В пятьдесят уже просто не замечаешь многих вещей, фраз, поступков; вернее — замечаешь, но не обращаешь внимания. Не выплёскиваешь вслух никому не нужные пустые переживания; видишь в, казалось бы, безысходных ситуациях свои плюсы, и плюёшь на чужое мнение с личной высокой колокольни, выстроенной на прочном фундаменте житейского опыта и бабьего интуитивного чутья.
****
Каждый день Катерина ловила себя на мысли, что всё ещё наладится у них с Михаилом.
А годы летели, неимоверно быстротечно ускользая, оставляя безразличным напоминанием о себе паутинки мелких морщинок в уголках светлых её глаз, да серебристые пряди в белёсых, выцветших волосах.
Про таких говорят: бабий век короткий.
Стройное, в молодости, её тело, с возрастом высохло, делая, и без того, рослую фигуру Катерины неуклюжей и угловатой. Из-за своей худобы она походила на старую сосновую сушину, с тощими корявыми ветками-крючками вместо рук и ног, да с редкой, на вершине, хвойной порослью вместо волос.
За всей внешней непривлекательностью скрывалась в Кате чуткая и ранимая душа, полная тайных сомнений и надежд, способная на глубокие чувства, которые она тщательно скрывала от мужа, да и от самой себя. Она знала, какую боль могут причинить ей эти мимолётные ненавязчивые попытки напомнить супругу о себе, как о женщине, и поэтому, чаще молчала, когда надо бы для порядка покричать и поскандалить.
Перед сном, ворочаясь в постели, она старательно перебирала в уме все значимые и незначительные моменты уходящих суток, и раскладывала по полочкам каждый свой новый день с утра до вечера, боясь, что вдруг некая непредсказуемая выходка мужа нарушит весь этот, укутанный в хрупкие надежды, маленький и тихий мирок.
Они жили с Михаилом двенадцать лет. И жизнь каждого из них со временем стала течь отдельно и самостоятельно, как обмелевший приток полноводной когда-то реки, заросший колкой осокой семейных неурядиц. Возможно, им было удобно так: есть, куда вернуться; есть, с кем разделить ставшую давно чужой, супружескую постель; есть, с кем помолчать...
Полноценной ячейки общества у них не получилось. Наверное, в силу возраста или здоровья, а была Катерина старше мужа на целых десять с хвостиком, лет, детей они не прижили... А может, причиной для бездетного существования была любовь к себе, когда настолько зациклен на собственной персоне, что не нуждаешься ни в детях, ни в родителях, ни в общении с близким тебе человеком.
Настолько они были схожи в этом своём стремлении к одиночеству, что, как зеркало, отражали все слабые и сильные стороны друг друга, неся ежедневно, ставшую уже привычной, ношу совместного сосуществования.
Давно уже прошла страсть, да и была ли она вовсе? Катя часто задавала себе этот вопрос, который давно её тревожил. Может, ей и почудилась эта необыкновенная жажда телесных услад, вспыхнувшая тонкой, дрожащей на ветру свечой, в их первые месяцы после свадьбы, но затем так же внезапно затухшая, по причине, которую Екатерина не могла себе объяснить.
И проходили-проплывали мимо дни, похожие один на другой, медленно-верно перетекая в годы, превращая двух, когда-то близких людей в совершенно чужих одиночек. А что может быть страшнее, чем одиночество вдвоём? Что может быть презренней, чем безразличие к человеку, с которым был когда-то счастлив? Как молчание в ответ на немой вопрос; как боль, тупая, режущая без ножа пустое нутро, невыкричанная, невыплаканная? Нет слёз, как нет и повода для ссор, истерик и мерзких разборок: где и с кем он был? Катя никогда его об этом не спрашивала.
А Михаил дни и ночи напролёт проводил с той, чей ванильный запах он приносил на своих руках, щеках, губах, являясь домой, когда захочет, с чертинками-искорками в глазах, теми, которые Катя видела лишь в самом начале их романа, перед замужеством, и ещё некоторое время спустя...
Эти чертинки исчезли тогда так же внезапно, как и появились.
