ММП. Трудовые будни.
Закончена учеба в Ленинградском мореходном училище. 1 марта 1968 года состоялся выпуск нашей роты и 23 молодых новоиспеченных судоводителя были направлены в Мурманское морское пароходство (ММП) для дальнейшего испытания своей судьбы. Я связал с ММП всю свою жизнь, пройдя путь от четвертого штурмана до капитана дальнего плавания и капитана-наставника большой группы судов, включавших временами и весь атомный ледокольный флот. Тогда я еще не знал, что стану одним из самых молодых капитанов пароходства. Не знал я, что кроме взлетов будут и крутые падения, а потом снова быстрое движение по служебной лестнице. Я и не думал, что займусь когда-нибудь воспитанием судоводителей и подготовкой капитанов для родной компании, и подготовлю для ММП за время работы в Службе безопасности мореплавания более 70 капитанов, ведя их по ступенькам служебного роста – от третьего штурмана до капитана. Все это будет через многие годы и далеко-далеко впереди.
И вот мы, несколько человек, толчемся в вестибюле отдела кадров (ОК) на улице Володарского, д.6. Старший инспектор ОК Суханов Сергей Иванович вызывает нас по одному в кабинет, где выписывает направления на суда. Доходит очередь и до меня.
- «Кисляков! Пойдешь 4 штурманом на атомный ледокол «Ленин». Очень хорошее для тебя направление. Будешь расти и возможно станешь капитаном атомного ледокола. Вот только надо сразу же поступать в Макаровку, чтобы получить высшее образование» - услышал я напутствие в свой адрес. Ну, нет! Нет, нет и ещё раз нет!
Четвёртый штурман - неофициально - четвертак, четверёныш… Ну, что сказать? Если серьёзно, должность очень нужная.. ибо даёт тот самый необходимый первичный опыт. Практики не в счёт. За пару лет в этой должности четвёртый штурман может как следует ознакомится с судном, обретает навыки выживания в экипаже… Души ещё у них мягкие и податливые... Отличный материал для лепки. Некоторые капитаны пользуются этим.. и лепят из этого материала штурмана для себя - по образу и подобию своему. И, когда, любовно вылепленное удовлетворяет капитана, он говорит: "Вот этот штурман для меня хорош!" - и начинает таскать за собой по пароходам своего клона. Что ж.. это вполне оправдано, иметь человека в экипаже, которого хорошо знаешь. Знаешь на что он способен, знаешь его возможности. Вот тот же Юра Карасёв вырос до старпома у одного капитана - Котомкина П.А. Они всегда были вместе, с приходом Карасёва на пароход "Вологда". Чем занимается обычно четвертый ПКМ? Это - судовая канцелярия, он же ведёт документацию экипажа, оформляет в капитании порта приход/отход судна. Что можно ещё сказать? 4 ПКМ - ученик старпома. Он несёт вахту за старпома с 16.00 до 20.00., а в случае каких-то навигационных непоняток, вызывает на мостик капитана или старпома. Тут уж лучше перебдеть, чем недобдеть... В швартовных операциях не участвует, а находится на мостике и помогает капитану. Но, может и полететь СМСкой, если ограничены возможности связи. Да и вообще... куда пошлют, короче... В массе своей это адекватные пацаны, но, конечно, находятся некоторые индивидуумы, которые могут задумчиво сказать так... А вот я бы, на месте капитана... не так мол капитан то и то делает, или это. Тут начинает от смеха давиться даже буфетчица. Вахта у 4 ПКМ с 16.00 до 20.00. Сокращённо - 4ПКМ. Англ - 4th Off.
То, чего я боялся – случилось! А как же моя молодая жена? Куда она приедет, кто ее встретит? Как она будет одна в чужом и незнакомом городе без меня? Я даже еще квартиру не нашел, не говоря уже о работе для нее. Нет! Только не ледокол! Я старался объяснить свое положение старшему инспектору, но он был глух к моим просьбам. Ледокол скоро должен выходить в Арктику, а здесь вам не детсад! Но я не сдавался…
- «На ледокол я не пойду! Что хотите, то и делайте, но только не ледокол!» - были мои слова. Тогда Сергей Иванович сказал: - «Не пойдешь ты на ледокол только в одном случае, если сам найдешь для себя замену». Я выскочил от инспектора как ошпаренный в коридор, и столкнулся со своим другом – Сашей Казаковым.
- «Саша, дружище, выручай! Ты же знаешь мое положение. Надо жену встречать, а меня на атомный ледокол «Ленин» посылают. Мне туда никак нельзя – иди ты туда вместо меня. Инспектор мне сказал, что не пошлет на «Ленин», если я найду себе замену. А ребята уже почти все получили направления на суда. Только ты и можешь мне помочь». И Саша согласился… Счастливый я быстро зашел в кабинет. - «Вот, привел себе замену» - и указал на Казакова.
- «Ну, счастье твое, что быстро управился. Тогда пойдешь на «пассажир» – на «Илью Репин». Завтра судно отходит в рейс». Я был счастлив вдвойне. Во-первых, отпало мое направление на ледокол, а во-вторых, было получено направление на «пассажир» – знакомый уже для меня знаменитый пароход, где я начинал проходить годовую практику матроса в 1966 году. А главное я шел сразу на должность третьего штурмана, а не четвертого, как все ребята. Третий штурман - неофициально - трояк. Или просто - третий. Он не конкурент старпому… 3 ПКМ - командир носовой швартовной команды. Он ходит с боцманом на бак для снятия\постановки судна на якорь. Матросики с третьим обычно не церемонятся, и то, что они хотели бы сказать старпому, например, они не стесняясь говорят третьему. Чифу - страшно... Ну, это конечно, как себя поставишь в экипаже. А вообще, путь в легенду начинают с этой должности. Сокращённо - 3ПКМ, а по английски - 3rd off, 3/Off.
Правда валюты на "Илье Репине» я заработать не мог, но зарплата была выше, чем у других ребят. Оклад мне назначили в 110 рублей. Сергей Иванович предупредил, что на пассажире девушек много, и я, прежде всего, должен буду думать только о работе и вникать во все детали штурманской службы. Какие там девушки, если моя Аленушка будет рядом, а рейсы продолжаются не более 2-3 дней. Надо срочно оформлять трудовой договор, подписывать направление в службе мореплавания и дать телеграмму, а лучше – написать подробное письмо моей любимой.
- «Саша, дружище, выручил! Спасибо! Желаю тебе всего хорошего на атомном ледоколе и семь футов под килем!». Мы расстались с другом, и я побежал в службу мореплавания. В этот день я решил на пароход не идти, так как надо было решить и закруглить все свои дела. Надо было написать большое письмо родителям, где я хотел попросить у них прощение за свои прошлые дела и сообщить им о своем назначении на пассажирский лайнер. Договор я оформил в этот же день – 26 марта 1968 года.
Мне был присвоен табельный номер, который сохранился за мной в течение всей моей работы в Мурманском морском пароходстве - №3045. Позже срочные договора перезаключались со мной каждые три года, вплоть до распада СССР. А ведь стаж по срочному договору на Севере нам всем шел год за полтора. Но все это после распада Союза накрылось, как говорят, бордовой шляпой. Но, накрылось, правда, тоже для всех, а не только для меня одного.
