Павлу снился хороший, красивый и яркий сон, когда радио на кухне, словно издеваясь, заиграло какую-то веселую и энергичную песенку.
- Пашка, вставай! – крикнула мать, низенькая седовласая женщина, лет пятидесяти, – проспишь ведь, сынок! Иди завтракать!
Павел нехотя открыл глаза. Ему очень хотелось спать, понежиться в теплой и мягкой кровати. Однако громкая музыка и запах маминых пирогов медленно, но верно отбивал сон. Он встал, потянувшись, отправился в ванную, по пути разглядывая в большом напольном зеркале свою юную высокую мускулистую фигуру. В его мыслях проносились образы девчонок, томно разглядывавших его на городском речном пляже, любовавшихся его светлыми кудрями, голубыми глазами и упругими мышцами. Он себе нравился.
- Паш, сынок, не опоздай. Я ведь еле уговорила дядю Ивана похлопотать за тебя.
- Ма, да все нормально, не опоздаю я.
- Ой смотри, вернешься без работы, выгоню тебя, оболтуса.
- Ладно-ладно – Павел засмеялся, обнажив белые ровные крепкие зубы, – да устроюсь я сегодня, не переживай. Побежал я!
Пулей выскочив в дверь, юноша загрохотал по лестничному маршу. Они с матерью жили в обыкновенной панельной многоэтажке на первом этаже. На улице была весна. Майское теплое солнце нежно грело соскучившихся по его лучам прохожих. Молодые мамы с колясками неторопливо и размеренно гуляли по тротуарам . Павлу, еще недавно школьнику, а теперь восемнадцатилетнему парню, невероятно хотелось присоединиться к группе мальчишек, явно прогуливавших школу. Но он не мог. И не только из-за разницы в возрасте. Его ждал завод, работа.
Отец Пашин умер давно, 7 лет назад, от сердечного приступа. Мать одна растила сына. Зинаида Матвеевна была терпеливой и трудолюбивой женщиной, сколько себя помнила, но как только чадо вошло в совершеннолетие, терпение немного изменило ей, и она не упускала любой возможности устроить Павла на работу. Помог брат ее, Иван, который работал электромонтажником на приборостроительном заводе. Поговорил с начальством, велел племяннику приходить в назначенный срок без опозданий.
В здании проходной располагались некоторые из заводских контор. В их числе и отдел кадров. Длинная очередь стояла в единственное маленькое окошко. Из него периодически доносился нервный полувизжащий голос работницы отдела:
- Чего ты принес?! Где подпись бухгалтера?! Почему в 101-м кабинете не был?! Где печать?! Господи, как вы все меня бесите!
Смиренно склоненные головы соискателей печально кивали на каждое ее слово, чтобы потом появиться из окошка с грустным потерянным взглядом, уступая очередь другой уже заранее испуганной голове.
Дошла очередь и до Павла. Смело просунув голову в окошко, он с наивным видом уставился на работницу.
- И?! – произнесла дама.
- Что «и»? – ответил юноша.
- Чего ты уставился, я спрашиваю, – медленно, по нарастающей голос женщины переходил на визг, – чего ты пришел сюда?
- На работу.
- Молодец, иди работай!
- Куда?
- Да ты издеваешься, что ли?! – терпение барышни лопалось на глазах, – Куда ты устраиваешься, бестолочь? Господи, сдохну с вами!
Павлу стало обидно. Юношеский импульсивный нрав нервными волнами заливающей лицо краской, давал о себе знать. Однако он взял себя в руки. Да и постеснялся толпу чужаков, напиравших сзади в порядке очереди.
- В энергоцех я, вам сказать были должны…
- Фамилия? – уже спокойнее спросила сотрудница.
- Степнов Павел.
- На вот, Степнов Павел, – на оконном столике перед ним появилась какая-то бумажка – иди в бюро пропусков. Выпишут временный пропуск, пойдешь в цех, напишешь заявление у начальника, придешь сюда.
- Заявление о приеме на работу?!
- Нет, бл..ть! На увольнение! Как вы меня замучили!!
Пройдя все нужные инстанции, заполнив бумаги и не раз отматюгав про себя сотрудников различных заводских контор и кабинетов, Павел усталый возвращался домой. Последний вечер безработного человека не радовал. Хотелось есть, спать и хоть ненадолго забыть о том, что с завтрашнего дня начнется новая скучная трудовая жизнь. Мать же, напротив, все жужжала и жужжала, как докучливая муха, кормила сына и, казалось, была на седьмом небе от счастья.
Наступил новый день. Яркое утреннее солнце красило в желтый оттенок заводские корпуса, делая их не такими серыми, как обычно. Молодая весенняя трава на газонах светло-зеленым ковром украшала пространства между асфальтированными дорожками. Всюду ходили люди, кто-то в рабочей спецодежде, кто-то в деловом костюме. Но не смотря на разницу в одеяниях, выражение лица у всех было одинаковое – утомленно-важное, будто каждый из них постоянно решал в уме сверхважную задачу.
Коллектив встретил новоиспеченного работника весело и шумно. Интересовались кто, откуда, почему именно к ним. Когда узнали, что он племянник дяди Ивана, вопросов поубавилось, как и интереса к Павловой персоне. Но рано ему было расслабляться…
- Паш, у тебя образование какое? – спросил невысокий рыжий парень по имени Стас, вечный шутник и пройдоха, любимец всего электромонтажного участка и с сегодняшняго дня коллега и напарник Павла.
- А что?
- Да не, так просто.
- Ну, школа у меня, 11 классов. Хотел в профучилище, мать работать заставила.
- Ясно. Так из-под работы тоже можно на вечерний курс. Вот приработаешься малость, а там и устроишься.
- То же верно, надо матери сказать.
- Слушай, Паш, ты уже знаешь, где у нас в цехе подстанция, – Стас прищурил глаз и сморщился. Было непонятно: то ли сдерживает смех, то ли хочет в туалет, – иди сходи туда, там один старикашка дежурит. Е б е нтий Иванович зовут. Спроси у него ведро фазы, а то нам лампочки менять, без фазы не засветить.
