Глава двенадцатая
НАШ НОВЫЙ СОЮЗНИК
Дом встретил нас темнотой и тишиной. Он выглядел таким мирным и погруженным в сон, что любо-дорого. Я порадовался за кузину, прекрасно, видимо, справившуюся со своей ролью, постучал в дверь и, как и обещал, изобразил чихание.
Несколько мгновений тишины – и замок щелкнул. Рона держала в руках свечу в подсвечнике, блики дрожали на её узком лице, отражались в зрачках.
- Всё спокойно? – быстро спросил доктор, но я не дал им разговаривать на пороге, взяв за плечо, поспешно впихнул его внутрь и снова запер дверь.
- Не стоит беседовать через порог – не очень вежливо и очень слышно. Что, никто не наведывался, пока нас не было?
- А что там стряслось? – спросила Рона, притворно зевая, хотя глаза её блестели сухо и настороженно – Я тоже слышала шум, но мне так хотелось спать…
Она словно продолжала играть какую-то роль. Я тоже насторожился и крепко сжал руку доктора, в надежде, что он поймёт и, по крайней мере, помолчит, пока я сам не пойму, в чём дело.
- Пожар в церкви, - озвучил я ту версию, которую можно было озвучить, ничем не рискуя. – Отчего – ничего не понятно. Запертый в подвале дикарь задохнулся в дыму и сгорел, а отца Ози нигде нет, но вроде бы его видели, и вроде бы он направлялся к станции…
- Добрый вечер, - услышал я из-за спины Роны, и какая-то тень качнулась нам навстречу.
- Ах! – вскрикнула Рона и едва ни уронила свечу, но в её «ах» явно сквозило притворство. – Кто это?!
Человек, оказавшийся незваным в доме моего отца, выглядел необычно и, пожалуй, отталкивающе: высокий рост сочетался у него с редкой худобой, череп, обтянутый кожей, с тонкими безжизненными и беспорядочными кустиками светлых волос неприятно напоминал о мумиях и саркофагах, тонкие губы, казалось, скрывают жесткий оскал, но при этом их ещё и кривила саркастическая улыбка, выпуклые глаза, круглые и немигающие, наводили на мысль о какой-то диковинной рыбе, по недоразумению вытащенной на сушу и слегка присушенной, но вдруг ожившей и уставившейся этими диковинными глазами прямо в душу с давящей проницательностью. Да и цвет этих глаз едва ли ни пугал – светло-серые или светло голубые – при свете свечи и не понять - они, как разбавленные молоком, выглядели почти белыми, словно зрячие бельма.
Словом, при виде незнакомца, моим первым и самым естественным порывом было выхватить оружие, но едва я попытался, доктор Уотсон схватил меня за руку:
- Вернер, нет! Это – друг, - помолчал мгновение и с непередаваемым сарказмом произнёс:
- Но, друг он или враг, а дверь была закрыта. Как вы попали в дом, Вобла?
Я едва не расхохотался. Прозвище «Вобла» подходило к незнакомцу, как ключ к замку.
- Через окно, - лаконично ответил он. У него и голос был под стать внешности – хриплый, скрипучий, как будто ему непременно нужно сейчас откашляться, да и полечить, к тому же, горло.
- Позвольте представить вас друг другу, - сказал доктор. – Вернер, этот субъект, предпочитающий окна дверям и не анонсирующий визитов, доктор Джереми Мэртон. Хотя доктором называться настоящего права он не имеет, потому что полного курса факультета не закончил и при больнице всего лишь прозектор, но знания и опыта у него хватит на трёх докторов. Здесь он в командировке, как мой тюремщик и эмиссар мистера Майкрофта Холмса. Мэртон, Теодор Кларк Вернер – студент Эдинбургского медицинского факультета, и тоже по совместительству мой другой тюремщик. Это ему вы должны были передать меня через девочку.
Я с любопытством воззрился на эмиссара Майкрофта, о котором только слышал, но в глаза не видел и представить себе не мог, насколько это колоритный тип.
