Киган продолжал возиться в темноте. Через некоторое время, на поверхности стола забрезжил свет, после скользнул в сторону сторону, и резанул по глазам.
— Эй, убери, — запротестовал Гакур и отгородился ладонью.
— Лампуч, — шепотом сказал Киган и направил свет в пол. — Мое изобретение. Луч из лампы. Понял?
Это была та самая кожаная трубка, со световым сосудом, что прошлой ночью освещала дорогу. Поводив лучом по стенам и потолку, Киган сделал знак следовать за ним. Сверху вновь раздалось «тум-м-тум-м», но теперь к зловещему звуку добавилась еще и осыпавшаяся земля, целая горсть которой попала Гакуру на голову и скользнула за воротник. Гакур попытался стряхнуть с шеи неприятную колючесть но та лишь скользнула ниже. Пришлось высвобождать из-за пояса рубаху и вытряхивать дальше.. «Буп» — послышалось сзади, это упала книга. Гакур присел на корточки и нащупал теплый, согретый его телом переплет.
— Ты где? —окрикнул из глубины комнаты Киган.
Мелькнула мысль, что быть может стоило бы рассказать и о книге. Все равно кроме картинок ничего не понятно.
Под потолком громыхнуло сильнее и руки как-то сами собой заложили книгу обратно за пояс. Гакур поднялся и догнал Кигана.
Они вошли в маленькую комнату и оказались перед закутком, огороженным полотняной ширмой.
— Здесь,— прошептал Киган, указав пальцем вверх.
Гакур остановился и посмотрел на потолок освещенный «лампучем»: балки и доски наперекрест. Точь в точь, как потолок в хижине колдуна. От этого сходства заколотилось сердце, неужели?
— Боишься? — спросил Киган.
— Если это Ветер, то да. На твоем бы месте я бы тоже не особо радовался встрече. Я же тебе говорил, на что он способен.
— А что такое страх?
От неожиданного вопроса, Гакур отступил на шаг. Лицо Кигана было едва различимо в полутьме, но его голос оставался спокойным. Пока Гакур соображал, что ответить, Киган продолжил:
— Ты думаешь, страх - это уродец, что спит внутри, а проснувшись, начинает своей когтистой лапой скрести твои кишки, скряб-скряб-скряб? Нет, брат, страх — это жеребец, скакун, которого нужно оседлать. Выбираться из горящего леса на объезженном коне куда разумнее, чем на своих двоих, а? Страх подчиняется воле. Пока ты найдешь свою волю, проглоти вот это...
Киган достал из бокового кармана что-то похожее на засушенный цветок, отщипнул несколько лепестков и протянул. Внезапное нравоучение сбило с толку, и Гакур, будто завороженный, взял лепестки и сунул их в рот. Горечь обожгла язык, но хлынувшая на помощь слюна помогла сглотнуть. Гакур закашлялся. По спине заколотила услужливая рука, да так мощно, что Гакур отступил, делая знаки, что с ним все в порядке.
Через мгновенье он почувствовал. Каждый выдох словно отбрасывал тревогу, и хоть сердце продолжало колотиться, исчезло тошнотворное беспокойство. Совпадением ли это было или нет, только удары сверху тоже прекратились.
Киган сунул Гакуру лампуч, а сам исчез в темной части подземелья. Мгновение спустя, он вернулся с табуретом. Указав пальцем вверх, он сказал, «Посвети.», и взобрался на табурет.
Гакур направил луч в потолок и стал наблюдать, как Киган принялся раздвигать в стороны доски покуда не образовалось небольшое пространство. После он сунул в пространство руки, и стал делать странные движения, будто что-то там ухватил и пытался сдернуть вниз.
Наконец, из дыры в потолке вынырнуло нечто похожее на отесанное полено. Гакур направил на предмет луч света: это был длинный узкий короб, сбитый из гладко оструганных досок.
