I.
Утро. Воскресенье. Лето. В городе тишь, гладь да Божья благодать. Чисто, свежо, умыто. Городской люд ещё досыпает после развесёлой субботы. Даже ветер ещё сонно потягивается над вершинами деревьев парка, не задевая листву. Лень ему.
Тихо.
Такого утра хотелось очень давно.
Чтобы выйти из дома в штанах, сандалиях и футболке и при этом не мокнуть и не зябнуть. Чтобы, прикуривая, не укрывать всем своим организмом огонёк зажигалки и сигарету от неблагоприятных метеорологических условий, а, спокойно, словно в зале рэсторана, прикурив, идти себе, держа сигаретку между указательным и средним, немного даже наотлёт.
Чтобы улыбнуться утренней кошке, трусящей куда-то по своим утренним кошачьим делам. Чтобы вороны с грачами в верхушках деревьев не матерились злобно и перепугано, а переругивались весело и беззлобно.
Такого вот хотелось утра. И вот оно — получите и распишитесь.
Дворники метут штатными мётлами вверенные им аллеи и тротуары, лотошники собирают трубчатые каркасы своих палаток. Кому выходной, а кому отец родной.
Вот улица, ведущая от одноимённого театра к рынку. Она не красивая. Даже сейчас, летом, когда её прорехи и заплаты боль-мень прикрыты листвой деревьев и кустов. Нет. Не красивая. Но — живописная.
А вот это действительно красиво. Из аптеки, что на углу дома, вышла девушка. Она тоненькая, тёмные волосы до плеч, правильное личико, большие тёмные глаза. Наверно, она — фармацевт. Хотя, возможно, и уборщица. В руках у неё большой вазон с цветами. Эти цветы, я недавно узнал, называются петунии. Девушке-фармацевту (а, возможно, уборщице) нужно повесить этот вазон на решётку окна аптеки. Для чего фармацевтам вешать перед началом рабочего дня вазоны с петуниями на окно аптеки, я не понимаю. Может, петунии приносят какую-нибудь фармацевтическую удачу? Или это у них, фармацевтов, такое понятие о красоте? Не знаю. Да и дело не в этом. Дело в том, что окно расположено высоко. Чтобы зацепить крючки вазона за решётку, девушке надо поднять его на вытянутые руки, да и ещё приподняться повыше на цыпочки. Так она и поступила. И вот тут... Эта линия... От пальчиков-цыпочек через пятки, ноги, вытянутую в струночку спину, плечи, волосы, запрокинутое вверх лицо, веточки-руки с вознесёнными к небу, словно бы преподносимыми Богу цветами… Звук этой струночки так точно и мягко вписался в тёплую мелодию воскресного летнего утра… Зря я не художник. Был бы я художник, я написал бы эту музыку. В любом случае, если бы мне сегодня умирать, и если бы срочно понадобилось вытаскивать из себя на поверхность себя всё самое лучшее и красивое, что я был бы в силах вспомнить, чтобы не оставаться ТАМ с тем, что можно и не вытаскивать… Короче, частью того, что я сегодня смог бы предъявить, была бы эта тонкая щемящая нота в мелодии летнего утра. Да. А ведь, если мне умирать не сегодня, то через пару дней уже забуду это всё. Да и ладно. В каждом дне есть что-нибудь такое. Главное — видеть это вовремя.
Ну, так вот, шагов через двадцать поравнялся я с тем окном, не сдержался, глянул таки в него. Ничего, конечно, не увидел. Окно-то высоко. Только дерево отражается, как в зеркале. Кстати, о зеркалах…
II.
Утро. Воскресенье. Лето. И какого бы хрена не поспать ещё часок? Так нет же, несёт нелёгкая через город этот, который подмажут-подкрасят к праздникам или к приезду какого-то кого-то, а через пару месяцев штукатурка, как у старой шмары, с морщин отваливается… Днём всю субботу орали динамики в парках, типа, музыка, блин. Вечером пьянь горлопанила. Жарища, пылища, вонища. Теперь вон дворники мешками мусор выносят после праздновавших, да новые мешки в мусорники заталкивают. С утра уже градусов двадцать пять, значит, днём будет вообще не продохнуть. Хоть бы дождяра влупил такой, чтобы все гуляки по норам забились и там бы бухали себе и орали. Так нет же, вон, торговцы опять палатки свои ладят, опять всякую фигню будут продавать. Кому выходной, а кому — выторг двойной.