- Ну что ж, - невозмутимо каркнул Мэртон. – В итоге, думаю, с некоторым допущением мы можем считать, что передача состоялась, и моя миссия выполнена. Добрый вечер, мистер Вернер.
- Добрый вечер, - не без растерянности отозвался я, подавая ему руку, причём ощущение было такое, словно я обмениваюсь рукопожатием со скелетом.
- Доктор Мэртон был ранен не так давно, - внезапно вмешалась до сих пор молчащая Рона. – Едва ли он вполне оправился от раны и, уж наверное, нуждается в отдыхе и ужине. Что вы на это скажете?
- Так вы знакомы? – повернулся я к ней.
- Виделись в Брокхилле. Так что, я соберу на стол?
- Пожалуй, - всё ещё немного ошарашено откликнулся я. – Но вы мне объясните, мистер Мэртон, в чём причина вашего столь экзотического визита? Добрые люди нередко посещают этот дом. Но через дверь.
- Ваша дверь выходит в сторону посёлка, а окно – в глухую стену конюшни. Разница очевидна, - сказал Мэртон. – К тому же, я не знал, кто дома и как меня встретят.
- Визитёра через окно могли бы и дробью из ружья встретить, заметил я.
- Я произвёл рекогносцировку, прежде чем лезть. В доме только юная мисс, добросовестно притворяющаяся спящей в своей комнате, и никого больше. Так что о ружье и дроби речи не могло идти.
- Ну отчего же? Юная мисс – леди не робкого десятка, - насмешливо сказал Уотсон. – К тому же, как я понял, она ваш чрезоконный демарш услышала и лишь виду не подавала, чтобы получить преимущество внезапности, буде дело дойдёт до схватки. На этот случай, кстати, у неё даже браунинг имеется, так что вы всё-таки рисковали, Мэртон… Как ваша голова?
- Рана зажила, и синяки, как видите, сошли удивительно быстро, но головные боли ещё мучают.
Я, действительно, лишь присмотревшись, заметил на его лице следы недавних побоев.
- У вас интересные знакомые, Уотсон, - между тем продолжал он. - Настойчивые и отчаянные знакомые. Во имя нашего былого приятельства, которое я не хотел бы закончить вашим вскрытием, я вас предостерегаю от них.
- Их настойчивость я заметил ещё в Лондоне, - сказал Уотсон. – Вот что: Рона наверняка нашла на кухне что-то съестное. Сейчас мы сядем за стол. Вы немного подкрепитесь и расскажете нам то, чего мы не знаем. А потом спать.
- Хорошо, - кивнул Мэртон. – Но тогда и вы расскажете мне то, чего я не знаю - я всегда за равноценный обмен. Кроме того, должен же я поддерживать заслуженную репутацию сплетника.
- Я бы назвал вас, скорее, копилкой чужих секретов, - возразил Уотсон. – Но это – оттенки.
Мы немного привели себя в порядок, стерев следы копоти с кожи, и перешли в столовую, где Рона зажгла ещё свечи, предварительно убедившись, что окно плотно зашторено и не пропускает свет. На столе явились уже слегка подсохшие, но всё ещё аппетитные булочки, творог, сыр, молоко – всё, чем могут похвастаться хозяева, держащие овец.
- Ну что ж, - проговорил, окидывая всё это весёлым, но всё равно цепким и жутковатым взглядом Мэртон. – Сытный ужин, гостеприимный дом – чего ещё желать путнику? Я, кстати, нахожу перемены в вас благоприятными, Уотсон. Вы, как я понял только что с пожара? Насыщенная жизнь. Кто это вам пытался горло перегрызть?
- Об этом позже, - пообещал доктор, машинально трогая шею рукой. – Вперёд вы расскажите, кто отделал вас в Брокхилле, как на профессиональном ринге. И не стесняйтесь Роны или Вернера – они практически полностью в курсе моих дел.
