Персона

Изольда Кривухина
 

Она сфотографировала Альму утром.
Девушка едва проснулась, в её сонных глазах
Было что-то мечтательное и немного грустное.
Беззащитные плечи, тонкая птичья рука
с длинными пальцами, сжимающими сигарету.
Альма курила почти всегда.
Квадратик солнечного света, пыль, смятая кровать -
Фотография запомнила это мгновение,
Когда Альма едва проснулась,
Забыв о себе настоящей, о прощении,
Не пытаясь притвориться, не думая, что сказать.

Лето, домик у моря, привычное молчание,
Скованность. Фотографии помнят
Пляж, покрытый галькой,серые волны,
Лихорадочное небо, крики чаек,
Безнадёжные монологи Альмы.

"Мне кажется", - вздыхала она, -
"Мы с тобой очень похожи, или нет,
Даже скорее настолько разные, что стали одним целым.
Что-то, живущее глубоко под кожей,
Сердцевина моего маленького слабого тела -
Сердцевина твоего сильного, женственного тела.
Дорогая, ты словно древняя статуя,
Холодная и совершенная.
Больше всего меня пугает твоё лицо -
персона нежного безразличия.
Страшно красиво, и, кажется,
Мне не дано постичь, что владеет тобой.
Ты улыбаешься каменными губами,
Я вспоминаю Мону Лизу - она такая же,
нет, не смейся, ты ведь знаешь,
что я совсем не разбираюсь в искусстве.
И всё же, это трепетное отношение к тайне,
Интуитивная внимательность и твоё вечное молчание -
Всё то, что заставляет довериться, не ожидая,
Что ты хотя бы ответишь.

Прошлой ночью, когда я плакала,
А комната расплывалась в полумёртвом свете
Огромной серебряной раковины в окне,
Ты лежала рядом.
Ты обнимала меня,
Слушала мои всхлипы, бессвязную речь.
Не говоря ни слова, всё с той же каменной улыбкой,
Ты гладила мраморными пальцами
Мою мокрую от слёз шею, убирала за ухо непослушные пряди,
Мне всё казалось галлюцинацией, чем-то зыбким,
И у меня было чувство, будто я едва родилась,
Словно я чиста для всех грехов,
Да, я бесконечно, по-детски чиста.

Если любовь - это страстный поиск истины,
Иной, чем моя собственная, то вот оно,
то самое мгновение всей полноты,
такой огромной, такой настоящей, живой,
Полноты.

Я знаю, что ты приняла мою любовь с состраданием.
Тебе кажется, я настолько приземлённа, что не понимаю
Твою безнадежную мечту о существовании?
Не игре, а существовании...
Ох, дорогая, ты великая актриса,
Пусть никогда не была на сцене,
выбирая в подмостки - жизнь.
А сейчас ты прячешься за кулисами
От тошноты головокружения,
От постоянного страха быть, наконец, поверженной,
увиденной насквозь, подавленной, уничтоженной.
Такое чувство обычно возникает на самом краю пропасти,
Когда что-то внутри делает лишний шаг.
Эта пропасть - пропасть между тем, кто ты есть для других,
И кто ты для себя.
Ты устала от жизни, где каждом моменте - предательство.
Бдительность.
И каждый тон голоса - лживый,
Каждый жест - лживый,
Каждая улыбка - лжива.

И поэтому ты выбрала неподвижность,
Вечное молчание, каменный панцирь,
Замкнувший тебя, исключивший тебя.
Я знаю, что жизнь сейчас ничего не значит,
Но послушай меня, прошу посмотри на меня,
Почувствуй меня!

Это море, сосновые рощи, даже мой голос...
Надо быть настоящей, надо говорить, что думаешь, делать, что чувствуешь. И если ты что-то чувствуешь..."

И Альма снова заплакала, как в ту ночь.
В воздухе застыл запах её волос -
цвета корицы. В танце сердцебиения хочется быть живой
И расствориться в музыке, стать самой звонкой струной.
Расствориться, расствориться, живой, живой

Фотография не сможет передать привкус грифеля на её губах,
Её манеру постоянно горбиться и так светло улыбаться,
Что хочется обнять это маленькое тело,
Окутаться цепью её позвонков, оставить свой страх,
ПропАсть в этом танце, стать... живой

Но каменные губы не произнесли ни звука.
Танец обрывков в ритме обломков, паузы, пустыни и небеса -
Теперь ничего из этого не имеет значения.
Давно забыты близкие руки, её глаза, её детские, смешные движения... Альма уже не проснётся.

она стоит на остывшей лаве и наблюдает,
как медленно гаснут солнца.