— Свет больше не нужен, — сказал Киган, и обхватил короб обеими руками снизу, будто хотел бережно перенести его в другое место. Затем лицо его осветилось, он припал к к коробу глазами, и, переступая дюймовыми шажками по табурету, начал разворачиваясь на месте то в одну, то в другую сторону. Через некоторое время, он отпрянул от короба и сказал:
— Плохо дело.
— Что? — спросил Гакур.
Киган. соскочил с табурета, и, указав на потолок, сказал:
— Сам посмотри.
Гакур взобрался на табурет. На одной стороне короба, прямо внизу брезжил свет, видимо тот самый, что освещал лицо Кигана. Гакур прильнул к свету и в небольшом оконце, прямо посередине короба увидел стволы деревьев. Едва сознание успело объявить увиденное картинкой, как меж стволов пролетела птица. Затем еще одна.
— Это... Это что? — спросил Гакур, указывая на короб.
— Смотряк. Приспособление такое, чтобы видеть над землей. Зеркала там. Потом объясню. Что видишь?
— Деревья, — прошептал Гакур.
— Какие деревья? Левее возьми, левее, — сказал Киган и сделал руками, будто сам развернул короб.
Гакур последовал его движению. Деревья исчезли и в оконце показался муравейник. Киган продолжал что-то говорить, но Гакур не обращая внимания, начал разворачивать короб в другую сторону. Трава, иголки, можжевельник, пень, дерево, дерево… Гакур остановился и громко выдохнул. Из-за ствола в оконце показалась фигура зверя. Сердце подпрыгнуло.
«Медведь, — прошептал Гакур и, оторвавшись от короба, принялся указывать пальцем в верх, повторяя, — медведь, это Ветер, Ветер…»
— Какой медведь? Смотри внимательнее. — сказал Киган, не скрывая раздражения.
Гакур вновь припал к яркому оконцу: зверь, стоявший на задних лапах, действительно медведем не был. Поверх покрытого черными волосами тела, виднелись клочки одежды. Морда... Гакур вспомнил.
Это было одно из нарисованных в книге чудовищ, самое большое из трех. Морда, схожая с волчьей, но не такая длинная и без шерсти.
Гакур оторвался от короба:
— Я знаю что это, — сказал он, указав на потолок, — знаю.
Он спрыгнул с табурета и уже потянул руку за пазуху, чтобы достать книгу, как над головой раздался оглушительный удар. Все вокруг дрогнуло, а смотровой короб рухнул вниз. В образовавшуюся дыру тут же ворвался луч света и, уткнувшись в пол ярким копьем, осветил подземелье. Киган ринулся к остаткам короба, но не успел: вытеснив свет, в дыру скользнула заостренная жердь и стала вращаться по кругу. С каждым оборотом трещали доски, осыпалась земля и становилась шире дыра.
Киган что-то шептал, указывая ладонью на дыру, но жердь не унималась. Из всех способностей дарованных кронсовым чутьем, бежать вовремя была одна из главных. Гакур подхватил с пола горящий сосуд, а другой рукой вцепился Кигану в куртку и потянул за собой:
— Не работают твои заклинания, бежим! — крикнул он.
Толи из-за встряски Гакура, толи из-за очередной, рухнувшей вниз доски, но Киган очнулся, и пробормотав: «Да, да, надо…», ринулся в смежную комнату.
Не сговариваясь, беглецы сдвинули в стороны кровать, на которой ночью спал Гакур, затем Киган припал на колено и открыл крышку в полу.
— Двоих лестница не выдержит, — сказал он, вглядываясь в глубину отверстия. — Такое дело…Внизу ловушка. Сам понимаешь, чтоб не лазили всякие. Обезвредить ее не просто.
Кронсово чутье, тут же велело ответить: «Бросить меня хочешь? Не выйдет…», но Гакур так не считал. Если бы Киган так заботился о собственной шкуре, то не пришлось бы его волочить за рукав от места, где чудовище вламывалось в подземелье. Сбежал бы первым. Вспомнились мертвецы в хижине колдуна. Тоже небось в ловушки не верили.
