- 8./04/2019. Легенда о Егере.
(роман)
Глава-7.
Х Х Х
Полицмейстер по возвращении домой, прошёл в свой кабинет, и зажегши масляную лампу, принялся напряжённо думать. Слишком много событий произошло за последние дни, да каких событий! Попытка похищения дочери, гибель лучшего агента Ерша, он же князь Тарусов, Александр Иваныч, заплативший своей жизнью, за жизнь Лидочки. Изучая те скудные улики что у него были, а именно записку от неизвестной подруги, (почерк был женский) он пришёл к выводу что писавшая, прилепила первый пришедший ей в голову адрес: Большая Стрелецка№197… Нету в городе такого дома с таким номером, крайний номер на той улице, 148-й. Лидочка ведь могла это знать? Могла, но не знала. Значит та кто писала, импровизировала, заранее адрес не планируя. И кучер Трофим показал на беседе, что молодая барышня только улицу и назвала, а там сама хотела указать, а коли дескать сразу бы Лидия Вадимовна нумер-то назвали, так он удивился бы, знает ведь что нету такого дома там! Судьба… И писала эту записку неизвестная сообщница преступников, непосредственно на вечере, уединившись где-то и разжившись письменными принадлежностями. Ну,делай полковник что хочешь, а верти не верти, кроме госпожи Гокке думать не на кого! Подружкам Лидочка не соперница, их кавалеров не отбивает, и не думает даже, про улана своего грезит. Кстати про улана, прибыл вчера, чуть лошадь не загнал из соседнего уезда, где их эскадрон стоит. Три дни отпуска у командира испросил, испугался за девушку, может и впрямь любит? Поручик Гладышев, Николай Евгенич, 26-ть лет, средней руки помещик, сорок душ, поместье в соседней губернии, по службе характеризуется положительно. Не игрок, долгов нет, не бретёр и не бабник. Если всё образуется, в сентябре неплохо бы и свадьбу сыграть… Так, стоп господа, не отвлекаться!
Ограбление Эмилии Гокке, вообще как обухом по голове, не знаешь чего и думать? Вначале невольно закралась мысль, что дамочка чудит, прикрывается «бедствием» после неудачи с Лидочкой. «С-сука блудливая, если это твоих рук дело, то заказывай себе гроб с музыкой, за дочку родную, никому не спущу!» мрачно размышлял полковник, параллельно продолжая сопоставлять все детали и действа. Гокке конечно подлая и жестокая до предела, но совсем не дура, и так дёшево играть дерьмовый водевиль не станет. Нет полковник, грабанули Эмилию по-настоящему, истерика у неё была натуральной, и глаза вытаращены так, что сразу становилось очевидно, в ужасе и шоке дама, не ожидала себе такого поворота, в кошмарном сне не видела! Её, и по-настоящему грабанули, какая прелесть! Конгениально! Аплодисменты грабителям! Да ещё и одежду всю искромсали, как это она выразилась-то? «Как янычары младенцев?» Видела ты потаскуха как они это делали, как же! Так, а вот с платьями это уже месть, но чья? Какая-нибудь соперница наняла молодцов, а они… Какая соперница, боже? И где взяла шесть человек? Хотя врёт конечно про шестерых-то, трое-четверо от силы, плюс один в дозоре, так. А про сейф с бриллиантами она проговорилась, не знаю мол, не было нужды открывать первый раз, как же!
Интересно, поняла эта гадюка болотная, что она раскрыта с первым ограблением? Так или иначе, а покой она должна потерять, это ведь не шутки коли вас так грабанули, что под метёлку всё вынесли! Вон какой ужас в глазах плясал, аж трясло всю! И без убийств да нападений обошлось, значит воры опытные, скорее всего старые домушники. Вот только с чего они знали, что у дамочки ценности и деньги в доме? Открыто объявлено что она сирота казанская, да ещё и о детях печётся. Теперь кстати городским властям печься придётся. Ничего господина голову припряжём, он своих купцов и тряхнёт, всем миром детишек и поддержим. Вор без разведки в дом не лезет, разве только дурной какой? Отсюда вывод, распотрошили логово госпожи Гокке свои, либо люди близкие к таковым. Стоп, а не из шайки ли они покойного Фрола? А что, вполне… Похищение Лидочки провалилось, товарищей многих они потеряли, а денег ожидаемых не получили. Да, Эмилия Андреевна так могла и заявить «Нету девушки, нету и денюжки!» Ну те понятное дело шуметь да спорить не стали, извинились сладчайше, да и ушли, а потом ночку потемней выбрали, да по обчистили клети. Ну вот пожалуй и всё, других вариантов нет, да и логически ничего более не пристегнёшь. Надо будет чуть позже Садко со своими выводами ознакомить, да егерей удивить-порадовать, пусть посмеются ребята. Интересно, поверят сразу, или же нет? Подумают верно что разыгрываю. Кстати надо будет их постепенно к более тонким делам теперь привлекать, кое-что предстоит по господину Гусяйскому, Максиму Юлианычу, а то что-то загулялся любезный, пора слегка унять. И ещё там одно дело, может Уличев сгодиться, он любит неожиданные повороты. Так, ладно, теперь пойти любимую супругу обрадовать если проснулась. А какой теперь шум в городе поднимется от повторного налёта на деньги и честь мадам Гокке, можно только представить!
Сразу после завтрака, который прошёл без плохих предчувствий, Платонов Михаил Семёныч он же Асмодей, сидел у себя в кабинете и размышлял. Ещё вчера, его верная любовница и служанка Нюрка, принесла ему очень плохую весть, подтверждавшую то, чего он никак не хотел допускать: Серый оказался полицейским агентом. Только одно оставалось не ясным, завербовали его на чём-либо, или уже сразу заслали с заданием? Хотя это уже не имело теперь никакого значения, верить нельзя ни кому, абсолютно…
- Ах Серый, Серый, как же это тебя не разглядели-то, опричник? - пробормотал вслух Асмодей, и опять задумался. Сплошное недоверие тоже тупик, горячку пороть надо воздержатся, это к хорошему не приведёт. Надо просто внимательнее относиться к людям. Дело с девчонкой провалилось, но нет худа без добра, опасный враг внутри общества уже не опасен, хотя и утянул за собой четверых надёжных людей. В дверь постучали, Нюрка, значит принесло кого-то опять.
- Ну входи уже, не скребись как мышь! – разрешил Асмодей. Дверь приоткрылась, и в кабинет грудью вперёд, вплыла довольная жизнью горничная. Стрельнув в книгочея глазами, она негромко доложила.
- Там к вам госпожа Гокке пришли, только одеты как-то странно, не по всегдашнему!
- Вам бабам только о тряпье и думать, зови! - бросил Михаил Семёныч, и через минуту, в кабинет как буря влетела Эмилия Андреевна с каменным лицом, плотно сжатыми губами, пылающими щеками, и гневно-ошарашенным взором, в котором кипели отблески бессильной злобы. Но не это всё поразило Платонова-Асмодея, такие кулуарно-театральные выражения лиц его давно не трогали, и никак не задевали. Но наряд гостьи, поразил его совершенно. Одна из первых модниц Петербурга, законодательница мод в губернии и здесь, на которую невольно равняются все светские дамы, стояла теперь перед ним в таком платье, в котором скупые мещанки, водят своих девственных дочек в церковь, или на кладбище по воскресеньям. На первой красавице света (так она о себе думала) сидело теперь непонятного цвета одеяние, в крупную, тёмно-зелёную клетку, с наглухо закрытой шеей, и рукавами до манжет. На воротнике и манжетах, «красовались» какие-то пуританские кружева. От неожиданности, Асмодей даже вышел из-за стола, и молча уставился на гостью, машинально ища по карманам очки. Перехватив его взгляд, госпожа Гокке, с угрожающим пафосом воскликнула.
- И даже не думайте мне здесь издеваться!
- Да я рта даже не раскрыл! – искренне изумился Асмодей – Какие издёвки?! Я глазам не верю, во что вы одеты, Эмилия?! - не заметив от волнения что перешёл со своей подопечной на «вы», воскликнул хозяин дома. Гокке смахнула слезу, решительно подошла к одному стулу, и села, Платонов примостился рядом.
- Меня, сегодня ночью, и мой дом, до чиста ограбили! Тихо, но чётко рубя фразы, ответила Эмилия Андреевна, и поглядела на собеседника так, словно ожидала что он сей момент всё ей поправит и возместит.
- Что-что? – склонив голову чуть на бок, переспросил Асмодей, а выдохнувшая дама, холодно повторила.
- Минувшей ночью, меня и мой дом, дочиста обчистили. Вынесли из потайного сейфа всё: и драгоценности на добрых 50 тысяч, и ассигнациями около 30-ти там было… Я не переживу этого Асмодей… Я еле жива сижу вся от гнева и ужаса. Со мной сейчас случиться какой-нибудь нервный припадок, я…
- Не случиться Эмилия с тобой, никакой припадок – призадумчиво возразил Асмодей, и пояснил – припадки сразу случаться должны, а не опосля… Платье на тебе чего такое?
- Так ты же не дал мне договорить-то, вот я и не сказала! - шмыгая носом, пояснила жертва террора – эти негодяи, после того как сделали своё гнусное дело, достали свои огромные ножи, вот такие – дама показала размер мало не кирасирского палаша – и на моих глазах, а я была связана и с кляпом во рту, они, они… - голос рассказчицы вновь задрожал – стали жутко кромсать и резать мои платья, мои заграничные платья, мои парижские, чудесные…
- Короче можно? – мрачнея попросил Асмодей, но застывшая на полуслове дама, глянула на него страшно разуверившимся в чём-то взглядом, и бурно разрыдалась. Асмодей понял что дело серьёзное, и принёс коньяку. Выпив пару рюмочек, дама вытерла слёзы платочком, немного успокоилась, и поведала всё в самых мельчайших и жутких подробностях, включая визит полиции, и полное не понимание последней, всей страшности ситуации. Особенно её возмутило спокойствие Белугина и Садко, кои вместо того чтобы успокаивать всеми силами несчастную женщину, принялись задавать ей всякие гадостные вопросы, делая при этом какие-то бестактные намёки про несостоявшееся изнасилование! Обещали начать следствие, но она им не верит! Ну они же дураки, они никого не найдут! А должны бить во все колокола! А платье она взяла у одной из горничных, да, всё чудовищно настолько, что она вынуждена была на это пойти, потому как после такого адова погрома что учинили эти изверги, у неё не осталось ничего, что она могла бы просто надеть, чтоб не разгуливать нагишом!
- Да, вы в нём похожи на английскую учительницу словесности, и хорового песнопения – мрачно заметил Асмодей, а сообщница от этих слов сморщилась так, что готова была снова разревется, но ограничилась лишь гневной просьбой прекратить циничные издевательства, а лучше помочь советом и делом, после чего опрокинула в себя ещё одну рюмашку коньяку. Асмодей посоветовал снять деньги из ассигнационного банка, на что заметно
повеселевшая дама, пояснила сообщнику, что там она уже была сразу после того, как нашла чего одеть, и сняв 20 тысяч, помчалась в магазин женского платья, и там выбрала себе покамест три, и их ей уже доставили…
- Ну так значит у вас всё уже в порядке? – сказал Асмодей – Вы сами всё сделали, большего сделать пока невозможно!
На это, Эмилия Андреевна разразилась волнующей душу тирадой о том, как теперь всё это воспримет свет, какие пойдут толки, и как ей себя держать? Ответ был ожидаемо приземлённым. Платонов, подумавши предложил следующее: рассказывать всё как есть, а про сокровища пояснить что мол были сбережения на чёрный день, оставшиеся ещё от дедушки, и о них знали немногие. Снова играть несчастную жертву, оставшуюся почти без средств, но сиротский дом не бросать, это добавит популярности, хотя и язвить тоже станут, ну это уж как водиться.
- Но с драгоценностями моими что делать? Как их искать? И кто осмелился, как узнать?! – страдальчески возопила дама, потрясая ладошками. Асмодей и себе налив рюмочку выпил, а потом помолчав с минуту, выдал.
- Я наведу справки, ты не волнуйся, если цацки в городе, мы их сыщем, засветятся обязательно, пора кстати господину Гусяйскому поработать. Припрягу его, пусть от моего имени средь воровских людишек потолкается, понюхает, дело-то оглушительное, даже я озадачен Эмилия, а это непросто сделать…
- Ну а сам-то, что думаешь, кто мог? – печально справилась госпожа Гокке, с надеждой глядя на него.
- Сам теряюсь Эмилия! Вообще-то кто угодно мог, ты по женской слабости небось сболтнула кому что ценности и деньги дома есть, вот и решились…
- Я не дура последняя чтобы болтать про такое! – пылко выдала дама, с отвращением теребя кружевной манжет.
- А как тогда воры узнали что в доме есть?
- Я не знаю…
- И вообще – голос у книгочея стал настороженным – само ограбление уж больно ловко проделано, даже прислуга вон не проснулась, тут что-то не так дьявол меня заешь, что-то не чисто…
- Штирих? – неуверенно предположила Гокке, на что Асмодей сразу же отмахнулся.
- Полноте вам, «Штирих!» да этот болван способен только женский платок выкрасть и вздыхать над ним! А тут целый налёт организовать… нет-нет, кто другой, но только не он! Да, тот редкий случай когда пожелаю удачи полиции. Кстати о полиции, ты не изменила решение по своему плану?
- Нет! – жёстко ответила Гокке, сверкнув глазами, видимо такая тема подействовала на неё благотворно.
- Довольно странно в твоей ситуации. Они станут искать твои сокровища, а ты им вон чего приготовила, ты не горячишься? Ведь коли Садко выйдет из игры, Белугин один может не справиться…
- Наплевать! – ответила Гокке уже с прежней решимостью, а затем пояснила – Даже за всё золото мира, я не откажусь от мести, пускай меня хоть сто раз грабят! Если я что задумала, я должна это сделать, и пока не отомщу этим сатрапам, этим полицейским, я не смогу успокоиться!
- Ну хорошо, будь по-твоему – согласился Асмодей, и сказал что сведёт её с нужным человеком на днях, а пока пусть она приходит в себя, выйдет в общество, словом будет больше на виду, а он тем временем всё подготовит.
- Хорошо! – неопределённо ответила Эмилия Андреевна.
В тот же день к полудню, во всех городских домах обсуждали самую горячую, буквально обжигающую губы и пальцы новость: вторичное ограбление городской знаменитости, Эмилии Гокке. В одном из домов, спонтанно собрался женский военный совет, и очень быстро, как бы опасаясь чтобы кто-то вперёд них, не дай бог обсудил бы уже это, принялся на все лады, склонять животрепещущую тему. Взорвалось всё что только можно: одна, нервно тряся веерам охала и ахала как это ужасно, проснуться ночью в собственной спальне, и обнаружить над собой шестерых вооружённых до зубов злодеев, готовых вас тут же и обесчестить! Другая дама язвительно намекнула что всех пикантных подробностей они никогда не узнают, ибо Эмилия разумеется ничего такого не скажет!
Ей слегка возразила третья участница совета, и заметила подруге, что та в своих намёках решительно ошибается, ибо если бы с порядочной женщиной сотворили такое шестеро, то она во-первых умерла бы на месте, а во-вторых просто не поднялась бы, так что нечего тут ехидничать, это и впрямь всё ужасно! Ей возразила уже другая дама, сказав мол некоторые и после дюжины себя не плохо чувствуют, так что ничего с той Эмилией не случиться, носиться вон как угорелая! Единственное в чём сошлись все женщины, это даже не похищение «ста тысяч ассигнаций и полмильёна золотом», не связывание жертвы и страшные угрозы, а чудовищное, не простительное во веки вечные, истребление гардероба, вылившиеся в резню платьев! Апогеем стенаний стало известие, что негодяи вроде как даже, не пощадили нижнего белья! А уж над тем, что оставшаяся после нападения в полном смысле голой, госпожа попечительница нарядилась в платье прислуги, иронизировали во всю!
Барон Штирих когда ему доложили о случившемся, сидел в это время у себя в столовой и завтракал.
- А вы ничего не напутали, ребята? Не колокол это льют? – не поверил он, глядя на одного из доверенных слуг.
- Никак нет господин барон, весь город гудит, я уже и у городовых знакомых справлялся, они подтвердили. Всё вымели из дому, и ценности и деньги, и одёжу у ней всю на лоскуты порезали, ей-богу! – перекрестился человек.
- Ладно, ступай – и слуга кивнув головой, удалился. Штирих призадумался. Что чёрт побери, происходит в этом городе? Столица и та такими приключениями не избалована, да. Повторное ограбление, что оно означает-то? Новое предупреждение Асмодея, или обычная уголовщина? Если уголовщина, то воры должны знать наверняка что в доме есть чем поживиться, зачем же навещать уже ограбленный дом? Значит это не простые грабители, а злоумышленники, хотя и без трупов обошлись, и это тоже странно, пугать так уж по полной… Да, вторичное ограбление, это дело тёмное!
Ничего для себя так и не решив, барон всё же закончил завтрак, и подумал, а не навестить ли Эмилию Андреевну? Сидеть просто так, Штирих уже не мог, его натура требовала дела. Однако дома он хозяйки не застал, а слуги посоветовали ему быть к обеду, тогда-то мол уж точно она будет! Барон не зная куда себя деть, покатил в Офицерское собрание. Чуть позже, а именно после полудня, полицмейстер заехал домой переодеться, а уже через час, входил через заднюю дверь в сад дома на Судейской. На сей раз, вся компания присутствовала в саду целиком, не считая стреноженных лошадок, пасшихся в сторонке. Все семеро проводили время в воинских учениях. Сан Саныч насадив на четыре палки по яблоку, палил по ним из пистолетов, Уличев занимался примерно тем же, только вместо стрельбы, метал в яблоки ножи. Пал Палыч со Стёпой Зорких маялись борьбой, одним из видов воинского искусства привезённого ими с войны. Кубанин с Куценко сражались друг с другом, один с арканом, а другой старался увернуться, и поразить соперника «копьём». И только Лёшка Чеканов, играл роль одинокого воина, упражняясь с двумя длинными, горскими кинжалами, отменно фехтуя и вращая их с двух рук, при этом двигаясь в такт упражнениям, что со стороны смотрелось зрелищно и красиво. «Молодцы! Орлы! Держат форму, понимают что она им пригодиться скоро!». Увидав командира, бойцы прекратили манёвры, и как-то весело переглядываясь, замерли, ожидая когда полковник подойдёт.
- Ну, день добрый! – Белугин поздоровался с каждым за руку, хитро глядя на их разгорячённые лица, и пытался понять, знают ли тут про ночное происшествие с Гокке, или ещё не проснулись? Направляясь сюда, полковник размышлял над тем, сильно ли удивятся его егеря такому пассажу, а точнее сразу ли поверят, и не примут ли это за скверный анекдот?
- Манёвры у вас тут я погляжу? – спросил для начала Белугин.
- Да вот, посидели, покумекали, и знаешь Григорич, пришли к определённым подозрениям, что всё это нам может понадобится вскорости. Чуйка, внутренний голос заговорили! – деловито пояснял Уличев, уперев руки в бока.
- У меня такое же предчувствие ребята – согласился полковник, и тут же переспросил - ну, ничего ещё не знаете?
- О чём именно? – поинтересовался поручик Куценко, преданно глядя в глаза шефу. Тот даже удивился слегка.
- Ну какие, весь город с утра гудит, меня опять вон, точнее нас обоих с Садко из домов подняли ещё черти в кулачки не бились, от любимых женщин снова оторвали. Нашу с вам красавицу-Горгону, Эмилию свет-Андреевну, второй раз грабанули господа, но! - полицмейстер деловито поднял указательный палец в верх – На сей раз ребята, её по-настоящему грабанули, натурально так очистили, и золото с деньгами из сейфа, да и комнату всю разгромили начисто, я вам расскажу сейчас, обхохочетесь – полковник хотел было продолжать, но Уличев его слегка прервал.
- А, дак про это-то мы знаем, наслышаны-с!
- Определённым образом! – делово кивнул Сан Саныч.
- Да Вадим Григорич, мы некоторым образом в курсе – подтвердил Пал Палыч, глядя на полковника именно как-то так, в некотором смысле.
- Э-э, на рынке уже с утра что ли были, и там сплетен нахватали? - разочарованно протянул Белугин, оглядывая свою команду, да, сюрприз не удался, но ничего, зато будет о чём поговорить да и вообще…
- Да, продукты некоторые на рынке, очень дороги бывают! – тяжко вздохнув заметил Чеканов, и стал чесать себе подбородок.
- Это ты к чему сейчас сказал-то? – не понял полковник, но тут вновь встрял Уличев.
- Вадим Григорич, тут такое дело, у нас для вас, в комнате отдыха, иметься сюрприз, общими усилиями приготовленный, да…
И только тут, у полковника в душе стали появляться какие-то смутные тревоги и подозрения, основу которых он покуда не уловил.
- А вот сейчас что-то тревожно мне стало – кашлянув пояснил он – потому как ваш последний сюрприз, слава богу это было на войне, долго ещё мне вспоминался!
- Ну это когда было-то? – деловито парировал Сан Саныч, и полковник дабы не терять времени, коротко бросил.
- Ну пошли уже!
- Вы только особенно сильно не волнуйтесь, дело такое, ну надо же как-то, неприятеля тревожить? – говорил Неждан, когда они поднимались по лестнице, но на это, полковник заметил что вот теперь он как раз и начинает волноваться, ибо тут похоже можно ожидать всего!
- Прошу! – Сан Саныч театрально склонив голову, простёр вперёд правую руку, стоя у раскрытых дверей комнаты для отдыха.
- Ну чего вы мне тут ещё придумали-то? Где уж ваш этот сюрприз-то есть? - вопросил полковник, широким шагом, проходя в комнату –Чего у вас ту…
Последняя буква слова, застряла меж зубов как некачественная карамель, а глаза полезли на лоб. Посреди комнаты стоял круглый столик, на коем обычно мирно покоились шахматы, однако теперь, шахмат на нём не было. Вместо них, столик украшала величественная композиция в виде открытого резного ларца с поблёскивающими сокровищами, а вокруг, этакой милой ромашкой, по кругу лежали новенькие пачки ассигнаций, государственного банка, Российской Империи. Вадим Григорич чуть не превратился в соляной столб. Вмиг теперь всё понял бравый егерский полковник, которому за многолетнюю службу, первый раз изменила интуиция. Даже в голову не могло прийти что его «сапожники» по собственному почину, учинят такой.. Такой.. вот название сему даже с ходу не дашь, во как уделали-то! А он-то, голову ломал знают или нет? И как он их удивит, рассмешит… Рассмешил. И ведь не один мускул на наглых мордах не дрогнул ни у кого, ни один!
- Так-с, ну и как же мне это всё понимать прикажете? - деревянно произнёс полицмейстер, разворачиваясь к своим, что уже стояли в одну шеренгу по стойке «смирно». Они ещё и издеваются мерзавцы!
- Осмелюсь доложить командир, это деньги и ценности отбитые у неприятеля! – чётко отрапортовал Сан Сныч, так же преданно глядя на начальство.
- Чапаульчик небольшой бескровный устроили, ночной налёт! – пояснил Пал Палыч, сконфуженно кашлянув. Полицмейстер стрельнув глазами, нервно заходил по комнате.
- Я помню что такое чапаулы! – резко бросил он – Я вас спрашиваю, как… как вы додумались до этого? Чья идея была, шаромыжники? Сан Саныч, твоя небось? - Белугин пристально уставился на подозреваемого, но тот отрицательно помотал головой.
- Никак нет, я только поддержал!
- Ну моя идея, Вадим Григорич! – сознался поручик Уличев, на что полицмейстер безнадёжно махнул рукой.
- После твоих фокусов на войне, это уже так, проза! Вопрос в другом: что мне теперь, со всем этим, делать-то прикажете, янычары чёртовы, османы вашу маменьку?!
- Ну коли мы на войне, пусть и на тайной, то на ней тоже надлежит лишать противника материальных ресурсов - деловито начал объяснять Уличев – Это змея болотная, она же по хорошему петли заслуживает, я кстати с трудом сдержался чтоб не прирезать её там. Так вот, с ваших слов, мы знаем что она организовала кровавый спектакль со своим ограблением, ну и подумалось мне, а как ты мадам себя почувствуешь, коли тебе наяву, «очисти господи» сделать? Принудят так сказать расстаться, с непосильно нажитым? Ну и предложил ребятам устроить этой потаскухе, небольшой бескровный чапаул. Пятью голосами против двух, мы дело и решили. Попутно, чтобы ввести противника в ещё большее замешательство, и отвести душу, устроили погромчик и располосовали всё тряпьё! Пускай почувствует гадюка, как оно бывает, когда к тебе ночью, в дом вламываются!
- А почему от меня в тайне? Что это за самоуправство? Или что, полковнику Белугину уже веры нет? Или слабить у него стало?! - обидчиво вспыхнул было полицмейстер.
- Никак нет Вадим Григорич, просто на вас и так много чего свалилось, особенно с дочкой-то? - стал пояснять Кубанин – Мы и решили оградить вас от излишнего волнения, ну мало ли? Да к тому же вы сами нас всегда учили, что инициатива у бойца, это такое же непременное условие, как и башка на плечах!
- Ишь вы какие сердобольные нашлись! – опять заходил по комнате начальник – Испереживались они за меня! Попечители бля! Додумались! Ну и куда мне эти сокровища теперь девать прикажите? В саду зарыть и опись составить, как Стенька Разин?
- Сокровища в казну, а деньги на дело, будем этих иллюминатов, их же оружием бить, точнее их же пачками, да им по харям! – предложил Уличев. Полковник с минуту молча походил, потом снова заметил.
- Вот не за то цыган сына драл что воровал, а за то, что попался!
- Ну мы-то не попались! – буднично изрёк Сан Саныч, от чего Белугин широко всплеснул руками.
- Да от чего ж в тайне-то, твою ж-вашу мать? Отчего ж без меня-то, негодяи вы этакие! Ужель слабо было командира –то своего с собой позвать, а?!
Вот тут настала очередь удивится уже егерям, их брови разом полезли вверх, затем они переглянулись, и первым ожил Неждан.
- О как, так вы значит не против? А мы думали бранить нас будете!
- А ну вас к шутам! - отмахнулся Белугин, и спросил чего они выстроились как на смотру, и когда услышал что для порядка, то улыбнувшись дал команду «Вольно!», и заключил что раз дело приняло такой оборот, надо ставить вино и закуски.
- Так не извольте беспокоится, господин полковник, всё уже готово в той комнате! – сказал на это поручик Куценко, указав рукой на те покои, где все они пировали в тот день, когда впервые в этом городе, собрались вместе.
- И это предусмотрели? Ну разбойники, ну карапщики, ну сапожники чёртовы! – ахнул полицмейстер, и первым пошёл в комнату.
- Так мы ж знали что вы отходчивый! – негромко крикнул Уличев, проходя вместе с остальными. Когда уже выпили и закусили, Белугин стал держать небольшую речь. В ней он отметил, что хотя егеря и самовольно, без его участия, но в целом действовали верно, и этот их чапаул, или ночной налёт как говорили в бытность свою на войне, будет считаться рейдом по вражеским тылам, а вся добыча пойдёт на дело. Золото и камни вместе с ларцом будут опечатаны, и после всего, переданы в казну как касса тайного общества, ну а деньги будут употребимы для борьбы с Асмодеем и его приспешниками, не назад же им возвращать? Единственное что было сказано в качестве внушения, это чтобы впредь, на такие дела без самого господина полицмейстера, ни-ни!
- Мы больше не будем! – честно пообещал Уличев, и все засмеялись. Потом выпили ещё немного, и полковник сказал что теперь надо поговорить серьёзно. Егеря отставили приборы, и навострили уши. Белугин откинулся на спинку стула, и начал с того, что после гибели князя Тарусова, агентов такого склада в стане врагов, увы нет. Шёпот и Шорох пока только продвигаются, первый по салонам да собраниям витийствует, и ждёт возможности попасть на игру в «Циферблат», а Шорох, используя ранее полученные данные, после многомесячных усилий, вышел на след иностранного эмиссара ордена иллюминатов, но пока может лишь издали наблюдать, всё зыбко. Агенты же среди воровских людей, или «тайных» обществ вольнодумцев, это лишь осведомители, и на дела подобные тому которое совершил покойный князь Тарусов, они не способны, да это и не их уровень. А враги шевелятся, прикормленная собачка Асмодея, Гусяйский Максим Юлианыч, чернявый франт с тросточкой, чего-то затевает в среде городских дворян, близких к семье богатого лесопромышленника Белова Аверьяна Тихоновича, господина 57-ми лет, отца двоих сыновей и дочери. Дочь Татьяна 17-ти лет, на выданье, богатая наследница, да и братья Иван и Прохор, 30-ти и 27-ми лет, тоже не бедны. Вот этот Гусяйский подле Прохора и вертится. Беловы, в мечтах о спасении человечества не замечены, потому с вольнодумцами почти не пересекаются, разве что в Карты с Гусяйским иногда поигрывают на вечерах. Так вот надобно, за этим Гусяйским более тщательно понаблюдать, и постараться выяснить что именно он планирует, втянуть ли кого-то из Беловых в свою паутину, или это банальное выуживание средств, путём подсовывания братьям какой-либо мессалины (Гокке не одна в колоде!) Может даже произойти убийство, и не одно, Асмодей ни перед чем в этом случае не остановиться, ожидать надо всего.