- Да вы, верно, знаете, лучше, чем я, кто меня отделал, - сказал Мэртон – невнятно, потому что засунул при этом в рот изрядный кусок смоченной в молоке булки. – Они же ваши знакомые – не мои. Один и выглядел, как профессиональный боец, разве что огрузневший с возрастом. Его имени я не знаю, спутник обращался к нему «Слайер», но имя это или прозвище, не имею понятия, а судя по его тяжёлому взгляду, пожалуй, что и прозвище. Другой – смуглый, курчавый, похожий на итальянца - откликался на Чезаре Мармората. Те же самые, Уотсон, те же самые. Они застали меня врасплох, и я не успел рта раскрыть, как был уже связан и с кляпом во рту. Спрашивали они меня, где вас найти, даже поначалу не подумав о том, что человеку с кляпом во рту отвечать на любые вопросы будет затруднительно. Потом, правда, кляп вынули и снова начали расспрашивать, где вы, да куда вы собираетесь, да почему приехали в Брокхилл, да что мне известно. Я им отвечал, что не знаю и понятия не имею, что мы – просто попутчики, и вы со мной не откровенничали, но они никак мне не верили… А может, и верили, но эти молодчики из тех, кто сок из камня готов выжать за хорошую плату. В общем, остальное мне вспоминается смутно – кажется, я потерял сознание. А они, видно, ушли, потому что, когда я очнулся, вокруг суетились служащие Брокхилла, а этих и след простыл, как, впрочем, и ваш. Я сказал, что меня обокрали, кое-как отделался от полиции – они, кстати, по-моему, на вас подумали - и хотел было немедленно дать знать мистеру Холмсу, но для решительных действия после беседы с господами Слайером и Марморатой у меня оставалось слишком мало сил, так что я сначала отлежался пару дней, а потом мистер Холмс и сам меня нашёл – я получил денежный перевод, сдержанный выговор от него за плохую бдительность и ваш новый адрес. Дальше я был волен в себе, и мог либо возвращаться в Лондон, либо продолжать путешествовать среди красивой природы Северной Шотландии. Я не чувствовал себя здоровым после беседы с вашими друзьями, вот и решил, что путешествие больше пойдёт на пользу моему состоянию, - он поставил стакан, из которого только что выпил одним глотком всё молоко и закаркал своим раздражающим смехом. Уотсон ответно улыбнулся и, глядя на то, как он слушает, я почувствовал, что приятельские отношения между этими двумя гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд, хотя и сдобрены изрядной долей подтрунивая и подшучивания, да и не одобряют они в какой-то мере один другого.
- Ну а с этим как? – спросил вдруг Мэртон, выразительным жестом показывая, будто откупоривает некую невидимую бутылку.
Доктор Уотсон густо покраснел:
- Я не хочу сейчас проверять свою стойкость перед искушением – слишком многое поставлено на карту. Здесь мы оказались в гуще таких событий, Мэртон, что голова идёт кругом – ещё несколько дней назад я всерьёз считал, что схожу с ума, а сейчас чувствую себя способным на неслыханную агрессию.
- Подождите-ка минутку, - вмешался я. – Вы потом не пожалеете о том, что решили посвятить доктора Мэртона во все аспекты нашей здешней рутины? Многое здесь стороннему человеку может показаться смертельно скучно и, уж во всяком случае, непривычно.
В глазах доктора Уотсона мелькнул дьявольский огонёк – я не сомневался даже, что он как раз подумал о том, насколько скучно и непривычно для стороннего человека пристрелить священника, а потом поджечь церковь. Но вслух он сказал:
- Не беспокойтесь, Вернер, мы много лет знакомы. И я, как никто другой, знаю, насколько ловко умеет Мэртон находить забавное и интересное в самом скучном и непривычном. Как, Рона, наш другой гость не подавал без нас признаков жизни? Ты проведывала его?
- У него жар, - сказала Рона. – Он крепко спит, но у него жар. Не знаю, что с ним было – кузен счёл рассказ об этом неподходящим для нежных девичьих ушей, но его бред вызывает отвращение. И не к нему, если только вы меня понимаете.