Екатерина проклинала её, всем своим женским естеством, ещё способным на некое подобие чувств: нежных, страстных, дерзких, но давно забытых ...
Она тихо ненавидела соперницу, и эта ненависть съедала-точила Катю изнутри вот уже несколько лет подряд, с того момента, когда Михаил сказал в глаза ей, не стесняясь, нагло и уверенно, что снова полюбил. Катерина и виду не подала тогда, не согнулась, не упала на колени, закрывая глаза руками и жалобно скуля...
Она умнее! Она будет терпеливо ждать неминуемого исхода, как сразу решила : рано или поздно он нагуляется, опомнится и вернётся. Вернётся не в тёплую уютную квартиру, где всегда ждёт вкусный ужин, — он вернётся к ней. Да, именно к ней: к милой и хрупкой женщине, которую он встретил двенадцать лет назад, назвал женою и обещал быть рядом в горе и в радости, в богатстве и бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит...
****
— Катерина! Катька! — полная, с рыжими кудряшками и броским макияжем, медсестра Тоня, кричала с другого конца отделения. Катя только что пришла на работу и возилась в раздевалке, как неожиданный и нервозный крик Антонины вырвал её из привычного сосредоточенного спокойствия и погнал на зов.
— Что? Ну, что ты кричишь? — невозмутимость голубых глаз вот-вот готова была расплескаться, выливаясь в яростный гнев.
— Как сумасшедшая бегу, думаю: плохо кому, а ты у окошка торчишь!
Катерина сунула руки в карманы белого халата, подшитого по фигуре, стараясь скрыть дрожащие от наплывающего волнения пальцы.
— Кать! Глянь! — Тоня слегка приоткрыла тюлевую занавеску и прижалась к стене, уступая обзор Кате.
— Опять твой свою вертихвостку ждёт! — женщина тряхнула рыжими кудрями, вытирая вспотевший от недюжинного любопытства лоб и, указывая на стоящую рядом с остановкой чёрную легковушку, съязвила :
— А автобус сейчас подойдёт, давай подождём?
Катерина безразлично улыбнулась, делая вид, что ей и дела нет до этого, развернулась и, уходя, добавила :
— Шла бы ты домой, Тоня! Тебе за переработку не заплатят.
Обиженная Антонина фыркнула, задёрнула штору и поспешила в ординаторскую, злорадно шипя :
— Дура бесчувственная! Мужик гуляет, а ей хоть бы что!
Только когда Антонина ушла, Катя тяжело вздохнула, ловя себя на мысли, что никогда бы не унизилась до того, чтобы подсматривать в окно за чужими мужьями. Она открыла кран и подставила руки под холодную струю, мысленно отпуская с водой всю свою злость, невысказанную и невыплеснутую прилюдно.
Она знала, что будет дальше. Так было уже достаточно много раз, чтобы угадать последовательность действий слепых влюблённых. Сейчас подойдёт полупустой автобус, потерявший добрую половину пассажиров на пути к конечной остановке. Последней выйдет девушка в тёмном приталенном пальто по погоде и в ярком, развевающемся на ветру, шарфе.
Она осторожно оглядится вокруг, сжимая в руках маленькую сумочку и дождётся, когда уедет автобус. Затем она нырнёт в подъехавшую чёрную машину, наполняя прокуренный салон ванильной сладостью дорогих духов, страстно поцелует мужчину за рулём, касаясь рукой его чистовыбритой щеки. А после, они уедут и спрячутся от всего мира, чтобы украсть кусочек чужого счастья, который, жалкой подачкой, им иногда бросает судьба.
Вечером, как ни в чём не бывало, явится домой Михаил, что-то весело насвистывая себе под нос. Перед этим он отвезёт свою пассию к отстановке, успевая к последнему автобусу. В сливовых сумерках осеннего вечера девушка с букетом выйдет из машины, поправляя пальто на груди. Она на миг обернётся, провожая глазами уезжающую машину, которая напоследок мигнет красными габаритами и исчезнет за поворотом.
****
Ночные смены нравились Кате потому, что не нужно было рвать свою душу, до полуночи пытаясь уснуть в тяжких думах, ворочаясь в постели и ожидая возвращения мужа.