- Настал час ребята, более плотной работы, задание по Гусяйскому я поручаю Сан Санычу и Пал Палычу – сказал Белугин ( оба разом кивнули) – проживает сей господин по улице Каретной в доме №41, большой, полутораэтажный, каменный. При нём там лакей и горничная, водит баб, словом живёт на широкую ногу…
- И при этом жалеет мужиков и печётся о народе! – саркастически вздохнул Уличев – Печальник твою мамашу!
- Именно – согласился Белугин, и продолжил. Далее от сказал что неподалёку от Гусяйского, одна пожилая вдова, сын которой майор гвардии, погиб недавно на Кавказе, сдаёт две комнаты, кои уже сняты на имена Привольского и Горухина, то бишь Сан Саныча и Пал Палыча, и въехать им надлежит нынче же, не дожидаясь темноты. Жильцы представятся дворянами, захотевшими отдохнуть в провинции, от шума большого города, и может даже пожелают осесть. Баб не водить, водки не пить, матом не ругаться, в карты играть по-тихому, и вообще, по легенде, они оба застенчивые благообразные холостяки.
- Да как там жить-то тогда? – невесело вопросил Пал Палыч, растерянно глянув на шефа.
- Чего мы только братцы не терпели на войне! И голод и холод, и жару и жажду, и чуму и холеру, и окруженье, кхм… Стерпим и благонравственность! - мрачно заметил Сан Саныч.
- Крепитесь братцы, мысленно мы с вами! – «посочувствовал» друзьям Уличев, а прочие иронично загыгыкали.
- Ну-с, друзья-разбойники, покуда на этом всё, вырисовывается там одно дело, но это после, пока с Гусяйским всё разрешить надо, а там поглядим! – полковник встал, поднялись и остальные. На выходе Белугин добавил, чтобы благонравственные холостяки начинали собираться теперь же, и ехать надо на своей бричке, а с кучером определиться самим, после чего пожелав всем удачи, полковник покинул дом.
- Так пуритане, давайте собирайтесь, за кучера сяду я, бороду вон нацеплю и поедем! – предложил Уличев, и Егоров с Гайдуковым тяжко вздохнув о своей доле, пошли собираться, а Неждан отправился к себе, менять обличье.
Х Х Х
Из Офицерского собрания, барон уехал как раз к началу обеда, сославшись на занятость. По началу и там обсуждали главную городскую новость, вторичное ограбление дома Гокке.
- Однако господа, богатая наша попечительница-то оказалась, два ларца с драгоценностями, да две кучи ассигнаций, воля ваша, но здесь не так что-то! – заметил один седоусый полковник, отпив вина из бокала. Присутствующий здесь же генерал Половинский, Пётр Алексеич, 52-х летний господин, бывши большим поклонником обворожительной красавицы, всячески старался её защищать, и спросил у полковника что тот имеет в виду? На что услышал о том, что дело больно необычное, и в нём явно что-то кроется, но что именно, полковник не уточнил, а генерал не стал настаивать, ибо и сам в глубине души был озадачен. Дальнейший разговор потёк в том же духе, и закончился предположением что полиция сыщет злодеев.
И вот теперь, Штирих летел на всех парусах домой к Эмилии Гокке, ибо не поговорив с ней, он просто не представлял себе что делать дальше? Ограбленная жертва оказалась дома, и уже сменив жуткое платье на приличествующее себе, собиралась выходить к обеду. Увидав гостя, она искренне удивилась.
- Вы-ы?! Не ожидала барон – ахнула Эмилия Андреевна, и тут же пригласила уважаемого Евгения Николаича к столу, и Штирих как человек деликатный, не рискнул отказаться. За время трапезы, Эмилия уже в который раз, чуть не плача, пересказывала историю своего ограбления, смакуя её самыми душераздирающими подробностями. Барон слушал молча и не перебивал, соображая про себя, врёт дама или нет? После целого часа трагических изливаний, барон понял что не врёт, и когда Эмилия Андреевна наконец выдохлась, Штирих осторожно поинтересовался, кто по её мнению, мог такое совершить?
- Я не знаю! – вздохнула дама, слезливо глядя на собеседника – Я уничтожена, совершенно!..
- Снова ваш Асмодей?
- Возможно…
- Чем на сей раз вы его светлость прогневать изволили? – с плохо скрываемой иронией, спросил барон. Дама смахнув слезу платочком, тихо ответила что ничем, она вообще старалась с ним не видеться, но угрозы ей всё одно поступали, так что возможно всё. Барон тогда напомнил про их план с любовницей Асмодея Верой Трепаковой, на что получил ответ, что сия недостойная женщина исчезла неведомо куда, а по видимому просто сбежала, испугавшись чего-то.
Тогда Штирих спросил а не известен ли даме теперешний адрес Асмодея, и его новое обличие? Дама состроила удручённый вид и залепетала что коли бы знала, то прислала тот час барону записку, но она не знает, а узнавать боится, вон-де какая страсть с Лидочкой-то случилась, ведь чудом спаслась девушка!
- Да – нехотя согласился барон – тот редкий случай когда шпионство приносит пользу, но, всё равно я как человек чести, не могу принять подобные методы!
- А вы знаете Евгений, я тоже – влюблённо глядя в глаза Штириху, прошептала Эмилия – я так одинока барон в этом подлунном мире, вы не представляете себе… А вы в добавок ещё и отвергаете мою дружбу…
Барон хотел на это что-то сказать, но вошедший лакей доложил что прибыл их высокопревосходительство, генерал Половинский, Пётр Алексеич. По лицу хозяйки скользнуло выражение весьма далёкое от радостного, но она велела лакею просить, а сама повернула разочарованное лицо к гостю, который уже встав с места, собирался прощаться, используя выпавший шанс улизнуть не объясняясь.
В дверях, барон столкнулся с генералом, с коим уже виделся ныне в Офицерском собрании, и вежливо ему кивнув, быстро удалился. На немой вопрос бравого генерала, хозяйка привычно смахнув слезу пояснила, что Евгений Николаевич забегали только выразить сочувствие и ничего больше. Половинский улыбнулся, припал к руке хозяйки, и она повела его в столовую, ведь обед ещё далеко не кончился.
А барон, прибывши домой приказал подать ему только десерт и чай, уединившись в кабинете, стал напряжённо думать. Затем вызвав своего доверенного секретаря, исполнявшего при дворе барона роль схожую с ролью премьер-министра, и приказал ему следующее. Найти трёх самых сообразительных и пронырливых слуг, переодеть их мещанами и снабдив всем необходимым, приставить к Эмилии Гокке, с тем чтоб они день и ночь следили за ней неотлучно по городу, и водили её всюду, куда только возможно. Секретарь чётко, по-военному кивнул, и вышел.
- Эту дьявольскую головоломку надо решать! – сказал себе барон. Не имея сил усидеть на месте, он помчался в Управу, и успел прямо минута в минуту, полковник только что откуда-то прибыл, и открывал дверь чтобы пройти в кабинет. Там он внимательно выслушал Штириха, и не очень удивился рассказу барона, вернее слезам дамы, но вот в то что она ничего не знает о теперешнем адресе Асмодея, и как он выглядит, верить отказался наотрез.
- Врёт она вам, уважаемый Евгений Николаевич, лжёт дьяволица, и слёзы её, это яд, с клыков змеи капающий. Смотрите, не поддайтесь чарам!
Барон заверил полковника что он в себе, и уже отрядил троих лучших людей, следить за Эмилией Гокке. Это несколько удивило Белугина.
- Следить? Вы распорядились? Сложно поверить… А как же ваши принципы? Ведь вы же не принимаете шпионства, и всего что с этим связанно, а как же вы сами теперь?
- Вопрос резонный – согласился барон, и пояснил что коли нету легального способа узнать правду, приходиться хоть и скрепя сердце, но идти и на такие непопулярные шаги!
Белугин не стал далее развивать щекотливую тему, а барон, как бы перехватив инициативу, поинтересовался у полковника, как там его люди, ну те трое дворян, с которыми он познакомился на вечере у городского головы? Белугин ответил что они работают, и уже кое-что сделали, но пока весьма заняты, подступы к Асмодею трудны и опасны. Однако полковник обнадёжил барона, на возможную скорую встречу с ними. Поняв что большего ему не услышать, Штирих засобирался уходить, а полицмейстер вызвался его проводить. К Садко, барон в тот день уже не поехал, нужды в разговоре с ним, он уже не видел.
Примерно в это же время, то есть после обеда, в дом по улице Каретной №41, позвонил книгочей Платонов, одетый в серый фрак, серые брюки и белый цилиндр. В руках у визитёра поблескивала матовая трость, с медным яблоком на конце. Дверь открыла горничная, женщина средних лет.
- Максим Юлианыч, дома ли? – вежливо спросил Асмодей, глядя куда-то мимо женщины.
- Дома, они-с посля обеда почивают, с книгой лежат, и по пустякам просили не беспокоить!
- А я дорогуша сугубо по делу, ты доложи что книготорговец Платонов к нему! – улыбнулся визитёр, потягивая горничной двугривенный. Та сразу подобрела, посул взяла и шепнув «Доложу сейчас» скрылась в доме. Через три минуты, она торжественно пригласила гостя в дом и проводила в спальню хозяина. Гусяйский, такой же бледный как и всегда, встретил его в домашних брюках, белой сорочке, и синем жилете поверх. В таком одеянии он лежал на кровати, читая сочинения Руссо. Отложив книгу, он поставил у захламлённого столика два стула, и указал рукой.
- Прошу вас!
Оба сели, но первым начал хозяин дома, опасливо заметивший гостю, что тот верно рискует приходя сюда, и не лучше бы назначить встречу в трактире, как обычно?
- Ничем я не рискую Максимушка, не ссы дорогой! Я по привычке проверился, хвоста нет, а на тебя у легашей одни подозрения, так что не беспокойся! – равнодушно пояснил Асмодей, и добавил что сюда, его привели крайние обстоятельства, не терпящие отсрочек.
- Что по Беловым? – тихо спросил он, хозяин устало ответил.
- Трудное дело, они не картёжники, к идеям революции не относятся, и затянуть их в нашу игру я думаю не получиться, а посему, видимо придётся изыскивать иной способа изъять деньги, у кого-то из братьев!
- Бабу им по смачнее подсуньте, что я, учить вас должен? - хмуро погудел Асмодей, на что Гусяйский, улыбнувшись ответил, что это как раз уже делается.
- Я свою любовницу, ну Полину Набокину, на это дело уже подговариваю, она как бы и не против, да и Прохор Белов на наших вечерах, уж на неё посматривает… Вот разве через неё? – заговорщицки закончил мысль Максим Юлианыч, гость согласно кивнул.
- Пробуй Максимушка, отчего ж нет? Предложи ей от моего имени пять тысяч, коли она того Прошку окрутит, пять тысяч, сразу и в руки, понял?
- Предложу, нынче же предложу! – с готовностью согласился Гусяйский, и нетерпеливо сообщил что народ де волнуется, и спрашивает когда мол игра следующая?
- Кони рвутся с коновязи, и прямо бьют копытами! – усмехнулся Гусяйский. Асмодей чуть подумал, и ответил что игра состоится в ближайшие десять дней, пусть готовятся.
- А по Беловым работу продолжать! После целого ряда последних провалов, упускать такие деньги нельзя! Я бы Эмилию привлёк, она того Прошу в момент бы захомутала, да меланхолия у ей теперь, вся в страданиях она у нас, сейф её любимый у ней на глазах ломанули. Со всей требухой что там была… Н-да, ты кстати ни чего про то не слыхал?
Гусяйский ответил что сам в недоумении, и представить себе не может, кто бы из воровских людей на подобное отважился, зная кто стоит за госпожой Гокке?
- Ну знать кто-то отважился – хмуро сказал Асмодей, и добавил – ты через своих шнырей про то узнай, не может столько золота и денег, да не всплыть где-нибудь!
- На это требуется время! – вздохнул Гусяйский.
- До первого снега Максимушка, я сам всё понимаю потому и не тороплю, сыщи хоть чего-нибудь, хоть кончик какой, хоть запах этих денег! Не так добро важно, как наказать того, кто его украл!
- Я сделаю всё что в моих силах! – пообещал Гусяйский, и после этих слов, Асмодей тяжело поднялся.
- Ну всё на сегодня, я что хотел тебе сказал, а ты вот по меньше всякую дрянь читай, лучше Тита Ливия возьми! А вот прямо теперь же, давай-ка ты беги к своей Полине, да уж основательно с ней поговори, с Беловыми тянуть нельзя, время дорого, всякое может статься!
- Я вас провожу! – торопливо подхватился Гусяйский.
- Изволь! – равнодушно бросил Асмодей, надевая цилиндр. Уже на улице, пройдя пару кварталов, он постоял, пропуская двоих конных горожан, лениво прошёл мимо обычной брички, из которого бородатый дворник среднего роста, помогал выгружать вещи двоим скоромно одетым горожанам такого же невысокого роста, но с хорошей осанкой, вон как сундук-то легко сняли. А в дверях небольшого двухэтажного дома, их с волнением ожидала пожилая женщина, из небогатых. «Ишь ты, либо сыновья навестили старушку, либо жильцы вселяются, всюду мать её ети, жизнь!» весело подумал Асмодей, прошёл ещё квартал, и поймавши дежурного извозчика, погнал его к ближайшему трактиру, король преступников, сильно проголодался.
В городе Ратиславле, по мимо всех прочих слобод, включая татарскую (где проживали все мусульмане вообще) имелась и немецкая, с населением в шестьдесят с небольшим душ обоего пола, и всех возрастов. При слободе стояла небольшая, но аккуратная кирпичная кирха, где служил пастор Клаус Мейс, или просто пастор Мейс, худощавый мужчина лет 45-ти, любивший в часы досуга, играть на небольшом органе, подаренном храму одним немецким купцом, бывшим тут по делам лет пять назад. Слобода слыла в городе местом вполне себе тихим и работящим, подати выплачивались без задержек, и ничем плохим похвастаться не могла, за исключением небольших пьяных склок в своей среде. А месяца три назад, в слободе открылся небольшой, на восемь столов трактир. Его открыл приехавший из Пруссии, молодой, лет за 30-ть немец Йозеф Мунк, светловолосый, с русыми усами мужчина, купивший одноэтажный, деревянный дом. Нанявши мастеров, он в две недели перестроил его в уютный немецкий кабачок с пивом, сосисками, и всем прочим. Сразу же нанял себе двух половых из немцев, и жизнь в слободе побежала чуть веселее. В трактир иногда захаживали и местные, даже полицейские бывало заглядывали сюда, посидеть и попить пивка. По-русски, герр Мунк (так скоро стали звать его свои) говорил довольно сносно, объясняя это тем, что его покойный отец служил когда-то в русской армии, ну и выучил чадо, говоря тому, учи сын, пригодиться. Йозеф Мунк регулярно посещал кирху, делал скромные, но регулярные пожертвования, и в паре семейств где имелись незамужние дочки, уже начали приглядываться к симпатичному трактирщику. Вскоре правда поползли слухи, что у герр Мунка, есть на стороне любовница, красивая вдовушка из местных, но ничем конкретным, это не подтвердилось. И вообще, новый трактирщик проводил большую часть времени либо в самом заведении за стойкой, либо занимался закупкой продуктов и спиртного. Пастор Мейс иногда тоже позволял себе зайти в трактир к Мунку, поговорить о том да о сём: о жизни, о философии, о Германских делах, о русских перспективах, и находил трактирщика приятным собеседником. Он даже как-то заметил Мунку что тот неплохо образован, на что герр Йозеф поправив пастора сказал, что всего лишь начитан, и имеет большую тягу к познанию.
- Этот трактир пастор – говаривал он в часы досуга угощая служителя пивом – лишь средство, а не цель!
- А каковы же твои цели сын мой? – серьёзно спрашивал пастор, пристально глядя на собеседника.
- Хочу всё познать, и всё постичь, но для сего нужны деньги! – двусмысленно отвечал герр Мунк. Пастор пробовал было заводить с трактирщиком и богословские беседы, но вот от этой темы, последний тактично уклонялся, говоря что он хороший прихожанин, и этого с него хватает, а лезть в глубины, ему не охота.
- Мартин Лютер вон слазил, и ничем хорошим для всей Германии это не завершилось! - подвёл итог одной такой беседы, как-то раз сам герр Мунк, на что пастор улыбнувшись заметил, что в целом, позицию трактирщика разделяет, и больше к теме богословия не притрагивался. Но недели три назад, трактир посетил новый человек, худощавый, среднего роста пожилой немец лет 60-ти, с чисто выбритым тонкогубым лицом и прямым носом, да холёными пепельными бакенбардами. Он взял кружку пива, порцию сосисок, и ни с чем более, к трактирщику не подходил. Как пояснили герр Мунку в тот же день его знакомые, это был доктор философии из Баварии, а зовут его Фридрих Штольц, или по здешнему, Фридрих Карлыч. Доктор не планировал остаться в городе насовсем, а потому просто снимал у пастора небольшую комнатку.
- Ну доктор так доктор, мы немцы любим по философствовать! – равнодушно заметил на это, герр Мунк, нациживая приятелю пиво. Так вот вроде бы и незаметно, но в Немецкой слободе проросли ростки событий, в немалой степени повлиявших на судьбы многих людей, и не только этого, уездного города.
Фридрих Карлыч Штольц, он же Людвиг Крейцер, и он же эмиссар ордена иллюминатов, жил у пастора Мейса не просто так, служитель божий, являлся правой рукой Штольца, и так же тайным адептом ордена, много лет проживавшего в России, и вербующего тут новых сторонников. К моменту прибытия эмиссара, Клаус Мейс мог похвалиться ему восемью верными сторонниками из немцев, и с полдюжины из русских, хотя вольтерьянские настроения, витали здесь во многих головах. Когда Фридрих Карлыч выслушал доклад Мейса, сидя у него дома за чашкой кофе, то остужающе заметил.
- Не торопитесь набирать так много русских, это один из самых противоречивых и непредсказуемых народов в мире! Сегодня они разиня рот внимают каждому вашему слову, и вот уже кажется что совсем теперь стали твои, как хвать тебе, просыпается в них что-то, и такое с вами сотворить могут, что хоть святых вон выноси! Ты уже для них не божество, а убожество, вот так как-то…
- Хорошо вы Фридрих Карлыч сказали – усмехнулся пастор Мейс – божество от убожества, отделяет всего одна буква!
- Дарю – слегка улыбнулся своими тонкими губами Штольц, и задумчиво поинтересовался, что пастор думает о трактирщике. Хозяин дома допил кофе, и ответил что Йозеф Мунк прихожанин-то хороший, и весьма интересуется познанием мира, но в богословские разговоры вступает неохотно, идеями не обременён, и трактир для него лишь средство обогащения.
- Интересный пруссачёк, он может нам когда-либо пригодится, а трактир тут даже кстати, проговорил эмиссар, допивая уже и свой кофе – вы пастор попробуйте как-нибудь, прощупать его дно, ну как вы это умеете, и выясните его конечную цель в жизни, ну и к чему он стремится? Ведь понятие «познать мир», весьма не точное, мы вот с вами тоже познаём мир, а меж тем готовим русской Империи геенну огненную, причём руками самих же русских… Так что дорогой пастор, дел у вас впереди много, братья вашей работой в России довольны!
К настоящему времени, из бесед с трактирщиком, пастор узнал что тот выступает за полную личную свободу всех и от всего, за право диктовать свою волю тому кто ниже тебя, и сам подняться не сможет. А самое главное, полную свободу от всякой власти и тиранства (это было сказано на исповеди) Фридрих Карлыч на это заметил что ничего особенного в этом нет, обычные метания неустойчивой личности, но это даже хорошо, с таким проще работать.
- Начинайте пастор помаленьку и полегоньку привлекать его к делу, пригодиться в будущем! – приказал Штольц пастору в тот же день, когда Сан Саныч и Пал Палыч, временно переменили квартиру.
За весь вышеописанный период, полицмейстер Белугин, узнал имена всех восьми немцев, всех шести русских, что стали верными адептами пастора Мейса. Узнать это оказалось не очень сложно. В трактире Йозефа Мунка, нужным людям, в нужный момент, подавали особое пиво, которое способствовало полному раскрепощению души, и развязыванию языков, хотя после, выпивоха уже мало что помнил, как впрочем и те кто с ним пил, за исключением одного человека, который либо щедро угощал товарищей, либо просто оказывался достойным слушателем. Герр Мунк, если в заведении были посетители, но присутствовал и нужный, просто подсаживался к нему, угощал пивом с замечательными сосисками, и вёл долгие, задушевные беседы. Иногда, трактир посещали и местные господа, тянущиеся в след за сосисками и пивом, также и к европейскому просвещению. Некоторые из них были простыми пустозвонами, не представлявшие интереса для хозяина заведения, но однажды, сюда взял, да и заглянул один из адептов пастора, сынок богатых родителей, которому на военную службу идти претило, и он решил посвятить свою жизнь, спасению всего угнетённого человечества.
Узнав от немецких коллег о тайной приверженности «бунтаря», Йозеф Мунк и его с радостью угостил отменным пивом, которое так понравилось посетителю, что он сделался теперь завсегдатаем заведения, а заодно и неиссякаемым источником сведений. Пастору Мейсу пока правда подавали обычное пиво, но тоже крепкое и ударяющее в голову. Таким образом, к моменту настоящих событий, у трактира Мунка в этой части города, была самая наилучшая репутация.
Фридрих Капрлыч правда появлялся в трактире не чаще двух раз в неделю, и никогда не заказывал крепкого пива, а только простое, и вот к нему-то, хозяин трактира не подходил никак, все заказы эмиссара принимали половые, а герр Мунк лишь вежливо кивал посетителю, и только.
Доктор философии Фридрих Штольц, освоившись в городе, стал в последний месяц бывать в гостях у дворян, именитых горожан, посещать вечера, салоны, и даже на одном балу был замечен. Правда на всех этих вояжах, он не старался оказаться в центре внимания, а скорее даже напротив, предпочитал шумному веселью, тишину и велеречивость бесед, где-нибудь в уголку залы, либо другой комнате. Не прошло много времени, как он приобрёл репутацию очень интересного собеседника. Заведя в городе многочисленные знакомства, он уже чувствовал себя своим в городском свете, и даже пару раз, как утверждали злые языки, на одном из вечеров, дружески беседовал о чём-то, с Эмилией Гокке. О страшных и таинственных событиях, потрясших город в последнее время, доктор философии тоже имел своё мнение, выразившееся в том, что ему оказалось сложно поверить будто уездный город, пусть и большой, но может стать ареной поистине столичных страстей!
Впрочем, общался он далеко не со всеми. В офицерской среде, например тема философии не прижилась вовсе ( именно поэтому ни Белугин, ни Садко, не сходились с доктором в горячих дебатах) Полковник, никому не открывал исинного лица старого баварца, ни Садко, ни тем более барону Штириху, опасаясь со стороны последнего, какой-либо щепетильной выходки. Нет, Вадим Григорич молча и скрупулёзно собирал и накапливал сведения, отрабатывал настоящие связи в куче фальшивых знакомцев и пустых визитёров. Впрочем открыто, эмиссар никак себя не проявлял, за исключением нескольких личных визитов к сановным гражданам города, подробности которых были пока не ясны, но устанавливались. Таким образом Фридрих Карлыч хоть и был новым лицом в городе, но взрывного действия на общество не произвёл, и остался в свете лицом как это водиться, не без интересным.
Частный пристав Садко Глеб Сергеич, несмотря на все свалившиеся на них с шефом хлопоты, пребывал в приподнятом настроении, потому как сумел нынче уйти со службы по раньше, и купив цветы, прямиком помчаться к любимой. Катерина Терентьевна встретила суженного вышивая на пяльцах, а Мишутка бегал где-то с мальчишками. Едва следователь вошёл в её хоромы, как женщина, ахнув от радости, отложила в сторону вышивку, и молнией бросилась офицеру на шею, а после череды сладких поцелуев и объятий, они плотно заперлись в спальне красавицы-хозяйки.
Спустя часа полтора, усталые но довольные, счастливые любовники уже приведшие себя в порядок, пили ароматный чай в гостиной.
- Глебушка, уже думаю пора моего Мишутку, с твоей Соней познакомить – сияя счастьем влюблённой женщины, проговорила Катерина Терентьевна, цепляя ложечкой варенье.
- Не вижу препятствий любимая, нынче к ужину, мы с Соней будем у вас!
- Ой, ну какой ты у меня молодец! – лукаво улыбнулась Катерина Терентьевна – я Мишутке давно намекала что у него может появится подружка, и он как настоящий мужчина, должен будет её беречь и защищать!
- И что он? – тихо спросил Садко, ласково глядя на будущую жену.
- О, наш Михаил раздулся от важности как бобёр, шутка ли, он целый мужчина, и уже будет за кого-то ответственен! – проглотив варенье с ложечки, пояснила счастливая невеста, а затем немного театрально добавила – Правда мы как мужчина, в небольшом затруднении, чем же удивить молодую барышню? Ведь у нас целая армия солдатиков, батарея из пушек, барабан, труба, сабля, ну и плюшевый мишка понятное дело!
- Она у меня всё любит, и мишек, и плюшек, и солдатиков, а особливо альбомы с яркими картинками, иллюстрации всякие там, русский лубок со сказочным мотивом, всесторонний ребёнок! – пояснил пристав.
- У, так у нас есть такой альбом, и даже книжки с картинками! – обрадовалась хозяйка, на сём они и порешили. Ужин знакомств прошёл как по маслу. В начале, «молодые люди», как водиться были представлены друг другу. Соня, одетая в хорошенькое розовое платьице с ленточками и кружевами, сделала кавалеру небольшой реверанс, и чуть смущённым голоском представилась.
- Соня…
- Михаил! – более солидным голосом произнёс будущий мужчина, склонив голову, и добавил – но можно просто Мишка, я простой человек!
После последней фразы, взрослые дружно заулыбались, «Они просто чудо Глеб!» «Да Катенька, по-моему они подружатся, хотя Соня моя страшно трусит!».
- А это вас, разбойники похищали? – уже более открыто спросил Мишутка, стараясь как-нибудь по серьёзнее смотреть на девочку ( ну он же должен быть серьёзным мужчиной, как мама говорила!)
- Да знаете, и было очень страшно! – чуть раскованней ответила Соня.
- А хотите я вам покажу свои игрушки и книжки с картинками? – солидно предложил кавалер.
- Извольте Миша, с удовольствием взгляну на ваши сокровища! – склонив белокурую голову, промурлыкала девочка, и дети тут же предоставили взрослых самим себе. Катерина Терентьевна коротко перекрестившись, созналась что у неё было такое чувство, что это её как маленькую привели знакомиться, а она растерялась и не знает что ей делать, на что Садко поцеловав её в губы, тихо заметил.
- Ты, любимая Катенька, и так у меня часто смущаешься как девчонка, но это тебе весьма идёт!
Любимая Катенька весело засмеялась, и пригласила жениха к столу, ужин только начинался. Несколькими часами ранее, по улице Каретной в небольшом двухэтажном доме №11, уже разместившись в комнатах, обживались двое благонравственных жильцов, Сан Саныч, он же Владимир Сергеевич Привольский, и Пал Палыч, он же Николай Иваныч Горухин. Дом где поселились «холостяки», представлял из себя несколько комнат на двух этажах. Внизу поселился Сан Саныч, покои которого выходили прямо на столовую, она же гостиная, откуда на верх вела простая деревянная лестница, орехового цвета. Сразу за этой лестницей, в просторной комнате разместился Пал Палыч, сама хозяйка жила в угловой комнате внизу. Жильцы ей, надо сказать понравились, причём оба сразу: вежливые, обходительные, сразу видно воспитанных людей с хорошими манерами, не какие-нибудь грубые солдафоны! Даже извозчика где-то приличного нашли, ни одного матерного слова! Едва господа отдыхающие разложили все вещи, и уплатив за месяц вперёд, собрались немножко пройтись, хозяйка, Аграфена Ильинична Петрова, коротко обрисовав им все окрестности, заметила что народ рядом живёт разный, но всё больше порядочный. На это, жилец Привольский облегчённо вздохнув заметил ей, что «Всю жизнь мечтал пожить среди людей насквозь порядочных!»