27 марта в 08.00 я был на борту «Ильи Репина». – «Ба, знакомые все лица! Капитан – Показанов Николай Павлович, дублер капитана – Игаун Василий Иванович, старпом – Мурашов Владимир Федорович, второй штурман – Говоруха Андрей Яковлевич. И третий помощник – я! Чем мне придётся здесь заниматься? Третий прежде всего несёт вахту. Вахта – пионерская - с 08.00 до 12.00 и с 20.00 до 24.00. Он ведёт кучу формуляров и журналов. Отвечает за снабжение спасательных шлюпок… Пиротехника тоже на нём. Командир носовой швартовной команды. Он ходит с боцманом на бак для снятия\постановки судна на якорь. Матросики с третьим обычно не церемонятся, и то, что они бы хотели сказать чифу, но не скажут, они не стесняясь это говорят третьему. Чифу, или старпому - страшно... Ну, это конечно, как себя поставишь в экипаже. А вообще, путь в легенду начинают с этой должности. Сокращённо - 3ПКМ, а по английски - 3rd off, 3/Off.
Главное было для меня - знание командного состава, на кого можно было опереться в работе, да и рядовых моряков – почти всех знаю. Вот только девушки все новые и незнакомые. Но у меня молодая и самая красивая жена, которая вскоре будет со мной... Но многие судовые красавицы сразу же захотели познакомиться с молодым и красивым третьим штурманом. Надо было их всех сразу же поставить на свои места. Но как это сделать, чтобы и волки были сыты и овцы целы. Решил сразу весь женский пол оповестить, что я только что женился и жду - не дождусь любимую жену. Вроде бы все успокоились… Хотя, вряд ли, если бы я не был уже женат, многие из этих девушек не захотели бы упускать такого завидного и перспективного жениха. Но, тут облом им был по полной программе, и ничего не поделаешь. Парнишу уже перехватили…
После короткого рейса на Озерко предстояла стоянка в Мурманске - двое суток. На первой же стоянке я пошел искать жене работу. И сразу же нашел то, что нужно! Проходя по улице Комсомольской, дом 2, я обратил внимание на вывеску, - проектный институт «Промпроект». Зашел в отдел кадров и спросил: «Нужны ли вам сметчики?». Ответ был положительным. Да, - оказывается, еще как нужны! Договорились с начальником ОК, что он пошлет вызов моей жене в Ленинград, и она, уже по вызову института, выедет в Мурманск. Бегу! Скорее на почту - звонить Алене, что работа ей уже найдена. Должность – старший техник по сметам. Оклад – 75 рублей. На проспекте Ленина встретил электромеханика Володю, с которым в 1967 году работал на тх «Акоп Акопян». Рассказал ему о своей жене и о том, что ищу квартиру для проживания. А он как раз искал, кому бы сдать однокомнатную квартиру на улице Гагарина на 2-3 месяца. Как говорится, на ловца и зверь бежит! Вот так, в один день, я решил все свои важнейшие дела. Позвонил Алене и обрадовал ее успешным решением всех наших вопросов.
Аленка приехала в Мурманск 17 апреля. Я ее встретил с цветами. Взял такси и повез на снятую квартиру, которая для нас была первым пристанищем в Мурманске. Квартира была однокомнатная и со всеми удобствами. Рядом с домом - кольцо троллейбуса № 3, который шел в центр города и имел остановку на Пяти углах, – рядом с будущей работой моей жены. Все было по высшему разряду: цветы, шампанское, стол с деликатесами и большая кровать в углу комнаты. Что еще надо для полного счастья! Я был счастлив. Вскоре оказалось, что я счастлив вдвойне. Аленка сообщила мне, что у нас будет ребенок. Надо понять чувство будущего молодого папаши – радости не было предела! Но появилась и что-то новое, связанное с гордостью и ответственностью перед семьей. Всех этих чувств и эмоций трудно понять тому, кто этого не испытал сам, но я помню о тех временах до сих пор. Алена была очень довольна нашим временным жилищем. Она в письмах писала, чтобы я снял комнату с удобствами, а здесь – целая квартира, где тебе никто и ничем не мешает. Она ведь в Гатчине имела комнату без удобств: топить печку надо было дровами, а за водой ходить до колонки с ведром. Я тоже помнил наш дом в деревне, и знал все «прелести» жизни в доме без удобств, когда в туалет надо было бегать за угол сарая – зимой и летом. Но счастье это, конечно, хорошо, но человеку надо еще и добывать пропитание. А добывается оно работой. Я, правда, имел уже и стол и дом на «Илье Репине», но жену ведь не будешь все время держать при себе. Через день-два я ушел в очередной рейс на Териберку, а Алена - устраиваться на работу в институт, привезя с прежнего места работы свою учетную карточку и характеристику.
Время шло к весне, кровь бурлила, молодость не замечала серости наших будней. Одно, что нас с Аленой угнетало – это то, что к середине июля нам надо было искать новое жилье, так как Володя сдал мне квартиру всего на три месяца. Вещи все наши вмещались в три чемодана, поэтому на подъем мы были легки. Вот только задача была – найти приличное съемное жилье. В Мурманске в то время с жильем была большая проблема.
Вторым нашим жильем стала комната в квартире прокурора г. Мурманска, дом которого находился около самого стадиона на проспекте Ленина. Прокурор с женой уезжали на два месяца в отпуск, и сдали нам одну маленькую комнату, в которой из мебели нам выделили раскладушку и стул. Окно комнаты выходило во двор – на стадион. Футбольные игры мы смотрели из окна «нашей» комнаты. Аленка работала в институте, а я ходил в рейсы на Озерко и Териберку. Получалось, что за неделю, я 2-3 раза ночевал дома, хотя эти ночевки выходили мне боком. Боком потому, что спать вдвоем на раскладушке можно было только на боку. Аленушка уже ходила на шестом месяце беременности, была с приличным животиком, поэтому я старался, чтобы ей было, прежде всего, удобно. Сам я лежал на железке, опасаясь лишний раз повернуться и потревожить будущую маму. Длилось это мучение, правда, всего два месяца – до ее ухода в декретный отпуск, который начался с 15 сентября. Когда отход в рейс у меня выпадал на пятницу, то я брал жену с собой в рейс, и она несла со мной вахту на мостике, и даже отбивала склянки в рынду.
В Озерко «Илья Репин» стоял по расписанию целый день. В августе-сентябре вся тундра была усеяна грибами и ягодами в таком количестве, что собрать их все было просто невозможно. Нам и некуда все это было заготавливать, так как я должен был в октябре перегонять «Илью Репина» в Беломорск, а Алена собиралась уехать рожать в Боровичи. Жилье прокурор нам сдал только до 15 сентября… А дальше с жильем была неизвестность. Надежда была только на институт «Промпроект», где можно было быстро получить какое-нибудь жилье.
