Рать воняющих затхлой кровью, гигантских муравьёв, внушая мысли о невозможности противостояния их многомиллионной армии, стояла у нашего порога и ждала команды к нападению. Их антенки хаотично шевелились, а жвала ни на секунду не переставали отбивать аннигилирующий мораль, барабанный бой, наводящий ужас на защитников последнего оплота человечества, выстроившихся стройным рядом, на стене «последней надежды».
Все мольбы страждущих в трепетании перед неизвестном возносились к двадцати волхвам, третьи сутки подряд, извивавшихся языками пламени, в непостижимом сакральном танце. С каждым часом, становясь всё более похожими на тотемные статуэтки цвета слоновой кости, с принуждённо без чувственными лицами, нежиле на людей. Видели их лишь единицы, но каждый ребёнок знал, что они воплощение божественного могущества, стоявшие во главе племён. Осмелившемуся заглянуть им в лицо, являлось видение его кончины, наступавшей сразу после окончания просмотра.
Вопреки законам шаманизма, я пробрался к ним в палатку, дабы лично убиться в том, что они делают всё возможное для спасения содрогнувшегося человечества. После увиденного, впервые в жизни мои ноги чуть было не подвели меня. Каждый из них был облечён в светло-бежевую, иллюзорную мантию, за коей нельзя было узреть ни форм, ни размеров, ни сущности. Руки их, трясущееся будто в припадке, тонкие, сморщенные, были вознесены вверх, распростёртыми ладонями, они возносили свою душу к окровавленному в ритуальных подношениях идолу, висящему под потолком, имитировавшего восходящие солнце. Это был огромный муравей, одетый в чёрный плащ, со знаком красного пламени.
Головы их одновременно обернулись ко мне, некоторые во преки физиологическим способностям, повернулись на сто восемьдесят градусов. Вместо их лиц, я увидел костные, обезумевшие маски, на столько гладкие, что в своём идеале, они стягивали пространство, подобно мареву искажая обозримое, поскольку даже пространство не могло противостоять желанию, прикоснуться к абсолюту. Словно щелкунчики, их челюсти начали отбивать своими бобриными зубами, единый, гипнотизирующий звук, ритмичными как швейцарские часы колебаниями, будоражащий мой мозг.
Кац-кац-кац-кац-кац.
— Вы ответите за это, — сказал я, вынимая из ножен свои сабли.
— Остановись, — послышался голос вождя за спиной.
Но разум окутанный властью эмоции, словно сжатый меж двух скал, позволил телу как снежный ком, кубарем покатиться в пучину неосознанного. Рассякая лезвиями одного волхва за другим, с лёгкостью дождя, проходящего сквозь туман, я был счастлив, верша возмездие, и в то же время, неистовое чувство тоски, нарастало с каждой секундой, не встретив ни малейшего сопротивления, я остановился.
Дыхание моё в тот миг в двоё участилось, я обнаружил, что стою на огромной белой платформе, а вокруг меня сотни, пронизывающих взором, призраков, отдалённо напоминающих тотемы. Закрыв глаза рукой, я побежал сквозь них, туда, как мне казалось, где должен был быть выход и к своему наивному восторгу, выбежал наружу. Я стоял в непосредственной близости от муравьиной армии. Стекающий с бивней яд вступал в непонятное мне взаимодействие с почвенной породой, находившейся у них под лапами, результатом которого являлось едкое испарение последний. Но не один из них не отреагировал на меня, будто меня тут и не было.
В ужасе от увиденного, я побежал на стену и последнее, что я хотел увидеть, это то, что стена от силы пятнадцать метров длинной, а из защитников, на ней стоит, облокотившись на бойницы и попивая из кружек ром, три солдата, мило беседующих, судя по их внешнему виду, на какие то отвлечённые от защиты человечества темы. К моей мимолётной радости, у стены я обнаружил двух моих друзей, единственных равных мне в обращении с саблями.
— Нам надо защищаться, — точно был уверен я, что произношу именно это. Однако, мои уши однозначно слышали, как уста мои произносят нечто похожие на волнообразный звук «мммммм», вызванный криками утопающего под водой.
Внимательно прислушавшись к ним, я понял, что не различаю ни единого их слова, словно я пытаюсь разобрать умерший тысячу лет назад древне-китайский диалект, произносимый в условиях бега на луне, сквозь толщу скафандрового стекла. Дабы отсрочить появление страшных мыслей в своей голове, я взбежал на стену и командным тоном, крикнул:
— Построиться! — Но и в этот раз, не вышло ничего другого, кроме как — «мммммм».
Не оставалось не единого действия, которое могло бы ещё больше отсрочить приход неизбежных переживаний. В порыве последней надежды, я бросился вниз по лестнице. Сколько бы не пытался привлечь внимания своих друзей, ничего не удавалось. Рука, при любом прикосновении, развеивала их тела, с лёгкостью проходя через любое из них. Позже, я заметил, что их действия, так же, как и действия стоящих на стене солдат, цикличны. Через определённый промежуток времени, повторялся один и тот же жест, можно было заметить так же повторение интонаций, с которыми они произносили непонятные мне слова. Муравьи, так же, лишённые всякого разума, подобно забагованным npc в игре, стояли и без проблеска жизни, повторяли через равный промежуток времени, одни и те же действия. Почувствовав резкую нехватку кислорода в груди, я развернулся спиной к стене и побежал так, словно это последний оплот моей личной надежды на привычное существование. Я бежал так быстро, что от давления начало резать глаза. Усталость в ногах, мотивировала меня бежать дальше, отдышка, вырывающая с каждым новым шагом кусочек моих лёгких, выплёвывая их разгорячённым ртом, словно половую тряпку, была стимулом пробежать ещё столько же, сколько я пробежал до этого.