Егеря выйдя из дому, неторопливо пошли простым, прогулочным шагом. Проходя мимо дома №41 где обитал Гусяйский, однополчане сразу увидали всё необходимое: прямо напротив его дома, стоял другой, попроще, одноэтажный и деревянный, с колодцем-журавлём на улице. Вокруг дома шумели обильные заросли, где паслись проворные, и деловито-настороженные козы, обгладывая нижние ветви и щипля травку. А буквально за домом, начинался кривой и так же поросший всякой зеленью переулок, где грелись на солнце свиньи, вальяжно ходили гуси, да носились стайки шумных ребятишек. Прямо из переулка, на дом Гусяйского открывался хороший вид, и можно было следить за объектом незаметно и безопасно. Всё это приятели приметили опытными глазами сразу, и далее прошли всю улицу до конца, оглядывая и запоминая всё, что может им пригодиться.
- Ну что Сан Саныч, нынче благословясь и приступим? – спросил Пал Палыч, когда они уже шли обратно, на что приятель деловито кивнул.
- Приступим!
Соня и Мишутка, расстались лучшими друзьями, причём девочка в захлёб рассказывала дяде какой Миша храбрый, и как он ловко играет в солдатиков, а какие у него альбомы с картинками, это просто страсть! Пока дети играли, взрослые наслаждались обществом друг друга. Катерина Терентьевна всё время порывалась чего-то спросить, но никак не решалась, просто искала подходящего случая. Садко сразу заметил это, но чуть подождав, осторожно спросил любимую о причинах её волнения. Женщина, понизив голос до полушёпота, справилась о подробностях невероятного, вторичного ограбления Эмилии Гокке.
- А то дамы по домам да салонам такого-всякого нагородили, что я право теряюсь, а они ко мне все с вопросами лезут, мол если мы любим друг друга, то я всё о твоих делах знать должна!
На это, от души посмеявшийся Глеб Сергеевич, за пару минут рассказал её основные подробности случившегося.
- А мне так жаль бедную Эмилию, дважды подряд пережить такие потрясения! – посочувствовала молодая женщина.
- Некоторым особам моя любимая, полезны встряски! – съязвил Садко. Вот в таких мелодиях и на таких нотках, вечер в доме Журавлёвых и протекал. Прощаясь с невестой, Садко поцеловал её, а затем долго глядел ей в глаза.
- Ну что ты? – тихо спросила Катерина Терентьевна, так же не отводя глаз.
- Я очень люблю тебя Катя, и первый раз в жизни, желаю чтобы сейчас уже был сентябрь, наш с тобой тихий, уютный, тёплый, и щедрый сентябрь! – прошептал Садко, и снова жадно поцеловал невесту, а затем пообещав друг другу вскорости опять увидеться, они расстались.
Утро для Эмилии Андреевны, оказалось довольно приятным, тем более что встретила она его не в собственной постели, а в опочивальне генерала Половинского, Петра Алексеевича, что ещё вчера был с ней на званном вечере у почтмейстера. Надо сказать, что появление вдовствующего генерала под руку с дважды обокраденой дамой, не вызвало абсолютно никакого переполоха, или толков. То что они любовники знали все уже давно, да и сам генерал с Эмилией сего не скрывали. Вечер для госпожи Гокке прошёл насыщенно, ибо она, снова ставши центром внимания, рассказывала замеревшим от восторга товаркам, все подробности своего вторичного злоключения. По лицам слушательниц, рассказчица поняла что половина их ей сочувствуют, а прочие хохочут в душе. Впрочем, это её уже не волновала, голова её теперь была занята иными мыслями. Найдя затем хозяйку вечера, она спросила у неё, не собирались ли быть к ним, Журавлёва и Садко? Аделаида Кирилловна отрицательно помотала головой, и ответила что даже не ожидаются, заняты чем-то оба, хотя и были званы.
- Уж наверняка где-нибудь воркуют наши голубки! – отмахнулась веером Эмилия Андреевна, и больше к этой теме не возвращалась. После вечера Эмилия и генерал поехали домой к последнему, и теперь вот Эмилия сладко потягивалась в белоснежной постели. Генерала рядом не было, но дама знала уже по опыту, что он распоряжается насчёт особенного завтрака, как он всегда делал в таких случаях. Эмилия ещё раз от души потянулась и встала. Набросив на себя дежурный халат, она уселась за небольшой столик, и принялась ждать. Она уже знала, что скоро генерал принесёт поднос с огненным кофе, и всякой прочей вкуснятиной, Половинский обожал иногда сам ухаживать за своей любовницей.
Так было и на этот раз. Пётр Алексеич в домашнем халате торжественно вошёл в спальню с серебряным подносом на руках, и далее всё прошло по стандарту и как обычно. Чуть позже, уже провожая любовницу домой на собственном экипаже, генерал выразил надежду на новую, скорейшую встречу.
- Сразу как только позволят дела Пётр! – многозначительно промурлыкала она, сидя уже в экипаже.
- Вы, моя дорогая, всегда и во всём, можете на меня рассчитывать! – прошептал генерал на прощание, целуя ей руку. Генерал не врал, он действительно готов был ради этой женщины на всё, и она этим постоянно пользовалась, хотя Асмодей как-то раз остерёг её, чтобы она с этим, не переиграла. По дороге домой, госпожа Гокке думала о том, нашёл ли Асмодей нужного ей человека, или ещё нет? Он обещал не тянуть, хотя всякое могло статься. Едва она вошла в дом, как лакей подал ей небольшой голубой конверт, на которым чётким почерком, были выведены её имя и адрес.
- Около часа назад принесли-с! – пояснил лакей. Гокке молча взяла конверт, и поднялась к себе. Там она неторопливо села в кресло, и распечатав, прочла следующие строки. «Я, с интересующим вас человеком, будем ожидать вас у входа в парк по улице Кирпичной, в час по полудни, просьба не опаздывать. Всегда ваш, Платонов М.С.»
- Ну наконец-то! – довольно вздохнула Эмилия Андреевна, кладя письмецо на столик, и слегка задумалась. Коли всё выгорит, полиция получит звонкую оплеуху за свои козни, и её личная месть, будет полностью насыщена!
- Вы ещё не знаете какого врага в моём лице вы получили, сатрапы! – хищно ухмыляясь, прошептала Эмилия Андреевна, и устало откинулась на спинку кресла – Скорее бы уж тут всё разрешить, и в Петербург! Соправительница здешнего государства – повторила она, вспомнив давешнее предложение главаря – В Петербурге значит Ингрия будет, а тут что? Названия даже не придумал, правитель! - саркастически хмыкнула Гокке и поднялась – В Ингрии говоришь конкуренция, а тут свободный путь? Захолустье! - выдохнула дама, принявшись ходить по комнате – Так, горячится не надо, сюда ты ещё успеешь, а вот за столицу надо попробовать всё же покусаться! – решила она, не мигая глядя на своё отражение в зеркале – А посему закончить тут всё по скорее, и к Рождеству в Петербург, в Ингрию!
Ровно к часу дня, Эмилия Андреевна подкатила на экипаже к парку, вышла, огляделась, ничего подозрительного не заметила, и направилась внутрь. Асмодей с неизвестным человеком одетом как купчик, но с лицом типичного горожанина бреющегося раз в неделю, сидел на скамейке под небольшим каштаном. Увидав даму оба поднялись, и разом приподняли головные уборы. Когда она приблизилась, Асмодей источая вежливость проговорил.
- Позвольте вас представить друг другу, Эмилия Андреевна Гокке, женщина обладающая всеми достоинствами нашего бренного мира! ( та невольно кивнула) а это мой приятель, Рябухин, Пафнутий Парамоныч, который любезно согласился посодействовать вам в разрешении вашей задачи! – «купчик» просто кивнул головой, и руки целовать даме не стал ( к большой радости последней)
- Ну вы пройдитесь да потолкуйте, а я вон в сторонке побуду! - сказал Асмодей, и отошёл на несколько шагов, а пара деловых людей, неторопливо пошла меж деревьев.
- Михал Семёныч изложил мне в общих чертах ваше дело – чуть хриповатым но чётким голосом начал Рябухин – Что ж, дело по своему интересное, обделать можно, слов нет сударыня, но хотелось бы теперь же, обсудить с вами ряд вопросов, работка-то не простая!
- Плачу тройную цену! – коротко поставила точку Эмилия Андреевна, идя рядом.
- Приятно иметь дело с умной женщиной – улыбнулся Рябухин – не скупитесь, не торгуетесь… Считайте я согласен, и ваш враг покинет этот мир. Правда не вдруг, это так не делается, вам придётся немного обождать…
- Как долго? – чуть нахмурясь спросила Гокке.
- День-другой на подготовку, включая наблюдение за объектом, и всё. Итого не дольше трёх дней, но половину суммы вперёд, мне нужны гарантии!
Эмилия, с явным разочарованием сказала что предвидела это, и достав из сумочки несколько скрученных в трубочку купюр, протянула их Пафнутию, тот пересчитал, молча сунул в карман, и предупредив заказчицу чтоб ждала результата в ближайшие три дня, приложив руку к козырьку, быстро ушёл, петляя меж деревьев. Гокке вернулась к месту, где подле облезлого каменного льва, ждал её Асмодей.
- Неприятный человек, отталкивающий! – сморщившись заметила дама, на что услышала.
- Ну чего ты искала моя дорогая, то я тебе и привёл. Этот, за деньги мать родную зарежет, так что самое для нас с вами существо в облике человека.
- Ну ты мне совсем его отдаёшь, не изменил решения? – уточнила для порядка Эмилия Андреевна.
- Нет, не изменил, забирай его со всеми потрохами! - равнодушно ответил Асмодей, и они молча пошли к выходу.
В трактире у Мунка, собрались весьма важные гости. Важные не в смысле влияния либо должностей, а в том, что таковыми они считали себя сами. Ещё вчера вечером, когда солнце окунулось краешком в закат, в трактир зашли трое: дворянин Туревский, Кирилл Георгиевич, приехавший сюда из Москвы, порвав с отцом-ретроградом, осуждавшим республиканские воззрения сына, и двое его приятелей, таких же салонных мечтателей, и поборников французской революции.
- По два пива и порции сосисок, я угощаю! – приказал Туревский, когда они сели за ближайший к стойке столик, половой-немец мигом принёс всё нужное, и приятели принялись лимониться. Пиво герр Мунка так всем понравилось а колбаски оказались такими вкусными, что Туревский громко заявил что от ныне, будет ходить пить пиво и закусывать, только сюда, к немцу!
Товарищам, его речь тоже пришлась по душе, и они так же согласились что место для встреч самое подходящее, потому как немцы «народ от рабства свободный», и следовательно никто из них не помешает сидеть и разговаривать о грядущих переменах. И вот уже сегодня, ближе к полудню, в трактир где к тому времени сидело человек семь-восемь немцев, зашло шестеро местных дворян, во главе с Туревским, и сразу заняли один из свободных столиков. Теперь правда каждый платил за себя, но заказали повесы много. Едва загремели кружки и пошли разговоры о том как следует переобустроить Россию, вошёл Штраух, кучер Фридрих Карлыча, крепкий мужчина среднего роста с небольшой чёрной бородой,и загорелым лицом. Он, и лакей Фриц, уже заглядывали в трактир к Мунку несколько раз, но трактирщик поил их пока только обычным пивом, приберегая особенное на подходящий случай.
Вот и сегодня, герр Мунк велел подать кучеру обычного и порцию сосисок на оловянной тарелке. Русская кампания шумно спорила. Временами поглядывая на дверь, не появились ли сатрапы-полицейские, кои иногда тоже заглядывали сюда, попить пивка и поесть сосисок. Говорили по большей части не о чём, но обойти вниманием удивительное, вторичное ограбление госпожи Гокке, не смогли. В итоге пришли к выводу что красавицу обчистили уже другие злоумышленники, ибо обошлись хоть и с глумлением, но без убийств. Вопрос о том была ли жертва обесчещена, деликатно не поднимался. Затем стали метать стрелы в полицию, и сообща пришли к выводу, что «Наша русская полиция ни черта не сделает, да и делать ничего не умеет, им бы только взятки драть». Плюс к этому, заметили что коли б это была французская, либо какая-то немецкая полиция, то преступники уже сидели б камере, Европа же! Один из вольнодумцев, громко обратился к владельцу заведения, молча протиравшему чистым полотенцем помытые кружки.
- Герр Мунк, а герр Мунк, а вы не хотели бы у нас тут, организовать немецкую полицию, чтобы она научила наших увальней работать?
Трактирщик оказался не только трудолюбивым, но и понимающим шутки человеком. Он бросил протирать посуду, хитро поглядел на компанию, и деловито ответил.
- Ну если господа положат мне достаточное жалование, что будет перекрывать доход от трактира, что ж, можно и организовать, отчего же нет, коли за ваши деньги?
Вольнодумцы весело засмеялись. «Ай да немец, вот так молодец!» «Немец всё сделает, ты только заплати ему за это!» а Кирилл Туревский, двусмысленно и громко заметил.
- Кто знает герр Мунк, кто знает, может в ближайшем будущем, шутка обратится в правду!
- Я буду иметь это в виду господа! – ещё раз улыбнулся герр Мунк, и снова углубился в работу. Как только смех стих, Туревский предложил своим.
- Господа, а что коли мы с вами, станем в этом трактире, иногда по ночам, свои заседания проводить, как вы на это смотрите?
Один из товарищей заметил, что идея-то хорошая, но как на это посмотрит сам хозяин, ить одно дело шутить, и совсем другое делать всё взаправду. Кирилл Георгиевич на это заметил что герр Мунка он берёт на себя, ибо видит в нём родственную душу. Подвыпившие поборники всеобщего счастья согласились, а один даже спросил у Туревского, когда тот намерен поговорить с немцем?
- Да прямо теперь же – тихо но решительно ответил Кирилл Георгиевич, и не дожидаясь реакции товарищей, поднялся с лавки и пошёл к стойке. Говорил он с герр Мунком что около четверти часа, но нетерпеливым вольнодумщикам показалось что больше. Наконец Туревский вернулся, и подмигнув товарищам сел на место.
- Всё устроено господа, немец согласился, но – Туревский показал указательный палец – он хотя и разделяет наши идеи, но желает что бы каждый кто приходил, вносил бы ему рубль за посещение, не считая того что вы можете потратить сами. Я ответил что вы все согласны, ведь вы согласны, господа?
Господа сразу погрустнели лицами, но погудев с минуту и невесело повздыхав, ответили что они согласны, но разделять убеждения за деньги, это… не этично как-то.
- За всё в нашем несовершенном мире, приходиться платить господа! – философски пояснил Туревский – И к тому же, человеку надо на что-то жить, ибо он тоже рискует, и я его понимаю. Одними идеями сыт не будешь. Но кто окажется жилой или скрягой, будет сразу выведен вон! – улыбнувшись в конце речи, пошутил Кирилл Георгиевич, и все засмеялись, сумма в один рубль за вечер, уже не казалась им чрезмерной.
Х Х Х
Благонравственные холостяки Сан Саныч и Пал Палыч, после ужина в столовой она же гостиная, объявили квартирной хозяйке, что у них в ночь образовалось срочное дело, один приятель попросил посидеть с больным дядюшкой, ему самому недосуг, он приказчиком у богатого купца служит, так что иногда и по ночам приходиться товары принимать. На это, Аграфена Ильинична одобрительно заметила, что помогать ближнему это богоугодное дело, но когда вернутся, чтоб уж тихо проходили, не топали, она скверно спит, а любой шум её будит.
- Как тени по стене проскользнём, вы и не почувствуете! – пообещал Сан Саныч, надевая картуз. Положив в карманы по ключу, егеря тихо вышли, и пошли по направлению к дому Гусяйского. По мере приближения, приятели по привычке опять всё осматривали, вдруг чего упустили? Народу на улице гуляло довольно много, вечер выдался тёплый, хороший, и горожане чтобы не сидеть дома, проводили время на улице, любуясь на солнечный закат. Неслись мимо экипажи, чинно тряслись в сёдлах всадники, городовые привычно озирая прохожих, стояли на углу хлебной лавки, близ лохматой от старых газет, афишной тумбы.
А вот и дом Гусяйского, свет и на первом и на втором этажах, значит сам дома. Приятели остановились на другой стороне улицы, возле чьего-то небрежно сбитого забора, и лузгая чёрные семечки, принялись о чём-то негромко переговариваться, незаметно наблюдая за окнами и дверями, Гусяйского особнячка.
- Ты семки-то по реже клюй, Саныч, мало ли нам сколько тута стоять придётся? - попросил друга Пал Палыч, и тот согласно кивнул.
- Лады, угу…
Когда народа на улице поубавилось, солнышко совсем почти скрылось, из дверей вышел сам господин Гусяйский, облачённый в багровый фрак, белые брюки и белый цилиндр. В руках Максим Юлианыч как водиться сжимал тоненькую трость.
- Вот он, франт бледномордый - поведя глазами, шепнул Пал Палыч.
- Малокровный наверно – предположил Сан Саныч, и едва франт привычной дорогой пошёл в ту сторону откуда пришли сами егеря, шепнул товарищу.
- Ты по той а я по этой!
Пал Палыч не спеша перешёл улицу, и пошёл за Гусяйским, а Сан Саныч зашагал по своей стороне, не теряя объект из виду. Гусяйский не оглядываясь шёл уверенно, лишь пару раз проводил взором красивых женщин, да и всё. Люди хоть и реже но продолжали сновать во все стороны, и следящие в глаза не бросались совершенно. Минут через 15-ть, Гусяйский остановил одного лихача.
- Подавай!
Извозчик заворачивая бричку подкатил к пассажиру, егеря незаметно приблизились, и как бы разглядывая дома, прислушались.
- Куда изволите-то, барин? Далеко-то не повезу, с утра на ногах! – устало бухнул дюжий бородач на козлах.
- На Портняжную, дом 36-ть, знаешь? – с надеждой спросил Гусяйский.
- А, это близко, садись барин, тебя домчу, и до дому, устали мы с кобылой ныне!
Гусяйский проворно нырнул в экипаж, и вальяжно развалившись сзади, приказал.
- Пшол!
Извозчик хлестнул лошадь, и та не спехом побежала по немощёной улочке.
- Портняжная 36-ть, запомнил? – спросил Пал Палыч, подходя к другу.
- Запомнил знамо дело, давай туда на всех парусах, мож лихача по дороге поймаем!
Они торопливо пошли, а скоро и побежали. Вид бегущих мужчин никого не смутил, кроме пары шарахнувшихся в стороны старух, и даже патруль внутренней стражи, лишь проводил бегущих глазами, и только. Извозчик по закону подлости мелькнул лишь через квартал и пропал, не среагировав на дружный крик «Стой борода!»
Сплюнув, егеря впрочем очень скоро нашли искомую улицу через мальчишек, наградив их за это двугривенным. Сумерки только собирались сгущаться, и ещё было хорошо видно, хотя на Портняжной горели только два исправных фонаря, прочие, стояли сиротливо наклонив свои побитые головы.
- Гляди номера внимательней, тут не на всех домах они есть! – шепнул другу Пал Палыч, но здесь им крупно повезло, дом с таким номером был. Высокий, деревянный домище на каменном фундаменте, похожий на резной терем, столько на нём было разных наличников и карнизов. У дома имелось высокое деревянное крыльцо с толстыми резными столбами, словом сразу становилось ясно, что владельцы терема, люди не бедные, скорее всего дворяне средней руки, либо зажиточные мещане. Во дворе имелись многочисленные постройки, но собачьего лая что-то не доносилось. Зато на крыльце, сидели целых три кошачьих души, рыжий, полосатый, и трёхцветная. Свет также горел в некоторых окнах. Сзади и слева от дома, шумел листвой густой сад, что обнадёживало.
- Ждём как стемнеет, и через сад по одному! – шепнул Сан Саныч.
- Слушаюсь, господин начальник! – улыбнулся Пал Палыч.
- То-то же, слушайся!- отшутился Сан Саныч. Стали ждать. Постепенно, улицы совсем почти опустела, лишь только молодёжь начала выходить из домов, и сливаясь в небольшие компашки, пропадать в переулках. Где-то затянули песню, с шумом отворилось окно, и мелодично да грустно, запел какой-то клавишный инструмент, егеря не знали какой. Поползли по траве, фыркая и серчая на что-то, первые деловые ёжики. Какая-то бричка с весело хохочущими мужчиной и женщиной, весело пронеслась мимо, и отъехав шагов за триста, остановилась у одного из домов. Летучие мыши принялись носиться зигзагами, где-то рядом мыкнула в сарае корова, пара чьих-то собак трусцой пробежали мимо, поздний вечер окончательно переходил в ночь.
- Пора брат, пошли! – шепнул другу Сан Саныч, и вскоре оба разведчика уже крались по саду неизвестных хозяев, приближаясь к самому дому. Сад оказался большим и слегка запущенным, но привыкшие за время службы хорошо ориентироваться в темноте, друзья благополучно миновали все препятствия, если не считать того, что Сан Саныч, слегка налетел ногой на куст крыжовника. Обошли беседку с забытыми кем-то чайными чашками на столе, миновали каменный колодец, и приблизились к дому. Так, заднее крыльцо не высокое но широкое, бочки с водой, дрова какие-то, ага, лестница…
В начале, агенты очень осторожно заглянули в первое окно внизу, где горел свет. Там оказалась кухня, и полноватая служанка с лакеем, что-то стряпали. Поняв что здесь ничего интересного нет, егеря приставили лестницу к верхнему окну, где так же горел свет. Чтобы избежать неприятных сюрпризов, Пал Палыч подпёр дверь чёрного хода здоровенным поленом, и стал на углу в дозор, чуть высунув голову. Сан Саныч проворно, как уже привык за время штурмов и приступов влез на верх, и стал глядеть. Так прошло с час, затем свет на верху погас, и Сан Саныч спустился. Внизу, он поведал напарнику, что там, Гусяйский подпускал куры одной молодой барышне, облачённой в хорошенький кружевной халатик ( сам бы такую погладил!) они о чём-то говорили, он убеждал её, намекал характерным жестом пальцев на деньги, и прохаживаясь туда-сюда, расписывал ей какие-то перспективы, прихлёбывая при этом вино. Девушка, на вид не более 20-ти лет, слушала его внимательно, не возражала, а как бы мотала на ус да прикидывала, кивая головой. Время от времени, объект подходил к девице, хватал её руками и целовал. Наконец прения были окончены, девица весело хохоча запрыгнула на постель, и кавалер потушил масляную лампу. Всё, созерцать стало нечего, а слушать невыносимо.
Егеря принялись решать как быть дальше, ждать тут до утра, или идти спокойно спать? Сан Саныч предложил второй вариант.
- Смысл тут торчать, Палыч? Адрес девочки знаем, и всё. Через Григорича узнаем что за девственница тут обретается, а дальше поглядим. А что, мы уже не мало узнали: он, на что-то уговаривает девку, на что? Сулит деньги, чего-то обещает, что-то расписывает, внушает. На мой взгляд, он сватает её оболванить какого-нибудь дурачка с толстым кошельком. Ну ты небось слыхивал как подобное делается-то? «Душа моя, Аннушка, соврати будь добра, ради меня, их высокопревосходительство, он мне государственную (100р.) обещал!». Вот мы это всё изложим, а там командир сам вычислит на кого, Гусяйский эту мортиру заряжает, на Беловых, иль ещё на кого?
- А пожалуй ты прав брат, заметаем следы, и давай до квартиры! – согласился Пал Палыч. Убрав лестницу и полено на место, разведчики так же тихо покинули территорию усадьбы, и вскоре уже мирно дремали каждый в своей комнате.
А утром, едва Белугин пришёл на службу и расположился в своём кабинете, дежурный принёс запечатанный конверт с надписью. «Полицмейстеру Белугину В.Г. лично в руки» и пояснил, что к постовому у входа, подошёл неприметный субъект, смахивающий на приказного, и передал это со словами «Весьма срочно!» и ушёл, ефрейтор ничего не понял, но послание передал.
- И на том спасибо, ступай! – отпустил Белугин дежурного, и распечатав послание, увидел что это рапорт от Сан Саныча с Пал Палычем. Молодцы «сапожники», описали всё детально, плоть до своих соображений. Ну выяснить что за девица там обретается, это дело двух часов, найти тамошнего квартального, и всё. А науськивают девицу скорее всего на кого-то из Беловых, но точно станет известно позже. Полковник призадумался. Вчера вечером, когда он отужинав с семейством сел у себя чтоб немного поработать с документами, прибыл курьер от барона Штириха, и принёс письмо, где барон привёл результаты наблюдений своих людей, за Эмилией Гокке, которая вчера, около часу дня, имела приватное свидание в парке на Кирпичной улице с двумя неизвестными мужчинами, один из которых на вид был дворянин, второй смахивал на мещанина. Гокке отойдя в сторонку, о чём-то поговорила с мещанином, дворянин ждал на скамейке. Суть разговора узнать не удалось. По его окончании мещанин ушёл парком, дама укатила на собственном экипаже, а дворянин поймав извозчика, так же уехал в неизвестном направлении, слежка за Эмилией продолжается. Белугин положительно оценил деятельность барона, но слегка посетовал на людей последнего, что они не догадались проследить за мужчинами, с коими виделась светская львица.
- Щепетильность, мать вашу! – выругался полковник, и тут же написал барону ответное послание, где похвалил его людей, но высказал пожелание чтобы впредь, они следили и за теми, с кем приватно встречается госпожа Гокке. Послание было отправлено Штириху немедля. И вот теперь, Белугин сидел и размышлял о том, что будет дальше? Агенты самого полковника тоже не всегда могли точно отследить перемещение этой дамы. Единственное что пожалуй бросилось в глаза за последнее время, это как Эмилия Андреевна посещала уже раза четыре один дом, двухэтажный, каменный, во дворе которого работала каретная мастерская Трохина, зажиточного мещанина. Белугин там никогда не был, и про Трохина не слыхал, таких мастерских десяток по городу, если не больше. Малая Мещанская №91, надо проверить, кому там по много часов, госпожа Гокке визиты делает? Да, сегодня он заглянет на Судейскую, и поручит паре егерей это дело. Так, а что есть за последние дни ещё? Через осведомителей в воровской среде, полковник узнал имя последнего оставшегося в живых преступника, что похищал его дочь, и он же убивший агента Ерша. Буравчик, потомок ссыльных поляков, из шайки Фрола, опасный преступник способный на всё. Теперь переменил квартиру, и где залёг, доподлинно не известно, но это выяснят Шорох и Шёпот.
Удивило другое, госпожа Гокке, появившись на светском вечере у почтмейстера со своим любовником генералом Половинским, сделала заявление что не смотря на все удары судьбы, она не оставит Дом призрения своим вниманием. Полковник поначалу думал, что она наденет на себя маску сироты и бессребреницы. Но нет, сняла 20 тысяч в ассигнационном банке, и можно снова жить припеваючи! Да, слегка недооценил он гадюку болотную, недооценил… А ребята хоть и шаромыжники, но молодцы, лихо сработали, пускай теперь эта публика, среди воровских людей концы поищет да понервничает. Генерал Половинский, Пётр Алексеич, н-да. Только и звания что генерал, порох только на маневрах и нюхал, зато знакомства в салонах. Не удивительно что он упыриху эту привечает, не он один у ней такой в любовниках обретается-то!
Ладно, мы и повыше генералов видали не боялись, возьмём на заметку, авось да и… По убийству Глицкера ничего абсолютно. Околоточный Белкин крутиться как белка в колесе, но смог только найти по номерам на бирках хозяев закладов, да вернуть им их. А по убийце туман речной, густой как млеко. Крупных должников порядка двух десятков, и кто хотя бы ссорился или угрожал убиенному, даже его вдова не смогла показать, муж в свои дела её не посвящал. За сим в этом деле можно ставить точку, и причислять к нераскрытым, ничего не поделаешь, сотрудники старались искренне! Дочка молодчина, в себя быстро пришла, и по прежнему живёт нормальной жизнью, гуляет со своим уланом, к подружкам ездит, но нигде не появляется одна, и далеко пока не отлучается. Грустит только, да лисой всё время подходит, с тем чтоб он рассказал кто её жизнь спас, заплатив за это своей. В который раз вежливо отказывал, поясняя что это военная тайна, а она хитрюга с другой стороны заходит.