Числа с 10 сентября Алена ушла в декретный отпуск, а 14 сентября, она пошла со мной в рейс на «Илье Репине» до Иоканьги. Этот рейс стал для меня даже очень знаменательным – первое настоящее столкновение произошло на моей вахте. На мостике находились капитан Показанов Н.П., дублер капитана Игаун В.И и я – новоиспеченный штурман. Более красноречиво обо всем этом говорилось в приказе № 764 по Мурманскому пароходству.
Это был мой первый, но не последний выговор. Было обидно, прежде всего за то, что не все было правильно изложено в приказе, а второе – то, что меня лишили премии. В тот момент для меня была важна каждая копейка. На ходовом мостике при съемке с якоря на рейде Североморска находились два морских волка – капитаны Показанов Н.П. и Игаун В.И. Туман был такой плотности, что не было видно боцмана на баке в 20 метрах от крыла мостика. Радар был всего один – «Нептун», у которого попеременно стояли то капитан, то дублер капитана, а меня и близко не подпускали к радару, чтобы определить место судна. Я только успевал записывать команды капитана в черновой журнал. И вдруг получилось так, что виноват в столкновении чуть ли не один молодой 3-й штурман Кисляков В.В., как это было видно из статьи в газете «Арктическая Звезда» главного штурмана ММП Вдовина Павла Петровича.
Я тогда, в сентябре 1968 года, впервые столкнулся с вопросом по подделыванию записей в судовом журнале. Судовой журнал после вахты я писал под диктовку капитана. Во время стоянки в Иоканьге капитан проконсультировался с пароходством по записям в журнале и получил указание изменить некоторые из них. Но как это сделать? Ведь журнал-то уже записан, а что написано пером – не вырубишь и топором. Но мы не только «вырубили», а вообще,- до прихода в Мурманск переписали весь судовой журнал с записями месяца за полтора-два. Все было тип-топ. Благо, что несколько заверенных у капитана порта судовых журналов имелось на борту. Да и капитан порта Попов Юрий Львович был для пароходства своим человеком. Но авария – есть авария и кто-то должен был понести наказание. Капитан Показанов Н.П.был очень недоволен, что его наказали не только выговором, но еще и высчитали из его зарплаты треть месячного оклада. Так что воспоминания об «Илье Репине» остались у меня не только теплыми и радужными, но и огорчительными. Но как говорится: «за одного битого двух небитых дают». Все это был мой опыт жизни… Неоценимый опыт!
Но хорошие времена на «Илье Репине» подходили к концу. Планировалось, что в январе 1969 года ММП получит новый теплоход «Юшар», который достраивался в Болгарии. Пароходство и ММФ решили передать пароход «Илья Репин» в Днепропетровск, где находился завод по производству электрорадионавигационных приборов (ЭРНП). «Илья Репин» должен был стать испытательной лабораторией для ЭРНП. Планировалось, что судно доработает на линиях до конца сентября, а с 1 октября экипаж должен перегнать «Репина» в порт Беломорск, где пароход будет передан речной перегонной команде.
16 сентября, с приходом «Ильи Репина» в Мурманск, я отправил жену самолетом в Боровичи, а сам занялся подготовкой судна к переходу на Белое море, и передаче дел по своей части. Дел было много, а переживаний за жену и будущего ребенка еще больше. Это же наш первый ребенок. Надо было думать и решать вопрос, где и как жить нам дальше. Была надежда, что нам выделят какое-то жилье, так как институт достаточно быстро обеспечивал жильем своих работников. Но это было несколько позже…
Время было летне-осеннее со всеми прелестями северной природы. Ручьи и озера полны рыбы, а тундра усыпана грибами и ягодами. Незабываемая пора! Позже я много раз ходил в Озерко на разных судах, вплоть до ноября 1993 года. И это было лучшее время и лучшие воспоминания о моих плаваниях по побережью Кольского полуострова.
Я написал родителям, что у нас с Аленой будет ребенок. Вскоре получил письмо от мамы, которая писала мне, чтобы я после перегона «Ильи Репина» приехал домой, а затем она вместе со мной поедет в Боровичи, чтобы познакомиться с моей женой и ее родными. Так оно и получилось.
4 октября 1968 года в 09.30 «Илья Репин» отошел в свой последний рейс из Мурманска в порт Беломорск, а затем по рекам - на Азовское море. Когда судно уходило из Мурманска в свой последний рейс, капитан Мурманского морского торгового порта Юрий Львович Попов, лично обзвонил и сообщил на все суда, стоящие в порту и на рейде, что «Илья Репин» уходит из родного порта навсегда. Это были незабываемые минуты. Как только были отданы последние швартовы и судно начало отходить от главного пирса морского вокзала, началось что-то невообразимое. Сначала начали гудеть судовыми тифонами и свистками катера АСПТР, буксиры, портовый флот и суда ВМФ, стоящие у морского вокзала. Затем мощно заревели ледоколы и суда, стоящие в судоремонтном заводе. К ним подключились все суда, стоящие в порту и на рейде, а по мере движения «Ильи Репина» по заливу, к этому реву судовых тифонов и свистков подключились гудки паровозов и клаксоны автомобилей. На душе творилось что-то сверхъестественное. Я стоял на мостике и видел, как катились слезы из глаз у «морских полярных волков» - капитанов Николая Показанова и Василия Игауна, которые вели свое любимое судно в его последний рейс. И в этих гудках судов, паровозов и машин была выражена человеческая любовь и уважение к знаменитому пароходу-труженику - пароходу «Илья Репин». Ведь с его судьбой напрямую были связаны тысячи человеческих судеб, в том числе и моя судьба…
Наступил 1969 год – второй год моей работы в ММП. У меня была семья – любимая жена и родившаяся 3 ноября 1968 года доченька Оленька. Нам выделили комнату в трехкомнатной квартире на улице Октябрьской в доме № 24. Квартира была полуподвального типа, но это было уже свое жилье. Я был первым из тех 23 ребят, которые приехали в Мурманск и кому выделили свое настоящее жилье, да еще в кирпичном доме и в хорошем районе – Октябрьском, т.е. - центральном.