Кошки шастают грязные, облезлые, ищут где б чего стырить. А чё тут стыришь…
Вороньё с утра горлопанит, как потерпевшее. Весь парк засрали. Постреляли бы их, что ли… Так ведь новые налетят.
Короче, хрен его поймёт, когда хуже — летом, когда то дождина, то жарища, или зимой, когда холодрыга, снежище и ботинки по щиколотку в солёной грязи чавкают.
Взять хотя бы эту вот улицу, что от одноимённого театра к рынку. Самый центр города, считай, а в порядок привести не могут. Дома стоят, как те кошки облезлые и драные. По проезжей части асфальт постелили, так ведь он слезет к весне, "как с белых яблонь дым". С одной стороны тротуар хотели было заасфальтировать, щебень насыпали, да так и бросили. С другой стороны — и не собирался никто ничего асфальтировать. Ладно, дома нельзя ремонтировать, ибо в какой из них ни ткни, тот — исторический памятник архитектуры, этот — архитектурный памятник истории, а третий — развалины исторического архитектурного памятника (а то, что бомжатники во всех этих исторических архитектурных развалинах, и то, что они на головы людям могут обвалиться вместе с жильцами и их пожитками, дак и хрен на то). А колдобоины на тротуарах, которые по осени или зимой-весной можно только по проезжей части обойти, они тоже — исторические памятники? Похоже, так оно и есть…
О, гля, вылезла на крыльцо аптеки, что на углу дома, шмакля. Селявка ещё, тощая, как велосипед. Чернявая, небось, еврейка, какая-нить аптекарская родственница. Бадью с цветами вынесла. И куда она её? Ага, вон, на решку окна прицепить собирается. Ну да, чтоб не упёр никто. Дурында, если кому надо — сопрёт, и не заметишь. Да только кому эти цветуёчки твои нахрен нужны… И самой-то тебе за каким дюбелем понадобилось их на решку цеплять? Стой себе, продавай пилюли, тампоны да презервативы. Родственничку карманы набивай, может, и тебе самой чего обломится. Хотя, вряд ли. А оконце-то высоковато, как тебе эту бадью зацепить, ну-ка? Давай-давай, тянись. А сама-то ничё так, хоть и тощенькая. Кто-то, небось, уже того, имеет… Был бы помоложе, я и сам прельстился бы позариться насчёт оскоромиться. Да только возни потом больше, чем удовольствия. Знаю я вас… Ничё, подыхать ещё не скоро, на мой век вашей сестры хватит. А хоть бы и сегодня подыхать, тоже не страшно. Что здесь, что ТАМ — одна и та же муета...
Ну, так вот, шагов через двадцать поравнялся я с тем окошком. Больше по привычке, чем по надобности, зыркнул в него. Чёрта лысого я там увидел, высоко окошко, да и решка мешает. Дерево только отражается, как в зеркале. Кстати, о зеркалах…
III.
В незапамятные времена календарь майя предсказал, что в 2012 году намечается конец света, такой себе «глобальный катаклизм или фундаментальная трансформация мира». Многие из ныне живущих об этом читали. Некоторые ждали этого события с опаской, кое-кто из моих знакомых приготовил запас всяких «необходимых» в таком случае вещей, продуктов, даже оружие… ну-ну, ага-ага… Другие ждали с показным безразличием, за которым также скрывался страх. Кое-кто (в том числе и автор этих размышлений) ждал с дерзким злорадным цинизмом, мол, наконец-то... Так ничего, вроде бы, и не произошло. Вроде бы… Автор этих размышлений, кстати, дождался таки в том 12-м году персонального конца своего света. Но календарь майя ведь предупреждал о «глобальном»… И — ничего… И ничего?
А тем временем, именно в том 12-м году произошло событие, которое вполне тянет на «фундаментальную трансформацию мира». Только широкие круги «общественности» либо не заметили это событие вовсе, либо же отнеслись к нему очень уж легкомысленно.