- За кого ж тогда мне папочка молиться-то? За чью душу? За кого бога благодарить?
- Молись дочка за воина Александра, большего не могу тебе сказать, не имею права! - тихо ответил полковник, и Лидочка наконец всё поняла. Полицмейстер не поехал, да и не мог поехать в губернию на похороны капитана Тарусова, что тихо и без лишней шумихи прошли там, знакомство с погибшим князем афишировать было нельзя. Враг мог таиться в любом обличии, да и законы конспирации это строго запрещали. Теперь вся надежда только на Шёпота да Шороха, они ближе других к аристократическому очагу заразы, уголовные осведомители тут помогут мало, хотя если правильно анализировать сообщения, то и от них можно много пользы получить. А ребята-егеря, это резерв Ставки, засадный полк, который надобно будет бросить в сечу в решающий момент. Это сила о которой никто почти не знает, а если что-то и подозревает после Татарского выгона, то концы с концами не свяжет. Так, а Половинский-то хотя и паркетный генерал, но вреда наделать может много, вот бы его скомпрометировать чем, да из игры вывести? Того что на этого «полководца» есть, не то что недостаточно, а просто смешно и думать, человеческие слабости есть у всех, и все мы живые люди. Полковник позвонил в колокольчик, и приказал дежурному, подать себе пару чая.
Однако полковник Белугин не был одинок в своих метаниях и размышлениях. В это же примерно время, после завтрака, после проверки как идёт дело в книжной лавке, сидел в своём кабинете, и думал думу Асмодей. После последней встречи в парке, он велел Эмилии более самой к нему не приезжать, будет нужда, он, её навестит. То что она задумала, он оценивал двояко: в обществе-то да, рванёт, и полиция пошатнётся, но осколки могут полететь и чуть далее, н-да… Белугин псина легавая сразу поймёт откуда прилетело, но вот сделать уже ничего не сможет, докажи-ка полковник, попробуй потом! Вместе с тем, книгочей думал и о своём личном расследовании, реальном ограблении Эмилии. Асмодей через Креста запустил в воровскую среду клич, что за сведения о грабителях, он выложит стразу 5000 рублей, но покуда всё было тихо. И что-то королю преступников в этакой тишине не нравилось. За такие деньжищи, уголовные чёрта в ступе за двое суток сыскать могу, а здесь ноль. И ведь всех на ноги поднял, и рыли так, что как выразился один из самых уважаемых воров, единственное что только коням под хвосты не заглядывали! Выходило одно из двух, либо грабители не здешние, и в ту же ночь скрылись из города, либо это пока не объяснимая загадка, а таких загадок Асмодей не любил и побаивался. Обычно его страшное имя и деньги, сразу же давали нужный результат, а здесь вон что вышло…
Если только сама Эмилия, своими выходками и неуёмной злопамятностью, не завела себе тайного недруга? Или ревнивый любовник, чтобы потом вынырнуть перед ней как чёрт из омута, со спасёнными сокровищами, в роли романтического спасителя? А вот в этом пожалуй что-то есть. Ну того что с полицмейстерской дочкой помогал, в расчёт брать не стоит, он хоть и сволочь, да в подобных делах не ах, да и воровские люди б его уже заложили за милую душу. А вот господин генерал, их высокопревосходительство Пётр Алексеич Половинский, тот вполне мог учинить эдакое. Влюблённый дурак, опаснее врага. Мало ли? Он же не ведает шаркун паркетный, кто стоит за Эмилией? А если даже и знает, то как и все подобные ему аристократы слеп, глух и глуп, опасности не видит, в неё не верит, и презирает. Нет, не опасность презирает, а просто, презирает и всё…
Нанял каких-нибудь гуляк, они дело сделали и дёру, а он такой потом явиться как кулич пасхальный. Это надлежит проверить не откладывая в долгий ящик. Асмодей позвонил в колокольчик, и приказал явившейся Нюрке позвать сюда Креста, и когда тот явился, он в подробностях ознакомил его с подозрениями по генералу, и приказал срочно всё прояснить и проверить лично.
- Это пока единственное разумное объяснение того, что могло произойти! – мрачно подытожил Асмодей
- Да проверю, только как? Мы в те круги не вхожи где генералы-то водятся, разве только последить за ним? - неуверенно предложил Крест, вопросительно глядя на хозяина.
- Последите, не помешает, с прислугой аккуратно знакомство заведите, да не угрозами болваны действуйте, а подкупом! За деньги, холопья с потрохами своего барина сдадут, запомни! - наставительно заметил Асмодей, и Крест кивнув, спешно удалился.
В доме на Судейской, всё шло как обычно, егеря кто был дежурным встали на заре, управили коней, вывели их в сад, и снова завалились досыпать. Во внеслужебное время, бойцы дрыхли как сурки, хотя сон их был по военному чутким: любой посторонний звук, и пятеро голов моментально отрывались от подушки. Впрочем к завтраку все вышли как всегда бодрячком, и во время трапезы коротко прикинули, как там теперь благочестивые холостяки на приличной квартире поживают?
- Я други мои, за Сан Саныча переживаю! – саркастически ахнул поручик Уличев, уминая ватрушку – Тяжко поди ему бедному, в благонравственном обличии-то жить! А коли хозяйка набожная попалась, то чего доброго, придётся нашим братьям-разбойникам, её на службы сопровождать, а то и того хуже, заставит их хором петь псалмы!
- Ужасы ты какие-то Уличев говоришь! – с трудом прожевав, заметил штабс-капитан Кубанин, прихлёбывая всё чаем.
- Не, я всё могу представить – подхватил тему Стёпа Зорких, кромсая ножом, слезящийся сыр – но вот Сан Саныча с Пал Палычем, поющими в церковном хоре рядом с бабками и хмурыми мужиками, да при этом с лицами источающими смирение, нет, на это моей фантазии не хватит!
- Ну судя по тому как командир обрисовал им их легенду, туговато им теперь там придётся, что и говорить! Григорич ничего похуже благонравственных холостяков, видать и придумать не смог! – высказал мысль поручик Куценко, расправляясь уже с третьей ватрушкой.
- Слава богу меня туда с такой легендой не заслали! – подал голос прапорщик Чекнов, доливая себе чая.
- Не, господа, а самое прямо по ним образы-то, по Сан Санычу с Пал Палычем, ага – стал рассуждать Михаил Кубанин, подкладывая себе на тарелку – Ведь в каком городе помню где бы ни стояли, или селении, никто окромя энтих двух друзей, весёлого дома, либо безотказных бабочек не находил! И как только они их там в чужом городе отыскивали-то?
- Да, сильно они товарищей этим выручали! – согласно хмыкнул Зорких, дуя на чай.
- Большой общественной пользы люди! – тихо захихикал Уличев, и с ним остальные: каждый представил себе сейчас физиономии друзей в тот момент, когда строгих правил хозяйка, начнёт испытывать из на прочность.
- Интересно – отхлебнув чая – улыбнулся опять Уличев – кто из этих двух, раньше там святым станет, а?
Остальные дружно заржали, вспоминая какую физиономию скроил Сан Саныч, когда полковник озвучивал их с напарником легенду.
- Это всё ладно, а вот в какие личины командир нас обрядит в скором времени, это вопрос, и к чему нам готовиться-то, егеря? – просмеявшись, спросил у всех Зорких.
- Ну я думаю нам выпадет что попроще наших друзей, образ благонравственности уже занят слава богу, так что предполагаю что работать мы станем по своему ремеслу! – предположил Кубанин.
- Кстати Мишка, давно собирался спросить тебя, ты как с поэзией-то и с гитарой, не забросил, нет? – спросил зачем-то, Лёшка Чеканов.
- Да так, маракую иногда, гитару тоже для души в руки беру иногда, а чего это ты вдруг вспомнил?
- Да пришло чего-то в голову, вот. Ты же помниться под конец войны, и поэтом и музыкантом у нас стал, прямо менестрель какой! – напомнил Чеканов, и тут другие вдруг заговорили о временах, когда в Мишке Кубанине, а точнее тогда ещё в «их благородии», пробудились дремавшие таланты. Остальной день прошёл в небольшой суете: уборка дома, заготовка новых дров, поход в лавку за продуктами. Затем сыграли несколько партий в шахматы, но потом, егеря вышли в сад, где уже до самого обеда упражнялись рукопашным боем, метанием холодного оружия, и прочими подобными радостями. Заигрались так, что чуть с обедом не опоздали, а в начале третьего часа, появился и полковник в своём традиционном маскараде. Собрав всех внизу, полковник вначале рассказал что удалось выяснить «холостякам», а затем поведал о своих подозрениях, насчёт участившихся визитов Эмилии Гокке, в каретную мастерскую Трохина, на Малой Мещанской №91. Вадим Григорич предположил что возможно там живёт кто-то из связных, или даже ( что маловероятно) сам Асмодей там отсиживается. В общем надо выяснить что там за штаб-квартира.
- Пойдут Уличев и Зоркий – подытожил полковник – оденьтесь как простые приказные, ну и с собой понятное дело всё нужное возьмите. Приступить немедля!
Названные молча кивнули, и поднявшись пошли одеваться
- Ну а вы ребята, пока в резерве! – развёл руками полковник, поглядев на оставшихся.
У Садко, день что называется, задался с утра. Едва он явился на службу, как ему тут же доложили, что у одного из господ проживающих в его части, ночью увели донского жеребца-трёхлетку, хозяин в смятении и панике, только что здесь был, оставил жалобу и вернулся домой. Взяв с собой городового и унтера, он отбыл с ними к месту происшествия, где и пробыл до обеда. После проведённого осмотра, Садко сказал хозяину, что запоры на конюшне у него дрянь, пёс шалай, либо обкормлен чем, а конокрады доки своего дела, «знатки!» Но чтобы обокраденный дворянин вовсе не умер от удара, Садко обнадёжил его что шансы найти коня есть, такого жеребца так просто не спрячешь, не кляча чай! Владелец коня полез в бумажник, и стесняясь протянул приставу червонец.
- Поберегите свои бумажки любезный, конь ещё не найден! – сухо козырнул следователь, и не взяв денег, ушёл вместе с подчинёнными. На обратной дороге он приказал негласно проверить все места где торгуют лошадьми, а так же постараться выяснить, не приобретал ли кто такого коня? Подчинённые закивали головами, а уже когда пришли в часть, и пристав приложив бумаги к новому делу сел попить чая, он внезапно от чего-то затосковал. Тоска зашевелилась в сердце просто так, вдруг, ни с чего. Такое и раньше иногда случалось, но Глеб не обращал на это внимания, служба-то какая! Однако вот теперь, ему почему-то захотелось сей же час бежать к Журавлёвым, заключить в объятия свою Катюшу, и уж больше не отпускать от себя никогда.
- А поеду, чего в самом деле сижу? – отставив чашку вскочил со стула пристав, и уже тянясь рукой к шляпе, но тут в приёмной что-то загремело, и в кабинет буквально влетел дежурный.
- Ваше благородие, осмелюсь доложить, на соседней улице, драка с поножовщиной, чуть не до смерти! Наши уже там лопатки крутят, околоточного на месте нету, так за вами послали!
- А, чтоб вам! – выругался Садко натягивая шляпу – Едем!
Оказалось, что подрались два подвыпивших столяря, и один другому, пропорол бок до крови. Пострадавшего тут же отправили в больницу, а виновного со связанными руками доставили в часть, где пошла занудная процедура расспроса и допроса, да прочей канцелярщины. В общей сложности, это дело с поножовщиной, отняло более трёх часов (пристав к любому делу относился с душой) По окончании беседы виновного отправили в камеру, а пристав снова приказал себе чаю. Но не успел следователь отпить и половины, как вошедший дежурный передал ему хорошо сложенную записку с надписью «Садко. Г. С.»
- Вот-с, извольте, малец только что прибёг и передал!
- Свободен! – бросил следователь унтеру, и тот вышел. Развернул, и прочитал выведенное крупным, мужским почерком. «Коли хотите получить сведения касаемые череды краж и разбоев последнего времени, будьте сегодня с 6-ти до 7-ми вечера, в трактире на Столярной. К вам подойдут и спросят о здоровье тётушки Дарьи, это пароль. Вам говорить ничего не нужно, вас знают в лицо. Сведения будут стоить один «угол» (25 рублей)».
Садко прочитал записку дважды. Похоже на правду, он уже с таким сталкивался. Надо ехать в любом случае. Сунув записку в карман, Садко проверил наличные, семнадцать рублей. Полез в стол и достал из заначки ещё 15-ть. Выйдя из кабинета, он кликнул с собой дежурного унтера, а на его место сел пока обычный городовой.
- Поедем со мной братец, побудешь там рядом на улице, подстрахуешь в случае чего! – быстро пояснил он унтеру, когда они выходили из части.
- Слушаюсь Глеб Сергеич, не сомневайтесь, подстрахуем, не выдадим! – истово пообещал унтер.
- Извозчик! – гаркнул Садко, завидев невдалеке лихача.
- Подавай! – махнул рукой унтер, и бричка через минуту подкатила.
Садко просидел в трактире аж до половины восьмого, но никто к нему не подошёл, за исключением вертлявого полового, чтобы принять заказ. Пристав слегка закусил, слегка выпил. Когда минуло семь часов, Садко заподозрил неладное, но для верности решил выждать ещё минут 30-ть, русская пунктуальность известна. Когда истекли и эти полчаса, пристав понял, что либо его зачем-то обманули, либо автор не смог прийти. Расплатившись и завернув в бумагу хороший кусок колбасы и хлеба, пристав в подавленном настроении вышел из трактира. Там он протянул заскучавшему унтеру свёрток.
- На, порубай! Ничего тут интересного не было?
- Никак нет! – бодро ответил унтер, принимая угощение.
- Не пришёл никто, либо надули меня зачем-то, либо не смогли прийти! – пояснил пристав, оглядываясь кругом – Ладно, ты ступай братец, а мне ещё кое-куда заглянуть надо!
Садко быстро перешёл на тротуар, и торопливо зашагал к Журавлёвым. Глеб Сергеич всегда, когда ему становилось паршиво, старался побыть с невестой, там он совершенно отдыхал и душой, и телом. Извозчика он брать не стал, да и путь-то был не далёк, с полчаса всего ходу. Глеб Сергеич привычно прошёл через незапертую дверь в уже знакомый двор, и позвонил в дверь. Послышались торопливые шаги, дверь открыла горничная.
- Вечер добрый барин, а Катерины Терентьевны дома нету! – как бы удивляясь сама себе, сказала служанка.
- Как нету?! – удивился в свою очередь пристав, уставившись на горничную как на диво какое – А где же она, у подруг что ли?
- Ой нет барин, ей с час назад, а то и поболей, записку принесли, мальчонка уличный какую-то письмо принёс, и убежал шельмец, цельный гривенник у нас выманил, вот. А барыня-то письмо взяли, и к себе ушли, а минут через пять выскочила вся растревоженная, шляпку на ходу поправляет, глаза горят, мне только бросила что мол по делу, скоро буду, и вот нету до сих пор!
- Да куда ж она могла быть-то в эту пору? От кого письмо-то, не сказала? – переспросил Садко, тревожась всё больше.
- Да кто ж я такая чтоб мне говорить-то, барин? – изумилась горничная – Господа очень редко с прислугой о таких вещах говорят!
Глеб Сергеич хотел спросить было про письмо, но удержался, идти теперь в комнаты Катерины и шарить там как при обыске, было немыслимо.
- А Мишутка надеюсь дома? – спросил пристав.
- Дома, с четверть часа как с улицы прибёг, это ещё рано! – скупо улыбнувшись, пояснила горничная.
- Тогда я у него Катю подожду – решил пристав, и сняв шляпу прошёл в дом. Мишутка сидел у себя в комнате, и при свете двух масляных ламп, играл в солдатики. Визиту следователя, мальчишка обрадовался.
- Дядя Садко! – «военачальник» вскочил с пола и бросился к нему.
- Привет брат-генерал! – пристав обнял Мишутку и потрепал его по вихрастой голове – Всё воюешь?
- Ага, хотите со мной поиграть? Я уж вон тут целую баталию развернул! – похвалился «генерал» указывая приставу на поле сражения.
- Давай брат сразимся, давненько я в баталиях-то не бывал! – охотно отозвался сыщик, усаживаясь на ковёр. Играли они где-то час, при этом Глеб Сергеич всё время поглядывал на часы висевшие на стенке, да прислушивался, не раздастся ли знакомый стук, и топот дорогих, и любимых ножек?
- Однако задерживается наша мама-то, а? - спросил Садко, а Мишутка пожал плечами.
- Она может иной раз с подружками засидеться, они как начнут разговоры-разговаривать, то не остановишь! – бывальчески махнул рукой Мишутка, и они поднялись. У Садко тревожно заныло сердце «Ну где ты Катя есть-то, боже ж мой?» Внезапно, по комнате прошёл короткий, едва уловимый порыв ветра, и одна из ламп потухла. Чертыхнувшись, пристав зажёг её снова, и при этом ему показалось, или вернее послышалось, чьё-то женское рыдание или плач, буквально несколько секунд. Он быстро поглядел на мальчика, нет, мордашка встревожена, но не более того. Показалось значит, мысли-то все перемешались в голове, вот и мерещиться всякое. Ну погоди Терентьевна, уж будет тебе на орехи!
Неожиданно, резко забарабанили в окно с улицы, пристав быстро обернулся на дверь.
- Мама пришла? – с надеждой спросил Мишутка, лицо которого тоже стало обеспокоенным.
- Да похоже нет брат – хмуро ответил Садко – ну ка я выйду, что там за стук?
Глеб Сергеевич торопливо вышел, и тут на него буквально налетела бледная горничная, трясущимся пальцем указующая на дверь.
- Там… там до вас, ваши из полиции чёй-то пришли… ох беду я чую…
Садко не говоря в ответ ни слова, торопливо прошёл мимо, надевая на ходу шляпу. Уже стояли сумерки, а за воротами его ожидал полицейский экипаж и двое сотрудников, старший унтер Скворцов, и рядовой Дубинин. Увидев начальника, потухшие подчинённые молча обнажили головы, и опустили взор. Глеб сразу понял, что произошло то страшное, и непоправимое уже ничем в его жизни событие, которое он не представлял себе ранее ни в каком виде, даже горячечном бреду. Кровь отлила от лица, глаза застыли как два кварца.
- Что?! – прогудел он каким-то утробным, подземным голосом, не отводя взора от подчинённых.
- Осмелюсь доложить – упавшим голосом начал унтер Скворцов, - там, в парке на Кирпичной, в самом углу, Голубая беседка стоит, там парочки иногда собираются… Вот, дворник тамошний уже домой шёл с часу назад где-то, и чего-то, как он сказал, увидал, или мелькнуло там. Подошёл он в общем Глеб Сергеич, и… - унтер сглотнул ком в горле.
- Говори уже! – сквозь зубы, глухо приказал Садко, зная теперь, что сейчас он услышит.
- Там, Катерина Терентьевна сидела на скамеечке… Он окликнул, она не отзывается… Он подошёл, глянул, а она… Не живая уже Глеб Сергеич… Ну, туда-сюда, нас позвали, я Дубинина за шкирку и туда, а там уж другая пара городовых, тело караулит. Убили её ваше благородие, я труп осмотрел, сзади, прямо в сердце, шилом и на губах ссадинка, рот зажали видимо и всё, пикнуть не успела… Ну и вот, вас пока нашли..
От услышанного, пристава обдало вначале жаром с ног до головы, а затем, в животе образовалось ледяное ядро, и стало разрастаться.
- Едем немедля! – выдохнул он, и быстро зашагал к экипажу, унтер с городовым за ним, вскочили, и понеслись как ветер.
Убита… Шилом в сердце сзади… Нет, того не может быть… Он же любит и любим, он любит так, как никто больше не сможет полюбить Катю! Его Катю! Убита… Какой вздор, зачем она?! Почему она?! Шилом сзади в сердце, старинный воровской способ… Одна вечером в парке, зачем Катя?! Зачем?! У нас с тобой ведь свадьба в сентябре, зачем ты так?! Куда она пошла?! Кто пустил?! Кто позволил?! Вихрь пополам с ураганом, бушевал теперь в голове несчастнейшего из людей города, в один момент потерявшего лучшую половину своей жизни, свою мечту, свою любовь, своё будущее! В один страшный миг, лишился полицейский офицер, надежды на нормальную, человеческую жизнь, навсегда теперь утраченную для себя!
Домчались быстро, Садко спрыгнул по привычке на ходу, и широкими, торопливыми шагами, двинулся прямо по парковой аллее, а городовой, с уже зажжённым фонарём, спешил чуть впереди, освещая путь. Глеб Сергеич шёл как заворожённый, придерживая левой рукой шпагу, и не слыша чего ему там говорят подчинённые. Вон и Голубая беседка показалась, там двое городовых с фонарями, и фургон для перевозки трупов… А на лавочке в углу, чуть на боку, сидит прислонившись к спинке, молодая женщина в белом, кружевном платье, с оголёнными руками, и голова у неё чуть на бок склонена, а шляпки нет, слетела наверное.
Чем ближе Садко подходил, тем тяжелее молота билось его сердце, и жар лез из тела как из печки, но он собравшись с духом, стряхнул с себя весь морок, и всю дрожь. Не раскисать! Держаться! Подошли. Городовые с фонарями молча указали приставу на тело, и чуть расступились. Катя, его любимая Катя, сидела как живая, широко раскрыв свои чудные, озорные когда-то глаза, теперь глядевшие мёртвым и холодным стеклом. Сглотнув ком, Садко подошёл ближе, и хоть с трудом, но нашёл в себе силы внимательно осмотреть тело, так надо любимая, прости… Так вот оно что, ни золотого медальона на шее, ни колечек на пальчиках ( холодные-то какие, господи!) ни серёжек в ушах, сняли мразюки. Ладно, это золото, у вас поперёк глоток станет…
- Посвети со спины – глухо попросил следователь одного из полицейских, тот торопливо поднёс фонарь, пристав став с боку осторожно взял тело за плечи, слегка наклонил. Под левой лопаткой красное пятнышко с полукопеечную монетку ( а руки-то у тебя дрожат майор!) полицейский так же осторожно прислонил тело обратно. Мир, треснул в сознании бывшего артиллериста. Садко молча уставился на ту, что ещё каких-то три часа назад, была смыслом его жизни, живой, озорной и игривой, а теперь смотрела в никуда, сидя перед ним, мёртвым телом. Волосы растрепались вон, Глеб Сергеич осторожно стал поправлять локоны, такие мягкие, пушистые, нежные и травами пахнут. Да, она же любила мыть голову и тело водой с добавлением травок, и всегда благоухала такой сладостью и негой, что казалось сама красота спускалась в этот момент, с небес на землю…
И вот теперь, ничего этого нет, он стоит и глядит на полное, окончательное разбитие жизни, своей, и своих потомков, коих у него уже никогда не будет, совсем… «Катя, родная и любимая, что же ты наделала? Зачем поехала сюда? Кто и чем заманил тебя в западню? Отчего не поехала ты прямо в Управу, если что-то встревожило тебя в том письме? Отчего…»
- Шляпка вон ихняя, в стороне у кустов лежала – осторожно пояснил городовой Дубинин, кладя головной убор рядом с телом на лавочку.
- Да, конечно, благодарю, это её! – кивнул Глеб Сергеич, и резко рванул ворот у мундира, хоть и с треском, но он просто расстегнулся, и пуговица не отлетела, дышать стало легче. За годы военных компаний, он уже такого насмотрелся и навидался, столько раз доводилось хоронить боевых друзей и товарищей, с которыми отломал пёхом не одну сотню вёрст, что ни слёз ни эмоций уже не было. Но здесь, при виде своей Катеньки, что никогда более не встретит его озорным взором и душевной улыбкой, не броситься на шею с жаркими поцелуями, не осчастливит огрубевшую, ожесточившуюся душу солдата нежной и сладкой любовью, бывалый артиллерист не выдержал. Садко низко склонил голову, облокотился рукой о край беседки, и застыл так. По его щекам из глаз медленно потекли слёзы. Унтер молча сделал знак городовым, и те отступили шагов на пять. Глеб Сергеич стоял мигнут 10-ть, но слёз было мало, рыдали не его лицо и глаза, рыдали душа и сердце, оставшиеся опустошёнными и разграбленными.
- Грузите тело – тем же глухим тоном приказал он, когда смахнув остатки слёз со щеки, повернулся к подчинённым – пусть доктор если сможет, нынче же произведёт вскрытие, тянуть нечего!
Городовые вдвоём подошли, очень осторожно сняли тело с лавочки. И понесли к фургону.
- Вот и всё майор Садко, увезли твою жизнь в мертвецкую! – прошептал пристав, провожая глазами тронувшийся транспорт. Затем молча пошёл на выход, городовой с унтером Скворцовым за ним с фонарями.
- Куда прикажете, ваше благородие? - негромко спросил Скворцов – Домой к вам?
- Нет, к Журавлёвым – тихо ответил пристав. Когда подъехали, он приказал ждать его, а сам пошёл в дом. Ему открыли сразу, он молча прошёл за горничной в переднюю, потом в гостиную, где на столике горели свечи, а на стуле сидел грустный Мишутка, и лениво копался ложечкой в варенье. Увидав вновь вошедшего, мальчик, на лице которого теперь явственно проступали опасение и тревога, соскочил со стула, и растерянно пролепетал глядя попеременно то на полицейского, то на горничную.
- Дядя Садко… а мамы до сих пор нету почему-то… Я жду уже жду, а мамы нет… дядя Садко, а ты не знаешь где моя мама, а? – губы ребёнка начали медленно дрожать, а глаза неотрывно глядели в лицо, как бы умоляя ответить «Ну где же моя мама? Почему она не приходит? Я же жду её, я переживаю, мама!». «Господи! – пронеслось в голове у следователя – зачем? Зачем ты оставил мне жизнь? Зачем я не погиб тогда на батарее Раевского? Для чего потом не сложил своей головы? Что я теперь отвечу ребёнку, мать которого я не смог уберечь и погубил?! Что я ему отвечу?! Какие найду слова чтоб не разорвалось детское сердечко, и не облилась кровью, душа Мишутки?».
- Мишутка – тихим и твёрдым голосом, начал здесь Глеб Сергеевич, положив свои руки ему на плечи – ты уже большой мальчик, почти мужчина «Господи что я несу?!» ты многое можешь понять и пережить, в твои годы это проще… ( горничная побледнев прикрыла рот рукой) наша мама оставила нас Мишутка, её больше с нами нет…
- Как нет? – всхлипнул мальчик, и смахнул ладошкой слезинку – А разве она ушла что ли, да? – едва не плача, переспросил он, а горничная чтобы не грохнуться, доковыляв до стула, едва села на него.
-Злые люди, точнее нелюди, отняли у нас с тобой нашу маму, её больше нет на этом свете Мишутка, она теперь на небесах, у бога, она в раю, она с ангелами! – уже хрипло, сам еле вымолвив последние слова, закончил следователь.
- Мама… умерла?! – уже глотая слёзы, дрожащим как осиновый листочек голосом, переспросил ребёнок. Глеб Сергеич опустился на одно колено, большим пальцем стёр слезинку, и глядя прямо мальчику в лицо, сказал правду.
- Они убили её Мишутка…
- Дядя Садко! – обливаясь слезами, ребёнок уткнулся лицом в плечо приставу, и обхватив его за шею, зарыдал в голос. Майор крепко обнял приёмного сына двумя руками, и прижал к себе так, как прижимают самое дорогое существо на земле, своего родного сына, так нелепо и страшно, лишившегося мамы…
Когда Мишутка выплакавшись, более-менее пришёл в себя, а наревевшаяся вкупе с ним горничная принесла ему успокаивающих капель, Глеб Сергеич сидя с ним на стульях, предложил ему после того как маму похоронят, переехать к нему на квартиру.
- Там нам брат с тобой веселее будет, там Соня, и горничная есть, игрушки вон свои заберёшь с книжками, котёнка вам с Соней принесу маленького, будете его растить и воспитывать… Ну, как тебе идея?
- Н-не знаю… может быть…- тихо ответил мальчуган, и посмотрев на полицейского, спросил – дядя Садко, а куда маму теперь дели, почему домой не привезли?
