Отец мой был совершенно необыкновенным мужчиной, о его жизненном пути я уже писала в своих первых рассказах
.http://www.proza.ru/2015/01/29/1456
Во-первых , хотя это и не самое главное, особенно для мужчины, он был картинно красив. К сожалению для меня, лишь моя старшая сестра унаследовала его абсолютно правильные черты лица, скорее уйгурские, это у них они такие иконописные. В молодости отец был очень стройным, я-то не помню, но по словам моей мамы, его талию можно было охватить руками. Даже и в тяжелые послевоенные годы он как-то умудрялся быть всегда элегантным и аккуратным. На моей памяти он носил полувоенный, как и все тогда, белый костюм из китайской чесучи и парусиновые белые туфли, которые сам чистил кашицей из зубного порошка с помощью старой зубной щетки.
Но главное, папа обладал необыкновенным шармом и человеческой добротой, глаза его всегда сияли и лучились, когда он рассказывал анекдоты и случаи «из жизни». Причем, создавалось впечатление, что отец сам при всех этих событиях присутствовал, он их привязывал к месту, вставлял реплики и комментарии, обращался к присутствующим с вопросом, помнят ли они такого-то или такое-то место.
Свои способности, как артистические, так и лингвистические, он, видимо унаследовал от своего отца, моего деда, который и по-русски удивительно хорошо говорил.
Что меня больше всего поражало, что мой папа был и очень хорошо воспитанным человеком, по-европейски, и галантным. В то время мало кто из мужчин пропускал вперед женщину или вставал, когда она в комнату входила.
- Папа, что же ты вскакиваешь, когда в комнату десятый раз за день входит твоя секретарша?
- Она же женщина!
И не садился, если женщина стояла. Я спрашивала маму, она ли отца «так воспитала», ведь он , хотя по рождению , – внук бека, но из очень простой семьи.
- Нет, -отвечала моя мама, - у него врожденное чувство такта, меня это при знакомстве тоже приятно удивило.
То, что моя мама очень быстро выучила узбекский язык, меня не удивляет, ведь она познакомилась с моим отцом и вышла за него замуж в маленьком селении Беш-Арык ( «Пять канав») Кокандской области, местное население по-русски не говорило, так что – методом погружения. Правда, говорила она с ужасающим русским акцентом, не соблюдая никаких грамматических правил. Папа же говорил по-русски абсолютно правильно, без всякого акцента, по крайней мере, на моей памяти. Единственное, он почему-то лишь в двух словах не признавал мягкого знака: «любов» и «морков», но писал абсолютно грамотно.
Чего не скажешь о его единственной сестре, моей тетке Таджихон, которая так и осталась жить на своей и папиной родине, в колхозе, недалеко от киригизского города Ош.
Мы, дети, по-узбекски не говорили, да и с кем бы? Папа приезжал домой ,( если и вообще приезжал), поздно ночью, работал на стройках коммунизма, тогда все начальники, любого уровня, работали «пока у тов. Сталина в окнах свет горел». Однажды он приехал, а мама решила «оборвать» его связь с внешним миром, что и сделала буквально: потихоньку перерезала шнуры городского телефонного аппарата и «вертушки» райкома партии. Так за ним милиционера из райкома прислали.
Тетка же, наезжая в гости, «посмотреть на племянников», по-русски говорила плохо, всем нам, детям, она дала узбекские имена, так ей казалось правильнее. Например, моя «партийная кличка» - Лола ( тюльпан), по созвучию что ли?
С мамой они друг друга терпеть не могли,тетя не прощала матери того, что она – «неправоверная», мама сцепив зубы, терпела «антисемитские высказывания», ради отца, которого очень любила.
Единственное письмо я получила от тетки Таджихон уже после смерти родителей, написано оно было вроде по-русски, но понять я ничего не могла.
Тогда я попросила своего мужа, владеющего устным узбекским, послушать прочтение письма на слух.
Вот тут-то мы и поняли, что «гираб дашин» означает «крепдешин» - китайский креп, материал на какое-то давно забытое платье, а «тухи плакон» - это флакон духов, это она вспоминала, что много лет назад она подарила что-то такое моей матери, все оправдывалась, теперь уже передо мной.
Я ответила, по-русски, конечно, написала, что родители мои уже у Бога, или Аллаха, что, по-моему мнению, никакого значения не имеет.
Больше она мне не писала. Думаю, что в живых ее уже нет, она была 1917 года рождения, так что, и ей теперь судья Бог ( или Аллах).