. Денег таких у Жени не было, поэтому пришлось партнёра взять в соавторы, чтобы тот внёс первоначальный взнос за патентование. Свобода бизнеса как-то не вытанцовывалась, но это было понятно, потому что свобода всегда стоит дороже всего остального.
С тех пор мы стали с Женей дружить семьями. Обосновавшись в Америке, он женился вторично. Марина была спортсменкой, неоднократным чемпионом Советского Союза и мира по академической гребле. Невысокого роста, крепкая, фигурой и мускулистыми руками напоминала мужчину. Это же касалось и характера – сильного, волевого, целиком нацеленного на победу. Впрочем, несимпатичной её назвать было нельзя, обыкновенная на вид женщина. Марина родила Жене сына Андрея, которому на тот момент исполнилось двенадцать лет.
Женя оказался довольно религиозным человеком. Познакомившись поближе, мы узнали, что у него на дому проводятся чтения Библии, и стали посещать таковые. Прочитав главу, хозяин переходил к её разбору, проявляя при этом необыкновенную эрудицию. Библию он знал, что называется, наизусть, мог ответить на любой, самый заковыристый вопрос. Постепенно мы начинали понимать и эту сторону его жизни. От вопросов, какой именно конфессии он принадлежит, Женя уклонялся ответом: «Какая разница, если Бог един?», но было ясно, что он не православный. Скорее всего, протестант. В своём приходе он в состав Совета церкви, но впоследствие был выведен из него. Женя как-то мимоходом упоминал, что поссорился с пастором, поэтому в ту церковь не ходит. Позже мы узнали об истинных причинах этой истории. Поскольку жить вне вопросов веры он не мог, потому и устроил чтения на дому.
Обсуждения и толкования святого писания проходили не совсем гладко из-за того, что Марина, с её характером, постоянно вмешивалась, бесцеремонно перебивая мужа. Создавалось впечатление, что по основным вопросам веры в семье имеются серьёзные разночтения, и причина их вовсе не в том, что жена принадлежит иной конфессии, чем муж. Женя довольно терпимо относился к наскокам жены, хотя иногда было видно, что он с трудом себя сдерживает, чтобы не ответить резкостью. Когда же я задал ему вопрос, почему его собратья по вере не используют крестное знамение, служащее основой обрадов как в православии, так и в других конфессиях христианства, Женя усмехнулся: «Я не запрещаю никому креститься» и перекрестил свой половой орган, как это сделала когда-то скандальная певичка, глумливо взявшая себе псевдоним «Мадонна». Я понял, что Женя человек не простой, как это мне показалось сначала. Позже, заметив моё к нему охлаждение, он подарил мне очень редкий, огромных размеров альбом, в котором на многих страницах размещено генеалогическое дерево человечества от Адама и Евы до Иисуса Христа. Однажды он пришёл на встречу и сказал:
– Друзья, сегодня я не могу читать вам Библию, я немного выпил. Давайте, просто поговорим о накопившихся вопросах.
Наши дружественные отношения укрепились ещё прочнее, когда Женя спас меня во второй раз. Поступив в Стенфорд, я всерьёз занялся спортом: ежедневно играл в теннис на корте и восемь месяцев в году спускался на горных лыжах в Хэвенли на озере Тахо. Но в этот раз я переоценил свои силы. Мне срочно нужно было подготовить по две статьи на каждую из двух международных конференций. Если к этой нагрузке добавить корт и горные лыжи, то уже через десять дней я почувствовал сильные боли в сердце и был доставлен по «скорой помощи» в госпиталь. Пролежал два часа на каталке, под язык мне дали таблетку нитроглицерина, сняли кардиограмму. Через два часа появился на пять минут врач, посмотрел кардиограмму. На мой вопрос о диагнозе он ответил, что я могу вставать и отправляться домой, а как станет полегче, посетить терапевта, который поставит диагноз и назначит лечение при необходимости.
Потом с терапевтом повторилась в точности та же история, что и с Анджеем – врач не мычал, не телился, диагноз не ставил и говорил, что нужно посмотреть динамику, поскольку кардиограмма не показывает серьёзных отклонений. Боли не проходили, и я отправился к Жене, который пояснил, что американская врачебная корпоративная этика состоит в том, что врач скорой помощи не должен отнимать заработок у других врачей. Если он поставит диагноз и назначит лечение, то, во-первых, он возьмёт на себя ответственность за последствия лечения, в то время как пункт скорой помощи должен лишь гарантировать, что выпущенный им пациент не умрёт в течение двух часов после оказания ему помощи. Во-вторых, если назначено лечение, то пациент начнёт лечиться и не пойдёт к лечащему врачу, чем лишит того законного заработка.
Женя снял у меня кардиограмму и пояснил:
– Вот видишь, фаза сжатия – систола – имеет нормальную амплитуду, а обратная фаза – диастола – достигает лишь четверти этой амплитуды, значит, релаксация после сжатия очень слабая, сердце перенапрягается, оттого и боли. Но ты не отчаивайся. Диагностика показывает, что у тебя микроинфаркт от мышечной перегрузки и жмоционального стресса. Никакого омертвения сердечных мышц здесь нет, потому возможно достаточно быстрое и полное выздоровление. Для этого нужно пока оставить спорт. Нужное тебе лекарство в Америке не продаётся, его выпускают в Молдавии. Попроси родственников или друзей, и я тебя за месяц поставлю на ноги.