- Её в больницу увезли, доктор обязан сделать осмотр, так положено брат-Мишутка, по закону, понимаешь? – тоже глядя ему в глаза, переспросил полицейский.
- А когда обратно привезут?
- Завтра Мишутка, завтра нашу маму сюда привезут. Тут мы с тобой и простимся с ней…
- Я постараюсь больше не плакать, дядя Садко! – пообещал Мишутка, , а следователь просто приобнял его одной рукой, и так они сидели какое-то время. Тут появившаяся горничная подошла к ним, и протянула приставу измятый листочек.
- Вот барин, у неё на столике лежало, возле книжки, наверное то самое…
- Ну-ка брат-Мишутка – Садко высвободил руку. Взял бумажку, и встав с места прочитал. «Вашему жениху Садко Г.С. угрожает смертельная опасность. Если желаете его спасти, не теряя ни минуты, теперь же садитесь на извозчика и летите в парк на Кирпичной. Там в дальнем углу найдёте Голубую беседку, где будете ждать человека который откроет вам тайну, что поможет вам спасти жизнь вашего жениха. Это будет стоить вам 10 рублей ассигнациями. Будьте одна и никому ничего не говорите, иначе встреча не состоится, и ваш жених погибнет.
Ваш друг.»
Почерк, стоп! Глеб Сергеич вытащил из кармана записку адресованную себе, и сравнил. Одна рука… Вот оно оказывается что! Его задержали в трактире, и он не смог поехать к Кате, как изначально собирался, а её выманили этим бредом, и убили… Значит заранее спланировано было? Ладно, теперь главное спокойствие и выдержка. Мишутка спросил что там за письмо, и следователю пришлось соврать что это письмо по службе.
- Дядя Садко, а ты найдёшь тех, кто маму убил? – уже другим, чуть суровым голосом переспросил Мишутка, пристально поглядев на пристава.
- Да брат, я их найду, я этих нелюдей из под земли и из под воды теперь достану, они не уйдут от возмездия! – твёрдо пообещал полицейский, и сказал что ему нужно теперь срочно ехать по службе.
- Дверь до утра никому не открывайте, а для верности, я оставлю с вами городового – предупредил Садко служанку, та согласно кивала и крестилась.
- Я скоро! – сказал следователь выходя, а через минуту вернулся вкупе с городовым Дубининым.
- Вот вам охрана до утра – пояснил Садко – ничего крепче чая ему не наливать, впрочем он службу знает, и меня тоже! Смотри Дубинин, головой мне ответишь!
- Да не усну я ваше благородие опосля такого-то! – резонно возразил рядовой – Это ить на голову не натянешь чего сотворили ироды! - мрачно заметил городовой, горестно глядя на убитого горем ребёнка.
- Ну, доброй ночи всем, а я к полицмейстеру домой, в эту ночь мне похоже тоже спать не придётся! – проговорил на прощание Садко, и быстро ушёл.
Поручику Уличеву и подпоручику Зорких, предстояло тряхнуть стариной, и вспомнить подзабытое ремесло разведчиков. Выйдя на улицу сразу после обеда, напарники неторопливо двинулись своим ходом до Малой Мещанской, где находился подозрительный двор с каретной мастерской Трохина. Шли они привычно не торопясь, оглядывая и запоминая местность, дворы, здания, переулки, мусорные ящики, бочки с водой, сломанную телегу, афишные тумбы и многое другое.
- Ты Стёпа где-нибудь у забора постои, а я под видом посетителя во двор зайду, да постараюсь всё там осмотреть, может и поговорить с кем удастся! – сказал Неждан пока шли, Зорких согласно кивнул. Малая Мещанская ничем не отличалась от прочих улиц города Ратиславля. Среди множества деревянных и саманных домов, ярко выделялось несколько каменных, из белого, жёлтого и красного кирпича. Дом под номером 91-ин, стоял в самом широком месте улицы, будучи огорожен высоким деревянным забором, с широко открытыми воротами, и небольшой, приоткрытой дверью в самом заборе. Со двора доносились людские голоса, и позвякивания молотка о метал, работа в каретном сарае шла во всю. Входили-выходили люди, выехал чей-то подновлённый экипаж, спешно куда-то побежал вихрастый подмастерье в кожаном фартуке.
- Так, садись Зоркий вон на ту лавочку, под тополь у забора, и сиди лузгай семечки, а я разведку боем произведу! – чуть двинув пальцем козырёк картуза вверх, решил Неждан, и Стёпа дисциплинированно сел на указанное место. Уличев вошёл на широкий двор длинного двухэтажного кирпичного дома с двумя подъездами, у дальнего из которых стояла пролётка с поднятым верхом, но без кучера. с правого бока тянулись бревенчатые сараи да амбары с плоской односкатной крышей, над коими шумели две липы и один развесистый клён, под которым грелась на солнце рыжая собачонка., а вокруг нахально прыгали воробьи. Слева, углом к амбару, стояла высоченная словно сенник сама мастерская с широченными, двустворчатыми воротами. Прямо перед ней, двое мастеровых возились с добротной каретой, точнее с её ходовой частью, что-то подбивая. Рядом с ними, у нагретой солнцем стены, лежала куча разных железяк: рессоры, оси, шины, запятки, какие-то кривулины и загогулины, порожки, длинные болты со сбитым гайками, и многое другое.
- Бог в помощь артель, и кто тут старший? – деловито спросил Уличев, подступая к работягам.
- И тебе того же мил-человек, я старший, чего хотел-то? – поднялся с корточек дюжий бородач в замызганной синей рубахе с закатанными рукавами, и серой, в масляных пятнах фуражке.
- Да слыхал я от товарища, что тут у вас хорошие мастера, и берут по божески, вот я и решил заглянуть, что у вас тут к чему?
- А что за нужда-то? – оценивающе глядя на гостя, спросил старшина. Тот ответил что купил с месяц назад бричку у одного приказчика, да недели не прошло, она на левый бок проседать стала. Уже и рессоры менял, один хрен проседает, и ездить не удобно, и вообще не к чему!
- Ну пригоняй, глянем, в цене не обидим! – улыбнулся жёлтыми зубами старшина. Клиент спросил сколько это на чистые, старшина цену назвал, посетитель свесив голову сказал что подумает, и спросил про хозяина.
- А что борода, сам господин Трохин-то дома ли? Он в этом доме проживает?
- В этом, а где же? – кивнул на дом старшина.
- Ладно борода, подумаю я над твоей ценой – сунув руки в карманы полукафтана сказал посетитель, и глянув на стоявшую бричку, спросил как бы между прочим – Слушай, старшина, если я там пойду, мимо того экипажа, я выйду на улицу? Мне просто в ту сторону надо, и не охота крюк делать!
- Дак выйдешь, тама вторые ворота есть, только за углом, подъездов-то два в доме! – уверенно ответил мужик.
- Ну бывай тогда! – Уличев приподнял картуз за козырёк, и не спеша пошёл в ту сторону. Проходя мимо дежурной брички, он заметил что её кучер, спит внутри на заднем сиденье, свернувшись калачиком. Ворота за углом точно были, и стояли растворённые во всю ширь. Неждан вышел через них, и торопливо пошёл по улице, стремясь побыстрее обогнуть квартал, и через какой-нибудь проулок, побыстрее опять выйти к мастерской. Ничего подозрительного пока видно не было, но это пока, за этими каретникам, надобно понаблюдать.
Уличев быстро всё обогнул, и тротуарчиком подошёл к лавочке где сидел Стёпа, и шагов за 15-ть, коротко свистнул. Зорких обернулся, поручик поведя головой позвал его за собой, и тот быстро встав, пошёл за ним. Неждан коротко пересказал ему разговор со старшиной, и Зорких почесав затылок спросил.
- Ну и что там может быть такого тайного? К кому эта Эмилия там может заходить на три-четыре часа? Не к Трохину же?
- Наблюдать брат надо, но не с улицы, я пока шёл, там высоченную черёмуху у заброшенной одной развалюхи приметил. Заберусь на неё, оттуда весь двор как на ладони будет, ну а ты внизу, в засаде! А ночью, обойдём, и с той стороны через забор перемахнём, да с крыши амбаров и поглядим, я у главного входа, а ты с того краю, у заднего заляжешь. Вот такая нехитрая диспозиция Зоркий!
- Ну а чего? Можно и так! – согласился Степан, и они не теряя времени, пошли в нужное место. Черёмуха стояла в окружении жёлтой акации, да одичавших вишен, и егеря проникнув в эти заросли, абсолютно не бросались в глаза. Уличев вскарабкался на дерево с проворством матёрого кота, навыки лазания по диким горам и утёсам Кавказа, пригодились как никогда. Потянулись занудные часы ожидания. И двор и дом просматривались отлично, но пока ничего этакого на происходило. Прошло три часа, и Уличев наконец оказался вознаграждён за находчивость. Некий дворянин в коричневом фраке да светлых брюках и шляпе с пряжкой на лбу, въехал во двор в открытом экипаже. К нему сразу же подскочил старшина, и подобострастно жестикулируя, стал что-то объяснять. Господин из пролётке вылез, и торопливо прошёл в первый подъезд, а бричка где спал кучер, вдруг подалась с места, и покатила за угол к задним воротам ( сверху это всё отлично было видно) стала там на минуту, в неё быстро заскочил коричневый господин в светлых брюках, и экипаж как ни в чём не бывало покатил со двора прочь.
- Ах ты гляди что придумали сукины дети! – в слух сказан Неждан, понявший всё как есть, и теперь становилось ясно куда «пропадает» Эмилия Гокке! И не догадаешься-то вот так ни по чём, браво-браво мадам, браво! Но теперь всё, теперь не вывернешься гадюка!
- Есть Зоркий, проявились супостаты! – негромко но отчётливо проговорил он глядя вниз, туда где шуршал акациями и вишнями напарник.
- А чего там у них? – так же приглушённо спросил подпоручик, задрав голову в верх.
- Там у них что-то вроде станции, или ямского двора! – и поручик поведал товарищу всю простоту, но надёжность вражеской затеи.
- Ловко придумали, ну что, мы тут будем теперь сидеть?
- Конечно будем, и ночью с крыши позырим, мало ли чего? – ответил Уличев, и снова обратил взор на двор. Глядь, а там уже другая дежурная бричка стоит, ну точно станция!
- Они вторую бричку на дежурство поставили, Зоркий! – радостно бросил вниз Неждан.
- Ну что и требовалось доказать, будем теперь ждать возвращения! – свистящим шёпотом прошелестел подпоручик, колыхая акациями. Но в тот вечер услугами тайной станции, никто более не воспользовался. Господин в коричневом фраке вернулся только уже после заката. Он также прошёл подъездом, сел в свой экипаж, и укатил. Уличев неторопливо слез.
- Всё Зоркий, пошли купим себе в лавке по колбасе с хлебом, да дождавшись ночи, на крышу в дозор!
- Слушай, Уличев – Стёпа слегка призадумался – а может сходим уж, да пожрём в трактире, а? Ну темноты-то нам всё равно где-то надо ждать? А там щец горяченьких с мясцом рубанём, пирожков с рыбкой закусим, да с полными брюхами уж тогда и в дозор, основное-то мы уж вызнали!
- Ну пошли Зоркий, прав ты тут брат, спорить не буду, пошли закусим! – Уличев раздвигая ветви, первым шагнул на простор. Впереди маячила целая ночь работы, и возможно даже пустой.
Совсем иначе, тот трагический день, начался для дуэта благонамеренных «холостяков». Едва Сан Саныч с другом спустились к завтраку, добрейшая Аграфена Ильинична, объявили им что будет завтракать с ними. Вначале, друзья не заподозривши подвоха, радостно загудели, выражая удовольствие от совместной трапезы. Однако когда усевшись за стол хотели уж было приступить, мило улыбнувшаяся хозяйка, сказала что она с радостью прочтёт вместе с ними молитвы перед вкушением пищи. Надобно сказать что квартиранты, знали на память лишь «Отче наш», и «Да воскреснет бог», да и то порой сбивались. На войне, в особо тяжкие моменты, они просто обращались к Всевышнему, зачастую не придавая значения правильности молитв, это скорее был порыв души и сердца. И теперь, чтобы не перебирать без толку губами, оба «холостяка», просто читали то, что помнили. Аграфена Ильинична читала довольно долго, но наконец дочитала, и все приступили к завтраку. За его продолжение, хозяйка выяснила что и Владимир Сергеич Привольский, и Николай Иваныч Горухин, не чужды благотворительности и богоугодных дел. В частности оказалось что господин Привольский ( Сан Саныч) с детства пел в церковном хоре, но переболев простудой, потерял голос, и уже петь не сможет, но «Жития святых» читает постоянно. Однако просьба Аграфены Ильиничны рассказать ей что тому из жития понравилось, поставила благочестивого «холостяка» в затруднительное положение. Выручила как всегда дружба. Господин Горухин (Пал Палыч) тут же извинившись что перебивает, пояснил хозяйке что «Жития» настолько совершенны в написании, что никто из них не дерзнёт выделить что-то особо, и хозяйка, смахнув слезу умиления, назвала их обоих «светлыми людьми». Затем, пришёл черёд отдуваться Горухину. Аграфена Ильинична, с придыханием поинтересовалась, не мечтает ли Николай Иванович, пойти пешим паломником в Иерусалим, в Святую землю?
- Мечтаю! – согласно кивнул квартирант, и указав ложкой на застывшего от чего-то напарника, пояснил – Мы вот с приятелем, как раз много работаем в этом направлении, и может статься что через год-другой, возьмём в руки по посоху, и того…
- До самого Иордану, ага! – уверенно подтвердил приятель, оттаяв наконец со своей ложкой. Хозяйка вздохнув сказала что очень им завидует, будет молиться за благополучный исход их начинаний. По окончании завтрака, оказалось что существуют ещё молитвы и после приёма пищи, и егерям вновь пришлось шептать то, что застряло в головах ещё с войны. Наконец всё завершилось, и хозяйка счастливо улыбаясь, «обрадовала» обоих постояльцев тем, что теперь всегда будет кушать с ними вместе, ибо ей по сердцу люди благовоспитанного нрава. Егеря тревожно переглянулись, дело принимало неожиданный оборот. Поднявшись к Сан Санычу, они написали рапорт полковнику о вчерашних наблюдениях, и оба вышли из дому, Сан Саныч передать бумагу в Управу, а Пал Палыч просто из опасения того, чтоб Аграфена Ильинична не вздумала проверять его знания Катехизиса. Пока шли до Управы, состоялся короткий разговор.
- Ну Сан Саныч, влипли мы похоже с тобой, в рыбий клей по самый-самый! –опасливо вздохнул один.
- Да Паша, видать придётся нам тут с тобой, проходить краткий курс духовной семинарии! – согласился второй.
- Нет, я против молитв ничего не имею, я где-то даже за – стал растолковывать Пал Палыч – но как-то уж она ими увлекается я бы сказал, хозяйка-то наша!
- Да, есть немного, особенно настораживает меня возможная сдача экзаменов по знанию Библии и прочих книг, я знаешь ли, как-то не совсем к сему готов! – скроив мрачную личину, пояснил Сан Саныч.
- Молитвы с пищей, я пожалуй выдержу – стал развивать мысль Пал Палыч – но вот богословские беседы, могут вывести меня из равновесия.
- Я тоже братец не поручусь что путешествие по биографиям иудейских царей или деяния апостолов, вызовут у меня священный трепет, и желание пешком шагать до Палестины, к туркам!
- Ладно Сан Саныч, егеря мы с тобой, иль не егеря? И не из таких окружений выходили, и не такие крепости брали! Одолеем и эту! – уверенно заметил Пал Палыч.
- Дай-то бог! – скептически вздохнул Сан Саныч. После того как последний передал рапорт через постового, оба квартиранта стали решать что им делать? Идти на квартиру было рискованно, хозяйка окончательно уверовала в их благочестивость и воцерковленность, и во что это теперь могло вылиться, ни один ни другой даже не дерзали предположить. Слоняться по городу так же не имело смысла, тогда оба решили идти, и продолжить наблюдение за домом Гусяйского, авось да выйдет толк из этого. Не теряя времени, напарники поймали извозчика, и доехав на нём до поворота на Каретную улицу, отпустили его. Однако в тот день, наблюдение за домом Гусяйского ничего не дало. Заняв позицию в переулке, напарники никак не бросались в глаза, держались естественно, да и народа мелькало много: водовоз со своей тележкой прошёлся по улице, торговец хлебом с ковригами за плечами, на специально устроенном для этого приспособлении из дощечек, коробейники, и просто горожане. Поначалу было даже непонятно, дома ли Максим Юлианыч вообще?
Сан Саныч увидав дворника, подошёл к нему, и как бы невзначай стал расспрашивать того о Гусяйском, дескать верно ли говорят, что он продаёт хорошую бричку, и в какую бричка цену? Дворник удивился, и пояснил что хозяин сего дома брички вовсе никакой не держит, а ездит всякий час на извозчике, и вообще он персона знатная и дома бывает редко, и сейчас отсутствует, и раньше обеда не появиться, а то и позже ( он и столуется-то чаще в трактире где, либо у знакомых, а брички сроду не продавал!)Сан Саныч, почесав в затылке предположил что он верно обманулся, и пожелав дворнику бывать, ушёл. В переулке он пересказал напарнику всё, и те решили ждать тут. В обед Сан Саныч инкогнито сбегал в лавку за харчами, да бутылкой «кислых щей, роде шипучего кваса, чем егеря тихо-мирно и закусили, не отягощая ум богословскими дебатами. Гусяйский приехал на извозчике только к вечеру в компании с той же самой дамой, с которой он намедни развлекался у неё дома. Оба весело смеялись, будучи чем-то обрадованы. Гусяйский отпер воротную дверь, широким жестом пригласил даму войти первой, и танцуя как журавль, скользнул следом. До следующего утра, из дома никто не выходил. В ночь егеря уже по привычке посетили сад, и с помощью лестницы, пытались поглядеть или хотя бы подслушать чего-нибудь. Но окна оказались занавешены, а из звуков доносилось только воркование, ехидное хихиканье, да интимное повизгивание дамы. Все эти звуки напрочь испортили настроение у разведчика Егорова, и на рассвете, он с коллегой, вернулся на наблюдательный пункт. Когда по городу начали открываться лавки и трактиры, из дому вышла полноватая горничная с корзиной, и куда-то пошла. Обратно она пришла через полчаса, неся свежий хлеб. После завтрака любовники вышли, и неторопливо пошли вверх по дороге, а егеря по обеим сторонам, следом. Квартала через три, Гусяйский поймал извозчика, посадил вперёд даму, сел следом, и велел поспешать. Уже зная адрес дивы, напарники через пару минут поймали другого лихача, и пообещав ему надбавку за скорость, попросили поторопиться. Возница не обманул их ожиданий, на улицу Портняжную, оба экипажа въехали почти одновременно. Расплатившись с лихачом по-царски, егеря неторопливо слезли, и слившись с прохожими, подошли к группе торговок продающих вязанные чулки и вышитые салфетки. Прицениваясь, егеря не теряли объект из виду. Гусяйский проводил даму, поцеловал ей руку, и не торопливо двинулся в обратный путь. Егеря купив у тёток один чулки, другой пару салфеток, двинулись за ним. Дойдя до извозчичьей биржи, Максим Юлианыч взяв одного, покатил куда-то, егеря таким же манером за ним. Но Гусяйский всего лишь вернулся домой, видимо досыпать. Напарники снова затаились в диких зарослях, ожидая когда их подшефный, куда-нибудь отправится.
У дуэта Уличев-Зорких, в ту ночь тоже не случилось никакого открытия. На крыше они продежурили до самой зари, а потом тихо исчезли, ведь главное что секретная станция преступников, была ими раскрыта, оставалось только сообщить командиру. Неждан и Стёпа шли пешком, от ночного лежания на крыше, хотелось размяться. Хотя на войне в засадах, приходилось порой сидеть и сутками, отчего организмы егерей стали железными, лишнего они на себя без нужды не брали. По дороге, решали что лучше сделать, идти ли на Судейскую да подремать часок-другой, и подождать командира там, либо обождать его напротив собственного дома, на общественной лавочке? Уличев решил что ждать надо на лавочке, здраво рассудив что полковнику может и не досуг будет заглянуть к ним сегодня, мало ли что? А такие известия надлежит докладывать немедля. Зорких возражать не стал. К лавочке напротив особняка полицмейстера, они подошли чуть вразвалочку, уселись, и непринуждённо принялись грызть семечки. В небольшом удалении, из-за сирени вышло двое солдат внутренней стражи, и бросая взоры на егерей, обычным шагом подошли к воротам дома Белугиных, и остановились там, негромко о чём-то беседуя, да иногда бросая косые взоры на двух весьма подозрительных типов с семечками, коим приспичило грызть их почему-то прямо у дома полковника.
- Молодцы ребята, службу хорошо знают – сплюнув шелуху, заметил Уличев – увидали две мутные рожи, унтера в засаде оставили, а сами вышли к воротам и стали да наблюдают!
- Ну так наша небось школа-то, егерская! – деловито заметил Зорких. Время тянулось как колбасная кишка. Когда семечки закончились, Стёпа достал из кармана колоду карт, и они принялись играть в «очко» на щелбаны. К моменту выезда из ворот экипажа хозяина дома, Уличев проиграл 9-ть партий, а Зорких 13-ть, и лбы у обоих горели на славу. Едва пролётка Белугина выехала из ворот, солдаты вытянулись по стойке «смирно», сними вместе, поднялись и картёжники. Вадим Григорич увидав их сделал знак солдатам «Это свои!» и соскочив с экипажа, быстро подошёл. По его общему мрачному виду, Уличев и Стёпа поняли, что произошло что-то очень неприятное, но для начала решили доложить сами.
- Кое-что есть Вадим Григорич – тихо начал Уличев – у них там, на Малой Мещанской, тайная ямская станция – и поручик всё рассказал.
- Молодцы ребята, большие молодцы, благодарю за службу! – не меняя выражения лица, проговорил полицмейстер – Теперь будет легче, теперь мы знаем… А ну нас большое несчастье минувшей ночью случилось…
- А что такое? – насторожился Зорких.
- У Садко, невесту его, Катерину Журавлёву, убили, нелюди! – жёстко прогудел полковник, наморщив лоб.
- Да как же это вышло-то? – оторопел Неждан, живо представляя себе, что должно теперь было твориться в душе боевого офицера, собиравшегося уже вот в сентябре, венчаться с любимой женщиной!
- Её выманили запиской, уже вечером в парк что на Кирпичной, и в Голубой беседке убили, шилом сзади в сердце. А Садко, в тоже время, другой запиской в один трактир вызвали, якобы чтоб сведения о преступниках за «угол» продать. Вот он к Катюше своей и не попал, да ещё с сынишкой её объясняться пришлось… Такие вот дела у нас, ребятки!..
- С племяшкой у них не вышло, с дочкой вашей сорвалось, а с невестой Глеб Сергеича удалось всё же? - задумчиво пробормотал Уличев – На устрашение значит пошли, смятение и ужас хотят нагнать, ну это мы теперь поглядим кто ужасаться будет! – зловеще проскрежетал поручик, глядя чуть в сторону.
- Он был у меня в эту ночь, хотя мне вестовые и раньше всё доложили – пояснил дальше полковник – Женщины мои в ужасе, Лидочка в обморок упала, Аня в рыданиях зашлась, они с Катей подружками близкими были, и о свадьбе чего-то там своё, по-женски сговаривались… Теперь обе сидят вон, да тихо плачут в комнате. Я Садко дал было три дня отпуску, напейся мол, в морду кому-нибудь дай в трактире, легше станет, нет, отказался. Сказал что на службу выйдет назло этим выродкам, и рук не опустит, и давить эту нечисть теперь станет с утроенной яростью. И я его братцы понимаю – выдохнул Белугин и добавил – думаю вообще его в Управу перевести, на должность следователя, а часть какой-нибудь ушлый околоточный примет, вместе с повышением!
- Какие будут приказания? – коротко спросил Уличев, а Зорких вообще мрачно глядел куда-то в сторону, его голову одолевали всякие мысли.
- Пока идите на Судейскую и отдыхайте, я в течении дня подойду, там поговорим подробнее! – ответил полковник, и кивнув им, уже молча пошёл обратно, сел в пролётку, и через минуту, скрылся за поворотом.
- Ты понял Стёпа чего начинается-то, а? – задумчиво спросил Уличев.
- Истребительная война поручик – также ответил Зорких – они хотят ужаса и устрашения? Ну что ж, надо господам якобинцам это устроить, и ужас и устрашение, как персам на войне, а, Уличев?
- Устроим Зоркий, устроим… вот концы с концами сведём, вызнаем кто на эту лютость отважился, и устрашим! Будут они нас помнить, до Страшного суда! - он хлопнул друга по плечу, и оба неторопливо пошли на Судейскую, обсуждая по дороге план действий, и главное, как и чем помочь теперь, опустошённому страшной трагедией, Глебу Садко?
* * * *
На Кавказском театре военных действий, грозовой 1812 год, начинался обыденно, без каких-то особых знамений, хотя слухи о близкой войне с Наполеоном ходили уже давно. В один из таких дней, к капитану Белугину пришёл с жалобой один из армянских купцов, и привёл с собой грустную и смущённую дочку, очень даже хорошенькую собой. Ротный от чего-то сразу понял что будет водевиль, и не ошибся. Купец горестно посетовал господину капитану, что один из его младших офицеров, а именно Егоров Александр Александрович, уже продолжительное время, сразу как полк пришёл из Мигри, тайно встречался с его дочкой, и теперь та в положении, и он как отец просит защиты и справедливости.
- Сан Саныч – устало вздохнул Белугин – ну кто бы сомневался, я удивился коли б это Лягушкин оказался! - проговорил так капитан, и тут же приказал дежурному, сыскать сей же миг прапорщика Егорова, живым или мёртвым!
«Преступника» нашли через четверть часа, играющего в карты с приятелем. Едва представ пред светлые очи командира, виновник торжества сразу всё понял по лицу почтенного папаши, и стыдливым глазам дивы.
- Твоя работа? – пристально глядя на разведчика, спросил капитан.
- Так точно господин капитан, мы встречались. Но дней пять назад, она дала мне отставку, по причине того что я не богат, и меня ухлопать могут, а ей спокойный и богатый нужен!! – чётко ответил Сан Саныч, стоя перед командиром навытяжку. При этих словах, купец растерянно поглядел на дочь, и стало ясно, что грешное дитя, говорило родителю нечто иное. Белугин чуть кашлянув, посвятил подчинённого в саму суть пикантного обстоятельства. Выслушав, Сан Саныч честно ответил.
- Она ничего мне не сказала, но я как офицер, и просто как мужчина, согласен исполнить свой дог, и жениться коли так вышло, всё чем могу!
По лицу папаши проскользнул луч радости, а вот дщерь, залилась краской неопределённости. Дабы не откладывать дела в долгий ящик, молодых решено было обвенчать в полковой церкви в тот же день, что к вечеру и было проделано. Когда Сан Саныч объявил товарищам что теперь он муж семейства и возможно отец, те в начале замерли, а потом хихикая да подковыривая лихого разведчика, наперебой принялись поздравлять, и просить чтоб теперь он уж не оставлял их ,да приглашал на все семейные торжества. Пуще других, поразился Пал Палыч.
- Ну братцы, даж я не знал! Ты это как так-то, Сан Саныч?
- А чего говорить-то? – деловито ответил новобрачный, собирая своё нехитрое добро - Про каждую любовницу трепаться, язык отвалиться!
- Да брат, удивил ты так удивил! – уперев руки в бока, заметил Уличев – Мушкетоном-то своим аккуратней работать надо, залп-то, во время давать следует! - все заржали, и даже сам «стрелок» заулыбался, ну не плакать же теперь в самом деле?
Господа офицеры скинулись в шапку, плюс раскошелился растроганный тесть, и вечерком после венчания, в расположении полка, состоялось небольшое дружеское застолье на полсотни персон с двух сторон. Медовый месяц, счастливый молодожён вынужден был начинать в примаках, дом купца оказался большим и каменным. Правда в первые дни семейной жизни, Сан Саныч стал уговаривать жену съехать на квартиру, на что тесть начал было возражать, но супруга к немалому удивлению мужа согласилась, и где-то примерно через неделю, молодые съехали в небольшую но уютную квартиру из трёх комнат в каменном доме, близ расположения полка. При квартире, молодая жена завела и служанку.
- Ну Сан Саныч, ну и влип наш герой в мёд всеми четырьмя, по самую шею! - говорил своим приятелям, прапорщик Уличев.
