-Я так боюсь, что она сойдет с ума от горя! – сказала Джуди, сжимая руку Александра. – Она все время тихо плачет, молчит и улыбается. Это ненормально.
Энни сидела в углу комнаты, глаза ее застилали слезы, удержать которые она была не в силах. Слезы счастья, тихо неудержимо струящиеся из глаз с той самой минуты, когда она осознала, что Фредди мертв, а она – жива, жива!
Все эти люди, со скорбными лицами проходившие мимо гроба, приносящие ей соболезнования, ей, молодой вдове с тремя детьми, - она не различала их лиц, не слышала печальных слов сострадания. В ее голове, словно птичка в клетке, билось одно слово – « жива»!. И каждый миг всей ее дальнейшей жизни отныне был подобен озарению, преисполнен благодати – « я еще живу»! Словно стоп-кадр, запечатлелась в ее внутреннем взоре картина того утра. Стоило ей чуть перевести взгляд в верхний левый угол открывающейся ее взору панорамы, что бы ни было перед ней – стена комнаты, улица со стремительно несущимися автомобилями, тихий уголок парка – там, в верхнем левом углу, всегда было словно маленькое фото, запечатлевшее неподвижное тело Фредди, нелепо откинувшего руку, ничком лежащее на треснувшем асфальте. Она знала, что в любой миг, стоило ей перевести туда глаза – Фредди там. Но не ужас, не страх, не тоску, - каждый раз при взгляде на него она ощущала новый всплеск неимоверной радости – « я живу!»
Что понимают все эти люди вокруг, что они могут понять? Что жизнь тем ценнее, чем призрачнее была она в тот миг, когда ты едва успел осознать, что почти теряешь ее? Смерть Фредди, спасшего ее ценой своей жизни, стала поворотным пунктом в ее нелепой доселе жизни, каждый миг отныне стал полон смысла, который доступен каждому, но почти никем не осознаваем, - нет ничего дороже самого краткого мгновения жизни!
Всю свою долгую, полную трудностей и радостей жизнь Энни шла теперь, преисполненная огромной благодарности за ежеминутный дар, самый ценный на свете – возможность жить. Постепенно люди привыкли к ее блаженной улыбке, не сходившей с губ даже в минуты скорби и горя, и перестали считать ее тронувшейся после смерти мужа. Слишком сильная энергия добра и любви исходила от этой женщины, улыбка которой вселяла веру и надежду даже в законченных пессимистов.
Энни часто слышала голос Фредди:
-Живи, Энн, живи за нас двоих, теперь ты должна одна идти по жизни, люби ее и за меня, я всегда буду рядом с тобой, пока ты любишь жизнь!
И она шла, словно вся жизненная сила Фредди влилась в нее, в ее хрупкое изломанное тело, наполнив душу стальной крепостью, не дающей сломить себя никаким ударам судьбы.
-Фредди, мой Фредди, я любила жизнь за двоих, - шелест губ умирающей девяностолетней женщины подобно осеннему легкому листку последним дыханием унесся туда, где был услышан тем, кому предназначался.
Ее душа, едва поднявшись из тела, была подхвачена любящим вихрем и, слившись с ним воедино, унеслась в неведомую нам прекрасную даль…
У ее гроба собралось много людей, дети, внуки, правнуки, друзья и знакомые. И в их душах не было скорби – в них жила любовь к жизни, которая передалась им от этой женщины. Даже после смерти улыбка не покинула ее губ, и даже мертвая, она излучала такой жизнеутверждающий магнетизм, от нее веяло такой любовью к жизни, что все, пришедшие проститься с ней, словно прикоснулись к священной реликвии, очищающей душу и просветляющей ум. Вся ее жизнь и даже смерть была гимном всему живущему, радующемуся каждому отпущенному ему мгновению, каждому страданию и каждому светлому мигу, потому что эта женщина обладала самым дорогим сокровищем в мире – знанием того, что нет на свете ничего более ценного, чем самый краткий миг жизни!
Каждый из нас должен когда-нибудь остановиться, оглядеться вокруг и с изумлением распахнуть глаза навстречу миру – « я живу!», и поверьте, ваша жизнь изменится, обязательно изменится!…