- Странное имя какое, на мат похоже. Ты разыгрываешь меня?!
-Да нет. У него имя старинное просто, родители верующие были. Ну знаешь там, Викентий, например. А у него вот такое. Иди давай, работать надо!
Павел пошел на подстанцию. В небольшой дежурке, она же мастерская, сидел старичок. Седые волосы его были немного длиннее обычных. С зачесанными назад он немного походил на попа.
- Тебе чего? – спросил старик.
- Мне это, фазы немного, – ответил юноша, протягивая ведро.
- Чего-о?! Фазы?! Ну этого добра у нас навалом. Тебе какую?
- Всмысле? Мне Стас ничего не сказал про это.
- Стас! А, это тебе тогда красную.
Старик указал на три широкие толстые металлические полосы, выкрашенные в три разных цвета, идущие из стены подстанции к большому черному рубильнику. Глаза его заискрились, в уголках выступили слезы. Громкий старческий смех перемежался с кашлем. Казалось, еще немного, и он захлебнется своей же мокротой.
- Да вы меня разыграли со Стасом, Е б е нтий Иванович! – наивно, почти по-детски воскликнул Павел и тут же испугался резкой смены выражения стариковского лица.
- Кто-о?! Как ты меня назвал?! А ну пошел отсюда, придурок! Какой я тебе Е б е нтий, сучонок! И Стасу скажи, я ему рожу-то почищу, черту поганому!
Павел мигом выбежал из дежурки. У порога, согнувшись пополам, ржал Стас. Отправив нового помощника на подстанцию, он, немного погодя, сам пошел за ним, чтобы подслушать разговор из-за двери. Павлу хотелось ударить его, сильно и больно. Но смех напарника был так заразителен, что он быстро справился со злостью и даже сам стал улыбаться, вспоминая выпученные глаза Иваныча.
- Не сердись, Паш, – откашлявшись, сказал Стас, – мы всех новеньких разыгрываем как-нибудь. Тебя вот решили к Иванычу отправить. Мужикам расскажу – оборжутся!
Их разговор оборвали. Один из их коллег, увидев их, направился к ним. Было видно, что он их разыскивал.
- Павел, Стас, зайдите к мастеру, он меня прислал вас найти и сказать. Что-то смурной он какой-то. Натворили чего?
- Нет вроде, – Стас почесал затылок, – ладно, сейчас идем. Пошли, Пашка, узнаем, чего ему надо.
Мастер, Сергей Павлович, был человеком полноватым, с постоянно серьезным выражением лица. Однако все его уважали, отмечая справедливость и доброту характера. Даже когда он ругался, у рабочих было ощущение, что их не ругают, а по-отечески отчитывают за проказы. Войдя в кабинет Сергея Павловича, напарники уже не выглядели беззаботными шутниками. С лицами, выражающими смиренную покорность и недоумение по поводу вызова, они приготовились слушать. Взгляд мастер не предвещал ни чего хорошего.
- Вы чего сделали, а?! Почему мне Иваныч звонит и жалуется на вас?! Ветеран войны, ветеран труда, а вы с ним, как с мальчиком, играть! Ладно Стас, но ты-то, Павел, как не стыдно?! Матом старого человека! Какой он тебе Е б е нтий?!
Сергей Павлович сделал усилие не улыбнуться. Не хорошо было показывать подчиненным, что и ему смешно от того, что учудили эти два юмориста со старым работягой. Он видел, что Павлу стыдно за себя, на Стаса же почти не глядел – давно привык к его проделкам и иногда даже скучал, если тот долго чего-нибудь не отчебучивал.
- Значит так! Хватит вам двоим вместе дурака валять. Только испортишь мне новичка. Стас, возвращаешься к Степану. А ты, мой юный друг, поедешь завтра на турбазу. Там двое наших электроплиты на кухне ремонтируют перед сезоном. Просят еще помощника, не успевают. Работники опытные, многому научат. Будешь на подхвате у них, смотри и запоминай все. Поедешь завтра с Василием, одним из них, он за проводом вернулся, у них кончился. Туда рейсовый ходит. Встретитесь у проходной в 7 часов. Смотри, не проспи! Все, идите с глаз моих!..
Напарники вышли из кабинета.
- Повезло тебе, Пашка, там рай, а не место. И кормят на убой, если поварихам понравишься, – Стас подмигнул, –ну ладно, пойду я работать. Вон Василий идет, иди к нему, он тебе расскажет все.
Положив руки в карманы и насвистывая мелодию какой-то популярной песенки, бывший напарник исчез в просторах цеха.
Завод помогал базе отдыха «Красный Восход» рабочими и материальной частью. У них была договоренность, по которой цена за путевки шла с неплохой скидкой для сотрудников предприятия. Турбаза располагалась недалеко от города, в живописном уголке возле тихой небольшой речушки. Березовая роща упиралась в нее с одного края, смешанный лес - с другого. Спустившись же к речке, отдыхающие попадали в зеленый плен росшего по берегам кустарника, сквозь который было проложено несколько мостков, выходивших к деревянным площадкам со спусками в воду, поставленным для удобства купающихся. К турбазе от шоссе вела асфальтированная дорога, узкая и разбитая. После того как турист покидал салон рейсового автобуса на остановке с вывеской «Турбаза», уже через 10 минут он достигал своей цели. Автобусы ходили мимо этой остановки почти каждый день по нескольку раз. Иными словами, добраться до «Красного Восхода» было не трудно.
Василий с новым помощником, по приезде сразу же пошли в столовую. Покормив Павла и перекинувшись с поварихами сальными шуточками, новый напарник повел его к Ивану Петровичу, пожилому работнику старшему в их новообразовавшейся тройке. Павел с интересом рассматривал обоих коллег. Один был седой, морщинистый, с носом картошкой и маленькими глазками, лет 55 - 60, другой являл его точную копию, только на 25 лет моложе. Как потом выяснилось, в этом не было ничего удивительного – это были отец и сын.