После перегона "Ильи Репина" я до 4 февраля работал на пароходе «Зоя Космодемьянская» - 3-им помощником капитана. Судно стояло в губе Кислой (г. Полярный), где выгружало уголь. Одновременно с выгрузкой угля мурманский экипаж передавал судно экипажу из Риги. Судно передавалось в Латвийское морское пароходство. Капитаном «Зои» был Леонид Павлович Плахов, старпомом Владимир Владимирович Панов, 2-м помощником – Тупченко Владимир Ильич, а 3-м помощником – я. Впервые на моем пути повстречался самый дерьмовый человек, которого я до этого еще не встречал в своей жизни – это был старпом Панов. Дело в том, что капитан Плахов Л.П. был тихим пьянчужкой. Он из своей каюты никуда не высовывался. У него постоянно находилась симпатичная и фигуристая буфетчица по имени Берта (позже у моего друга Вити Лебедева была собака по имени Берта). Капитана экипаж практически не видел, а всю власть на судне захватил старпом Панов. Он почему-то ненавидел весь экипаж, к каждому придирался по мелочам, ходил по каютам и что-то вынюхивал, натравливая людей друг на друга. Экипаж отвечал ему взаимностью. Все это делало психологическую обстановку на судне невыносимой. После работы в экипаже «Ильи Репина» мне казалось, что я попал в ад…
4 февраля 1969 года мы передали «Зою Космодемьянскую» латышам, а сами получили копии денежного аттестата и были направлены в отдел кадров ММП. В последнюю минуту мелочная душа «судового бульдога» придумала, как меня можно напоследок укусить. Он пошел на то, что вписал в мой аттестат два судовых пеленгатора, стоимостью 220 рублей каждый, которые я не принимал и которые, как оказалось позже, были украдены самим «бульдогом» за два года до сдачи судна латышам. Когда я пришел в службу мореплавания и рассказал об этом капитану-наставнику Вдовину П.П., то тот просто взял и порвал мой аттестат, сказав, что капитан Плахов выпишет мне другой аттестат, без удержаний. Вот такой был «бульдог» Панов В.В. Позже, мы встретились с ним в 1974 году на тх «Акоп Акопян», где я работал старшим помощником капитана, а он пришел к нам дублером капитана. Вскоре капитан Кононов В.В. отправил его в отдел кадров, как несоответствующего должности. Через несколько лет в пароходстве на одном из судов, где работал старпом Панов, в судовой сауне нашли мертвого моториста, а дверь сауны была подперта снаружи подпоркой. Шел разговор, что это сделал старпом Панов В.В., но к сожалению доказать это было нельзя, так как случай произошел в море, а все следы были стерты временем. Вот с таким «старпомом-бульдогом» пришлось мне начинать работу в ММП в начале 1969 года.
Еще одно событие, определившее мою дальнейшую морскую судьбу, произошло в январе 1969 года – я сдал вступительные экзамены и поступил в ЛВИМУ им. адмирала С.О.Макарова, нынешнюю Государственную морскую академию, которую успешно закончил в 1976 году, получив диплом инженера-судоводителя. Мои родители и жена были очень довольны и рады моему поступлению в высшее учебное морское заведение.
После списания с «Зои» я остался без судна. В конце февраля Алена с Олей уехали в Боровичи, а я остался один в ожидании получения направления на судно, но на какое – неизвестно. На пассажирах, где я работал – места не было. Комнату нам хотя и выделили, но еще не освободили, а снимать чужие углы на месяц-два – надоело. Поэтому я решил начать заниматься в УКП на Терском, а затем выходить на весеннюю сессию, чтобы сдать экзамены за первый курс Макаровки. А Алене было легче в Боровичах, где помощь ей могла оказать тетя Нина и родные.
Весь март я находился в резерве, стоял вахты на приходящих в порт судах, делал лабораторные работы по химии, физике. Досрочно сдал экзамены за 1, 2 и 3 курс по английскому языку. А в начале апреля инспектор ОК выписал мне направление на ледокол «Капитан Воронин», который работал на Балтике. Как я не упирался и не брыкался, но мне сказали, что каждый штурман должен отработать на ледоколе минимум три года, а уже потом качать права, тем более, что визы для загранплавания у меня не было. Что оставалось делать? Решил, что надо осваивать льды Арктики, так как другого пути у меня нет. 4 апреля я послал своей Аленушке телеграмму: «Вылетаю Ленинград ледокол. Целую». Но дать телеграмму – это еще не значит, что ты уже попал на ледокол. Мой путь на ледокол оказался длинным – почти две недели. Прилетел самолетом в Ленинград, а ледокола в порту нет – он в море лед колет. Вначале мне сказали, что возможно «Капитан Воронин» пойдет в Таллинн. Я собрался лететь туда, а мне говорят: «Жди в Ленинграде». Хорошо, что было хоть где жить – у бабушки Дуни. Только к 20 апреля я, наконец-то, попал на борт ледокола, когда он пришел в порт Ленинград. А тут новая вводная: Ледокол идет в Мурманск, на ремонт.
В июне и июле ледокол "Капитан Воронин" стоит в ремонте на 35 заводе в сухом доке. Секретность на 35 заводе была сверхвысокая. Чтобы пройти на ледокол, нам были выданы два пропуска - для прохода на территорию СРЗ (№1) и для прохода в сухой док (№2). Только у капитана Сясина И.Г. и главного механика Ивана Зудова были ещё и пропуска (№3) - для прохода в цеха СРЗ.
20 июля «Капитан Воронин» вышел на трассы Севморпути. В начале срока ледокол проводил караваны судов в Карском море, заходил на Диксон и работал в Енисее. Работы комсомольской организации на ледоколе не чувствовалось. Молодежь сидела по каютам и играла в карты. С приходом на ледокол меня взяли в оборот помполит Лазарев В.С. и капитан Сясин И.Г., которые стали настаивать, чтобы я возглавил комсомольскую организацию и оживил работу молодежи на ледоколе. В тот период это было нормальной ситуацией, чтобы молодые специалисты проводили активную политическую жизнь на судне, тем более это было необходимо для штурмана, который готовился стать капитаном. А я уже имел опыт работы секретарем комсомольской организации на пх «Илья Репин». Меня хорошо знал секретарь комитета комсомола Эдуард Художилов, который, видимо, проинструктировал помполита насчет моей комсомольской активности. В общем, на очередном комсомольском собрании меня избрали секретарем комсомола ледокола. И как оказалось не зря. Уже 27 октября 1969 года я был награжден Почетной грамотой Ленинского райкома ВЛКСМ к 51-й годовщине ВЛКСМ, а по итогам Ленинского зачета в 1970 году я был признан лучшим комсомольским секретарем ММП и награжден Почетной грамотой Обкома ВЛКСМ. Но вначале была работа на ледоколе с комсомольцами и молодежью, которая всколыхнула весь экипаж. Я и сам, занимая активную жизненную позицию в экипаже, быстро организовал в этом направлении комсомольцем и молодежь ледокола. Все это шло под руководством партийной организации ледокола. Помполит Лазарев В.С. был из бывших кочегаров, и, хотя имел образование 7 классов, был неплохим организатором. Жизнь на ледоколе быстро оживилась, начали проводить различные турниры, соревнования, молодежь стала застрельщиками на всем ледоколе во всех общественных делах. Вскоре в печати появилась моя первая статья, которая была публикована в различных газетах.
Работа на ледоколе в Арктике, в общем, была монотонной. Проводка караванов судов, стоянка в ожидании каравана, вахты, сон, завтрак, обед, ужин. И так изо дня в день, из месяца в месяц. Работали мы тогда без отпусков по 11-12 месяцев, и, если не заниматься активной жизнью, то можно сойти с ума. Я это понимал и делал, все, чтобы в экипаже было жизнь интересной и насыщенной. И хочу отметить, что ко мне потянулась не только молодежь ледокола, но и остальные члены экипажа. Помполит вообще не мог нарадоваться, что так оживилась жизнь в экипаже ледокола , многие перестали пить, меньше стало случаев нарушения дисциплины. Мне было тоже приятно осознавать, что в этом есть и моя лепта.
А жизнь продолжалась. В начале октября ледокол прибыл в Диксон – привел караван судов. Дней десять стояли на рейде Диксона, ждали работу. Дождались. ШМО – Штаб морских операций послал нас проводить суда по Енисею на Дудинку и Игарку.