Дело в том, что именно в 12-м году учёными при помощи Большого адронного коллайдера было экспериментально подтверждено существование бозона Хиггса. Казалось бы — ну и чё? А через плечо. Подтверждение существования этого самого бозона того самого Хиггса, оказывается, стало завершением «экспериментального обнаружения предсказываемых Стандартной моделью элементарных частиц». То есть, Стандартная модель получила полное доказанное учёными право на существование в качестве теоретической конструкции физики элементарных частиц. Опять-таки — ну и чё? А тут уже горячо. Самое первое положение этой Стандартной модели гласит, что «всё вещество состоит из 12 (именно 12-ти!!!) фундаментальных квантовых полей и 12 соответствующих им античастиц». Всё. Вещество. Состоит. Из полей. И античастиц. То есть, нет ничего твёрдого, жидкого, газообразного, холодного и горячего. Есть только некие поля (хрен его знает, что такое) и «соответствующие им» античастицы (раз уж эти античастицы соответствуют полям, да ещё и с приставкой «анти», то они уж вообще и хрен даже не знает, что такое). Такие вот дела.
Читатель зевнёт: «А нам-то что до изысканий этих очкариков яйцеголовых? Где мы, а где та Стандартная модель. Причём, сам-то этот бозон, оказывается, величина абстрактная»… Вот тут позволю себе не согласиться.
Во-первых. Мир каждого человека (и всего Человечества в целом) состоит из того, во что этот человек (и Человечество) верит. Ни в чьём мире нет ничего такого, во что он не верит. А кому ж нам ещё верить, как не тем самым «яйцеголовым очкарикам»? У них-то всё доказано-передоказано на сто кругов. Не веришь — возьми да опровергни. Доказательно опровергни. Нет? Тогда приходится, как минимум, согласиться.
Во-вторых. Мы все живём в мире, пропитанном (и с каждым годом всё глубже) технологиями, высокими технологиями и высочайшими технологиями. Каждый день, сами того не замечая, мы пользуемся плодами этих самых технологий (которые, похоже, уже в полный рост пользуются нами). А они-то, технологии эти, есть плод прикладных наук, которые, в свою очередь что? правильно, происходят из науки фундаментальной.
Так что ж это получается? Всё, что мы трогаем, видим, слышим, едим, любим и ненавидим, да и мы сами, есть сочетание разных форм взаимодействия каких-то полей, к тому же скреплённое какими-то абстрактными величинами? А что такое поле-то это? Я для себя представляю поле как границу между некими областями пространства, которая (граница) из-за разности каких-то параметров этих областей пространства имеет некую напряжённость. Голову сломаешь это читать, но иначе я не могу сформулировать. Например, озеро в горах находится выше моря. Поэтому вода с определённой силой течёт из озера в море. Возникает река. Здесь озеро и море — области пространства, а разность высот между ними создаёт напряжённость, перемещающую воду по руслу реки. Полем же является промежуток территории между озером и морем. Значит, не будь разницы высот между водоёмами, никакое поле не образовалось бы...
То есть, весь наш мир состоит из каких-то узоров взаимодействия энергетических полей, воспринимаемых нашими органами восприятия (прошу прощения за тавтологию, но именно так — корректно), которые (наши органы восприятия) тоже есть узоры взаимодействия энергетических полей. Проще сказать — наш мир есть такое себе переливание из пустого в порожнее. И не более того. И именно это заставляет меня считать, что подтверждение существования бозона Хиггса, а, следовательно, окончательное формирование Стандартной модели есть фундаментальная трансформация нашего мира, сопоставимая с концом света. Мы-то по простоте душевной считали, что всё твёрдое, жидкое, газообразное, тёплое и вонючее. А оно вообще - никакое.
Одна пустота перетекает в другую, ещё более пустую пустоту. И ещё получается, что этих самых «узоров» взаимодействия энергетических полей бесконечно много. Мы можем воспринимать намного меньше, чем их действительно существует. А тех, в которые мы способны поверить, ещё меньше. То есть, наш собственный мир настолько мал, что его можно не принимать во внимание. Что же есть наш мир? Тот диапазон взаимодействий энергетических полей, который мы способны уловить органами восприятия, постичь нашим когнитивным аппаратом и проверить в силу наших возможностей, либо принять на веру. Мелковато будет ситечко-то.