После краткого знакомства и введения в курс дела молодого пополнения, устроив нового товарища на постой в одном из корпусов рядом со своими комнатами, троица отправилась на кухню. Большие электрические плиты после зимней консервации требовалось привести в порядок. Да и вообще кухонное оборудование было очень старым, с гнилыми проводами, потрескавшейся изоляцией, требовавшей полной замены.
Работы было много. Вечером, усталые и разморенные плотным ужином, а двое старших и припрятанной чекушечкой водки, работники сели покурить. Павел не курил, но дым не мешал ему. Он наслаждался чудным лесным воздухом, красивыми видами, забавными историями и воспоминаниями из жизни электромонтажников, которые одни за другими сыпались из Петровича и Василия:
- А помнишь Родионыча, Вась, дежурного с подстанции, того, что перед Иванычем работал? – обратился бригадир к сыну.
- Конечно! Как не помнить! Пиротехник, мать его! Никогда не забуду, как он отсутствие напряжения проверял! Бать, расскажи ты!
- Короче, – начал Петрович, – вызвали нас в выходной, в силовом шкафу пинцеты менять. Всего делов-то - подгоревшие снять, новые поставить. Говорим Родионычу, давай, мол, отключай фидер, шкаф обесточивай. Ну он пошел, рубильник дёрнул. «Работайте», - говорит. Я ему: «Ты нас как положено допусти: проверь индикатором, тыльной стороной ладони коснись». А он… - Петрович начинал захлебываться смехом, - …он взял пруток, катанку, да и брось ее на ножи то! Ха-ха-ха! Как в шкафу рванет! Все врассыпную, кто куда! Меня ослепило чуток, ближе всех стоял! Хорошо хоть, он ее бросил, а не коснулся! И его бы хренонуло, будь здоров! Вот так вот, вышли на пару часов, а ушли под вечер. Весь день шкаф на новый меняли, да кабель еще.
Всех троих сотрясал громкий хохот. Павел держался за живот, немного подскуливал.
- А еще помню, – перехватил эстафету Василий, – когда Родионыч дежурным не был, а с нами работал, отправили его в один цех стенку кирпичную под кабель проштрабить. Взял он зубило, молоток и пошел. А с собой еще и пол-литра прихватил! Начинал стоя, как путёвый. Мастер приходит, а он пьяный на полу лежит и штробу у плинтуса долбит. Работа на первом месте, что ты!
Гомерический смех не давал рассказчикам и слушателю передышки. Вечерний охлаждающийся воздух делал его звук громче, наполняя им всю округу.
Внезапно Павла охватило непонятное чувство. Так бывает, когда что-то должно случиться. Какая-то неожиданность или событие, словом, нечто вроде предчувствия. Его взгляд приковал угол соседнего корпуса. Сам не зная почему, он уставился на дорожку, которая заворачивала за этот угол. До его уха донесся приятный переливчатый девичий смех. Вдруг из-за угла в сгущающихся сумерках появились две хохочущие фигурки. Одна из них была полновата, что, впрочем, совсем не портило ее, с курносым носиком и маленькими бегающими круглыми глазками. Другая, напротив, стройная и подтянутая девушка с вьющимися черными волосами, голубыми глазами, светлой кожей и белоснежной улыбкой. Обе были на вид лет 20, среднего роста, что делало полненькую немного больше, чем она была на самом деле.
Увидев троих мужчин, явно и не прикрыто, с разинутыми ртами пялившихся на них, причем те, что помоложе, любовались на стройненькую, девушки сделали серьезные лица. Поравнявшись с ними, полненькая гордо задрала нос, вторая же, изображая великосветскую даму, медленно и томно устремила взгляд на поднимающуюся из-за деревьев луну.
- Какой приятный вечер, вы не находите? – сказала стройная, обращаясь к подруге.
- О да, милочка! – ответствовала другая, и обе залились громким смехом. Сменив степенную походку на бег, они скрылись за корпусом, в котором жил персонал турбазовского пищевого блока.
- Вот козы, – с усмешкой, по-отечески ласково произнес Петрович, – хохочут еще! Встречайте -практикантки к поварихам приехали из техникума. Денисовна говорила вчерась.
- Да уж, гарны дивчины!- восхитился Василий.
- Сиди уж! Дивчины! – засмеялся отец. – Скажу вот твоей-то, она из тебя самого дивчину сделает!
Они оба, посмеявшись еще немного, поднялись с лавки. Уже темнело, пора было спать. Павел сидел как прикованный.
- Ты идешь? – обратился Василий к Павлу. – Чего застыл-то?
- Иван Петрович, Вася, можно я еще посижу чуток, вечер хороший, красиво тут.
- Бать, эка его зацепили девки-то! – Василий выдал короткий смешок. Усталость, накопившаяся за день, и несколько рюмок водки клонили его ко сну.
- Да пусть посидит, помечтает. Дело-то молодое. Только не засиживайся, встаем рано, сам знаешь. Нужно кухню к сроку успеть, - и они оба через 10 секунд исчезли в дверном проеме своего корпуса.
Павел остался один. Воспоминания о той стройной девчонке, неведомо с чего, пробуждали в нем что-то теплое, приятное. Сгустившаяся темнота, казалось, обволакивала его чем-то мягким, словно плед, и майский теплый ветерок, лаская его волосы на голове, будто бы говорил: «Не бойся – иди!». Юноша встал. Внутри вдруг все засопротивлялось, но ноги сами понесли его к соседнему зданию.
Подойдя к углу, он робко заглянул за него. Все было тихо. В окнах свет не горел. Вздохнув с облегчением, Павел уже было собрался уйти, как неожиданно дверь корпуса открылась и стройный силуэт быстро, но тихо проскользнул на крыльцо, через пару секунд оказавшись на неподалеку стоявших качелях с двумя сидениями на цепях.