— Лезь — сказал Гакур. — Я подожду.
Киган начал спускаться.
— На лестнице ровно 50 ступеней. Как только я скроюсь, считай по одной, как шаги. На 50 — лезь сам. Да, под крышкой есть засов, не забудь задвинуть. Я буду ждать внизу. Ну, давай. — сказал он.
На счет 45, раздался глухой удар. Что-то рухнуло в подземелья, там где чудовище пробивало дыру. Гакур вдруг вспомнил историю Кигана о страхе-скакуне и представил себя взбирающимся на коня. 46... нога в стремя, 47… Глухой рев. 48, 49, 50. Гакур спустил ноги в погреб, нащупал перекладину, сделал несколько шагов вниз и захлопнул крышку. Благо засов долго искать не пришлось, широкий брусок сам лег в руку.
Крутая лестница едва крепилась к одной стене колодца или шахты, или как там еще назвалась бы такая дыра. Мокрые от сырости перекладины не обещали безопасного спуска. Пятьдесят ступеней. Гакур выдохнул и начал спускаться. Через некоторое время, внизу забрезжил свет, и послышался голос Кигана. Еще несколько ступеней, прыжок и — твердя земля под ногами.
Штольня оказалась той самой высоты, когда пробираться сквозь нее в полный рост было невозможно из-за чересчур низкого потолка. Бежали на полусогнутых. Через каждый десяток шагов приходилось нагибаться еще ниже под брусчатыми подпорками. Тяжелый воздух обкатывал затхлой сыростью и запахом свежесрезанных грибов. Киган бежал впереди, позади толкала в спину холодная чернота в которой догонял Гакура его собственный страх. Жеребец или нет — уже было не важно.
Штольня вывела в земляной колодец. Гакур выпрямил спину и осмотрелся: те же могильные стены вокруг, та же густая чернота над головой и такие же лужицы воды под ногами: все выглядело так, как будто они сделали круг и вернулись.
— А где лестница? — спросил Гакур.
— Сейчас, — ответил Киган и, отойдя в сторону, похоже дернул за что-то, как будто за веревку. Сверху раздался шорох, и перед глазами закачались два каната с перекладинами: веревочная лестница.
— Слушай, — начал Гакур, придержав лестницу, — ну а здесь-то чего ее прятать? Висела бы и висела.
Киган взобрался на первую ступень и обернулся:
— Кинжал при тебе?
Гакур показал.
— Мне он нужен, а точнее его зеркало, — сказал Киган, берясь за лезвие. — Эта лестница…
— Нас обоих не выдержит, — перебил Гакур.
— Точно. Как только я поднимусь и осмотрюсь, то открою и закрою крышку три раза, — он поднял вверх три пальца. — Это и будет тебе знаком, что можно подниматься.
Киган зажал в зубах кинжал и, ухватившись руками за канаты лестницы, начал карабкаться вверх.
Гакур поднял свой сосуд: какое то время можно было разглядеть очертания Кигана, но вскоре, тот исчез из виду. Лишь болтавшаяся из стороны в сторону лестница напоминала, что на ней кто-то был.
Лестница успокоилась, и через некоторое время, сверху блеснула полоса. Гакур понял, что это Киган приоткрыл крышку и наверняка осматривался вокруг, использую отражатель кинжала. Внезапно полоса сменилась на яркое пятно, лестница вздрогнула и пространство над головой вновь окутала темнота.
«Раз, — посчитал Гакур. Но ни второй, ни в третий раз, белое пятно не показалось. — Киган, — позвал он и дернул за лестницу.»
Тишина.