- Да, в один день стать и мужем и отцом, это надо постараться! – согласился капитан Кабардинцев. На этом собственно, весёлое начало года и закончилось. Военные тучи опять собирались в стаи, чтоб пролиться на русские головы, в виде совсем не грибного дождя…
В Шушу каждый день теперь приходили тревожные новости. Аббас-Мирза большими силами опять вторгся в Карабах, но точной численности его войск пока известно не было, данные поступали противоречивые, и всё время менялись. Из всего гарнизона города, егерей насчитывалось всего три роты, прочие стояли между Мигри и Шушой. В городских ротах понимали что вскорости быть новому походу, и к нему готовились. Ежедневно шли учения и манёвры, в коих принимали участия все, и «старики» и молодь. Сан Саныч хоть и был теперь женатым человеком, но время старался проводить больше в полку, а с женой жил что называется по долгу службы, и особой тоски от предстоящего расставания с супругой, не испытывал.
Разведка Мехти-Кули-хана Карабахского, внимательно отслеживала движение персов в Мухратской степи. Восстание в Дагестане было окончательно подавлено, а Мустафа-хан, решительно отказался перейти на сторону персов. Лазутчики донесли хану об их выступлении, что всеми силами пошли вперёд. Хан лично предупредил о том майора Джелли, командира батальона Троицкого полка в 560 штыков, стоявшего в зимней резиденции хана, Султан-Буде. То, что произошло далее, отказывались потом понимать все более-менее трезво мыслящие офицеры Кавказского корпуса в целом, и 17-го егерского полка в частности. А именно, вместо того чтоб держать порох сухим и приготовить батальон к битве по всем правилам, Джелли проигнорировал все предупреждения! Наконец пришло просто угрожающее предупреждение ханских разведчиков о том, что персы в числе 30-ти тысяч перешли Аракс, имея в своём составе как английских советников, так и бежавшего ранее Джафар- Кули, одного из глав, подвластных России племён. Это так же подтвердили и его нукеры, перешедшие в русский лагерь, но майор Джелли не поверил и им!
Перейдя Аракс, персы разделились: 10 тысяч кавалерии и 8 тысяч пехоты пошли с Аббас-Мирзой к Султан-Буде, чтобы перерезать сообщение Троицкого полка, со штаб-квартирой 17-го егерского полка в Шуше. Так же, разведка выяснила имена английских советников при персидском штабе: артиллеристы полковник Дарси, майор Стоун и капитан Линдсей, а так же пехотные офицеры полковник Монтейт и майор Кристи. Едва это дошло до шефа 17-го егерского полка Живковича, две роты из трёх были подняты по тревоге, и 13 февраля, 200 егерей и одно орудие с расчётом и обозом, выдвинулись на помощь Троицкому батальону. Командовал отрядом, капитан Ильяшенко. Шли быстрым, привычным шагом, как положено с авангардом, с разведкой, врага ожидали отовсюду и в любое время. Уличев с командой своих разведчиков шёл впереди, с оружием на изготовку. В этот раз с собой взяли и унтера Лягушкина. Авангардом командовал поручик Кубанин, а Неждан был заместителем.
- Вёрст 20-ть то уже отломали, господин поручик? – прикинул прапорщик Уличев, идя рядом со старшим, с ружьём на изготовку. За дело при Мигри и Мигринских садах, у Уличева на груди уже поблёскивла Анна-4й степени, его подвиг с подрывом неприятельских телег, начальство оценило.
- Да Уличев, вроде того, не меньше 20-ти будет, но носом чую что персияне скоро покажутся, так что ухо надо держать востро, да, отец семейства? – хмыкнул в конце Михаил, обернувшись к настороженно шагавшему со штуцером, Сан Санычу.
- Точно так господин поручик! – бодро ответил разведчик, уже привыкший к беззлобным смешкам сослуживцев.
- А ведь опять по старым местам идём, тут Шах-Булах недалеко!- подсказал идущий сзади Пал Палыч.
- Да, уж, да, места вроде знакомые – согласился Уличев, взбираясь на камень, и внимательно оглядывая окрест. Ничего, только птицы в вышине, ни домов, ни церквушек, ни мечетей, ни отар с чабанами, ни волка рыскучего, ни всадника летучего.
- Пусто ребята, но толкач муку покажет! – бросил Уличев, соскакивая на землю. Более других был рад унтер Лягушкин, которого наконец-то взяли с собой, легендарные «сапожники», пусть хоть и не в разведку а в дозор, но всё равно, он страшно этим гордился!
- А ты Федя я гляжу, вроде как подрос, а? – весело спросил у него Уличев – иль это форма так ладно сидит на тебе?
- Подрос Неждан Вадимыч, на четыре вершка! – довольно улыбнулся Лягушкин, шагая рядом. Вообще, за восемь с лишним лет войны, подросли и возмужали все егеря в их команде, заматерели, и стали выглядеть старше своих лет, молодые ветераны, прошедшие в прямом смысле и огонь и воду. Не было уже тех светлоглазых юнцов с ветром в голове, и необъятным порывом во взоре, а были теперь закалённые словно дамасский булат, матёрые волки, волки войны, уже давно позабывшие что такое мирная жизнь, да и есть ли она вообще? Уже не осталось и следа от юношеских порывов кому-то что-то доказать, их места заняли выверенные и холодные действа, без восклицаний и лишних эмоций, без слёз и самокопания. Сам стремительный бег войны, не давал им на это времени. Из-за своей критической малочисленности, русским приходилось порой действовать на опережения, и без политесов. Огрубели лица и руки, и где-то даже чуть очерствели души, но и в такой адской круговерти, люди всё же старались по возможности, оставаться людьми.
Разведка шла дальше. Пройдя ещё несколько вёрст, увидели в небе стаю воронов, что появившись из-за горы, стали вдруг плавно кружиться над головами людей.
- Это что, они по наши души что ли кружиться удумали? – задрав голову спросил поручик Кубанин.
- Да не господин поручик, это не за нами, это они так, пугают чёрные! - прищурив один глаз, ответил Уличев, глядя на птиц.
- Будет у них в другом месте пожива, а эти может статься, нас даже о чём-то предупреждают! – заметил Сан Саныч, отведя взор от птиц, и оглядываясь по сторонам.
- Думаешь, Сан Саныч? – переспросил озабоченно, унтер Лягушкин, позабыв обратиться по форме. Впрочем, прапорщик Егоров не был излишне щепетилен в вопросах субординации, и на маленькие ошибки сослуживцев, внимания не обращал.
- Да премудрость Лягушкин тут не великая – так же задумчиво, стал пояснять Сан Саныч – чуйка мне нашёптывает, что скоро повстречаем старых знакомцев, на старых местах… Не позабыл ещё Карягинский поход-то, унтер?
- Да разве такое забудешь? – вздохнув ответил Лягушкин – По ночам порой сняться, и поход, и Никитин наш покойный, и ребята павшие, и Лиснеко-иуда гнусная, раза три являлся…
- Ну этого-то упыря, если при Мигри не прикололи, то уж где-нить в ином месте, обязательно попадётся, не уйдёт от штыка либо петли! – зло сплюнул Сан Саныч.
- Двинулись! – негромко приказал Кубанин, арьергард продолжил путь.
- Удержаться ли там наши, у Султан-Буде? – тревожно спросил на ходу Стёпа Зорких, а Данила Куценко пожав плечами заметил.
- Должны, у них ведь две пушки, и какие-никакие а строения там есть, чего ж не удержаться-то?
- Дай-то бог!
Когда в общей сложности прошагали уже вёрст 30-ть, Уличев шедший с поручиком впереди, раньше других заметил конный разъезд неприятеля.
- Персы! – крикнул он, и разведчики мгновенно рассредоточившись, приготовились к бою. Однако вражеский разъезд, увидя что перед ним опять эти треклятые егеря, не принял боя и ретировался.
- Ждём своих, дальше идти нету смысла! – приказал Кубанин стоя за камнем. Вскоре подошли основные силы отряда. Поручик доложил командиру о неприятельском разъезде, и капитан Ильяшенко подумав с минуту, приказал всем построиться в боевой порядок, орудие зарядить картечью и двигаться на Шах-Булах.
- Ну ребятки, теперь точно пошли по старым дорогам. Думал что уже не вернусь сюда! – проговорил Белугин, обращаясь к своим. Солдаты подтянулись, взвели курки у ружей и зашагали бодрее.
- Господин прапорщик, а мы чего это, Шах-Булах снова брать будем, штурмовать? – неопределённо спросил унтер Лягушкин, топая уже по привычке рядом с Уличивым.
- Будем Лягушкин, а как же иначе? Если персы нам на Султан-Буде путь закроют, то мы обязательно навестим сию твердыню, небось соскучились там по нам, за шесть-то лет? Вот мы о себе и напомним! – улыбнулся прапорщик. В дали показались Шах-Булахские сады. Едва отряд вышел на простор, как из-за холмов, со всех сторон, с визгом выскочила огромная масса вражеской конницы, и потрясая оружием, стала охватывать русских.
- Тыщи две аристократы, не меньше! – бросил своим Белугин, окинув опытным взором, неприятельские силы.
- Да, где-то так, не меньше! – подтвердил Уличев, взяв на перевес своё ружьё, верный оруженосец Лягушкин, уже сосредоточенно стоял рядом.
- То-о-о-всь!! – прозвучала команда, и русские ряды мгновенно ощетинились штыками, персы начали атаку. Подпустив всадников на нужную дистанцию, егеря открыли огонь. Сан Саныч из своего штуцера сразу уложил одного из персидских командиров в богатом наряде, покатились из сёдел под конские копыта и десятки других всадников, и гибли там порой даже раненые, их затаптывали другие. Не раздавив маленький отряд с ходу, персы отхлынули, перестроились, и опять кинулись в атаку. Вновь зелёные стрелки отбили дикую конницу, никак не могущую врубиться в их ряды. Капитан Ильяшенко отдал приказ двигаться. Колонна тронулась с места и пошла. Персы осыпая её беспорядочными выстрелами, снова хлынули в атаку. На этот раз, нескольким сотням самых смелых кавалеристов, «посчастливилось» достичь егерских шеренг. Уличев застрелил первого перса, который оставшись висеть в седле, был унесён прочь лошадью, и тут же подскочил второй с копьём. Прапорщик ловко отбил копьё штыком, и прежде чем враг выхватил из ножен саблю, Неждан поразил его лошадь под челюсть, лошадь встала на дыбы, а русский штык уже пробил всаднику коленный сустав, и так и не успевший выхватить саблю перс, с криком свалился на бок из седла, и тут же был добит плоским штыком Неждана в живот, а лошадь умчалась умирать… Всё это произошло за какие-то три секунды. Рядом унтер Лягушкин расправился уже с третьим по счёту неприятелем, отменно работая ружьём. Сан Саныч, Зоркий, Куценко, Чеканов, Пал Палыч, Кубанин, все бились стоя в первой шеренге.
- Держать строй р-р-ебята! Идём на замок! – громко скомандовал капитан махнув шпагой. Отряд медленно двигался дальше, орудие в дело пока не пускали. Снова персидские начальники надеясь на свою численность, бросили в бой конные массы. Беглый огонь ружей, штыковой бой, движение, и всё опять заново. Неждана, на излёте ударила в орден пуля, чуть помяв награду.
- Во ребята, Сспасла меня Анна, знать любит! – делово бросил он не оборачиваясь, и взводя курок, глядя на приближающихся персидских всадников. По телам передних, другие отряды всадников прорвались к рядам егерей, но пробить их так и не смогли. Уличев вновь свалил одного пулей, лошадь другого просто ранил штыком в шею, а вторым ударом достал в бок уже и самого всадника, который ничком повалился прямо под ноги прапорщику, но на его место уже нахрапом лез другой. Неждан косо, снизу в верх, полоснул вражью лошадь штыком по шее, та с диким ржанием развернувшись боком встала на дыбы. Но матёрый всадник удержался, и даже сумел отбить своей тяжёлой саблей два штыковых выпада, но третий, закрученный «восьмёркой», оказался роковым. Егерь буквально выбил саблю из рук врага, и в ту же секунду заколол его, всадив штык меж рёбер. Атака захлебнулась, и конные массы отхлынули уже совсем. Впереди, чётко виднелись стены и башни замка Шах-Булах.
- Здорово старый товарищ! Скучал по нам? Вот мы опять тут, у твоих стен. Встречай гостей! – громко выкрикнул Уличев, под одобрительные смешки егерей. Кто-то, пользуясь моментом раскуривал трубочки, прочие поправляли-отряхивали амуницию.
- На приступ братцы, нельзя терять времени, не судьба видать к Султан-Буде пробиться, с минуты на минуту, тут вся сила Аббаскина будет! – зычно приказал капитан. Бойцы быстро похватали из обоза лестницы, и по всем правилам пошли на штурм. Гарнизон замка опять не ждал тут русских, и сильного сопротивления не оказал. В этот раз, его штурмовали уже по всем правилам. Одни сметали пулями защитников со стен, другие в един миг взлетели по приставным лестницам на стены, и сошлись с персами в короткой рукопашной схватке. Неждан одним из первых вскочил на стену, запрыгнув меж зубцов с ружьём в руках. Сразу заколол одного неумело сунувшегося на него сарбаза с ружьём, повалил прикладом второго, и быстро шагнул дальше. На парапете уже кипела лязгающая железом схватка, егеря дрались с сарбазами сбрасывая их виз, или закалывая прямо на стене. Уличев успел уложить ещё двоих, когда бой уже закончился. Весь оставшийся персидский гарнизон бежал, через открытые ими же ворота. Русские не стали им препятствовать. Быстро завели обоз с продовольствием и с боеприпасами (теперь хоть голодухи не будет!) и затворились внутри. А вскоре, со стен стало видно что все окрестные высоты и дороги, буквально залили неприятельские силы, под началом Джафар-Кули. А до Султан-Буде оставалось ещё добрых 30-ть вёрст…
Избавившись от трупов, новый гарнизон уже привычно разместился в замке. На сей раз уже не было нужды потчевать товарищей кандёром из улиток, слизняков, лягушек и рубленой травы, и свой обоз присутствовал, и персы кое-что оставили убегая, в общем жить было можно.
- Ну братцы, вот мы и снова в осаде, как и шесть лет назад! – облегчённо вздохнул Уличев, в кругу своих товарищей, когда они сев в кружок в углу двора, решили перекусить чем бог послал – Так что обживайтесь, по старой памяти!
- А тута мало что изменилось! – жуя заметил Зорких, оглядываясь кругом – осталось всё так, словно вчера ушли, а ныне вернулись!
- Жаль не успели до своих дойти, как они теперь там? - устало вздохнул Пал Палыч, посыпая солью свой хлеб.
- Устоят, не в первый раз! – уверенно сказал Куценко, пластуя сыр.
- Да уж больно Джелли энтот, по слухам беспечен и недоверчив – заметил Лягушкин, откусывая кусок вяленой рыбы – как бы там оказии какой не вышло!
- Всё может быть, война не бал, назад не отыграешь! – согласно кивнул прапорщик Уличев, и тут же добавил - Но думаю что всё устроится, грустить не сметь, быть бодрыми и весёлыми! Ты как Сан Саныч, бодр и весел?
- А как же? – улыбнувшись ответил тот – Я практически всегда бодр и весел, а потому и жив покуда. Кстати, сегодня к вечеру, я вас товарищи мои боевые, домашней пищей угощу! – пригрозил разведчик, уперев руки в бока, и чуть прикрыв один глаз.
- Ну, и чем ж ты нас потчевать собрался, щами что ли? – поинтересовался прапорщик Чеканов.
- Нет Лёшка, не щами! – ответил прапорщик Егоров.
- Не ужель пельменями? - загорелся Куценко, всплеснув руками.
- Нет, не пельменями Данила, а пышками! – чинно ответил Сан Саныч.
- А ты того, Сан Саныч, умеешь что ли их печь-то? – не очень уверенно переспросил поручик Кубанин.
- Ну как умею? – деликатно стал пояснять прапорщик - жена-то моя хоть и купеческого сословия, и служанку себе, то бишь нам завела, но свои бабьи дела знает хорошо. Вот она раз как-то налепила да пекла, а я рядом стоял да глядел, дело не хитрое! – уверенно отмахнулся разведчик.
- Ну а чего, всякое в осаде едали, схарчим и пышки – сказал Пал Палыч, и тут же спохватился – А где ты их друг печь-то будешь?
- Да сковородку вон на угли поставлю, и всех делов, дойдут! – снова уверил всех Сан Саныч.
- Ну будем ждать, ты только ты только тесто загодя поставь, пусть хоть подойдёт малость! – посоветовал Уличев.
- Вот братцы чего семейная жизнь, с человеком делает – вздохнул Лёшка Чеканов, разводя руками – раз, и ты уже сам себе пекарь! Нравиться тебе Сан Саныч женатая жизнь? - улыбнувшись поинтересовался он.
- А вот женишься брат-Лёшка, и тогда сам всё познаешь, и плохое и совсем поганое!
- А хорошее? – спросил унтер Лягушкин.
- А хорошее Федя, до женитьбы было! – философски ответил Сан Саныч, под смех товарищей. Персы обложили замок, скакали рядом, чего-то кричали, постреливали, но на штурм не решались. Прошло несколько часов, подходило тесто замешанное в котле, все ждали обещанных пышек. Развели костёр, обложили его камнями, установили таганчик, приволокли с кухни большую сковородку, масло в кувшине, разделочную доску, муку в лукошке, и с нетерпением стали ожидать, когда разведчик Егоров, начнёт священнодействовать. Сан Саныч засучил рукава, перекрестился «Господи благослови!» и начал. Поставил сковородку на огонь, налил масла, и запустив пятерню в котёл с тестом, загрёб в пальцы здоровенный лохматый комок, и стал с двух рук лепить из него нечто среднее между лепёшкой и колобком.
- Солил тесто-то? – спросил кто-то из присутствующих.
- А как же? И солил, и сахаром трухнул, всё чин-чинарём! – деловито ответил пекарь, осторожно опуская тесто на сковородку( сразу затрещало, зашкворчало, пошёл приятный запах) – Ну а кому не солоно или не сладко, то потом посолит да подсладит!
Пока жарилась первая, Сан Саныч уже торопливо слепил вторую, обвалял в муке, пристроил рядом с первой, и взялся за третью.
- Да ты налепил бы вначале, а опосля и пёк бы все сразу, а то пока последнюю положишь, первые-то сгорят к едрене-маме! – благоразумно посоветовал Пал Палыч, с состраданием взирая на друга.
- А то я не знаю, учишь ты! – деловито отбрыкнулся Сан Саныч, почесавши после очередной лепёшки нос, от чего физиономия его стала слегка испачкана мукою и тестом, что немного застряло на усах, предавая их обладателю, своеобразный вид. Однако когда от сковороды стало как бы это сказать, слегка пахнуть, пекарь торопливо перевернул деревянной лопаточкой первые пышки, показавшие свой несколько более чем подрумяненный бок.
- Дак они горять у тя, пекарь херов! - гоготнул Лёшка Чеканов, прочие лишь чуть загудели.
- Сам ты… горишь! – огрызнулся Сан Саныч, переворачивая остальные – Тут пропечься всё должно, тогда будет люкс!
- Люкс, …уюкс тут будя, снимай уже! – улыбаясь во всю ширь потребовал Чекнов, под гыгыканье прочих.
- Я и сам собирался, без тебя! – огрызнулся пекарь, и поддев лопаткой начавшие чадить пышки, снял их и положил на медный поднос.
- Не хватайте пока, дайте остыть, вы что, с окружения? – усмехнулся поручик Кубанин, видя как его товарищи потянулись было к подносу.
- Дайте пекарю нашему закончить, тогда уж весь взвод и позовём, теста много!
Сан Саныч поддержку оценил, но запамятовав, опять наступил на те же грабли: не налепил продукции загодя, а принялся ложить тесто на раскалённую сковородку, по мере изготовления сырых пышек, так что пока славный разведчик пристраивал на место последние, первые уже стали подгорать испуская чад, и их пришлось срочно переворачивать. Кто-то что-то брякнул под руку, и Сан Саныч забывшись, машинально перевернул все, в том числе и только что положенные, чертыхаясь при этом «Бля, у жены ж нормально выходило!» и вообще, ему казалось что эти пышки, как-то уж очень быстро жарятся, и он не успевает по естественным причинам! Тем не менее, не смотря на все подковырки, гора горячих пышек на подносе росла, а тесто в котле уменьшалось. Очередную партию пышек, Сан Саныч предусмотрительно налепил заранее на разделочной доске, но за это время на сковороде испарилось всё масло, и пекарь впопыхах положил пышки на сухую, повалил чад, Сан Саныч матерясь ливанул масла от души, и пышки превратились в архипелаг.
- Ладно, вкуснее будут! – стараясь не уронить честь мундира, деловито заметил пекарь. Зрители сдавленно хихикали, чтоб не обидеть его, и слёзы с лиц смахивали украдкой. Кульминация готовки пышек,наступила когда над всем этим, словно с небес, раздался озадаченный глас ротного командира.
- Чего тут горит-то у вас, а? Часовые аж со стен вон учуяли, говорят мол разведчики там сапоги что ли жарят? –
Все обернулись на подошедшего капитана, а Неждан Уличев деловито пояснил, проводя пальцами себе по усам.
- Сан Саныч нам, царские пышки печёт, днём помните грозился?
- Вспомнил – кивнул капитан, глядя сверху вниз на поднос с удивительных форм и цветов пышками – ну, и чё ты тут нам напёк, кондитер? - улыбаясь спросил Белугин, присаживаясь на камушек, и осторожно беря пальцами самую верхнюю, с одного бока бурую, а с другого бока лишь едва желтоватую пышку. Вадим Григорич осмотрел её со всех сторон, понюхал и откусил. Пожевав какое-то время, ротный подцепил на кончик пальца непропечённое тесто, и сказал.
- Ну в целом удались… Особливо если в осаде сидеть придётся, то за милую душу пойдут! Запить чем-нибудь этот деликатес окруженца можно-нет?
Под гогот товарищей, смущённый пекарь протянул командиру кружку квасу, говоря остальным.
- Да ладно ржать-то! Вполне ить едабельно!
- Ка-а-к?! – переспросил Кубанин, замерев с откусанной пышкой.
- Едабельно! - повторил Сан Саныч, и сам делово скомандовал – Ну налетайте уже, я для кого всё пёк-то, для себя что ли?
Егеря не заставили себя уговаривать, и гудя как пчёлы, мигом расхватали пышки. Кто хрустел горелой коркой говоря что уголья для живота хороши бывают, кто облизывал с губ, да чертыхаясь обирал с усов не пропечённое тесто, а кому-то попали вполне себе хорошие.
- Это что ж Сан Саныч, жена тебя таким премудростям как эти пышки научила? – с сомнение в голосе, вопросил капитан Белугин, вытирая платком, остатки теста с губ, и вежливым жестом отказываясь от щедро предложенным егерем Батрачкиным, другой пышки.
- Ну как обучила? Это я сам научился, она пекла как-то в печке, а я рядом стоял! – пожав плечами, ответил прапорщик.
- У, как? - качнул головой ротный и бывальщицки заметил – Хорошо брат, что она у тебя не аптекарь!
- Ага! – хохоча поддержал шутку Уличев, и дал другу совет, ограничиться только изготовлением пышек.
- Да ладно, заелись! – не сдавался Сан Саныч – В той-то осаде, небось как нектар мои пышки смели бы!
- Всё верно Сан Саныч, никого не слушай, их самое то, в лютой осаде жрать! – поддержал друга, Стёпа Зорких, дожёвывая вторую. Но в общем и целом, все пышки были сметены, и даже крошки не осталось, и обидных шуток не слышалось вовсе, а на дружеские подковырки, на которые Сан Саныч сам был большой мастак, он не обижался. И пошла с того дня гулять по их полку шутка про осадные пышки, а их автора называли иной раз, Пекарем Едабельным.
А персы становились меж тем лагерем на почтительном расстоянии, ожидая подхода основных сил.
- На штурм пойдут вряд ли, но будут стараться удушить нас голодом – проговорил капитан Ильяшенко, разглядывая вражий стан со стены – посидим денёк-другой, и поглядим что будет. К Султан-Буде нам всё одно не пробиться, сидим в осаде!
Прапорщик Уличев поднялся на башню, чтобы полюбоваться персидским лагерем и закатом. Следом поднялись унтер Лягушкин, Пал Палыч и Сан Саныч. Там уже горели медные светильники вделанные в стенах. На полу кругом стен валялись тюфяки и разная мебель. Оглядевшись, Неждан невольно вспомнил свой первый штурм при взятии Гянджи, тогда он тоже вскочил в башню, и бился там при пляшущих на стенах тенях от пламени светильников.
- Помните Ганжинские башни? - обернулся Уличев к своим.
- Да, мне тоже вспомнилось – вздохнул Сан Саныч. Уличев подошёл к окну и поглядел вниз. Да-а-а… как только они тогда эти башни брали, да ещё сходу? Улыбнулся своим мыслям, и поглядел уже на персидский лагерь. Костры, палатки, шатры, но всё как обычно бестолково и перемешано.
- Закат красивый! – вздохнул Сан Саныч стоя у другого окна и пялясь на горизонт.
- Да-а… для кого-то последний закат будет! – проговорил Уличев, и постояв ещё немного, сошёл вниз, а за ним и остальные. От бежавших персов тут осталось много тюфяков, на которых егеря и разместились. Лягушкину и Пал Палычу выпало идти в ночной дозор, а Уличев с Сан Санычем должны были сменить их к рассвету. Поужинав, Уличев положил рядом ружьё, лёг, и по привычке уснул сразу. Глубоко среди ночи, Неждан вздрогнул и проснулся, к нему уже входил Лягушкин с удивлённым выражением лица.
- Господин прапорщик, господин прапорщик, происшествие у нас, гость к нам явился! – радостно протараторил унтер.
- Что? Какой гость? Что за происшествие? – стряхивая с себя остатки сна переспросил Неждан вставая на ноги и застёгивая воротничок.
- Ни за что не поверите! – растянул рот в улыбке Лягушкин.
- Ну а вдруг поверю? Говори давай! – приказал прапорщик, носком сапога подцепляя ружьё, и ставя его к стенке.
- Вы помните того армянина, что в ту осаду нас к своим вывел?
- Вани Юзбаши? Ну помню конечно, добрый дух батальона нашего, и что, неужели снова он?- сомневаясь переспросил Уличев.
- Так точно, он снизу часовых наших на стене окликнул, те его узнали, верёвку скинули и втянули! Я как увидал, сразу к вам, доложить! – довольно вытянулся Лягушкин.
- Молодец! – Уличев хлопнул его по плечу, и жестом велел следовать за ним. Однако вскоре, радость от встречи с другом, сменилась горестным разочарованием и оторопью. От верного Юзбаши, егеря узнали что Троицкого батальона больше нет, он сдался окружённый почти 20-ти тысячной армией Аббас-мирзы, и Султан-Буде пала, идти на соединение было не с кем.
Старшие офицеры, после того как накормили-напоили Юзбаши, попросили его рассказать всё в мельчайших подробностях.
Ещё вчера днём, 13 февраля на окрестных высотах перед русским лагерем в Султан-Буде, Аббас-Мирза выстроил свою армию, 10 тысяч конницы, и 8 тысяч пехоты. Майор Джелли построил батальон в каре перед землянками, а орудия установил на совершенно открытой местности, никак их не укрепив и не защитив ( глаза у многих слушателей, полезли на лоб от удивления) В армии Аббаса оказалось много английских советников, щеголявших в своих мундирах и не скрывавших этого, они в общем-то и руководили действиями персов. На стороне русских был и сам Мехти-Кули-хан с небольшим отрядом своих нукеров. Персы начали общую атаку, пехотинцы залпами отразили её, потом последовали новые, и закипело настоящее сражение. Русские пушки били беспрестанно. Однако где-то через четверть часа после начала сражения, подошла персидская артиллерия под командованием полковника Дарси (его хорошо было видно в подзорную трубу) который очень скоро подавил огнём стоявшие как на ладони русские пушки. Одно орудие подбили прямым попаданием, а второе лишилось боеприпасов из-за попадания неприятельского ядра в единственный зарядный ящик. В батальоне сразу пошли заметные потери. А в самом начале боя, от пули погиб майор Джелли, следом от двух пуль пал майор Сечевский, а за ними погиб и капитан Гумович. Персы стали нажимать сильнее, атаки усилились, рукопашный бой шёл уже меж домов, персы врывались в жилища. Храбро бились и Мехти-Кули-хан, и его нукеры, и никто не хотел уступать. Бой шёл в продолжении семи часов! Командование батальоном принял вышедший из под ареста, капитан Оловянников Платон Андреич, и общими усилиями персы были отброшены и отошли. По началу ничего не предвещало беды, позиции Троицкого батальона были удержаны, неприятель с огромными потерями отступил, окружил русских и замер, предаваясь отдохновению. Тем же вечером, от принца прибыл парламентёр с требованием сдаться. Оловянников по началу отверг эти требования, и Мехти-Кули-хан предложил с наступлением ночи, вывести оставшихся солдат и орудие к Шах-Булаху, либо в иное приемлемое место в лесу. Оловянников вроде согласился на это, но получив от Аббас-мирзы второе письмо где он угрожал всех перерезать если не выполнят его требований, Оловянников к немалому для всех удивлению решил сдаться и ничего нельзя уже было поделать. Мало того, он заявил Мехти-Кули-хану, чтобы тот немедленно уходил, иначе его ждут неприятности, и его даже могут выдать персам.