Юный следопыт встал как вкопанный. Прижался к углу, притаился. Силуэт тихо качался, негромко напевая какую-то песенку. С минуту поборовшись с собой, Павел решился.
- Привет! – раздалось из темноты. Девушка вскрикнула. Он явно напугал её. - Не бойся, это я, Павел!
- Какой еще Павел?! – голос девушки звучал строго. Павел оробел еще больше.
- Ну, это… мы тут сидели с мужиками, вы мимо шли, смеялись…
- А, это ты, блондинчик. Ты чего тут подглядываешь?
- Да я не подглядываю, я просто гулял… Тебя как зовут?
Вопрос был неожиданным, хоть и закономерным. «В конце концов, я-то свое сказал», - думал Павел. Робость потихоньку покидала его.
- Ишь ты, какой прыткий, познакомиться хочешь? – девушка хихикнула – Даша меня зовут. А ты кто, откуда?
Было видно, что паренек заинтересовал девушку. Голос ее стал мягче, взгляд ласковее – по крайней мере, так показалось Павлу. Завязался разговор. Юноша рассказал о себе, о заводе. Как устроился и попал сюда, на турбазу. Рассказал и о Стасе и его шутке над старым Иванычем. Даша смеялась, и Павлу казалось, что он вот так всю жизнь готов просидеть на этих качелях, утопая в её глазах, смехе и ответных шуточках.
Когда же он уже хотел спросить и про нее, оконная рама первого этажа корпуса внезапно открылась, издав резкий противный звук несмазанных петлей. Большая голова Денисовны, укутанная в платок, скрывавший ночные бигуди, высунулась в окне и негромко, но очень строго издала звук: «Дашка, зараза, быстро спать! Сколько можно вас слушать?! И бу-бу-бу, и бу-бу-бу!..»
Голова исчезла.
- Мне пора, Паша. Сам видишь, попадет мне завтра, – с улыбкой, спокойно сказала Даша.
- Даш? Слушай, я-то про себя рассказал, а ты нет. Давай завтра встретимся вечером после работы, погуляем?
- Ухажер! – девушка беззвучно засмеялась. – Не знаю, может быть. Давай до завтра доживем. Спать и вправду охота.
Даша зевнула и сладко потянулась, вытягивая вверх руки. Павел невольно скользнул по её фигуре. Небольшие упругие девичьи груди, всколыхнули в нем сладкое смутное чувство чего-то невероятно приятного.
- Куда смотришь?! – выпалила юная прелестница и с хитрым смешком устремилась к корпусной двери, в мгновение ока исчезнув в темноте проема.
Засыпал Павел долго. Сладостные воспоминания измучили его только под утро. Новый трудовой день не пугал – не успев еще начать его, он уже думал о вечере.
Все утро Василий подтрунивал над товарищем. Вид засыпающего на ходу Павла смешил его. Он просто не мог сдерживаться, постоянно отпуская едкие шуточки, вводя юношу в состояние раздражения. Но это еще больше смешило, и не только коллегу, но и персонал кухни. Старший, однако, был недоволен. Не говоря об этом прямо, Петрович всем видом и постоянным ворчанием показывал, насколько не нравятся ему сонные, медленные движения нового работника. Павлу же больше всего не нравилось то, что Даша была свидетелем всего этого «рабочего процесса». Несколько раз она проходила мимо рабочих, и, как назло, в то же время Василий вворачивал очередную шутливую фразу:
- Паша, отвертку дай?
-Какую?
-Ты видишь шлицы какие? Крестовую, сонная тетеря! Денисовна, у тебя спички есть?
- Тебе зачем, Вась? – с улыбкой отвечала повариха.
- Да вон Пашке в глаза вставлю!
Хохот оглашал кухню, и даже недовольный Петрович улыбался уголком рта. Даша смотрела на Павла полными смеха глазами. Ее красивые губы расплывались в улыбке, обнажая не менее красивые ровные зубы. Но было что-то еще в ее взгляде, что-то ласковое и нежное, отчего Павел смотрел на нее, как завороженный. Один раз засмотревшись, он чуть не ударился о плиту, споткнувшись о ногу, распластавшегося перед ней Василия.
- Поднимите мне веки! – тут же отреагировал напарник, процитировав увиденный когда-то в кинотеатре фильм «Вий».
Вечером Павел просто пылал от счастья, когда Иван Петрович объявил о конце работы. Они сели ужинать, усталые и тихие. Неожиданно вместо Денисовны подавать на стол пришла Настя, та самая полная девушка, Дашина подруга. Двое старших, увидев ее, немного приосанились, заулыбались, и казалось, будто не было уже долгого трудового дня. Пышная Настина грудь, немного обнажавшаяся при наклоне, когда она протирала стол, приковывала взгляды работяг.
- Паша, иди помоги мне еду принести, а то вас много, а я одна, – сказала Настя, – Бери поднос, будешь на стол приносить.
- Может, и мне подсобить? – скабрезничал Василий, – Ему одному с такой кралей не справиться!
Настя обожгла его презрительным взглядом.
- Молчи, дурень! Не наболтался за день?! – лениво отчитал сына Петрович.
Павел отправился вслед за девушкой на кухню. Положив еду на тарелки, помощница вдруг очень близко подошла к юноше и заговорщическим тоном прошептала: «Дашка просила передать: как поужинаешь, приходи к воротам, она ждать будет…». И как ни в чем не бывало, но с широкой улыбкой вновь занялась едой.
Ужин был проглочен со скоростью метеора. Отпросившись у Петровича, Павел пулей оказался у ворот турбазы. Даши не было. Чуть расстроенный и озадаченный, с мыслью: «Подшутила!» - он хотел уже было уйти, как почувствовал на лице нежное прикосновение Дашиных ладоней, закрывающих его глаза. Теплое дуновение от дыхания девушки и шелковистость ее кожи, которую он ощутил, убирая ее руки со своего лица, заставили юношу почувствовать пробирающий до мурашек трепет.
- Привет! Ты быстро! – Даша хитро улыбалась.