Гакур посмотрел на свой фонарь: чудодейственный свет еще брезжил, но в розовой жидкости появились темные сгустки, а встряска больше не поддавала яркости. Быть может Киган забыл про условный знак, или же говорил, что откроет крышку всего один раз?... Нет, три. Точно три. Все ж таки бросил. Было бы лучше, чтобы бросил. Иначе выглядело, будто его просто выдернули, как зайца. Свет погас. Гакур отбросил фонарь и, ухватившись за стропы лестницы, начал подниматься. Хоть темнота и укрывала расстояние до земли, Гакуру казалось что под ногами простиралась бездна. Одно радовало: руки оказались на удивление цепкими, не то что прежние, кронсовы. Наконец, голова уперлась в крышку. Гакур вынул из петель железный засов (хоть какое-то оружие) и приоткрыл щелку. Аромат разогретых на солнце сосновых иголок и земляники, казалось, ворвался в яму быстрее, чем свет. Гакур вдохнул несколько раз и прищурился: никого. Чуть левее, среди переплетавшихся стеблей сухой и живой травы, что-то блеснуло. Дедов кинжал.
Гакур приоткрыл крышку чуть выше и осмотрелся.
Никого.
Малейшее движение раскачивало лестницу, делая быстрый выход почти невозможным. Мысль о том, что лучше было бы спуститься вниз долго не задержалась. К солнцу, только к солнцу. Гакур согнулся в спине и поднялся на две ступеньки…
Вынырнув из укрытия, он схватил кинжал и кубарем откатился в сторону, до первого дерева. Тут же вскочил на одно колено, готовый к бегу или прыжку и вновь осмотрелся: деревья, папоротник, мох.
Сверху раздался стон. Тихий, протяжный, человеческий.
Гакур поднял голову: где-то на высоте в два человеческих роста перекинутый через ветку висел Киган.
— Эй, ты живой? — вполголоса спросил Гакур. — Я тебя сейчас сниму.
Он поднялся и отступил на шаг, прикидывая, с какой стороны лучше влезть на дерево. Выходило, ни с какой: до ближайшей к земле ветке было не достать, хоть запрыгайся. Если бы прислонить к дереву какую-нибудь палку, доску, что-нибудь, что могло бы помочь взобраться повыше. Едкая вонь заполнила ноздри, и почудилось, что втянул носом гнилой воды. Гакур обернулся.
Ни рисунок в книге, ни отражение чудовища в зеркальце смотрового короба не смогли причинить и доли той оторопи охватившей Гакура. Поначалу взгляд уперся в широченную грудь, с висевшими кое-где лоскутами. На полузвериной морде блестели глаза, имевшие по две пары век: сначала одна накрывала зрачки белой пеленой, а через некоторое время падала вторая, кожистая, непрозрачная. Один глаз смотрел на Гакура, другой вращался, видимо оглядывая по сторонам. Постоянно двигались желваки, и втягивали воздух раздувающиеся ноздри.
— Я не знаю, каким образом он так появляется, — раздался сверху хриплый голос Кигана, — будто из воздуха.
Чудовище посмотрело вверх, чуть задрав голову. Гакур метнул руку к кинжалу, но уже в следующий миг его горло сдавила когтистая лапа. Чудовище прислонило Гакура спиной к стволу, и стало поднимать. В глазах потемнело. Легкие требовали воздуха, а горло жгло, будто стянули раскаленным обручем.
Судорожно двигая рукой в поисках кинжала, Гакур неловко толкнул рукоятку, и оружие, проскользнув между спиной и поясом, улетело вниз. Оставался перстень. Потерявшие гибкость пальцы крючками стали выгребать карман. Вот... что-то зацепилось; Гакур сжал кулак и, что было силы, ткнул в морду чудовищу.
Раздался рев такой силы, что спина ощутила, как задрожало позади дерево. В следующий миг Гакур скользил по стволу вниз, собирая затылком выступы шершавой коры. Удар о землю. Гакур закашлял, жадно вбирая воздух, будто другого обжигающего легкие вдоха больше не будет. Одной ладонью он принялся растирать горло, а другой, захлопал вокруг себя, пытаясь найти кинжал. Наткнувшись на холодное лезвие, он вскочил, и шатаясь, начал беспорядочно тыкать вокруг себя клинком и кричать будто спятивший с ума.