- О ком вы говорите? – насторожился Мэртон. – Ещё одна жертва биохимических экспериментов?
- И да, и нет, - уклончиво ответил Уотсон. – Пожалуй, что да, жертва экспериментов, но считать на штуки в общий ряд я его ни за что не позволю. Если вы насытились, Мэртон, и ещё хоть как-то держитесь на ногах, пойдёмте со мной – как раз настало время проведать этого другого гостя. А вы окажетесь ценным спутником вот так, без всякого предварения. Я хочу услышать ваше мнение о нём.
- Но, Уотсон, я ведь не врач, а прозектор. Мои пациенты – мёртвые, - нахмурился Мэртон.
Уотсон как-то странно дёрнул головой – я видел однажды подобное непроизвольное движение у человека, так и не оправившегося после тяжёлой контузии – и диковато, тоже насильственно, коротко рассмеялся:
- Вы с`ебе не п`редставляете, насколько удачная шутка сейчас п`олучилась из ваших слов, - сказал он, заметно запинаясь на некоторых согласных. – Я только возьму лампу, чтобы сумрачные блики не помешали вам…. Ну, вот. А теперь идёмте.
Конечно, не стоило подниматься на чердак с ними вместе – это уже напоминало процессию и могло потревожить Магона, но я не утерпел. Любопытство – моя вторая натура, а здесь было , чему полюбопытствовать. Я прекрасно понял замысел Уотсона: очевидно, будучи близким знакомым, Мэртон там, в Лондоне, был вхож в их общий дом, и Шерлока знал в лицо. Его не коснулись ни сплетни о Магоне, ни осознание собственных пороков, его не захлёстывали эмоции – Уотсон решил воспользоваться этим и провести что-то вроде акта опознания лицом бесстрастным и непредвзятым. А ведь говорил, что лично у него сомнений нет. Вот она, цена, всем этим громким заявлениям!
На чердаке тоже горела лампа – совершенно безопасно в смысле конспирации, потому что слуховое окно было маленьким, а ставни плотными. В её свете я увидел смятую, мокрую от пота постель и раскинувшегося на ней навзничь Магона, почти обнажённого, не считая коротких ночных панталон, да ещё марлевой повязки на повреждённой ноге. Выглядел он сейчас даже хуже, чем в церкви, когда мы его нашли – все раны, ожоги, следы ударов казались воспалёнными, они припухли и налились кровью, спутанные длинные волосы разметались по подушке, щёки и подбородок синели от щетины. Дыхание его было отрывистым, порой стонущим, глаза закрыты, одна расслабленная кисть руки свисала почти до полу, но другая, словно заведённая сжималась и разжималась, комкая складку простыни, сжималась и разжималась…
Не успел доктор Уотсон ни войти, ни что-то сказать, как шедший следом Мэртон вдруг оттолкнул его с дороги и с восклицанием устремился вперёд. Склонившись над Магоном так низко, что длинный нос почти уткнулся тому в лицо, он не разглядывал даже, а изучал дюйм за дюймом его губы, скулы, разрез глаз, протянув руку, даже прихватил пальцами прядку волос и покатал, не то пробуя консистенцию, не то без цели и в растерянности. Это длилось долго, но, наконец, он выпрямился и обернулся к Уотсону:
- Мистика!
- Да, - подтвердил Уотсон странным бесцветным голосом.
- Где вы его нашли? Или он сам вас нашёл?
- Здесь. Сам он не мог – он не помнит ничего, что с ним было до этих последних лет. Ни меня, ни своей прошлой жизни, ни того, как попал сюда.
- Тела ведь не нашли… - с сомнением произнёс Мэртон.
- Ну да, верно, вот оно, это тело, осталось при своём хозяине. В отличие от…
- Разума? – резко спросил Мэртон.