- Да что там.. Поел и пришел, – Павел немного смутился, – Ну что, пойдем?
Они вышли за ворота турбазы и, пройдя немного по дороге, свернули к березовой роще. Солнце уже начинало свой поворот к сумеркам, хотя и было еще достаточно высоко. Птицы спорили меж собой, перелетая с ветки на ветку, испуганные человеческим присутствием. Весенний светло-изумрудный цвет разнотравья, смешанный, казалось, со всеми красками, покрывал небольшую полянку перед березняком . Былые с черными мазками стволы сливались в единое пространство, захватывающее в плен.
На краю полянки, у небольшого молодого деревца, пара присела. Павлу было неловко. Близость Дашиной коленки, почти касающейся его ноги, ее молочное дыхание и прищур со смешинкой, когда она смотрела на него, немного смущали паренька. Набравшись смелости, он спросил:
- А как подружку зовут твою?
- А что? Понравилась?! – девушка улыбнулась.
- Нет, с чего ты взяла?
- Ты так смотрел на нее, когда мы мимо вас проходили.
- Вот еще! Я на тебя смотрел… - смущенно пробубнил Павел.
- Что?
- Я на тебя смотрел!- ответил юноша смелее .
- Ой уж! И чего ты во мне разглядел? – Даша с любопытством взглянула на Павла. Свежий налетевший ветерок разметал ее красивые темные волосы, сдвинул один из локонов на лицо, подчеркнув и так выдающуюся красоту ее глаз и носа.
- Красивая ты. Веселая. Умная, наверно!
Девушка засмеялась. Павел уже без стеснения, откровенно любовался ею.
- Да, я такая! Я в детдоме много читала… -сказала Даша и вдруг резко замолчала. Перемена её настроения была поразительной. Еще секунду назад этот веселый и говорливый человечек внезапно превратился в угрюмую молчаливую статую.
Нависшая пауза была тяжелой. Хотя это и удивило Павла , виду он не подал.
- Даш, расскажи о себе? Ты обещала! – юноша посмотрел на подругу.
- Обещанного три года ждут – спокойно, с улыбкой ответила она, взглянув в ответ.
Немного помолчав, Даша продолжила:
- Да что там рассказывать. Я не знаю родителей. Сколько помню себя – столько времени я в детдоме. Нет, там неплохо было. Никто не обижал…
- Как-то с грустью говоришь… - перебил Павел. Строгие глаза девушки давали понять, что углубляться в эту часть своей жизни она не хочет.
- Ты прости, Паш. Просто был у меня один мальчик. Не в детдоме, уже техникуме. Я открылась ему, рассказала. Влюблена была очень. А он как узнал, так на другой день бросил меня. Да еще и говорить всем стал, что все детдомовцы либо воры, либо умственно отсталые, а я вообще, сказал, не девушка уже… А он знал?! Мы даже не целовались с ним!!
Даша закрыла глаза ладонями. Её плечи вздрагивали, а между неплотно сжатыми пальцами прокатилась слеза. Павел не знал, что делать. Он никогда не встречался с подобными проявлениями девичьих чувств. После секундной паузы он решился и произнес:
- Не плачь, пожалуйста, – голос юноши немного дрожал, – я так не думаю. Он дурак, сволочь. Не все мы такие. Даш, ты мне нравишься!..
Девушка резко убрала ладони с лица. Большие влажные глаза сверкали двумя небесно-голубыми точками. Взгляд бегал по Пашиному лицу, словно ища чего-то, и будто бы не найдя, заставил ее воскликнуть: «Все вы одинаковые!..» - и резко поднявшись, побежать. Неведомая сила подбросила Павла, устремившегося в след за ней.
Он догнал ее почти у ворот. Схватив за руку одной рукой, вторую обернул вокруг талии, резко развернув, прижал Дашу к себе. Он был готов к сопротивлению, как и отпустить, если начнет драться. Все, о чем он думал, - это успокоить ее, вернуть вечер, так хорошо начинавшийся, показать ей, что он искренен в своих чувствах и словах.
Но сопротивления не последовало. Даша прижалась к нему, как маленькая девочка, обхватив руками шею, уткнувшись в нее влажным лицом.
- Ох, Пашка! –вырвалось из нее печально-радостным вздохом. Они стояли обнявшись, словно слившись в единое целое. Ощущение Дашиного тела, ее груди, плотно прижатой к его, запах и нежный шелк волос – все это вызвало в юноше двоякое ощущение. С одной стороны, он был бесконечно счастлив. Павел застыл. Ему казалось, пошевелись он – и все исчезнет, превратившись в сон. С другой стороны, сладкое чувство разливающегося по телу удовольствия могло привести к конфузу.
- Даш?.. – мягко позвал он.
Девушка подняла голову. Ее улыбка, искрящийся, счастливый взгляд снова заставили юношу забыть обо всем.
- Что? – нежность ее голоса и взгляд, направленный на подбородок Павла, будто магнитом притянули его губы к губам Дарьи. Он почувствовал, что девушка отвечает ему страстным поцелуем, отчего сердце забилось бешено, а легкая дрожь пробежала по рукам, обнимавшим девичью красивую спину…
Сгущающиеся сумерки темным покрывалом устилали воздух. Двое влюбленных сидели на лавочке перед зданием турбазовского кинотеатра и о чем-то ворковали. Изредка проходившие мимо коллеги Павла или поварихи смотрели на них с любопытством и даже удивлением. Однако никто особого значения увиденному не придавал - подумаешь, сидят, смеются, за руки держаться, что-то шепчут друг другу на ухо – дело молодое. Да и кончится все завтра – кухня готова, запустят плиты, и уедут электрики.
- Даша, я тут написал тебе… вот, – Павел достал из кармана штанов клочок бумаги с написанными неровным подчерком какими-то словами и буквами. Это был адрес.
- Я уезжаю завтра. Ты мне письмо напиши. Только обязательно!
- Конечно, напишу, Пашенька! – Девушка уткнулась ему в плечо.