Делать было нечего, и той же ночью, Вани-Юзбаши, Мехти-Кули-хан с оставшимися нукерами, унтер Тимчук, и рядовой Фёдоров, вышли из лагеря, и обойдя персидские посты, выбрались из ловушки. Тимчук и Фёдоров подались до Елизаветополя, а они с ханом, уйдя от посланной принцем погони, нашли убежище в Тертерских горах, чтобы потом уйти в Шушу. А сам Вани-Юзбаши, решил пробраться сюда, уже зная о том, что егеря в Шах-Булахе. Рассказ этот, произвёл на слушателей самое тягостное впечатление.
- Одного понять не могу, Оловянников, кто он есть, дурак или изменник? – вслух спросил капитан Ильяшенко в кругу офицеров, куда пригласили и нескольких младших, в их числе оказался и Уличев.
- Я могу трактовать такой поступок, только как измену! – твёрдо отрезал Белугин ходя по помещению.
- Измена, согласен! – коротко сказал поручик Кубанин, мрачно глядя в сторону.
- Даже если в его действии изначально не было подлого умысла, в долгую всё равно выйдет измена – тяжко начал Уличев – Оловянников не мог не понимать что персы вынудят большинство наших принять их веру, склонят служить в батальоне дезертиров, и воевать противу нас, вот она измена-то и выйдет!
Прочие заметили что и знамя он персам добровольно отдал, а это уже точно измена… Никто не мог и не хотел верить в произошедшее! Русский батальон, имея большие шансы вырваться, малодушно положил оружие перед неприятелем, даже не сделав попытки спастись! Вот теперь персы раздуют, раззвонят о своей ничтожной победе на весь свет, распишут о «тысячах» русских пленных, и азиаты подвластные России, опять поколеблются, и потянет отовсюду смрадом мятежа. Да разве можно было даже представить себе подобное раньше? Ни Корягин, упокой господи его душу, ни Котляревский здравствующий, находясь в гораздо худших условиях, даже перед лицом неизбежной гибели, никогда бы не пошли на позорную сдачу, а предпочли смерть на поле брани, утащив за собой как можно больше врагов! Ведь сколько уж раз вырывались и побеждали, один Корягинский поход чего стоит, до сих пор самим не вериться, а ведь было, прорвались и победили! Тут-то какой бес под руку пихнул?!
- Да господа офицеры, сдаётся мне что измена Оловянникова, дорого может нам всем выйти – сухо подытожил Ильяшенко – а потому надо думать, и крепко думать!
Всё это мигом облетело гарнизон, посеяв различные настроения. Нет, упавших духом не было, война есть война, были лишь злость, недоумение, и горькая усмешка, что дескать одержал наконец Аббаска свою «великую» победу, одолев 18-ю тысячами, четыре русские роты!..
Весь следующий день прошёл в наблюдении за неприятельским лагерем, да рассуждениях о том, как там теперь пленные товарищи? Могло статься всякое, Аббас-мирза, как и его царственный папаша, щедро платил за каждую русскую голову (в прямом смысле!) и немало было случаев, когда персы или их союзники, жестоко расправлялись с пленными, отрезая порой головы ещё живым, набивали ими мешки, и отвозили сдавать господину. Случалось даже что солдаты шаха, отрезали головы у трупов, и уже сами, алчно дрались за них друг с другом, пока кто-то сильный, не выдирал истерзанную голову, и не убегал с ней.
Всё это знали и в 17-ом полку, и думы егерей были не весёлые. Однако взвесив всё услышанное, офицеры предположили что раз в персидских скопищах присутствуют англичане, то возможно всё и обойдётся, британцы не должны позволить своим подшефным, устроить резню.
- А ежели позволют, ваше благородие? – осторожно спросил Максим Батрачкин, усы которого уже совсем поседели.
- А ежели позволят, то лично я тогда, объявлю британцев вне закона! – сухо ответил капитан Белугин в кругу своих.
- Да мы все тогда их без пощады резать будем! - добавил перцу Уличев. Весь день думали что делать. Вани Юзбаши, мог увести отряд уже этой ночью, но офицеры решили что пока не будет ясности в судьбе пленных из Троицкого батальона, уходить из замка нельзя.
- Будем ждать! - решил Ильяшенко.
Аббас-мирза с основными силами подошёл к крепости лишь 15 февраля, и соединившись со стоявшей там частью войск, стал лагерем в полуверсте от замка. Ожидая штурма, русские заняли боевые порядки. Однако персы подойдя к цитадели, идти на приступ не торопились, а покружившись, чего-то вдруг расступились, и русские увидели несколько сотен своих оборванных, понурых товарищей, а у одного перса в руках было батальонное знамя, русское знамя у врага в руках, первый случай за восемь лет войны!
- Гляди, наши, живые!
- Ободранные только, какие и без сапог уже вон!
- И раненых много!
- Оловянников-то где? Не видать там?
Такие реплики среди бойцов сразу загудели на стенах, а офицеры глядя в трубу по очереди, гневно говорили.
- Знамя! Знамя бы хоть сожгли если ума не хватило вынести! Сукин-сын Оловянников, я его повешу если попадётся, сволочь! – гневно восклицал капитан Ильяшенко – Не видать его что-то, может на глаза нам показываться стыдно негодяю?!
Ту тот персов отделилась группа всадников во главе с Джафар-Кули, который когда они подскакали ближе, громко стал звать кого-то на переговоры. На стену вышел Вани Юзбаши.
- Ну чего ты хотел?
Увидав его, Джафар-Кули очень удивился.
- Ты, Юзбаши, опять очутился среди русских? Теперь вам уже нету спасения. Батальон Джилли сдался, замок обложен! Чтобы спасти себя и русских от смерти, ты должен уговорить гарнизон сдаться без боя!
- Я и сам вижу что спасенья нет, а потому приложу все усилия, чтоб уговорить начальника, положить оружие! – ответил Юзбаши, и исчез со стены. Через час, персам было объявлено что русские не пришли к единому мнению, и окончательное решение персы услышат завтра в полдень. Аббас-Мирза согласился подождать.
А русские весь оставшийся день, усиленно готовились покинуть гостеприимный шах-Булах, и одурачив его высочество во второй раз на том же самом месте, уйти по горным тропам к своим. Теперь это был уже не измученный и изнурённый отряд, а добротные две роты отличных воинов, знающих своё дело, и верящих в свою звезду. Никто и во сне себе не помышлял обрадовать его высочество двумя сотнями новых пленных, да ещё и его заклятых «друзей» егерей! Глубоко за полночь, 16 февраля, русский отряд с обозом и пушкой, незаметно выскользнул из замка, и крадучись, не издавая ни звука, под водительством верного проводника, ушёл в горы. Когда отошли достаточно далеко, можно уже было курить и разговаривать.
- Дойдём до селения Фарух, а там я вас на Шушинскую дорогу выведу! – сказал солдатам Юзбаши, идя с ними. И снова потянулись тяжёлые вёрсты, хотя отряд пока никто не преследовал, но тем не менее идти было не легко. Где-то приходилось помогать лошадям, где-то толкали пушку вспоминая своего запевалу Гаврилу Осипова, заплатившего жизнью за спасение товарищей. Но по сравнению с переходом 1806 года, это оказалось загородной прогулкой. Когда шли через селение Фарух, то от движения двух сотен бойцов, жители в испуге проснулись, но убедившись что солдаты просто идут мимо, успокоились, и лишнего шума поднимать не стали. Зато окрестные собаки набрехались от души, а одна мелкая бестия, даже укусила за сапог Сан Саныча, но отлетела с визгом, отброшенная Пал Палычем, что смеясь заметил другу.
- Сан Саныч, это она шельма за пышками к тебе сунулась, «Дай мол одну, не жиль!» Кругом засмеялись, а покусанный пригрозил Пал Палычу, что тот, в другой раз вместо пышек, будет грызть дикий хрен, да и то если сыщет! Весело и с душевным подъёмом прошли наконец селение, и вышли на Шушинскую дорогу. Вани указал Ильяшенко кратчайший путь до города, а сам сказал что не может пока пойти с ними, у него срочное дело.
- На посту Ходжалы, сидят в окружении 60 солдат с офицером, я должен им помочь! – сказал Юзбаши.
- Добро Вани, ступай с богом! - одобрительно ответило капитан, и повернув голову, позвал – Егор Метлицкий, ко мне!
Быстро побежал подтянутый егерь из роты Белугина.
- Пойдёшь с Юзбаши, и будешь помогать ему во всём! – приказал Ильяшенко.
- Слушаюсь! – ещё больше вытянулся егерь, и тут он расстались, роты пошли в Шушу, а проводник с бойцом в неизвестность…
Шли долго, с осторожностью, впереди как полагается авангард в виде Уличева с сотоварищи, по середине основная колонна с орудием и обоз, а сзади арьергард, десятка полтора расторопных стрелков.
- Да Уличев, напрасно в этот раз сходили! – устало вздохнул поручик Кубанин, идя впереди со штуцером.
- Ну я бы так не сказал, конницу-то мы ихнюю пощипали неплохо, да Аббаску опять надули, он от спеси-то раздулся, как же, победил великое войско в 500 штыков, Кир Великий твою мать! – сплюнул негодуя Неждан.
- Товарищей из Троицкого жалко, не позавидуешь им теперь! – вставил реплику Сан Саныч внимательно оглядывая утёсы и скалы – Хуже смерти такая доля, что их теперь ждёт!
- Да, если отбросить все сантименты, то многих из них, нам уже в персидских мундирах придётся в сражениях встречать! – тяжко вздохнул, Лёшка Чеканов.
- Да, вот так живёт себе человек, и не знает что его ожидает завтра! – тихо проговорил Зорких шагая с боку. Дозор не встретил абсолютно никого, ни зверя ни человека, и только звёзды с небосвода, озорно подмигивали русскому отряду. Прошло несколько часов. Уже стало светать, когда у моста Ага-керли, егеря услышали позади себя призывной свист. Все моментально встали и обернулись. На дороге их догоняли верный проводник Юзбаши с егерем Метлицким, а за ними 60 солдат с офицером, с поста Хаджалы.
- Наши, братцы, вырвались! – загалдело множество голосов, и радость искренней встречи, наконец-то затмила горечь неудачи и сожаления.
- Метлицкий, ты живой! – радостно бросился к товарищу Лягушкин, крепко обняв его.
- Живой господин унтер, а чего мне? - довольно воскликнул боец.
- Какой я господин тебе, Егор, ты чего? – искренне изумился унтер – Я товарищ твой боевой, как и ты мне, а субординация на плацу, перед начальством будет!
Два отряда бурно поприветствовав друг друга, не затягивая дело, спешно двинулись дальше, тем более что до Шуши оставалось ещё пять вёрст. Вани Юзбаши стал просто на разрыв, у него образовалось тут столько друзей, что он не смог даже их всех запомнить. Он поведал на марше лишь то, что вывел бойцов под носом у персов из кольца, и скрытыми тропами, заранее повёл их к этому мосту, предполагая догнать егерей именно тут.
- Эх брат Вани, жаль что не ты принял командование в Султан-Буде, а этот мерзавец Оловянников! – с сожалением заметил капитан Белугин. Да, вот теперь, участь капитана Оловянникова была предрешена. По неписаным законам того сурового времени, отныне он в глазах русских офицеров становился изменником, чем бы не мотивировал своей капитуляции, и сдачи врагу боевого знамени. Его поступок теперь предусматривал одно наказание, расстрел, либо повешение. Вот так, одна ошибка, один непродуманный шаг, сводили на нет, к нулю всю прежнюю жизнь человека, и хоть бы он до того, свершил десяток подвигов и покрыл себя славой, помнить его отныне будут только за измену, даже если в мыслях у него её и не было!
* * * *
Утром, роты и отряд с поста Ходжалы вошли в Шушу, офицеры сразу же пошли на доклад к шефу полка Живковичу, и тот выслушав их внимательнейшим образом, отдал приказ по гарнизону насчитывающему всего 637 штыков, готовить город к обороне. Вскоре о сдаче Троицкого батальона знали все в то же время, приходили известия о противоположенных примерах воинской стойкости. На один из постов где было всего восемь бойцов под командованием рядового Орехова, напала сотня неприятельских солдат, кои предложили им сдаться в плен, в обмен на богатые дары. За такое предложение солдаты расстреляли парламентёров, и ударив в штыки, пробились в Шушу без потерь.
А в другом месте, вновь прогремели бойцы 17-го егерского. Капитан Кулябко занимая селение Хензыраны с 60-ю егерями из 5-ой роты, с одной пушкой, был окружён 4000-ной армадой персов, под началом бежавшего ранее из Карабаха, Гуссейн-Кули-хана. Бой был жарким, персы храбро бросались в атаки, но дело кончилось тем, что хан умудрился очутиться в плену, а персы драпанули за Аракс.
Ещё один маленький пост из четверых русских и одного карабахского «татарина», храбро оборонялся в землянке от множества врагов, сумел захватить несколько ружей и выйти к своим.
А там соединённый русско-«татарский» отряд, в несколько десятков всадников, напоровшийся на персидский в несколько сотен, не растерялся, и в сабельном бою вышел к своим, с небольшими потерями! Всё это, на фоне сдачи Троицкого батальона, и восхищало, и угнетало одновременно.
- Малыми силами прорывались бойцы, малыми! А у Оловянникова кишка тонка оказалась? Сдать знамя, сдать орудие, сдать батальон, ах ты ж порох ты подмоченный! - качали головами офицеры, а нижние чины высказывались в гораздо более крепких выражениях. Вскоре по Шуше среди солдат поползли слухи, что Котляревский получив секретный приказ маркиза Паулуччи, возвращается в Карабах. Все приободрились и стали ждать. Потянулись обычные дни гарнизонной службы, хотя в боевые дозоры выходили ежедневно. В роте Белугина, стали замечать что поручик Кубанин, в часы досуга поигрывает на гитаре, которую намедни выиграл в карты, у драгунского коллеги. Однополчане знали уже по рассказам самого поручика, что ранее, тот весьма недурственно играл на романтическом инструменте, а потом основательно это забросил. Вообще-то, в полку на гитаре играть умело большинство офицеров, но похвастаться хорошим гоосом могли не многие, Михаил Кубанин был в их числе.
- Сыграл бы ты Мишка, уже чего-нибудь для души! – попросил как-то, капитан Кабардинцев, ходивший из-за сдачи Троицкого батальона, мрачнее тучи.
- Сыграю капитан, вот только повод представиться собраться, да и ударю по струнам, за одно новую песню оцените! – пообещал поручик.
- Кубанин, да ты брат песни пишешь? – слегка изумился Кабардинцев.
- Вы только не говорите пока никому капитан – тихо попросил поручик – если песня понравится, тогда сознаюсь что моя, а коли скажут что дурно, тогда совру что услышал где, а?
- Хорошо поручик, я вас не выдам, не волнуйтесь! – улыбнулся Кабардинцев, впервые за последние дни… За то время пока тянулись эти дни, дошли извести и о судьбе пленных товарищей. Прямо после сдачи, персы вознамерились было нарушив слово, перерезать до двух сотен пленных, но к чести бывших рядом английских офицеров, последние решительно пресекли все преступные намерения, и персам пришлось уступить. Победители отнеслись к русским милосердно, что выразилось в том, что их не стали убивать и избивать, а погнали до своей Главной квартиры пешим порядком, не давая хлеба и почти без воды. В пути от ран и лишений умерли 60 солдат, а оставшиеся дошли до места едва живы. Там слава богу им была оказана вся возможная медицинская помощь, опять-таки британскими хирургами, что подняло их авторитет в глазах русских. Британцы оказались единственными военными врачами вообще, так как в армии шаха хирургов вовсе не имелось, и своих раненых они оставляли по пути в деревнях и селениях, «на волю аллаха». Полевых лазаретов у персов совсем не водилось, и во время боёв, раненые оказывались предоставлены сами себе.
- Вот господа офицеры, крепко запомните сами, и бойцам своим накажите, какова милость персидская, и что может статься из-за преступного малодушия, когда вместо исполнения долга и присяги, офицер начинает думать чёрт его знает о чём! – сказал своим подчинённым, шеф 17-го егерского, Живкович. Слова эти, сразу были переданы в батальоны. А через пару дней, на берегу одного живописного озерца, при потрескивании костра, прошёл дружеский пикничок для небольшой группы офицеров, в которую так же входили Уличев, Сан Саныч, капитаны Кабардинцев с Белугиным, поручик Кубанин с гитарой, и ряд других. Господа сидели на складных стульях за двумя раскладными столиками, сдвинутыми в один. Угощение и выпивка были хороши настолько, насколько это можно было бы ожидать в условиях военного лихолетья. Единственное чего не доставало, так это женского общества, но с другой стороны, можно было общаться не особенно стесняясь в выражениях. Вначале выпили-закусили, да поговорили о грядущих перспективах дела, которое непременно будет, по прибытии Котляревского.
- Побежит великий полководец Аббаска без оглядки, когда Пётр Степаныч наш вернётся, вот увидите господа! – отпив из бокала, напророчил капитан Белугин.
- Конечно побежит, они персияне-то, после Мигри, его за колдуна стали почитать, и уже от одного его имени бледнеют! – подтвердил капитан Кабардинцев.
- Да, Котляревский сидеть да либеральничать не будет, полетит теперь от супостатов шерсть клоками во все стороны! – с надеждой заметил прапорщик Уличев и добавил – А то после Султан-Буде тут у многих князьков да беков иллюзии повылезали, что они русского штыка могут теперь и не бояться!
- Ничего Уличев, скоро мы всю эту двурушную сволочь в чувство приведём, дай срок! – жёстко предупредил капитан Кабардинцев, барабаня по столу пальцами.
- Господа, а может забудем хоть на час о политике, да поговорим о чём-нибудь весёлом? – предложил Кубанин, обнимая гитару.
- Охотно! – весело отозвался Белугин, и подмигнув своим, деловито обратился к прапорщику Егорову.
- Сан Саныч, а скажи нам друг любезный, чему тебя твоя супруга, ещё научила, по мимо пышек?
- Ой ну опять вы господин капитан? – чуть смущённо протянул Сан Саныч – Ни чему я у ней больше не учился, я и так всё умею что в походе нужно, и мясо пожрать… э, пожарить, и всё такое!
- Да Сан Саныч – согласно кивнул Уличев – ты у нас теперь в роте и батальоне вообще, вместо главного повара будешь, пока осваивай как пудинги печь, с изюмом, вдруг к англичанам в гости сходить придётся? Они, сэры-то, говорят страшно как эти пудинги любят!
Присутствующие без злобно засмеялись, а когда хохот стих, поручик Кубанин подстроив гитару, предложил послушать себя.
- Господа, коли уж выпала нам свободная минутка, я хотел бы предложить вам послушать песню в моём исполнении. Гитара хорошая, честно в карты выигранная, и уже слушается моих рук как покорная и верная жена!
- А на какой мотив песня-то? – поинтересовался прапорщик Чеканов, до того молчавший.
- На здешний! – выдохнув ответил Кубанин, и положив нога на ногу, да откинувшись на спинку стула, ровно, попадая в такт игре, бархатным голосом запел, осветив своё лицо весёлостью.
Лунный свет, сребром играя,
Заливает минарет,
Персиянка молодая,
Томно смотрит на портрет.
* * *
А в портрете том не турок,
Не персидский шах сидит,
А рисованный с натуры,
Офицер младой глядит!
* * *
Золотые эполеты,
В тон пшеничным волосам,
Предалась она портрету,
Голубым его глазам!
* * *
Ах красавица востока,
Персияночка моя!
Ты гранат младого сока,
Опьянён тобой и я!
* * *
Пусть нам месяц ясно светит,
Я тебя всё ж украду,
И под утро на рассвете,
К себе в лагерь приведу!
- Браво поручик! Внесли немного романтики в наше огрубевшее общество, прекрасных персияночек нам тут действительно не хватает! – возгласил капитан Кабардинцев подняв в верх, бутыль с вином.
- Ну Мишка, ты меня приятно удивил, браво! – похвалил Белугин, и следом загалдели остальные, песня как и игра, всем понравилась.
- А чьи слова, поручик? – поинтересовался Уличев пластуя ножом балык, и отправляя один кусок себе в рот.
- Песня моя господа, сознаюсь! – слегка смущённо ответил поручик отставляя гитару, и наливая себе вина – Пришли как-то ко мне Тоска на пару с Вдохновением, ну я и написал, чего думаю добру пропадать?
- Мишка, да ты брат поэт настоящий, прямо менестрель! – снова сказал капитан Белугин – Чего раньше-то скрывал свои способности?
- Да я господа только теперь вот стоящую вещ-то написал, вот и молчал по этому, ну представить-то вам нечего было! – улыбнулся поручик.
- А сыграй-ка брат нам ещё что-нибудь, но по забористей, так чтоб железом с порохом потянуло! – согнув в локте сжатую в кулак руку, попросил капитан Кабардинцев.
- Охотно, настроением для игры, я нынче располагаю! – тряхнув чубом, заметил поручик, и подхватив свою звонкую подругу, стал играть. Играл он долго, пел разное, от боевых-походных, до кулуарно-похабных, казарменных песен ( вот хорошо что дамского полу тут не было!) пикник с задушевной музыкой прошёл что называется на ура, но после его окончания к Уличеву подошёл автор-исполнитель, и заговорщицки сообщил что у него к нему, и Сан Санычу с Пал Палычем, есть одно неотложное дело. Уличев тут же жестом подозвал двоих закадычных друзей, и все четверо отошли в сторону.
- Понимаете ли ребята в чём дело – из далека начал поручик – песню что я пел в начале, она не просто так мне в голову пришла, она написана на реальный мотив, то есть посвящена настоящей девушке, живущей тут, в Карабахе…
На следующий день, сразу после завтрака, из расположения полка выехали верхом четверо офицеров, с одной заводной лошадью. Поручик Кубанин объяснил Белугину что ему надлежит отъехать по одному неотложному делу, а господа Уличев, Егоров и Гайдуков, любезно согласились его сопровождать.
- Да мы тут не далеко, к вечеру вернёмся! - поклялся поручик, а трое других подхватили.
- Так точно, не задержимся!
- Ну глядите там, по аккуратней, на разбойников не нарвитесь, вокруг Шуши вон шайками шастают! – наставительно заметил капитан, даже не подумавши спросить зачем и для чего им заводная лошадь? Тот день вообще начался хорошо и приятно, солнышко, тепло, птички, настроение хорошее, ничего как говориться не предвещало…
Вечерком, ближе к закату, дежурный по роте сообщил Белугину, что Кубанин и другие вернулись, но есть нюанс.
- Что за нюанс? – устало спросил капитан, прихлёбывая крепкий чай в столовой.
- Так разведчики-то, уехали вчетвером, а вернулись впятером! – делая загадочное лицо, пояснил дежурный.
- У? – промычал капитан, прикладываясь к чашке – Языка что ли взяли?
- Да вроде нет ваше благородие, баба с ними на лошади! – уточнил дежурный.
- Баба? Какая баба? – отставив в сторону чашку с недопитым чаем, осторожно переспросил ротный, начиная чего-то волноваться.
- Молодая, а судя по одёже из знатных, вся в шелках, в ожерельях и собой фигуристая! – улыбнулся дежурный. Белугин решительно встал. Многолетнее чутьё, стало нашёптывать ему в ухо, что дело тут нечисто, и подчинённые откололи один из тех номеров, за которые потом долго приходилось отбрёхиваться да отписываться.
- Где они теперь? – быстро спросил он, выходя из-за стола.
- Так у конюшен, коней рассёдлывают! – был ответ.
- Нет, ну если опять беззаконие какое, всем бля головы поотвинчиваю, не погляжу что герои, за ноги иху мамашу! – бормотал капитан, торопливо шагая к конюшне. Впрочем он слегка опоздал, вся компания уже шла ему навстречу, с самыми невинными выражениями на лицах. Красивую юную девушку, с чарующими персидскими глазами, и приятной взору фигурой, Белугин заметил сразу. На красавице, по мимо ярких шёлковых одежд, блестело и позвякивало множество украшений в виде золотых серёжек, мониста, ожерелья, брошки в головном уборе, браслетов и перстней, словом не девушка, а целое состояние ( в прямом смысле слова!) Наводил на размышление и небольшой узелок в холёных нежных пальчиках. Уже одно присутствие нежнейшего создания в компании его головорезов, заставило капитана переживать.
- Ну-с, как съездили? – для начала для начала спросил капитан, строго смотря на подчинённых, и мельком глянув в лицо девушке «Ничего, ровно держится, с достоинством» - быстро отметил он про себя.
- Вот господин капитан, имею честь представить вам, Алтун, моя невеста! – с ходу огорошил поручик Кубанин командира, который ожидая от своих подшефных в принципе всего, ничем не показал изумления, и поцеловав у девушки руку, чинно представился сам, щёлкнув при этом каблуками.
- Капитан Белугин, Вадим Григорич, непосредственный командир этих… господ!
- А я вас знаю, Миша мне про вас про всех много рассказывал! – чуть склонив прелестную головку, мелодичным голосом проговорила девушка.
- Ну, я полагаю что Мише и его кунакам – выделив это слово, продолжил капитан – есть что мне сказать и разъяснить, и наверное следует куда-нибудь пойти?
- А всё устроено, Вадим Григорич, я предлагаю пойти нам теперь ко мне на квартиру, тем более что рядом, рукой подать! – предложил поручик. Кубанин единственный из офицеров, кто квартировался прямо через дорогу в небольшом, но уютном каменном доме из 4-х комнат, в двух из которых, жил он сам.
- Ну изволь, пойдём! – согласился Белугин, подозревая что услышит нечто интересное, и его подозрения полностью подтвердились. Когда на чисто выметенной и вычищенной холостяцкой квартире поручика, зажгли лампы и свечи, все увидели накрытый вином, фруктами и холодными закусками стол. Когда за него все уселись, капитан услышал историю, в лучших традициях восточных легенд и сказаний.
Примерно год назад, во время одного из поисков по истреблению разбойничьих шаек и летучих персидских отрядов, поручик Кубанин со взводом егерей на лошадях, при поддержке 20 линейных казаков, отделились от Шуши где-то на три часа хода походным шагом, и попали волей случая на одно дело. Заслышав впереди шум схватки, звон клинков и выстрелы, русские поспешили вперёд, и через пару минут, их глазам предстала драматическая картина. На дороге кипело сражение. Небольшой поезд из полудюжины повозок, кольцом охватывало порядка полусотни воинов во главе с седобородым беком, коих много жило в тех местах, а их теснило до двух сотен разношерстных разбойников, а дорога и обочина уже щедро были усыпаны десятками истоптанных копытами тел, сжимавших в окостеневших руках сабли, копья и ружья. Сдвух сторон дрались местные карабахцы-мусульмане, но бек и его люди оборонялись, и следовательно, их надлежало выручить, ибо разбойников предписывалось истреблять без жалости. Русский отряд мгновенно разделился, казаки справа, а егеря с лева, и выхватив сабли с криками «Ура!» ударили на карапщиков с тыла. Разбойники услышав страшный для себя боевой клич, сразу же смешались. Егеря и казаки врубились в их ряды словно ястребы в стаю ворон. Закипела короткая но яростная сабельная рубка. Бек и его нукеры обрадованные подмогой приободрились, и с удвоенной яростью обрушили свои клинки на врагов. Через четверть часа всё было кончено, около полусотни грабителей бежали, прочие были изрублены, брать кого-то в плен не имело смысла, русскому отряду надлежало идти дальше. Тут-то Кубанин и увидел на одной из растрёпанных повозок, юную Алтун с испуганным лицом, но сжимающую в одной руке кривой кинжал, а в другой небольшой, но дорогой пистолет персидской работы. Бек уже не знал как и благодарить русских, на что получил ответ что егеря и казаки здесь случайно, находясь в поиске разбойничьих шаек. Оказалось что бек, и его любимая младшая дочь, 16-ти летняя Алтун, ехали в гости к другой его дочери, что живёт у мужа в ста верстах от их дома.