Во время проводки судов в Арктике я впервые столкнулся с судами- иностранцами, которые каким-то образом затесались в русские ледяные просторы. А с иностранцами надо было говорить по «аглицки», то есть на английском языке. Хотя английским я в ЛМУ упорно занимался, но все же практики, как таковой, у меня не было, и было страшно опозориться перед коллегами, а еще хуже – перед иностранцами. Срочно все штурмана, и я в том числе, начали заниматься после вахт английским языком, вспоминая училищные навыки. Конечно, редко кто из ледокольщиков знал хорошо английский, но, тем не менее, общение с иностранцами кое-какое у нас получалось. Приходилось напрягать память и не расставаться на мостике со словарем-разговорником.
А в Мурманск, в начале октября, для помощи моей Аленушке с Оленькой, приехала из Ленинграда бабушка Дуня, которая пробыла у нас до моего прихода из Арктики. А пришли мы в Мурманск 12 ноября. Работая на реке Енисей, мы ходили с третьим электромехаником Чемерило В.И. ночью к местным рыбакам за рыбой, которая называлась муксуном. Я тогда впервые увидел таких крупных речных рыб – килограммов по 6-8. Несколько штук таких рыб я привез на ледоколе в Мурманск, и этот муксун нас здорово выручил, так как с деньгами было очень туго.
Получал я в среднем рублей 220 в месяц, а это были копейки по сравнению с тем, что получали старые работники ММП - капитан, старпомы, стармехи. Помню, как я впервые увидел в ведомости месячную зарплату старпома Клюева Ю.М. – 1200 рублей. Я тогда подумал, что жизнь очень несправедлива к молодежи. У старпома уже все есть, дети взрослые и самостоятельные, а он еще получает ежемесячно такие большие деньги. А у меня нет за душой ничего, все нужно, а зарплата в 6 раз меньше. Уже позже я стал понимать, чтобы получать такие деньги - их надо зарабатывать тяжелым многолетним трудом, работая в очень суровых арктических условиях многие годы и даже многие десятилетия, в отрыве от жены, детей и близких друзей.
Новый 1970-й год я встретил дома в кругу семьи, также как и 1969-й. Бабушка Дуня, которая приезжала помогать Аленушке ухаживать за Оленькой, в декабре уехала домой – в Ленинград. Я в начале января вышел на зимнюю сессию, которую успешно сдал. Но все хорошее быстро заканчивается. Почти три месяца нахождения в кругу семьи пролетели очень быстро и незаметно. Мне надо было снова лететь на ледокол «Капитан Воронин», который уже работал на Балтике – в Финском и Рижском заливах. В конце февраля я уже был на ледоколе, а Аленка с Оленькой уехали в Боровичи – к тете Нине.
Сначала мы работали в районе Таллинна, куда заводили суда, а потом перешли в Рижский залив и стали проводить суда в Ригу и выводить их в балтийское море. Так мною нарабатывалась морская ледокольная практика. Ледокол проработал на Балтике до мая месяца и ушел на ремонт в Финляндию, а меня, как не имеющего визы, отправили в Мурманск, где я его в последствии и ожидал.
Когда ледокол вернулся в Мурманск, началась эпопея с кадрами. Инспектор очень хотел, чтобы я снова пошел в Арктику. При этом весь старший командный состав во главе с капитаном Сясиным И.Г. собрался уйти в отпуск со средины июня. Для меня же выход в Арктику был смерти подобен! Я и так уже не видел жену и дочку больше трех месяцев, а отдел кадров хочет меня сослать еще на пять месяцев в Арктику. Вот так часто и рушились молодые семьи у моряков, а кадровикам до твоей семьи дела не было никогда и нет сейчас. Есть только, так называемая, производственная необходимость. Ледокол должен выйти вовремя в рейс! И все! Семья же моряка для инспекторов ОК всегда была на втором месте.
Я просто не знал, что мне и делать в такой ситуации. Но выход нашелся. Я уже и не помню, сам ли или кто-то мне подсказал, что надо делать. А делать надо было следующее - лечь в больницу перед выходом ледокола в рейс в Арктику. Чтобы не попасть на ледоколе в очередную арктическую эпопею, мне пришлось вырвать свои гланды. Капитан же с помполитом строили всяческие козни против меня, забыв полностью о моих прошлогодних заслугах и хорошей работе на ледоколе. Им была также до лампочки моя семья и моя маленькая дочка. Главное самим вовремя смыться в отпуск, а младшие командиры могут хорошо повкалывать на трассах Севморпути. Помполиту Лазареву В.С. надо было любым путем послать в рейс молодого и энергичного комсорга, чтобы закрыть вопрос перед парткомом. Рейс должен был закончиться в конце ноября, когда старшие командиры, отгуляв отпуска, вернуться на ледокол.
Я уже тогда хорошо понял, что высокопарные слова ледокольных начальников на собраниях и совещаниях, в общем-то, ничего не значат. Никто из них не думал о моей судьбе или о том, что у меня молодая жена и маленький ребенок, которые подолгу не видят своего мужа и отца. Никто не думал, что из-за таких действий может распасться молодая семья, и еще один ребенок будет расти без отца. Главное заключалось в том, чтобы любым путем засунуть тебя на ледокол и отправить в рейс, а там, хоть трава не расти! Ледокол вовремя ушел в рейс, а инспектора получили премию.
Но, оказалось, что не на того напали… В общем, всеми правдами и неправдами, я стремился уйти не в Арктику, а в отпуск, чтобы впервые привезти молодую жену и дочку в деревню – в родительский дом, где нас с нетерпением уже долго ждали мои папа, мама и сестры. И не только ждали, но и тщательно готовились к этой встрече.
В начале июля я лишился гланд, но получил долгожданный отпуск. Ледокол ушел в Арктику без меня. Перед тем как лечь на операцию в больницу «Водников» я отстоял последнюю суточную вахту, сходил в отдел кадров и предупредил, чтобы мне искали замену, так как после операции, я еще буду лежать дней десять в больнице, а ледокол должен выходить в Арктику уже через неделю. Вечером, на всякий случай собрал все свои вещи, чтобы утром, уходя в больницу, унести их с ледокола домой. С чистой совестью я лег спать.
Утром я попрощался со своими комсомольцами, собрав их на небольшую летучку, где сдал дела комсомольского вожака, своему заместителю Коле Кучумову. Сказал несколько прощальных слов штурманам-коллегам, и убыл с борта ледокола. Моя душа была уже в отпуске и пела песню…
Операция прошла на удивление быстро, почти так, как я ее во сне видел. И кровь фонтаном била и металлический привкус во рту был несколько дней, но вот только врач с медсестрой не были похожи на капитана с помполитом, как я их ясно и четко видел все в том же сне, накануне. Есть какую-либо пищу я не мог дня три-четыре. Горло действительно очень сильно болело. Потом понемногу мне начали давать манную кашу и соки, затем протертую пищу. А когда я узнал, что мой ледокол, так и не дождавшись своего 4-го помощника капитана, ушел в сторону Диксона, то забыл, что у меня были в горле какие-то гланды. Через 10 дней меня выписали из больницы, и я предстал пред глазами инспектора ОК – Суханова С.И., который пообещал мне, что на следующий год он запрет меня на все лето в Арктику. Я не стал препираться – до следующего года еще дожить надо… А с третьего июля 1970 года я стал счастливым обладателем отпускного билета сроком, почти на три месяца. Впереди меня ждала летняя пора отдыха.