- Ну, ну! Дашка, не плачь, моя хорошая! - Павел обнял ее. Он уже не стеснялся. Стало темно. Старые фонари на столбах не освещали их уголок. – Мне самому грустно, до слез. Хоть плиту иди ломай заново.
Они рассмеялись.
-Ты любишь стихи? – неожиданно спросила девушка.
- Стихи?! Да нет, как-то не увлекался. А что?
- Я книжку одну прочитала со стихами. Мне один очень понравился. Я выписала его. Подумала тебе отдать, на память. Ну если тебе не нравятся стихи…
- Нет-нет – перебил он ее, – прочитаешь? Правда, мне интересно. Ведь ты же старалась…
Даша с улыбкой посмотрела на него. Взгляд Павла был теплым и вроде бы заинтересованным. Развернув сложенную пополам бумагу, извлеченную из кармашка платья, девушка прочла:
«В березовой роще под пологом неба,
В глубоких озерах таинственных глаз,
Окутанный светом прекрасного Феба,
Я видел судьбу, покорившую нас.
Зачем же ты, дева, играешь власами,
Зачем, златокудрая, сердце мне жжешь,
Пленяешь в медовой улыбке устами,
Покинув объятья всё манишь и ждешь!
Наверное, что-то случится меж нами,
Ты видишь скучает по небу земля,
Всё разными стонет она голосами,
Свои чёрны груди в тоске оголя.
Позволь прикоснуться к тебе, моя радость,
Не будь недотрогою, сжалься на миг,
Пусть в сердце прольется любви твоей сладость,
В душе растопив мой извечный ледник.»
Даша замолчала и с нескрываемым любопытством опять посмотрела на Павла.
- Ну? Тебе понравилось?
- Да! Я, правда, не понял половину. Но если честно, мне больше понравилось, как ты читала, твой голос. Я не знаю, как сказать. Он был таким… глубоким, что ли…
- Дурачок мой! – Даша обвила его руками и прильнула своими губами к губам юноши. Он даже не успел обидеться на беспочвенный эпитет в свой адрес.
Ночь незаметно сделала темное черным, черное - непроглядным. Василий точно призрак предстал перед парочкой, внезапно выделившись из тьмы, окружившей кинотеатр и прилегающую территорию, почти не освещаемую фонарями. Девушка вскрикнула, заставив вздрогнуть от неожиданности и Павла.
- Целуетесь? – с поддевкой сказал сын Петровича, одарив влюбленных водочным перегаром, – Пашка, иди давай спать. Отец говорит, завтра автобус рано придет. К шести надо плиты сдать, а то к полудню первые туристы пожалуют, – Василий картинно встал в позу, разведя руки в пародии на реверанс, – а в восемь и мы уезжаем.
- Вася, я сейчас, еще чуть-чуть, ладно?! Скажи Петровичу, что я скоро?! Пожалуйста!!
Василий посмотрел на пару. Глаза его немного увлажнились, взгляд смягчился. Наверное, они напомнили ему себя в молодости, когда он вот так же, как и эта молодежь, проводил темные вечера на парковых лавочках со своей будущей женой. Водка делала его сентиментальным.
- Ладно. Давай минут десять и приходи. Серьезно говорю! Тебя, Дарья, Денисовна тоже искала…
Коллега также внезапно исчез в темноте, как и появился. Павел посмотрел на Дашу. Слова были не нужны. Лицо любимой говорило красноречивее любых слов. Было чувство чего-то неизбежного, грустного, но неосознанного до конца.
- Ты придешь завтра проводить? – юноша старался сделать голос спокойным.
- Конечно. Нам же плиты принимать у вас…
Неожиданно Даша громко чмокнула Павла в щеку, вскочила, стремглав побежала в темноту по направлению к своему корпусу. Обескураженный юноша не сразу устремился за ней. Когда он добежал до Дашиного порога, его встретила обширная фигура стоявшей в дверях Денисовны.
- Чё тут шляешься?! Все твои уж храпят поди! Иди отсюда!
Спорить с поварихой уже не имело смысла. Медленно, словно на убой, склонив голову, он поплелся к себе. Ночные птахи пели колыбельные, ветерок убаюкивал ласковым шипением, но заснул Павел от глубокой печали, охватившей его осознанием завтрашней разлуки.
Утро выдалось прохладным. Обильно выпавшая роса клонила тяжелыми каплями траву к земле, отчего та казалась стоптанным ворсом старого ковра. Зябко кутаясь в рабочие телогрейки, трое рабочих шли по направлению к кухне. Денисовна и остальной персонал были уже там. Не было только Дарьи. Павел, еще полусонный, не придал этому значения: мало ли, может, в подсобке готовит продукты к стряпне.
Запустили плиты. Черные конфорки сначала едва, потом с видимым ускорением окрасились в темно-красный цвет. Вроде бы все в порядке. Иван Петрович еще раз осмотрел все электроузлы кухонных аппаратов, убедился, что визуально все в порядке, весело кивнул старшей поварихе.
- Принимай работу, Денисовна!
- Да уж вижу! Когда автобус-то у вас?
- Да через час где-то.
- Ну-у, еще позавтракать успеете! Потом зайдешь за приемо-сдаточным, я подпишу, заберешь. Начальнику сама позвоню.
- Лады, – Петрович повернулся к коллегам и негромко крикнул – Васька, Пашка, идите проверьте, что все собрали, берите вещи и в столовую завтракать. Скоро автобус. Ждать не будет…
Павел лениво ковырялся в тарелке. Петрович с сыном были заняты разговором о размере будущей премии и того, сколько денег от командировочных у них осталось. Юноша был рад этому. Ему не хотелось, чтобы его беспокоили. Чувство прострации охватило его, делая замкнутым и не словоохотливым. Он чувствовал себя словно в раковине, и каждое слово, обращенное к нему, было как палка, которой в этой раковине шерудили. Причиной тому была Даша – он так и не видел ее с самого пробуждения.