— Все, нет его, кха-кха, угомонись, кха-кха, — прозвучал сзади голос Кигана. Гакур обернулся: приятель уже слез с дерева или скорее свалился, так как все лицо его было исцарапано и едва стоял на ногах. Вид Кигана, почему-то забрал последние силы. Закружилась голова. Чтобы не упасть, Гакур вернулся и стволу и прислонился. Перед ним, шагах в пяти, лежал на земле человек. Лежал ничком, поджав под себя ноги и обхватив руками голову, от которой исходил пар. Вернувшееся обоняние подсказало, что пахнет обугленным мясом.
— Чем ты его так? — спросил Киган.
— А кто там валяется? — ответил вопросом Гакур, указывая перед собой.
— Это оно и есть. То, что нас чуть не угробило. Обратно в человека превратилось.
Гакур вновь посмотрел на лежавшего: человек как человек, мужчина, похоже, что высокий и коренастый. На поясе ножны, а на теле обрывки одежды.
— Кажется, это я его перстнем в рожу — сказал Гакур.
— Сколько же у тебя этих перстней? — казал Киган и протянул руку. На исцарапанной в кровь ладони поблескивал сапфир.
— Он у тебя в суматохе выпал, когда из подземелья бежали. Я думал отдам, когда выберемся, ты не подумай, — сказал Киган.
Гакур забрал перстень и сказал:
— Значит кукла.
— Чего?
— Плетеная кукла. А, ну тебя, — Гакур захромал к скрюченному телу.
— Какая кукла, из чего плетеная? Да подожди ты! — Послышалось сзади.
Киган догнал и оба, шатаясь, приблизились к лежавшему человеку.
— Смотри, — сказал Гакур, вытащив кусочек тлевшей соломы размером с голубиное яйцо, и протянул его Кигану.
— Соломенный шарик.
— Вот оттого ты и не стал министром Арала, или кем там еще, что соображаешь плохо.
— Магистром.
— Когда я в деревне был, помнишь, рассказывал? Я эту куклу с собой забрал. Ее та девчонка в косынке смастерила. Мамаше я сказал, мол, как найду твою дочку, то покажу эту куклу, вроде знак от родителей. Вот этой соломенной куклой я в морду чудовищу и сунул. Ну? Думай, колдун, думай. ¬
— Я знаю этого человека, — сказал Киган, указывая на уцелевшую половину лица лежавшего. — Это один из главарей Портового Братства. Банда такая, весь город в кулаке держит. Раас, кажется, его зовут.
— Ты мне вот что скажи, как этот Раас еще недавно был в три раза выше и шире, имел звериную морду, а теперь лежит голый и скрюченный, и если бы не дымящаяся пробоина в башке, то я бы подумал, что он помер от коликов.
— Сие диво зовется оборот, — ответил Киган.
— Как оборотень, что ли?
— Да нет, оборотень это оборотень, а оборот — это противоположный заговор, как обратная сторона монеты, понимаешь?
— Выходит кукла его расколдовала, да и подпалила в добавок.
— Выходит так. Девчонка, говоришь куклу сделала.
По уцелевшей щеке Рааса прополз жук. Запутавшись в волосах, насекомое свалилось на траву, засеменило быстрее и исчезло в зияющей глазнице обгоревшей части лица. Быть может не вина этого человека, что его превратили в чудовище. И оставлять его тело на съедение диким животным было бы неправильно. Не по людски.
— Похоронить бы надо. — предложил Гакур.
Киган тем временем разглядывал пустые ножны мертвеца. Он одобрительно кивнул:
— Здесь недалеко, шагах в трехстах, есть охотничья яма. Кто-то вырыл давно и забыл. Я однажды заложил ее стволами потолще, ну, и сверху землей присыпал. На всякий случай, вдруг когда-нибудь пригодиться. Оттащим его туда и закопаем, а стволами починим крышу в моей норе.
— Пить хочется, — сказал Гакур, облизав сухие губы.
Киган поднялся:
— Пошли, — сказал он, — проверим яму. Закопаем этого и вернемся в город. Там и река не далеко.