Более подробно о моей работе на ледоколе «Капитан Воронин» и в Арктике можно почитать в главах моих воспоминаний – «1969 год. Ледокол Капитан Воронин», «Бухта Бирули» и «Балтика -1970».
Наш отпуск проходил замечательно. Лето было в самом разгаре. Но мы не только отдыхали, но и работали. Надо было, прежде всего, заготовить сено для коровы, помочь маме в огороде с прополкой, занимались сбором ягод и фруктов из своего сада. Мы часто ездили в лес за малиной и грибами, ловили рыбу и раков в нашей реке, стреляли щук из подводного ружья на озере. По понятиям деревни – это настоящий отдых. Но Алене не все у нас понравилось. Во-первых, что каждый день родители накрывали обильный стол со спиртным. В ее семье родители могли выпить рюмку вина только по большим праздникам, а у нас это было ежедневно. Также она была удивлена, когда нас пригласили на свадьбу моего друга детства тем, что свадьба длилась три дня, а водку, вино и самогон все пили гранеными стаканами – и мужики и бабы. Ее тоже заставляли приобщаться к деревенским традициям. Но, в целом, отпуск прошел замечательно.
Бабушка Марья, как мы ее звали, умерла на 92 году жизни. Имела она 12 детей. Прожила очень трудную жизнь. Но меня удивило в тот приезд, что когда мы сидели за столом, она попросила меня: - «Налей внучек и мне чарку белого. Хочу выпить за вас, молодых». А чарка была граненая – 125 грамм. Бабушка выпивала, закусывала, потом еще раз говорила: - «Налей-ка мне внучек еще одну чарку. Помяну деда и пойду в свой закуток». Бабушка спала в передней хате – за русской печкой. Там действительно был закуток. Ее кровать стояла вдоль глухой стены. С другой стороны – щит, который также топился дровами. Русская печь – в ногах, а в головах – стена другой комнаты. И два выхода было из этого закутка. Вот так, выпив 250 грамм водки, бабушка шла в свой теплый закут и ложилась спать. И это почти в 90 лет было. Очень добрым человеком была наша бабушка Марья. Она много мне рассказывала про свою жизнь. Удивляло меня одно. Было у бабушки 12 детей. Четверо умерли в детстве. Двое погибли во время войны. Когда я спрашивал у нее: «А ведь жалко, что малые дети умерли?», - она отвечала: - «А что жалко? Бог дал – Бог взял! Им там, на небесах, сейчас хорошо. А мы здесь мучаемся и маемся всю свою жизнь на этой грешной Земле». Удивительная была бабушка Марья, человек. Сейчас она лежит на родном Сапежском кладбище, рядом с мужем Семеном, сыном Костей и своими детьми. Там же и моя сестричка Людочка лежит.
В конце августа нам надо было возвращаться в Мурманск. Мой отпуск еще не закончился, оставалось гулять еще больше месяца, но Олю надо было устраивать в садик, а Алене – восстанавливаться на работе. Расставание с мамой и сестрами было плаксивым и трогательным. Но в сентябре начинались занятия в школе – родителям и сестрам надо было заниматься школьными делами. В общем, мы добрались до Мурманска нормально, а жизнь подбрасывала нам новые вводные. Алена в сентябре снова вышла на работу в свой «Промпроект». Получили письмо от тети Нины, где она сообщала, что Ленина мачеха находится при смерти – у нее обнаружили при обследовании рак желудка 4 степени. Жить ей оставалось немного. Смерть наступила 24 сентября. Хорошо, что я был в это время еще в отпуске и мог побыть с Оленькой, чтобы Лена смогла поехать и проститься с мачехой, которая ее воспитывала с детства.
01 января 1971 года я встречал снова дома – с семьей и друзьями. Так уж получилось в моей жизни, что почти все Новогодние ночи я проводил в кругу семьи, за исключением 5-6 раз, когда находился в рейсах. Есть такое поверье, что как встретишь Новый год, так его и проведешь. В общем-то, оно правильное, хотя и бывают иногда отклонения.
Успешно сдав зимнюю сессию, я догуливал выходные дни, которые у меня были в загашнике, и занимался своей доченькой. И вдруг я узнаю, что в Мурманск скоро прибудет пассажирское судно, которое передали для Мурманского морского пароходства с Черного моря. Команда уже уехала принимать это судно в Одессу, а к началу марта теплоход «Петродворец», - так он назывался, прибудет в Мурманск. Это было то, что мне и надо. Теплоход «Петродворец» должен был работать на линиях Кольского полуострова – на Западной и Восточной. А основу команды «Петродворца» составляли в основном бывшие члены экипажа парохода «Илья Репин», которых я знал.
Как только «Петродворец» прибыл в Мурманск, я первым делом побывал на нем. Капитаном на «Петродворце» был Стеркин Эмиль Лазаревич, который до этого работал на теплоходе «Умба». Я его лично не знал, но зато старпома Кононова В.В. и дублера капитана Игауна В.И., я знал прекрасно, и они меня тоже. В общем, с 20 марта 1971 года я уже был в штате нового (старого) теплохода в должности третьего помощника капитана. Мое загаданное на Новый год желание сбылось.
Теплоход «Канин» едва успевал обслуживать две линии, поэтому в 1971 году в состав пассажирского флота ММП приказом министра морского флота был передан из Черноморского морского пароходства теплоход «Петродворец», постройки 1938 года. До войны судно принадлежало Финляндии, а в 1945 году по репарации оно было передано в состав ЧМП, где использовалось на южных линиях.
Зимой 1971 года, прибыв в Мурманск, выяснилось, что «Петродворец» не приспособлен к низким температурам Баренцева моря. В пассажирских каютах температура не поднималась выше 7-8 градусов по Цельсию. Пришлось в каждой каюте устанавливать электрические грелки. Тем не менее, поработать в северных условиях Кольского полуострова «Петродворец» смог два года. В сентябре 1973 года, после недолгой службы на Севере судно было исключено из списков судов ММФ и передано Разведочно-эксплуатационному предприятию «СЕВМОРОЛОВО» для обслуживания геологов, которые находились на реке Яна. Я был одним из тех, кто перегонял судно из Мурманска до порта Тикси. Там мы сдали теплоход геологам, а на следующий год его перевели на реку Яна – в Ванькину губу, где он использовался в качестве плавучего общежития. Там он и простоял на якоре еще несколько лет. В дальнейшем «Петродворец», при невыясненных мною обстоятельствах, затонул в Ванькиной губе в устье реки Яна.
С приходом в Мурманск, после небольшой стоянки у главного пирса морского вокзала, «Петродворец» стал работать на Восточной линии. Мы совершали рейсы до Териберки и обратно. Теплоход «Канин» остался работать на западной линии: Мурманск – Озерко.