Относя посуду на мойку, Павел увидел Настю. Быстро поставив поднос на стол для грязной посуды, он буквально ринулся к ней.
- Настя, постой! А Даша где? - его голос прозвучал немного взволновано.
- В корпусе она, - сочувственно, хоть и со смешком сказала Настя, – говорит, нехорошо ей, попросила еще часа два поспать. Ох, Денисовна орала! Тебя крыла матом. Потом вроде успокоилась, говорит ей, мол, лежи, пока плиты принимаем, потом чтоб как штык.
Последние слова Павел слушал уже на ходу. Скорым шагом подошел к Петровичу, стараясь не выдать чувства, обуревавшие его, спросил:
- Иван Петрович, я это, забыл кой-чего, можно сбегаю? Я мигом!
- Знаю я, чего ты забыл! - раздраженно возразил Петрович. – Ты меня ночными гулянками задолбал. Думаешь, не вижу, к Дарье захотел. Вон автобус пришел, идите грузитесь. Хочешь любовь крутить - на выходные сюда катайся, работничек!
Пришлось подчиниться. Не хватило у него духу спорить с бригадиром. «Что я ей скажу?» - думал он. – «Зачем ты убежала вчера?! А она, что мне скажет? Все уж и так ясно…». Нервный голос водителя автобуса прервал размышления:
- Загрузились? Кончай курить, поехали! Нарядов сегодня навали кучу, целый день еще мотаться!
Автобус медленно тронулся. Двигаясь по грунтовой дороге, огибавшей корпуса и деревья, машина плавно раскачивалась, будто плыла по волнам какой-нибудь реки. Павел смотрел сквозь стекло, казалось, неподвижно, но бегающие глаза покрывали каждый сантиметр открывающейся перед ним панорамы турбазы. И вдруг застыли неподвижно – у ворот, заблаговременно открытых для покидающего «Красный Восход» транспорта, стояла Даша. Печальный взгляд ее, красный от слез, был устремлен на Павла . Вскинув руку в прощальном жесте, она быстро опустила ее, увидев насмешливые лица Петровича и Василия. Юноша вскочил с сидения, пробежал по салону к заднему окну, но было поздно – Даши уже не было. Опустившись на заднее кресло автобуса, он посмотрел на коллег. Они отвернулись. Поняли: маху дали со своей оценкой Павловых чувств. Автобус , неторопливо набирая скорость, покатил по шоссе…
Зинаида Матвеевна уже с полчаса суетилась на кухне, собирая на стол ужин. Сын сидел за столом, повернув голову к окошку, рассматривал двух воробьев, весело скачущих по карнизу соседнего дома.
- Что с тобой, сынок? Ты как приехал с этой турбазы сам не свой. Случилось чего там?
Павел не ответил матери, даже не повернул головы. Помолчав с минуту, юноша спросил:
- Мам, а вы с отцом как познакомились?
Вопрос был более чем неожиданным. Зинаида Матвеевна никогда не была особо близка с сыном. Да и до этого было ли ей! После смерти мужа работала с утра до позднего вечера, что бы чадо нужды не знало, как пришлось испытать его ей в собственной молодости, в военные и послевоенные годы. Не брезгуя никакими подработками, бывало, и в выходные не разгибала спину. Пашка же ее с пятилетнего возраста пропадал во дворе. Зинаида благодарила Бога за то, что не было в округе, в друзьях сыночка особо плохих мальчишек. Не втянули его ни во что…
- Во те раз! Чего это еще ты спросил! – мать немного смутилась, но, не торопливо присев на стул, все же продолжила. – Как познакомились?.. Зимой это было, на святки. Пошли мы с подружками на мужей гадать. Гадали раньше у нас в деревне. Ты не помнишь, мы еще до рождения твоего в город-то переехали. Так вот, встали к забору со стороны огорода, по валенку сняли и давай за забор-то кидать и спрашивать, мол, как моего мужа звать будут. Как там все гадание проходило - не помню, сколь уж лет прошло. Да как только до меня черед дошел, кинула я валенок - и враз в твоего отца, прям голове. Спрашиваю при этом: «Кто мой муж будет?». А он со злости, как рявкнет: «Илья твой муж будет!». Имя свое назвал. Ой, как мы с девками завизжали, да кинулись кто куда. На другой день в клубе он же и подошел на танец пригласить. Я его не знала. Их семья только приехала к нам из Сибири. Колхоз у нас расширялся. Важный такой, в костюме. Как имя-то его услышала, засмеялась. Он все: «Чего смеешься, да чего смеешься?!». Ну я ему случай этот и расскажи. Он тоже как давай ржать. «Я, - говорит, - это был…». Так и познакомились, сынок.
Глаза матери стали влажными. Теплый взгляд ласкал Павла, отчего на душе у него сделалось светлее. Посмотрев на мать, после небольшой паузы он произнес:
- Мам, я там на турбазе девушку одну встретил. Красивую! Она добрая такая, стихи читает. Из другого города она. На практику приехала…
Больше говорить он не мог. Слезы предательски наворачивались между век. Комок подступал к горлу, не давая выдавить из себя ни слова, чтобы не расплакаться, как девчонка. «Повзрослел!» - подумала Зинаида Матвеевна с улыбкой Моны Лизы на лице.
- Что думаешь? – мягко спросила она.
- Мам! Она одна, детдомовская. Но ты не думай, она хорошая очень. Можно я завтра в выходной съезжу туда? Мне ее увидеть хочется!
Мать, ничего не говоря, подошла к шкафу, висевшему на стене. Открыв дверцу, пошарила рукой в глубине, достала старую металлическую банку с надписью «Сахар» и, повернувшись к сыну, открыла крышку.
- На вот. Купи ей чего-нибудь, пустой не езди. Тут и на автобус. Только с первой получки на карман не жди! – усмехнулась Зинаида Матвеевна.
- Мам, мамуль! Спасибо! – Павел обнял старушку, – Я тебе все всё отдам, до копеечки!