Гакур сделал шаг, и взвыл от боли. Казалось, что вместо ступни у него остался обрубок голени.
— Ты чего? — спросил Киган
— Нога… Когда этот меня бросил, я кажется на ступню приземлился и вывихнул. Только сейчас заныла.
— Такое бывает. Вроде как время тебе дается, чтобы убежать от лиха. Но не от боли. Она потом все равно догонит.
Киган велел Гакуру снять сапог, но едва Гакур потянул за каблук, боль вновь резанула, точно в голень вцепилась собака. Киган покачал головой, затем, не слова не говоря, достал из кармана тряпочный сверток, вынул оттуда несколько сухарей не сухарей разного цвета и, протянув Гакуру один зеленоватый, сказал:
— Ешь, отпустит на какое-то время.
Гакур не раздумывая сунул зелье в рот и не разжевав, проглотил. Даже вкуса не почувствовал. Через некоторое время, по телу пробежал холодок. Гакур тронул ногу, но вместо боли слегка кольнуло иголками. Терпимо.
По дороге к яме, Киган рассуждал вслух, почему соломенная кукла могла «обернуть» чудовище обратно в человека. Что-то было особенное в соломе. Посыпались вопросы о цвете, составе, и сухости. Гакур прихрамывал и отвечал, что обыкновеннее соломы не видел.
Обогнув кусты жимолости, они наткнулся на два тела. Один из мертвецов был обезглавлен, а у другого из живота торчал деревянный кол. Лицо его было не тронуто ни зверем не временен: похоже, что погибли совсем недавно.
Киган шагнул к безголовому.
— Глянь-ка, — сказал он, склонившись и дотронувшись до ножен, — даже вытащить не успел.
С этими словами, он выдернул кинжал, заложил лезвие мертвецу за край рубахи у самого горла и до живота распорол одежду.
Откинув полы разрезанной ткани, Киган присвистнул:
— Санайцы.
— Кажется, этому Раасу, или как его там, и без нас дел хватало. — сказал Гакур
— М-да, — протянул Киган, — Ну, и как мы докажем, что в царствие Святой Луны эта парочка отправилась без нашей помощи?
Он произнес «Святой Луны» торжественно-вычурно, явно передразнивая кого-то.
Гакур подошел. На оголенной груди безголового выступала татуировка в форме треугольника; два угла едва касались сосков, а третий заканчивался в паре дюймов от пупка. Внутрь треугольника наполнял причудливый узор. Витиеватый, он раскручивался по спирали и едва касался граней, не выходя за них.
— Глаз Саная — пояснил Киган.
— Надо бы их тоже закопать, — предложил Гакур.
Киган поднял брови, затем перевел взгляд на поджатую ногу Гакура и сказал:
— Экий ты сердобольный. Никого мы закапывать не будем. Правду о том, что здесь произошло, знаем только мы, да и то побоища не видели, так что все это – домыслы. Чем больше мы тут возимся, тем скорее санайцы почуют наш запах, найдут яму и решат, что это мы их братьев прикончили. Лучше, чтобы тела сегодня же нашел кто-нибудь другой, хоть человек, хоть зверь. Перебьет наш запах, пусть его и ищут. Рааса тоже оставим. Вот только голова у него прожжена. А, мало ли, дрались ночью, ткнули в рожу факелом. Бывает.
Гакур возражать не стал. Доброта добротой, но ему хватало того, что за ним гнался Ветер, а тут еще оборотни увяжутся. Он переступил с ноги на ногу и вскрикнул от боли.
— Зелье проходит. Жди меня здесь. — сказал Киган.
Он нырнул в лес, и вернулся с длинной, ровной жердью. Приставил ее к земле, слегка при этом наклонив, и ударил ногой почти у самого конца, обломав напополам.
— Держи, без костыля тебе никак. — сказал он протягивая одну половину.
Гакур взял и тут же оперся. Полегчало. Другой конец жерди был срезан наискось и выглядел, точно, как рукоять костыля.