Наконец, вдоволь измучавшись, я остановился. Четверть часа изучал глазами горизонт, боясь обернуться, что-то внутри меня неопознанным образом знало, что произойдёт если я сделаю это. Набравшись мужества, а может и глупости, я обернулся. Передо мной стояла всё таже пятнадцатиметровая стена с тремя солдатами наверху и двумя друзьями у её подножья. В тот миг, сознание моё разорвало себя на десять частей, выкручивавших, нагоняющих тоску и печаль, просовывающих ядовитое копьё, берущее своё начало чуть ниже груди, сквозь меня, заставляя каждую клетку моего тела изгибаться подобно танцорам лимбо. Я чувствовал, как внутри меня кто-то скрежёт по рёбрам, своими длинными, неотёсанными ногтями и с каждой мысленной просьбой остановиться, переламывает их пополам, сметает костную пыть в горсточку, чтобы отвратно насытить ею, мою кровь. Прибитый неведанной мне силой к земле, моё тело бросало из стороны в сторону, зубы разлетались по округе, украшая её кровавым узором. Огромный сгусток блевотной энергии перекрыл глотку, чтобы я не смог кричать и от этого скрежещущий рёбра чёрт, получал в двое больше энергии для своей безжалостной пытки.
Собрав последний рассудок и волю в кулак, я принял единственно правильное решение. Разбежавшись, что есть мочи, врезался головой о стену. Тишина, темнота, покой. Через мгновение я открываю глаза, сижу у той же самой стены, сознание снова разрывается, унося меня в небылицу человеческих страданий. Затмение стало моим наркотиком, в нём я видел смысл своего существования. Со стены я не прыгал, боялся, что переломаю ноги и не смогу потом как следует разогнаться. Все свои силы я тратил на дозу мимолётной тишины, дарившей столь желанный душевный покой.
Проведя тысячи лет в бессмысленной борьбе, забыв о существовании иной жизни, забыв своё прошлое, забыв почему я тут нахожусь, что это за место, кто эти люди, впервые за тысячу лет, мою голову посетила свежая, незаезженная терзаниями и упрёками мысль:
— Зачем?
Выдохнув, я свалился на земь. Глаза узрели светлое, лучезарное небо, без препятственно озаряющие мой лик.
— Как? Всё это время? Здесь?!
Впервые за долгое время, грудь почувствовала свободу и приходящие вслед за ней блаженство. Тело лёгкость пера, с коей оно начало левитировать над землёй, освобождая меня от её оков. Огрубевшее лицо осыпалось песчаными наростами, являя миру новый, нежно-гладкий тканевый слой. Нос вспомнил, как ощущать запахи и почуял тёплую дымку домашнего очага. Уши, в безудержной радости, извергались фонтанами оргазма, услышав, давно забытый звук потрескивающего камина.
Тыщ. Кац. Кыщ. К-кыц. тлщтлщтлщ. Кр. Щщщ.
Я открыл глаза у себя дома. Поднимаясь в сидячие положение, всеми ментальными силами, удерживал картину увиденного мною сна, но, как только стопы мои коснулись пола, от неё лишь остались обрывистые картины, а вскоре и они ушли в затмение, только не отпускавшее чувство понимания, в невозможности быть описанным словами, осело где-то глубоко во мне.
— Тревога. — Тревога, тревого, тревога. — Подъёём.
— Они здесь. — Боже спаси нас, боже спаси нас, — раздовалось с улицы.
Я быстро надел форму, затянул пояс с двумя висящими саблями, выскочил на улицу. По всюду носились солдаты с мечами и луками. Женщины с детьми и стариками. Мелькали своими огнями факелы, лилась из вёдер вода. Люди сталкивались друг с другом, падали, ползли в грязи, создавали давку и разбегались. Одинокие старики закрывали ставни окон. Какая то женщина сидела на крыльце, качала трёх младенцев, напевая колыбельную и пуская одну за другой слёзу по своим щекам, прикусывая губы, начала захлёбываться в отчаянном рёве. Средних лет тётка вышла на балкон, уселась своим габаритным телом в кресло качалку и починяя примус, что-то бормотала себе под нос, не без интереса поглядывая на происходящие.
Мимо меня пробежал пацан, лет шестнадцати, придерживая рукой на голове спадающий шлем, другой, могильно вцепился в наспех сделанный лук. Я направился к главной городской стене. В забравшись, я увидел расстилающийся до краёв горизонта массив, чёрных, щебечущих клыками, создававших ужасающий дикий перезвон, муравьёв.
Обернулся. Женщины выстилают, своими упавшими в мольбах телами, дорогу к шаманской палатке. Меж них, один за другим, проходят, закутанные в мантии, с покрытыми капюшонами головах, волхвы. Последний застывает у входа, я чувствую, как сквозь капюшон, он вперяет в меня. Тяжесть, словно моё тело набили арбалетными болтами, окутывает меня. Через мгновение он исчезает.
По лестнице поднимаются два моих друга, с улыбкой на лице обсуждающих возможные варианты загробной жизни, наши взгляды встречаются и из меня вырываются теплейшие объятия.
— Ты умрёшь первым, — один другому.
— Я станцую на твоей могиле, — второй первому.
На секунду, моё сознание отстраняется от тела, рассматривает всю картину предстоящего поля боя целиком, и я, заряженный неистовым вдохновением, кричу:
— Построиться!