- Нет! – Уотсон отшатнулся и вскинул руку в испуганном и отрицательном жесте. – Только памяти. Разум его при нём и верно служит, не то он не выжил бы. Ах, джентльмены, видели бы вы светопровод в его логове в лесу! Это же чудо инженерной мысли! - в его словах прозвучала неприкрытая гордость.
- И что с ним теперь? Он ранен?
- Изранен – так вернее. Изранен и избит, и простужен – кажется, застудил бронхи. Он вёл нелёгкую жизнь здесь, Мэртон, об этом долго рассказывать, но то была, поверьте мне, жизнь травимого всеми зверя. В прямом смысле слова. В человеческом обществе ему было отказано.
- Теперь мне хочется знать, кто с ним сделал это, - проговорил Мэртон – довольно бесстрастно, но я почувствовал, что некогда Шерлоку он сильно симпатизировал, и теперь уязвлён его его видом и положением.
- Можно только догадываться. Его похитили и пытали, пока не надломили психику, а потом, видимо, проводили и другие эксперименты. Я не понимаю и не знаю всего, Мэртон, но чувствую тесную связь с той афганской историей, которую рассказал вам в поезде. Всё одно к одному. И когда он немного оправится, он, надеюсь, лучше всего поможет нам связать концы с концами – если не памятью, то разумом. А тогда…
- Что тогда? Вы собираетесь мстить?
- Я собираюсь лишь показать возмездию и справедливости дорогу к людям, убившим раненых затерянного полка, укравшим и покалечившим профессора Крамоля, укравшим и покалечившим моего друга. Думаю, я не только имею на это право, но и должен. У мистера Майкрофта Холмса своя шахматная партия – я понимаю, и вы оба – фигуры на его доске, но я… у меня другие мотивы и другие конечные цели. Сразу честно вас об этом предупреждаю. А сейчас спускайтесь – я оботру его от жара и дам лекарство. И хочу, чтобы потом он снова спокойно уснул, ничем не встревоженный. Идите. Утром мы обсудим остальное.
Я пропустил Мэртона спускаться мимо себя, а сам задержался и тронул Уотсона, уже, похоже, забывшего о нас, за локоть.
Вздрогнув, он обернулся.
- У вас, похоже, камень с души упал, когда доктор Мэртон тоже опознал Шерлока, не правда ли? – спросил я. - Потому что, не смотря на все ваши заверения, вы сами до конца уверены не были?
- Вы мне симпатичны, - сказал Уотсон после мгновения, в которое он, по-видимому, обдумывал, стоит ли об этом говорить мне. – Но я совсем вас не знаю, Вернер. С Роной тоже познакомился буквально на днях. Она придала смысл моей жизни, но и её я прежде не знал. Я поверил и вам, и ей, всем сердцем, но когда речь идёт о таких интригах и таких интриганах, как Шахматный Министр, ничего нельзя исключать. Я не мог быть полностью уверенным в собственном рассудке, и мне известно, как пациенты, страдающие психозами, да хоть и белой горячкой, способны погружаться в выдуманный мир и считать его полностью реальным. Такой пациент сидит, раскачиваясь, на лавке в сумасшедшем доме, но в его понимании путешествует с прекрасной женщиной на белоснежном корабле под парусом, и он чувствует солёные брызги на лице, а губы этой женщины – на своих губах, и о сумасшедшем доме понятия не имеет. А Джереми Мэртон, как прочный якорь любому кораблю. Мэртон – сама реальность, мало того, у Мэртона отличный нюх на гнильцу самых раскидистых мистификаций, и заподозри он хоть что-то, его бравые санитары с верёвками и холодным душем добрались бы за мной на борт любого воображаемого корабля. Мэртона я знаю очень давно. Он незыблем, хотя и гибок, и надёжен, хотя и увертлив. Так что да, у меня упал камень с души - пусть это звучит излишне энергично. А теперь идите и вы тоже, дайте мне поухаживать за больным другом, а потом отдохнуть. Видит Бог, мои силы на исходе..