- Ну ладно-ладно! Ужин остыл. Садись давай. Сейчас разогрею по быстрому.
Рейсовый автобус подъехал к остановке. Мелкий дождик накрапывал, покрывая серый запыленный асфальт черными каплями-горошинами. Вдали на западе были видны полосы большого дождя, преломлявшего солнечный цвет в едва различимые радуги. Павел шел по дороге к турбазе. Проходя мимо полянки перед березняком, он вспомнил, как они с Дашей сидели под молодой красивой березкой. От этого воспоминания на душе его стало радостно и светло. Слова несложной эстрадной песенки сами вырывались наружу. Широкая улыбка, что называется, до ушей, не сходила у Павла с лица.
Войдя в открытую калитку больших ворот, юноша направился к кухне. В его воображении рисовались страстные картины будущей встречи. Он представил, как Даша кинется к нему в объятья и их уста сольются в поцелуе.
В кухонном блоке никого не было. В столовой тоже. «Странно! Тихий час, что ли?» - подумал Павел. Решив направиться к корпусу персонала, подтачиваемый нетерпением влюбленный вышел из столовой на улицу, где чуть было не столкнулся с Дашиной подругой.
- Настя, привет! Что-то пусто у вас! Как заезд? Где отдыхающие?
- Паша! Здравствуй! Неожиданная встреча! Да что отдыхающие, не много их пока. Кто спит, кто на речку ушел. Только обед прошел. Ты чего тут?!
- Я к Даше… - щеки Павла покраснели. – Где она, подскажешь?
- Не подскажу…
- То есть?!
- Да ты слушай! Уехала она вчера. Ходила, маялась. Все из рук валилось у нее. Денисовна наорала как-то, ну Дашка и психанула. К черту, говорит, вашу практику, уеду домой. Собрала сумку - и на остановку. Я ее лично на автобус посадила.
- Так куда она поехала-то? – юноша явно начал нервничать. Руки перебирали кепку, лицо немного побледнело.
- Да если б я знала! Мы ведь с ней хоть и с одного техникума, но с разных групп, только на сборах на практику познакомились. Как-то интересовалась у нее мимоходом, да забыла. Не думала, что вот так понадобится…
Павел опустил голову. Было не ясно: думы ли тяжелые клонили ее к груди или отчаянная безнадежность.
- Я пойду, Насть. На обратный автобус успеть надо, а то до поздна тут просижу . Прощай… –печально произнес он, и не слушая Настиных причитаний, поплелся к воротам. Сначала мысленная суматоха в его голове не давала ему проявить свои чувства наружу. Потом тяжелые думы убежали, и стало как-то пусто, серо, печально до жути. Уже на остановке на лавке Павел почувствовал, как эмоции, поднимаясь от сердца, застревая в горле комом, давят его изнутри, желая разорвать невыносимой тоской. Он заплакал. Заплакал навзрыд, как ребенок, потерявший маму в толпе. Пассажиры подъехавшего автобуса все как один обратили внимание на красные глаза и нос молодого человека, вошедшего в салон. Но ему было все равно. Юноша уселся на сидение в самом хвосте и всю дорогу не отрывал лица от окна, задумчиво созерцая даль…
Вечерние сумерки сгущались над городом. На улицах и во дворах кипела жизнь. Старики рубились в домино, дети и подростки с разной степенью шума покоряли деревья, искусственные горки и выбивалки. Старушки оккупировали лавки у подъездов, оставив молодежи тротуары и дворовые закоулки. Павел неторопливо шел по улице к своему дому, смотря по сторонам грустно и безучастно. Домой не хотелось, он намеренно оттягивал свое возвращение, чтобы просто лечь спать, избежав материнских расспросов. Во дворе его дома между старыми сараями размещался маленький не застроенный, поросший кустами пятачок, где любили прятаться местные парочки. Даже скамейку соорудили. Какой-то шутник вырезал на ней ножом надпись «места для поцелуев». К счастью для Павла, да и к удивлению, сегодня на ней никто не целовался. Юноша просидел на ней до самой темноты. Даже наступающая ночь не тревожила его, пока в это потаенное место не вторглись очередные влюбленные, чуть было не севшие на него в потемках. Пришлось уйти, тем более что их счастливый вид был для него невыносим.
Вот и подъездная дверь родного дома. Внутри Павла шла война. Все сопротивлялось, кричало: «Неужели все?!». С большим усилием он взялся за дверную ручку и вздрогнул – голос Даши звал его по имени. Юноша встряхнул головой, как будто пытаясь вытрясти из нее болезненные мысли.
- Паша? – позвала Дарья тихо, словно стесняясь, – Паша! Это я!
Павел оглянулся. Не веря своим глазам и ушам, застыл столбом, глядя на любимую. Именно так смотрят люди на что-то неизбежное, но еще не осознанное, пока всепоглощающее чувство момента не охватит их океанской волной.
- Дашка! Дашенька! – воскликнул он на весь двор и, подбежав к ней, обнял. Тепло, исходившее от рук и шеи обхватившей его девушки, ее ответные поцелуи, щедро рассыпанные ею по всему Пашиному лицу, заставили юношу испытать чувство счастья, живое и трепетное, которое невозможно было выразить словами.
На балконах и внизу во дворе немного было зрителей этой сцены. Кто-то смотрел улыбаясь, некоторые хмурились, бурча про бесстыжую молодежь себе под нос , но никто из них не остался равнодушным. Кому-то эти влюбленные напомнили себя в свои собственные юные годы, а кого-то заставили вспомнить о тех, кого проводили этой ночью домой, чтобы на следующий день вновь петь им серенады, восхищаться красотою и с радостью принимать ответные эмоции.
Все эти взгляды не смущали Павла и Дашу. Растворившись друг в друге, они забыли про окружающее, про людей и про время. И лишь майское звездное небо существовало для них – ведь только оно одно было свидетелем их знакомства и только ему одному они готовы были рассказать о всех своих больших и маленьких сердечных тайнах – тайнах своей первой наивной любви!