Как мы познаём эти узоры? Мы намеренно, либо случайно, либо вынужденно направляем на эти узоры луч нашего внимания. Причём, луч внимания мы направляем в разных диапазонах. В тактильном, в диапазоне звука, в диапазоне запаха, в оптическом диапазоне, в интеллектуальном и т. д. Например, музыку мы воспринимаем в диапазоне звука, в эмоциональном диапазоне и иногда в интеллектуальном. Ни пощупать, ни увидеть мы её не можем. И т. д., и т.п. Луч нашего внимания отражается от узора (ещё его можно назвать объектом) и, возвращаясь в наши органы восприятия, образует в них некие колебания, которые можно назвать ощущениями. Эти колебания-ощущения в зависимости от степени их соответствия или несоответствия нашей структуре (структуре узора взаимодействия энергетических полей, который осознаёт себя как некое «я»), образуют в этом нашем узоре какие-нибудь новые, более или менее устойчивые, завитушечки или оттенки, или чего-то там ещё, которое мы называем впечатлениями. Способность удерживать эти завитушечки-оттеночки в том виде, в котором мы их восприняли, а также осознавать их, мы называем памятью.
Это что ж получается? Весь наш мир - некое собрание завитушек-впечатлений в узоре взаимодействия знергетических полей, который называет себя «я»? Похоже, так оно и выходит. Например, звезда погасла тысячу лет назад, а мы её видим, и в нашем мире она есть. Нам сказали, что некто погиб, мы его зачислили в «двухсотые», а он выжил, только поранен сильно…
Великий идеалист и мистик конца XIX — начала ХХ вв. В.И. Ульянов (Ленин), которого все почему-то считают прожжёным атеистом, ещё в 1908 году писал, что «Материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении». А великий материалист Г.И. Гурджиев, которого все почитают идеалистом и мистиком, живший в том же историческом периоде, немного поправляет идеалиста, не противореча ему в главном: всё, мол, существующее — материально. То бишь, по Ленину критериев для определения, материален ли объект или нет, два: существует ли он в мире, и даётся ли он нам в ощущении. По Гурджиеву же критерий материальности лишь один — существование в нашем мире, а получаем ли мы от него ощущение, это есть проблема нашего аппарата восприятия. Но. Существует ли объект в нашем мире — вопрос нашей собственной веры в его существование. Веришь — существует. Не веришь — адьё, мон шер…
Тут, кстати, пару слов о Боге. В моём мире Он существует по полной программе. Более того, мой мир существует в Нём. В мире атеиста Бога нет. Не верует атеист. Так это ж личное дело каждого — верить в то, что Мироздание разумно, целостно и истинно, либо верить в то, что оно болтается абы как. Но. Если атеист считает себя разумным и целостным, а своё мировоззрение истинным, то как он, болезный, ответит на один вопрос: он ведь, атеист этот, является частью Мироздания, а может ли часть быть разумнее, целостнее и истиннее целого?
Ну, да ладно. Я, вообще-то, о зеркалах хотел… Зеркала — такая штуковина, что если мы на неё смотрим (направляем луч нашего внимания в оптическом диапазоне), то получаем некие ощущения, которые формируются потом в какие-то впечатления. Часто это бывают впечатления от нашего собственного отражения. Иногда (например, в зеркалах заднего вида в автомобиле, или в окне аптеки) — впечатления от отражений других объектов. Зеркала обычные, скажем так, оптические, дают нам ощущения в оптическом диапазоне, иногда — в эмоциональном, иногда — в интеллектуальном. Но. Все другие объекты нашего мира, например, девушка-фармацевт, или, например, вот эти буквы, все они, отражая луч нашего внимания в разных диапазонах, создают в нас те или иные впечатления. Следовательно, всё, что есть в нашем мире суть зеркала? И сам мир — бааальшущее такое зеркало… А я? Я сам? Я ведь тоже — узор взаимодействия энергетических полей, существующий в моём мире. Следовательно, я тоже — объект этого мира. Хотя, конечно, и субъект. Ага, субъект, ничего не скажешь. Тот ещё субъект…
Когда приходит моё время, и у меня не остаётся желания или сил направлять луч внимания на все эти удивительные узоры, я остаюсь перед Главным Зеркалом — перед Тем, Кто постоянно смотрит на меня, и Своим вниманием и Верой в меня создаёт меня как материальный объект Своего мира. Он видит все мои маски и ухищрения, все мои гадости и подлости. А также всё истинное и красивое, что я собрал, наблюдая и переживая свой мир. И, когда приходит моё время, я остаюсь перед Ним такой, как я есть - голый и босой, без аксессуаров и бижутерии. Навсегда.