На «Петродворце» собрался костяк экипажа парохода «Илья Репин». С «Ильи Репина» на «Петродворц» пришли также работать Морозов Анатолий Иванович – старший механик, Кононов Валентин Викторович – старший помощник капитана, Поляков Василий – радист, Потараев Алексей Макарович – боцман, Ткаченко Иван Павлович – боцман и некоторые другие. На судне были и другие моряки, которых привел с собой его основной капитан Стеркин Э.Л. Правда, с теплохода «Умба» капитан Стеркин Э.Л. на свой новый теплоход почему-то не взял никого. Единственным его протеже был моторист Юра Березин – житель Риги. Он оказывается в Риге жил в доме на одной площадке с Эмилем Лазаревичем. Юра Березин, с помощью капитана, быстро стал председателем судового комитета. Он, в случае необходимости, помогал капитану, как общественный деятель судна, продвигать идеи капитана по профсоюзной линии.
Добавлю еще немного о нашей работе. «Петродворец» работал в течение двух лет на разных линиях, в том числе он ходил по расписанию и на главной линии: Мурманск– Иоканьга–Мурманск, Мурманск–Озерко–Мурманск и Мурманск–Териберка–Мурманск.
В период с июня по октябрь судно ходило до Иоканьги со следующими портами и портопунктами захода: Мурманск, Североморск, Западный Кильдин, Териберка, Дальние Зеленцы, Харловка, Дроздовка и Иоканьга.
Отходил «Петродворец» по расписанию из Мурманска в 20 часов вечера, а возвращался в Мурманск через трое суток и 13 часов – в 09 утра. Рейс длился 85 часов. Ходового времени было 46 часов, а стояночного – 39 часов. Стояночное время использовалось для высадки-посадки пассажиров и выгрузки-погрузки груза и багажа пассажиров.
Работая на линии Мурманск – Озерко – Мурманск судно имело следующие порты и портопункты захода: Мурманск, Североморск, Западный Кильдин, Цып-Наволок, Порт-Владимир, Титовка, Большое Озерко. Основные стоянки были в Иоканьге и в Озерко, где судно стояло у причала по 11 часов, так как основной груз шел в эти конечные портопункты, а иногда мы стояли и подольше.
При этих стоянках экипаж мог в свободное от вахт и работ время заниматься рыбалкой, охотой, сбором грибов и ягод. Особенно насыщенными в этом плане, были летние и осенние месяцы, когда почти все занимались заготовками на зиму, а рыбалка была практически круглогодичной. Почти у каждого члена экипажа были свои удочки и ружья. Я тоже вступил в общество охотников-рыболовов. Рекомендацию для вступления в общество мне дал капитан Игаун В.И. и старпом Кононов В.В. Дело в том, чтобы стать членом общества охотников, надо было представить в общество две характеристики-рекомендации от опытных охотников. Все было поставлено почти так, как и в партии коммунистов. За тебя кто-то должен был обязательно поручиться.
Уже в мае 1971 года комсомольцы судна избрали меня своим комсомольским вожаком. Комитет комсомола пароходства утвердил меня в этой должности и поставил передо мной задачу – сделать комсомольскую организацию «Петродворца» лучшей в пароходстве. Секретарем комитета комсомола пароходства был в то время Эдуард Художилов – мой хороший товарищ, а его заместителем – Толя Хоменко, который впоследствии работал на судах пароходства первым помощником капитана (помполитом).
Меньше, чем через год, а вернее с 01 февраля 1972 года, я уже стал на судне вторым помощником капитана, сдав соответствующие экзамены в Службе безопасности мореплавания ММП. Через четыре года я дорос до второго помощника капитана – это было уже неплохо! Что значит ВТОРОЙ ПОМОЩНИК КАПИТАНА? Ну, это понятно – главный подпиливальщик ножек кресла старпома. Но сейчас на мне лежали обязанности грузового помощника капитана, командира кормовой швартовной команды и командира спасательной шлюпки №1 правого борта. Вахта – собачья - с 00.00 до 04.00 и с 12.00 до 16.00
Тон жизни на судне задавал штатный капитан Стеркин Эмиль Лазаревич - замечательный капитан, от которого я многому научился. Он умел работать с людьми, умел ставить задачи экипажу и умел эти задачи выполнять. Экипаж «Петродворца» быстро стал передовым экипажем на пассажирском флоте. Инициативы, которые исходили от капитана Стеркина Э.Л., помогали быстро завоевывать авторитет у руководства пароходства. Мы первыми на флоте выдвинули инициативу организовать среди пассажирских судов борьбу за звание «Экипаж высокой культуры обслуживания пассажиров», включились в эту борьбу, а уже в 1972 году заняли первое место среди пяти пассажирских судов пароходства. Нам первым было присвоено это высокое звание. Также капитан и экипаж «Петродворца» стали инициаторами выполнения прогулочных рейсов по Кольскому заливу для жителей Мурманска и его гостей, в период нашей междурейсовой стоянки в порту Мурманск. А по моей инициативе, экипаж «Петродворца» начал выполнять в августе-сентябре месяцах прямые рейсы (рейсы выходного дня) до портопункта Озерко и обратно - для работников пароходства, куда они могли выходить семьями для сбора грибов-ягод и отдыха на полуострове Рыбачий. Меня в этом поддержал капитан и комитет комсомола ММП, а также и начальник пароходства. Такие рейсы были очень популярны у всех береговых работников ММП. Я их потом выполнял и на теплоходе «Канин» с 1976 по 1979 годы. В общем, работа на «Петродворце» мне очень нравилась. Экипаж регулярно получал хорошие месячные и квартальные премии, практически все мы были связаны со своими семьями, которые тоже могли на выходные дни выходить на судне в рейс. Уже многие моряки мечтали попасть на наше пассажирское судно, которое стало одним из передовых судов пароходства. По итогам 1972 года экипажа «Петродворца» завоевал 1 место по Министерству морского флота, а комсомольская организация судна была признана лучшей КСМ организацией Кольского полуострова. Здесь была, конечно, и моя заслуга.
Обком ВЛКСМ, для лучших комсомольских вожаков и комсомольцев Кольского полуострова, в апреле 1972 года организовал бесплатную трехдневную поездку в Москву, где была организована прекрасная программа для всех участников поездки. Группа состояла всего лишь из 30 человек. От Мурманского пароходства в группу входило всего пять человек, в том числе и я. С «Петродворца» был еще и матрос Дудка Володя, который впоследствии долгое время работал боцманом на пассажирском лайнере - теплоходе «Вацлав Воровский», а позже и на грузовых судах ММП.
Начальником пассажирской службы Мурманского морского пароходства долгое время был Коган Семен Александрович, сами понимаете, тоже маститый еврей, который в 80-х годах эмигрировал на свою историческую Родину – в Израиль. Как говорится: рыбак рыбака видит издалека… Семен и Эмиль очень быстро стали хорошими друзьями, а экипаж «Петродворца», благодаря новым инициативам капитана, всегда был с премией.