Так получилось, что во второй раз американская медицина показала неспособность и нежелание мне помочь в критической ситуации, в помог русский врач Женя Басин, которого в России учили вылечивать пациента, а не просто лечить, вытягивая из него деньги.
Но всё в этом мире не состоит из чисто белых и чёрных пятен, всё сложнее, многоцветнее и многомернее. Стёпа, который знал Басина намного раньше меня, поведал, что проблемы у Жени в церкви и в семье заключаются в том, что он любит... мужчин. Выслушав эту новость, я сказал ему:
– Не может быть! Как человек, любящий Христа, столь истовый в вопросах веры может быть геем, если в Библии ясно сказано, что наказанием за мужеложство может быть только смерть?. Вот те же Содом и Гомора... разве не убедительно?
Стёпа только покачал головой:
– Жизнь сложнее всяких схем, в том числе и тех, что написаны в Библии.
Через пару месяцев от того же Степана я узнал, что Женя ушёл из семьи, снимает апартмент в том комплексе, где мы жили раньше, до покупки дома. Он пришёл домой навеселе, жена вызвала полицию и заявила, что муж избивает её. В таких случаях американская полиция не разбирается, кто прав, кто виноват, даже если полицию вызвал ребёнок, а просто забирает в участок фигуранта на пару суток «для выяснения». Выйдя из участка, Женя решил, что возвращаться домой не следует, поскольку в случае любой ссоры история с вызовом полиции повторится.
Мы как-то разом встали на сторону потерпевшего, – так уж устроены люди. Поехали к нему в апартмент, привезли ложки-вилки, подушки-простыни и микрополновую печь. Апартмент напоминал логово профессионального холостяка – ничего лишнего, кроме пыли. Женя пожаловался на жену:
– Она разрушает мой бизнес. Достала мою записную книжку, звонит моим клиентам и отговаривает их приходить ко мне на приём. Мне удалось вывезти из квартиры только компьютер и принтер. Не знаю, на что теперь жить, а ведь платить алименты на сына и на содержание жены американские законы не отменяют, вне зависимости от наличия доходов.
Однажды Женя позвонил в одиннадцатом часу вечера, когда мы уже собирались ложиться спать:
– Приезжайте, милые, мне сейчас так плохо, одиноко.
Мы приехали, приехал и Степан. В комнате накрыт стол – вино, закуски. Хозяин обрадовался, пригласил за стол, поднял тост. Мы со Степаном пить не стали, поскольку были за рулём, налили томатного сока. Женя подошёл к фортепиано и начал наигрывать что-то из Шопена. Мы стали уговаривать его перестать играть или, по крайней мере, играть потише, поскольку время позднее. Он нас не слушал. Потом раздался стук в дверь. Стучали соседи, которым мешала громкая музыка. Мы все понимали, что по американским правилам соседи вполне могли, не предупреждая, вызвать полицию. Поскольку хозяин играл для нас, самое правильное решение состояло в том, чтобы скорее удалиться, что мы и сделали.
С тех пор Женя стал частенько наведываться к нам. Приходил всегда навеселе. Видно было, что он с трудом переставляет ноги, но это он объяснял заболеванием, вызванным стрессом. С горящим взором он говорил:
– Не сплю уже третьи сутки. По ночам связываюсь с европейскими медицинскими корпорациями, поскольку у них часовой пояс отличается от нашего на двенадцать часов. Хочу продать им свой патент за полтора миллиарда долларов. Хотя стоит он гораздо дороже, но мне сейчас срочно деньги нужны. Я вам потом отсыплю пару миллионов, вам же ипотеку нужно выплачивать.
Я хоть и не врач, по многолетним наблюдениям за братом, поставил диагноз: у Жени МДП – маниакально депрессивный психоз – в фазе эйфории. Вот только чем помочь ему, ума не приложу, именно потому, что не врач и не член семьи.
Через две недели позвонил Стёпа и сообщил, что Женя в тюрьме, он его там навестил. По словам Стёпы, Женя возвращался рано устром после вечеринки с приятелями-геями. Был, что называется, с бодуна. Неаккуратно припарковавшись задел машину какого-то мексиканца. Машину Жене подарил тот самый миллионер. Увидев крутую машину, мексиканец быстро сообразил, что с её хозяина можно срубить хорошие деньги. Женя обложил его по-русски, и тот вызвал полицию, которой сказал, что хозяин протаранившей его машины прячет оружие и наркотики. Женю положили мордой на капот машины, надели наручники. По компьютеру определили, что водитель не в первый раз задерживается в нетрезвом состоянии за рулём. Обыскав машину и ничего не найдя, отвезли в участок.
По всем канонам, Жене нужен был адвокат, а вот денег у него не было, и он попросил деньги у Степана. Это был не прямой ход, поскольку из десяти лет проживания в Америке кандидат химических наук Степан Рывкин, приехав из Харькова, девять лет не работал, не смог встроиться в иную реальность, робок он был. Зато его жена сделала весьма крутую карьеру, достигнув должности сетевого администратора в компании e-Bay, самой крупной на то время компании в сфере сетевого маркетинга. Юля заняла какие-то деньги. На этом моя связь с Женей на несколько длет прервалась, поскольку я переехал в Иллинойс.
Вернувшись обратно, я узнал от Стёпы, что Женя вышел из тюрьмы и сдал первый из серии медицинских экзаменов на получение диплома врача.
31 июля 2019 г.