- Хвала аллаху что надоумил меня взять с собой больше воинов чем обычно, и мы смогли продержаться до вашего подхода! – говорил бек, стоя чуть в стороне с русскими офицерами их отряда. Но поручик уже не очень слушал бека, его взор теперь занимала его дочь, которая так же с интересом, хотя и украдкой, смотрела на русского офицера. Михаил рассказал что их полк теперь в Шуше, и тут же открылось что у достопочтенного бека есть родня в городе, и с ханом он знаком, и со многими русскими начальниками тоже. При расставании, бек пообещал что очень скоро он с дочерью приедет в Шушу. Короче говоря, Михаил и Алтун полюбили друг друга, и когда первая приехала вскоре с отцом в Шушу, то сумела подкупив служанку, отправить поручику записку, что она тут, в городе. Хотя и тайно, но молодые как-то ухитрились увидеться, правда очень не на долго. Вот с той поры, Михаил и Алтун хоть и редко, но встречались ( поручик старался выходить в рейды и поиски, кои по тем временам не считались чем-то героическим, а были обычной работой) Однако, спустя два месяца, бек трагически погиб на охоте, шарахнувшаяся лошадь, сбросила его на острые камни. Бедняжка Алтун очень горевала, а тут ещё у егерей начались походы-выходы, и влюблённые расстались надолго.
Наконец, капитан Белугин услышал самое интересное. Совсем недавно, дядя Алтун, что теперь на пару со вдовой, 38-ми летней красавицей заправлял в доме, решил очень выгодно выдать племянницу замуж за другого бека, 66-ти летнего старика, но богатого, а вдова во всём поддержала деверя. Ни мольбы, ни слёзы Алтун не тронули членов семьи, что искренне пытались втолковать «глупой девчонке, что она, не понимает своего счастья». С помощью той же верной служанки, любившей свою госпожу и желающей ей всяческого счастья, Алтун удалось передать поручику письмо, в котором она умоляла её спасти, для чего придумала хитроумный план: она упросила маму и дядю, отпустить её хоть на три дня в гости к сестре, тогда она готова согласиться выйти замуж, и родственники согласились. Алтун подробно описала день и час когда и по какой дороге они поедут, и предложила Михаилу чтобы тот собрав своих верных и храбрых кунаков, напал бы на процессию, и увёз её с собой, что нынче днём и было блестяще исполнено. По окончании истории, Белугин с минуту молчал, стараясь представить себе во что теперь вся эта свистопляска выльется ( вот наградил ж господь подчинёнными!) но пока не представил.
- Ну и что вы… прямо так, в мундирах… невесту воровали? – слегка холодея внутри, спросил капитан.
- Да нет конечно, у меня тут в пяти верстах, заранее в тайнике халаты и шапки припасены были на четыре персоны – стал пояснять Кубанин - ну а штаны свои, кто там в суматохи их разберёт-то, грязные да запылённые все?
- Ну а жертв много? – уже хмуро спросил капитан.
- Каких жертв? – переспросил романтический герой, наливая всем кроме любимой, вина (девушка пила квас)
- Человеческих! – коротко бросил Белугин пристально глядя на жениха. "Боже правый, да ведь это же сумасшедший дом!»
- Да не было никаких жертв! – улыбнулся Кубанин.
- Ни одной! – мотнув головой, подтвердил Уличев.
- Всё сделали аккуратно и по наглому! – пояснил Сан Саныч, а Пал Палыч просто развёл руками. «Так мол и есть!» Тут же последовали подробности. Процессия с одной богатой повозкой под охраной 15-ти слуг, мирно двигалась по считавшейся относительно безопасной дороге, которую охраняли как ханские нукеры, так и русские всадники, казаки и уланы. В одном месте навстречу процессии, выехали четверо вполне себе обычных вооружённых всадника, похожих на ханских нукеров, но с одной заводной лошадью. Когда всадники поравнялись с повозкой, из которой уже выглядывала девушка, один из них, что вёл заводную лошадь, сделал девушке некий знак, и та с ловкостью пантеры запрыгнула в седло так быстро, что охрана и опомниться не успела. В один миг четверо всадников дали коням шпоры и помчались как ветер, а последний, бросил себе за спину ручную гранату, от чего оторопевшая в первые секунды от такой наглости охрана, теперь заорав благим матом попадала с сёдел и залегла. Однако граната оказалась пустой и не взорвалась, а сопровождавшие девушку слуги, упустили время для погони.
- Вот и всё как было, просто и надёжно, без дурацкой стрельбы и трупов – закончил рассказ поручик. Белугин тяжело вздохнул, но тут подала голосок девушка.
- Господин капитан, вы не ругайте их сильно, они это ради меня сделали, чтобы мою молодость спасти! Я бы погибла у этого злого старика!
- Да нет, что вы Алтун, я непередаваемо рад от всего этого, даже не могу выразить это словами! - выдохнул Белугин, махнув в себя бокал вина, и уставился на героев дня. Ну что он мог им сказать? Что родня Алтун теперь поднимет шум и крик, будет искать девушку? А они ему ответят, что подобных случаев по одному только Карабаху десятки, если не сотни, воруют девушек друг у друга, одной больше одной меньше, кто мол заметит? Он им возразит, да, воруют, но это местные воруют, и тут к этому привыкли, а если русский украдёт, то крика на весь Карабах будет, обесчестили мол! А они в ответ скажут, что коли всё по взаимности, то и бесчестия нет никакого, а женой станет, то и вообще все заткнуться. Он им попеняет что восточная девушка, в гарнизоне заметна будет, и её тут могут найти, и всё одно будет скандал! А в ответ опять услышит уверенное, что женщин тут много всяких мелькало, на всех внимания-то кто обращал? А если Алтун в европейское платье обрядить, да шляпку и зонтик ей, то и вообще всё прекрасно будет! Он им снова заметит что ни Котляревский ни шеф полка Живкович, не одобрят таких ихних коллизий-то! А они ему с хитрыми рожами возразят мерзавцы, что во-первых, вокруг такая тяжёлая в военном плане обстановка, что высокому начальству вряд ли будет дело до спасённой девушки ( нет не украденной!) которая к тому же, совсем скоро станет женой. Ну а во-вторых, в бытность свою, господин капитан сам фактически украл теперешнюю собственную жену, так что и другие ничем не хуже, да тем более дело уже сделано, и назад хода нет!
Всё это, Вадим Григорич уже знал, а потому пролистал весь этот разговор у себя в голове, и только спросил устало у Кубанина.
- Ну, счастливый джигит, и что ты теперь со всем этим делать будешь?
- Жить буду с любимой женой, а после войны, домой её к себе увезу, она уже согласна, правда Алтун? – поручик повернул голову к невесте.
- Угу! – кивнула радостно красавица – Я теперь от своего Миши никуда не денусь, я буду теперь вся его!
- Платье европейское ей завтра хорошее купи, и шляпку с зонтиком, деньги есть? – с намёком спросил командир. Оказалось что всё есть, поручик хоть и влез в долги, но в сё необходимое у него будет, у них с Алтун тоже. И вообще, капитан Белугин уже может считать себя приглашённым на свадьбу, и это сюрприз который они четверо, своему командиру приготовили. «Издеваются, или вправду такие?» - пронеслось в голове у Белугина, ну а вслух он сказал.
- Ну что-что господа, а сюрприз у вас мне вышел отменный!
- Мы старались! – подытожил Уличев, преданно глядя на командира, и тот окончательно понял, что спорить больше не о чем.
- Ну проводи боевых товарищей-то? – намекнул капитан хозяину жилища, и и тот извинившись перед невестой, пошёл провожать гостей. Уже на улице, вдохнув ночной аромат, Белугин многозначительно протянул.
- Н-да-а… милая у нас компания… Один купеческую дочку соблазнил и внезапно стал отцом, другой дочку бека украл, и мужем стать собирается. Вы, Уличев и Гайдуков, чем меня вскорости порадовать намерены? – капитан повернул голову к двоим оставшимся, но те абсолютно ровно ответили что ни чем. Неждан жениться пока совсем не планирует, а Пал Палыч если и жениться, то только дома и на русской, чтоб без всяких экивоков.
- Дочку бека украсть, абреки чёртовы! – покачал головой капитан.
- Ну и что что бека? Не у хана ж в самом деле дочь-то спёрли? Тоже кой чего понимаем! – пожал печами Уличев.
- И на том спасибо! – пожив руку к груди, искренне поклонился своим Белугин.
Впрочем, вопреки его ожиданиям, никакого особого грому эта история не наделала. Такие союзы, когда русский офицер брал себе в жёны кого-то из местных девушек или женщин, теперь были не в диковинку, и потом, Кубанин уже на второй день купил своей красавице не дорогое но добротное платье европейского пошива, (на первый случай) шляпку да всё прочее, и Алтун совсем не бросалась в глаза. Слух о нападении шайки из 30-ти вооружённых до зубов головорезов на процессию с какой-то дочкой бека, конечно просочился, но на фоне сообщений о десятках набегов и налётов, он практически потерялся, за исключением того, что местные, спорили о принадлежности нападавших. Одни утверждали что это турки, другие клялись что персы, третьи всех уверяли что это чеченцы налетели, и теперь уж никаких концов не найти!..
А там, доброе слово и хороший бакшиш местным чиновникам, и у Алтун через пару-тройку дней уже имелись новые документы, а ещё через день, они с Михаилом тихо и без помпы, обвенчались. Застолье, последовавшее за этим, получилось скромным, но Алтун, выросшая среди роскоши и слуг, ничего этого не заметила, она, теперь уже ставши женой, была очень счастлива со своим шебутным поручиком, и ни за какое золото и парчу, не согласилась уж вернуться туда, где её наверняка отдали б развратному старику, да теперь она уже и не могла этого сделать. Не успели молодые толком насладиться медовым месяцем, как вокруг вновь запахло порохом, загремели ружья, загрохотала артиллерия, зазвенели-залязгали клинки и пронзительно заржали боевые кони, то генерал-лейтенант Котляревский возвращался в Карабах, чтобы привести в чувство поднявших головы врагов России, и приободрить её сторонников. За всеми этими грозовыми событиями, истории об украденных девушках, превратились в горсть песка, исчезнувшего в приливе военных волн.
* * * *
Выступив из Гори с теми силами что он мог себе позволить, Котляревский форсированным маршем проделал 70 вёрст, (105 км) присоединяя по пути к себе отдельные части и отряды, прибыл 21 февраля в Новую Шемаху, с войском в 1590 штыков. Из Новой Шемахи, Пётр Степаныч не задерживаясь поспешил в Зардоб. Выступив в Карабах, Котляревский принялся истреблять вражеские партизанские группировки без всякой пощады, пламя мятежа следовало гасить пока оно не приняло размеры пожара. Только теперь, многие из тех кто поспешил разувериться в силе и мощи русской армии, поняли как неосмотрительно они поторопились, поверив персидским россказням о «тысячах убитых и сдавшихся русских». После первых уничтоженных генералом неприятельских отрядов, всё пришло в движение. Сторонники шаха, те у кого были головы на плечах и быстрые ноги, исчезли по принципу «Спасайся кто может!» прочие, надеясь на Аббас-Мирзу и его несметные силы, вооружившись уходили в горы, но таковых почитали за сумасшедших. Один только слух «Котляревский идёт!» поднимал с мест не только селения, но и крупные персидские части, на коих как оказалось, тщетно надеялись их сторонники.
Персы бежали объятые суеверным ужасом при одном только приближении частей Котляревского. Сарбазы и прочие, бросали всё: пушки, обозы, добро и всю рухлядь, оставляя очень хорошие в инженерном отношении укреплённые места, без малейшего сопротивления. «Котляревский идёт! Котляревский идёт!» со с трахом и надеждой неслось ото всюду. Впрочем персы, бросавшие добро но сохранившие свои жизни, навёрстывая упущенное, грабили дочиста как селения своих союзников, так даже и собственно уже персидские, находясь на своей территории. И от этого бедлама поднялась такая чехарда, что ни азербайджанцы, ни персы, уже не знали каким святым молиться, коли своя армия грабит и разоряет по хлеще чужой!
Ближе к середине марта, 14-го числа, полковник Живкович, во главе 250 егерей, из рот расположенных между Шушой и Мигри, с одним орудием, должен был пройти 70 вёрст, и занять на Араксе Худоперинский мост, недавно сделанный персами. А из самой Шуши к тому же мосту, уже шли ещё две роты егерей под началом майора Дьячкова, роты были Белугина и Кабардинцева. Шли очень быстро но привычно, за годы войны и лишений, организмы и жилы егерей, казалось стали железными.
- Ну ребята, вновь с Петром Степанычем персов шугать идём, не можем видать долго друг без друга воевать! – на ходу воскликнул прапорщик Уличев, бодро вышагивая в первом ряду колонны. Солдаты довольно загудели все уже знали и понимали что теперь, с возвращением их самого лучшего генерала, предстоит им настоящее дело, и позорное пятно Султан-Буде, будет смыто. К Худоперинскому мосту роты подошли вовремя, отряд Живковича стоял уже там. Но к общему разочарованию, оказалось что мост уже уничтожен шайкой разбойников, заметивших отряд Живковича. Едва разбили лагерь и стали готовить горячую пищу, полковник созвал к себе в палатку, старших офицеров. Совещание шло пока готовилась на костре еда, и закончилось что называется минута в минуту. Капитан Белугин, хлебая кулеш с мясным приварком, сообщил своим бойцам сидя у костра, что сам Котляревский взяв 800 гренадер и 200 казаков, при трёх орудиях, должен был выйти форсированным маршем 12 марта с берегов Куры где стояли лагерем, к Араксу, и 15 числа то есть завтра на рассвете, он переправиться в брод двумя частями, ниже Худоперинского моста. Далее всем надлежало действовать с быстротой на пяти пунктах, а для дальнейших операций, соединится за Араксом, оставив у моста надёжное прикрытие. Однако теперь, когда мост уничтожен а переход в брод невозможен из-за дождей и оттепели, дальнейший ход операции будет зависеть от решения генерала, когда он придёт сюда.
- А чего тут придумаешь без моста и лодок? – хмуро спросил Уличев доедая кулеш – Ежу понятно что путь за Аракс для нас заказан. Бежал Аббаска со страху за реку, как услыхал что Котляревский возвращается, со всей армадой трусливо сбежал!
- Да, с Котляревским драться, это ему не несчастный батальон с командиром-изменником, на испуг взять, тут рисковать надо и воевать! – хмыкнув себе в усы, поддержал друга, счастливый семьянин , поручик Кубанин, пряча свою ложку.
- А может придумает наш генерал чего? - осторожно спросил унтер Лягушкин, грызя по привычке сухарь, натёртый чесноком.
- Да что тут придумаешь Федя? – разочарованно вздохнул Сан Саныч, потягиваясь держа руки согнутыми в локтях – Крылья покуда не изобрели, скакать через реки не можем. Я думаю братцы, что мы на этом берегу действия развернём, тут ещё много всякой разбойной сволочи носиться, да и местных что страх потеряли, надо будет по новой в чувство приводить!
- Ну уж за этим-то дело не станет! – покинув дров в костёр – сказал Уличев – всю сволоту, что головы свои подняла да в спины нам стреляла, всю к ногтю, всю, до дна!
Когда подошёл Котляревский с основными силами, то по его виду, было заметно что он раздосадован невозможностью перейти за Аракс, и заварить там ядрёную и жгучую аджику. Но и уходить обратно, бич персиян не собирался. По его быстрому и решительному приказу, соединённые отряды открыли боевые действия по эту сторону реки, где оставались ещё как шайки обычных разбойников, так и вражеские партизанские отряды, и даже некоторые части персидских войск, оставленных здесь для поддержания очага восстаний. Но ничему этому, не суждено было сбыться, мечты персов развеялись как прах на ветру. Ещё по пути к месту встречи отрядов, Пётр Степаныч настиг и совершенно истребил две шайки разбойников, взяв при этом 25 пленных, так что противник у русских бойцов тут водился в достаточном количестве. Котляревский замыслил вначале очистить округу от вражеских отрядов, а затем взять местечко Кара-Каха и селение Туг, сильно укреплённые, крупные опорные пункты персов, первое из которых они считали неприступным, так удачно оно располагалось. Хотя после Мигри, неприступных крепостей для генерала Котляревского не существовало. Но пока надлежало истреблять разбойничьи шайки, и вражеские партизанские отряды.
Казаки, после отчаянной погони, загнали в ущелье уже последний крупный партизанский отряд врага, состоящий из карабахцев и персов, плотно его там заперли, ожидая когда две роты егерей Белугина и Кабардинцева обойдут неприятеля по горам сверху, и по сигналу, обрушится прямо им на головы. Егеря как обычно справились с задачей блестяще. Пока казаки отвлекали врага перестрелкой, егерские роты уже проворно, повинуясь многолетней практике, преодолели все тропы серпантиновы и пропасти адовы, все скалы отвесные и прочие места прелестные, очутившись прямо над вражескими позициями, начали тихий и незаметный пока спуск.
- Ты гляди Лягушкин, не подведи братец, не оступись как тогда, а то демаскируешь нас всех на хер! – говорил Уличев своему приятелю.
- Уже не оступлюсь, Неждан Вадимыч, не беспокойтесь! – клятвенно пообещал унтер, довольно ловко спускаясь вниз, где стреляли. Когда егеря оказались уже на достаточном расстоянии, вниз полетели десятки ручных гранат. Череда взрывов и последовавшая вслед за этим стремительная атака егерей, быстро спустившихся по верёвкам с тесаками в зубах да ружьями зажатыми под мышками, окончательно смешали вражеских стрелков. Уличев, слетев одним из первых, выстрелом уложил попавшегося противника, и не разжимая зубов с зажатым в них тесаком, бросился в рукопашную, действуя ружьём как дубиной, штыки в таких случаях всегда отмыкались, чтобы не поранить тех, кто спускается следом. Прочие егеря действовали также, правда некоторые, особливо нахальные, истратив заряд, отбрасывали ружья, и работали одними тесаками. Первые несколько десятков егерей навели среди неприятелей панику и ужас, а когда за ними вслед посыпались с гор десятки других, да казаки нажали с фронта, с вражеским отрядом было покончено в течении четверти часа. Прапорщик Уличев шёл по затихшему полю боя, среди камней и тел, сжимая в одной руке тесак, а в другой ружьё (плоский штык болтался в ножнах слева) в пылу схватки, ему пришлось работать с двух рук, парируя ружьём сабельные и иные удары, и нанося тесаком свои. Такое умели все егеря, годы тренировок и жестоких практик, позволяли уже не так сильно ощущать тяжесть ружья, и какое-то время пользоваться им одной рукой, тем более что у многих егерей при себе имелись короткие штуцера, и ещё более короткие кавалерийские мушкетоны.
- С двух рук работали прапорщик? Поздравляю! – услышал Уличев от подошедшего капитана Кабардинцева, что бросал уже не нужную шпагу в ножны, спросив тут же, от чего Неждан бился ружьём, а не шпагой, как большинство офицеров? Уличев слегка смутившись ответил что уже привык к ружью, свыкся. Кабардинцев это похвалил, но всё же заметил что шпагой тоже пренебрегать не следует, а то эдак можно и все навыки растерять, а ружьё никуда и так не уйдёт, в бою его всегда с земли подобрать можно, либо у неприятелей отобрать. Уличев чуть подумав, согласился с замечанием капитана, и тот вдруг хитро улыбнувшись, дружески хлопнул Уличева по плечу.
- А пошли брат я тебя хорошим вином угощу, есть у меня, припас бутылочку, и балычок найдётся, держал в резерве, ради такого дела. А тут теперь и без нас покуда справятся, пленных сгонять да трупы таскать, не офицерское это дело!
- А пошли! – улыбнулся в ответ прапорщик, и бросив тесак в ножны, положил ружьё себе на плечи, и взявшись за него двумя руками, вразвалочку пошёл за капитаном, хорошее вино и добрый балык, теперь и впрямь были к делу. Следующей целью, стала укреплённая Кара-Коха, где засел крупный неприятельский отряд. Штурмовать решили по привычке ночью. По диспозиции, с тылу начать должна была рота капитана Кабардинцева, он производил фальшивую атаку, и отвлекал внимание на себя. Через четверть часа, с той же стороны но несколько левее, атакует рота Белугина, создавая ажиотаж и видимость нового прорыва. Ещё чрез 15-ть минут, то есть в общей сложности через полчаса боя, в лоб на приступ, идёт основная колонна самого Котляревского, и довершает поражение противника. Атака Кабардинцева, сигнал для всех! Капитану предписывалось убедить противника, что основной удар тут, у него, а на стены можно было и не лезть, главное отвлечь внимание.
- Ну, тогда с богом!
Белугин вёл своё воинство скорым шагом, и когда они затаились невдалеке от мрачных громад Кара-Кахинских укреплений, капитан глянул на часы.
- Успели, Кабардинец через три минуты начнёт! – сказал он своим, добавил чтобы все приготовились, лестницы и всё прочее держать в руках и занять боевые порядки. Егеря мигом всё исполнили, один залез на высокое дерево, чтобы глядеть как будет дело. Уличев со старыми приятелями стоял в одной команде под началом поручика Кубанина, грызущего сухарь. Неждан вглядывался в укрепления, что предстоит штурмовать. Башни, стены, скалы, утёсы с гнёздами для стрелковых команд, всё высоко, всё круто, но преодолимо. Вон там по выступам подняться можно, там вот лесенки укрепить, а уж вон оттуда и гранатами до стрелковых гнёзд добросить, раз плюнуть. Так, а уже из самих гнёзд и стены недалеко, а там…
Ба-бах! Да-дах! Бу-бух! «Ур-р-р-а-а-а твою в гроб ма-ать!» Разом плескануло справа, затем затрещали выстрелы, и зазвенела сталь о сталь.
- Ваше благородие! – радостно заорал наблюдатель с дерева, простерев вперёд руку, и сам едва не свалившись от восторга – Кабардинцев пошёл! Тока не по диспозиции, без фальшивостев! Гы-гы.. Что твориться-то, бля-а!
- Говори толком морда, а то шомполов получишь! – погрозил кулаком капитан Белугин.
- Так он уж на стенах со своими, во тама драка завертелась! Наши как коты на забор, на стену эту лезут, которых вон скинули уже, но прочие напирают и теснят, теснят персов, ваше благородие!
- Ударить бы, а? А то вдруг как у Гудовича в седьмом году получиться! – опасливо заметил Кубанин.
- Отставить суматоху! – чётко отрезал капитан и поглядел на часы – Десять минут у нас ещё, а за Кабардинцева ты поручик не переживай. Он офицер, и делает то, что велят ему долг и смекалка, оттягивает неприятеля на себя. Мы атакуем тихо, крики и матюги, только по броску гранаты! Огневые гнёзда надлежит подавить сразу, там полагаю и фальконеты могут быть. Так, всё, выдвигаемся!
Прав оказался ротный командир Белугин, не по диспозиции, не по плану, а по ситуации, стал действовать Кабардинцев. Ох и раскурил ж свою трубочку отчаянный капитан, кинувшись сразу в нескольких местах на укрепления, и с ходу взлетев по лестницам на стены да утёсы, к ним примыкавшие! Сжимая в одной руке шпагу а в другой тесак, Александр Иваныч работал руками как мельница, буквально расчищая путь для своих бойцов, что уже стремительно врывались одни за другими на стены, дерясь на парапете, на утёсах, и даже ворвавшись уже в одну из башен. Бой там закипел нешуточный. Защитники срочно перебрасывали подкрепления на место прорыва, и скоро уже числом своим остановили продвижение Кабардинцева, что будучи дважды ранен, продолжал руководить атакой.
И тут грохнула череда взрывов в другой стороне, и следом громовое «Ура!» вырвалось из темноты, это рота Белугина заварила аджику, на другом участке стены, и на защитников нашла растерянность, часть сил они бросили на новый прорыв.
Уличев как и обещал Кабардинцеву, бился сейчас шпагой и тесаком, впрочем руки теперь воспринимали любое оружие как своё. Рядом работал штыком верный Лягушкин, да и прочие разведчики не отставали, особенно ловко крушил супостатов Сан Саныч своим штуцером. Гранаты сразу поразили беспечных стрелков в своих гнёздах, и егеря как ящерицы через эти гнёзда, заскочили на стены, и теперь рубились там, удерживая позиции для всё новых и новых своих товарищей. Уличев скрестив над головой шпагу и тесак, отбил саблю, одновременно ударом ноги в живот отбрасывая от себя её обладателя, которого тут же заколол штыком Лягушкин, но врагов всё пребывало. Егеря частью дрались, а иные став в две шеренги, начали огнём сметать толпы контратакующих персов.
Увернувшись от приклада, Неждан шпагой убил этого сарбаза, а пока тот захрипев падал лицом вперёд, прапорщик отбив выпад рослого горца с кинжалом, тесаком сразил его в грудь, и развернувшись вполоборота, уже схлестнулся с двумя сарбазами, пытавшимися не очень умело достать русского офицера штыками. Прапорщик с двух рук одновременно отбил оба жала, и в ту же секунду поднырнув под ружьё, перекатился на боку, и встав на одно колено, разом пронзил сарбазов в животы, прямым ударом тесака и шпаги.
Сан Саныч с Пал Палычем поддерживая друг друга, крушили неприятелей куда голова, а куда шапка, но,когда контратакующих стало совсем уж много, впереди, с фронта, раздался пушечный выстрел, и залп сотен ружей, генерал Котляревский, начал основной штурм. Кара-Каха пала…
Помимо прочих трофеев, было возвращено и 400 семей карабахцев, угнанных или ушедших с персами. Котляревский высоко оценил решительность капитана Кабардинцева, умудрившегося не фальшивую, а натуральную атаку устроить, и злую драку на стенах заварить.
- Ну Кабардинцев – поздравлял генерал перевязанного бинтами за руку и голову офицера – коли не убьют тебя чёрта, быть тебе на Кавказе, знаменитым генералом, и честь России нести высоко предстоит! А покуда от меня тебе благодарность отчаянная башка, и «георгия» 2-й степени на грудь!
- Рад стараться! – негромко ответил бледноватый, от потери крови Кабардинцев. Забегая вперёд скажем, что генерал не забыл никого, все участники штурма получили кто кресты-медали, а кто денежные вознаграждения. Капитан Белугин по мимо ордена Владимира 3-й степени, раздобыл в одном из полуразрушенных домов, дорогую, костяную с золотыми застёжками коробку шахмат, целое произведение искусства, так утончённо и красиво были вырезаны все фигурки.
Затем, не теряя времени, русские взяли селение Туг, стоявшее на дороге между Шушою и Араксом, отбили 15-ть голов крупно рогатого скота, и тогда уж принялись добивать, возмущавшие край шайки разбойников. Последние, не имея более укреплённых пунктов и баз, заметались между молотом и наковальней: ханские нукеры тоже взялись за разбойников, истребляя их под корень. Такие энергичные меры, принятые генералом Котляревским, начисто охладили ещё остававшиеся на плечах горячие головы тех, кто почему-то усомнился в силе и мощи русского оружия, страх и уважение к которому были быстренько восстановлены, ибо его обладатели доказали своим врагам, что в Карабахе, сил у царя достаточно чтобы громить неприятеля. А после того как публично были повешены несколько наиболее оголтелых зачинщиков мятежей, всем окончательно стало понятно, что с русскими лучше не шутить.
По возвращении из экспедиции, Котляревский ради предосторожности, опасаясь влияния ханского брата и прочих лиц, приказал некоторых задержать в Шушинской крепости, а других отправил в Елизаветополь. От жителей и кочующих родов занимавшихся разбоем, были взяты заложниками лучшие семейства. Маркиз Паулуччи, присвоил Котляревскому орден Св. Анны 1-й степени, и денег 1200 рублей в год. Бунты сходили на нет, турки осаждавшие Ахалцекинскую крепость были отбиты, Аббас-мирза сидел за Араксом и носа оттуда не показывал. И вдруг, неожиданно для всех, Паулуччи отозвали в Петербург, а на его место, прислали уже старого и набожного генерал-лейтенанта Ртищева…
КОНЕЦ 7-й ГЛАВЫ. 28/04/2019.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-