Эмиль Лазаревич был профессиональным высокоэрудированным судоводителем и незлопамятным человеком. Его жена – Валентина Васильевна, жила постоянно в Риге и на судне появлялась очень редко. Поэтому женский пол был частым гостем в каюте нашего капитана. И хотя Эмилю Лазаревичу было уже далеко за полтинник, но женщин старше 25 лет, он не признавал, и в каюту не приглашал.
Теплоход "Петродворец" проработал в составе ММП до сентября 1973 года, после чего судно было передано Разведочно-эксплуатационному предприятию "СЕВМОРОЛОВО" для работы в Ванькиной губе на реке Яна, что недалеко от порта Тикси, где он стал использоваться в качестве плавобщежития. На перегон "Петродворца" был направлен капитан Смородин Максим Александрович. Я ходил на перегон вторым штурманом.
О дальнейшей судьбе "Петродворца" я узнал совсем недавно. Теплоход "Петродворец" видели последний раз в 1981 году. Он служил общежитием для добытчиков олова и находился в Ванькиной губе. В связи с не рентабельностью добычи олова, теплоход был там брошен и одним бортом сел на мель. В 1981 году зимой с него были сняты клинкеты и во время шторма в конце августа 1981 года во внутрь корпуса судна попало много воды - и машинное отделение было затоплено. Как сложилась его дальнейшая судьба, я не знаю, но всего вероятней, он так и остался там. У меня есть его фотография, где теплоход "Петродворец" брошенный экипажем стоит на мели в Ванькиной губе.
В 1973 году, после перегона теплохода «Петродворец» в Тикси, я несколько месяцев работал на «Вологде» вторым помощником капитана, подменяя на период отпуска моего сокурсника и товарища Юру Карасева. И вот что любопытно: побережье тоже очень хорошо снабжало в те ремена пассажирские пароходы. Если быть точнее, то это касалось не самого парохода, а членов экипажа пассажирских судов, которые зачастую покупали в отдаленных точках побережья разные дефициты: мебель, холодильники, мотоциклы и даже легковые автомобили, а также многие другие товары, которых в Мурманске, да и в других городах области днем с огнем было не сыскать. Жителей побережья в те времена снабжали очень даже неплохо. Я сам для отца дважды покупал в «Военторге-365» в Гремихе мотоциклы «Урал» - большущий дефицит по тем временам…
Работая на «Вологде» я удивлялся тем порядкам, которые установил на судне капитан Котомкин и иже с ним. Вспоминаю некоторые моменты из жизни экипажа «Вологды». Прежде всего, всех кто работал на «Вологде» в пароходстве называли «вологодцами». С одной стороны это подчеркивало их особый статус «трезвенников». С другой стороны, на остальных пассажирских судах не очень уважительно относились к «вологодцам», подчеркивая их отрыв от большинства экипажей. Работать на «Вологду» люди шли с большой опаской, зная, что здесь может очень быстро оборваться их карьера. Поэтому на «Вологде» редко кто задерживался больше 2-3 месяцев, стараясь при первой же возможности списаться на берег и уйти с «Вологды» на другое судно.
Отработав на «Вологде» без каких-либо замечаний, я расстался по-хорошему с капитаном Котомкиным П.А. и его экипажем, когда Карасев Юра вернулся из отпуска.
В общем, о Павле Алексеевиче Котомкине и его дублере у меня остались неплохие воспоминания, хотя кое-какие их чудачества запомнились на всю жизнь.
Значительно позже, я еще раз работал с капитаном Котомкиным П.А. на новом теплоходе «Алла Тарасова», которую он принял после передачи «Вологды» военным.
Будучи капитаном на теплоходе «Клавдия Еланская», я разговаривал со своим новым электрорадионавигатором, который прибыл к нам с «Аллы Тарасовой» на подмену. Он долгое время работал с Павлом Алексеевичем, и я от него многое узнал о Котомкине.
В слово «капитан» изначально заложен глубокий смысл: буквально оно означает «голова». И это очень верно. Ведь так и есть – капитан на судне всему голова. Он и руководитель производства, и судоводитель, и воспитатель, и наставник, и полпред нашего государства за границей. Поэтому его капитанская фуражка тяжела, как шапка Мономаха. Ответственность капитана реально осязаема, как в экстремальных условиях плавания, так и за границей. От капитана во многом зависит успех рейса. Ответственность капитана огромна, когда в трудной навигационной обстановке ему нужно принять неординарное решение. Эта ответственность у капитана присутствует всегда, как на борту судна, так и на берегу или в порту.
Более 35 лет отдал Котомкин П.А. Мурманскому пароходству, в том числе, 28 из них – капитанских. Очевидно, было что-то в молодом судоводителе первого послевоенного выпуска Ленинградского мореходного училища, что позволило ему стать капитаном в 29 лет. Это «что-то» читается в скупых строчках его биографии: через три года работы – уже старпом, одновременно – комсорг судна и депутат Мурманского горсовета двух созывов. Путь капитана Котомкина, словно срез дерева, хранил послевоенную историю пассажирского флота, когда от старого морвокзала, находившегося на территории МСРЗ, отходили в рейс до Архангельска и Лиинахамари «Вологда», «Илья Репин», «Державин». В те времена, единственными гарантиями благополучного плавания служили магнитный компас и капитанский опыт. Ведь любому капитану на мостике, кроме информации об окружающей обстановке нужна еще и интуиция, кроме здравого расчета требуется еще и вдохновение, кроме холодного рассудка – горячая любовь к своей профессии и морю.
«Море – наше поле», - говорили поморы. Если это так, то всходами своего поля капитан Котомкин мог гордиться. За три десятилетия он выполнил более 2 тысяч рейсов, сделав около семи тысяч швартовок, да еще с десяток тысяч высадок-посадок пассажиров в условиях открытых рейдов штормового моря. Только в одном рейсе от Мурманска до Архангельска было 24 захода в портопункты Баренцева и Белого морей, и столько же - обратно. Поэтому знак «25 лет безаварийного плавания» капитан Котомкин носил с гордостью: за столько лет работы в столь непростых условиях – ни одного чрезвычайного происшествия. И «котомкинский» секрет был, прежде всего, в самодисциплине и требовательности к себе и экипажу.
Павел Алексеевич рассказывал: - «На «Вологде» до моего прихода экипаж менялся, как заколдованный. Но я поработал год-другой, и уход с судна начал восприниматься членами экипажа как личная трагедия. И на новый теплоход «Алла Тарасова» экипаж «Вологды» практически перешел всем составом. И текучесть кадров за 10 лет была минимальная. Вот как вспоминал капитан Козловский В.В., который начинал работать с Котомкиным П.А. на тх «Алла Тарасова» третьим помощником капитана: - «За Павлом Алексеевичем – как за каменной стеной. Опыт, спокойствие, глубокое человеческое отношение к людям создавали на судне прекрасную трудовую обстановку».
Старший механик Лев Федорович Закрутин говорит так: - «Наш капитан рассудителен – сгоряча ничего не совершит. Поэтому ошибок у него мало – как у руководителя, и как у судоводителя. Все его решения подсказаны опытом. Он старается побеседовать с каждым членом экипажа – о работе, о семье, о планах. А ведь это очень важно для людей».
Конец части 2.