А может и просто потому, что на работе не нужно было думать ни о чём кроме работы, и утопая в сладком неведении, спокойно настраивать себя на лучшее, гоня прочь дурные мысли.
Уже под утро, в полудрёме, склонясь над кроссвордом, Катерина очнулась, будто от толчка. Она в спешке посмотрела на часы, умылась, поправила халат и прислушалась к тишине, которая царила в отделении.
За окном, в чернильной темноте осеннего утра шумели берёзы, изредка стуча ветками в стекло, и моросил мелкий дождь, начавшийся еще вчера.
Неожиданный и резкий телефоный звонок заставил женщину взрогнуть.
— Хирургическое отделение слушает. Постовая медсестра Кузьмина Екатерина Николаевна... — Катя чеканила каждое слово давно заученной стандартной фразы.
— Кать! Ты? — ответила женщина на другом конце провода, спешно перебивая Катерину. Она старалась говорить спокойно, но переполнявшие эмоции выдавали в голосе волнение и страх.
— Катя! Это Зоя, из второй бригады... — Зоя вдруг замолчала, сопротивляясь подкатывающему к горлу кому и, через минуту, истерично закричала:
— Кать, ты только держись! Слышишь!? Твоего везём. Авария на объездной. Живой! Вот только ноги...
Жуткое смятение заиграло нервным тиком на Катиных побелевших щеках. Она больно закусила нижнюю губу, боясь закричать. Беспомощно опустив руки она села на жёсткую кушетку и растерянно начала перебирать в голове события вчерашнего вечера.
****
... " Тоня до сих пор таила на Катерину обиду за то, что та не разделила с ней созерцание волнительной встречи Михаила и его любовницы, да ещё и замечание сделала. И поэтому, сдавая смену, женщина обмолвилась, стараясь как можно больнее уколоть коллегу:
— Весь город шумит, Катя, обсуждая вас с Мишей! — злорадно шипела Антонина на всю ординаторскую. — И долго ты будешь его гулянки терпеть? Неужели совсем женскую гордость потеряла ?
Екатерину задели слова Антонины. Как острое и бойкое сверло, проникли они в самую душу, пронзая то, сокровеннное и запретное для всех местечко, где Катя хранила тлеющие угольки тёплых чувств к мужу. Она поправила очки, рассматривая бумаги на столе, и равнодушным тоном поставила точку в этом неприятном разговоре :
— Людям только повод дай, за собой ничего не видят! — Катерина отодвинула стопку журналов и уставилась в окно. — И ты хороша, Антонина Александровна, сплетни разносишь! Лучше бы за своим мужем смотрела, а то, может быть, ты чего про него не знаешь? А ведь в неведении тяжело жить, особенно когда весь город шушукается!
— А что мой-то? Что? — Тоня раскраснелась, недоумевая от слов сменщицы, торопясь застегнула пуговицы на старом затёртом пальто, которое с трудом уже сходилось на её полной фигуре, схватила с полки телефон и убежала, по дороге набирая мужа :
— Вадечка! Вадечка, ты где ? — дрожащим голосом в припадке истерики Антонина кричала в трубку, пустые коридоры хирургии вторили гулким эхом её словам.
— Не дома? А где?
Катя уже не вслушивалась в разговор удаляющейся сменщицы. Она пристально всматривалась в темноту улицы, пытаясь рассмотреть возле остановки в толпе, вывалившейся из подъехавшего автобуса, яркий цветной шарф своей соперницы. Её уже давно поджидал Михаил, машину которого Катерина заметила, идя на работу. "
И тут звонок Зойки...
Как молния, беспощадно дробящая прочный ствол дерева в щепки, разрубая-разделяя прошлое и настоящее, которое тает в обугленных огрызках сочной древесной плоти, дымя, щёлкая и густо чадя гарью.
Гулкая сирена вернула Катерину в реальность. Машина скорой помощи остановилась, укрывшись под козырьком больничного крыльца. Катя бросилась к окну, пытаясь разглядеть внизу людей. Она до сих пор не могла поверить в случившееся, как и в то, что через несколько секунд увидит мужа, укутанного белой,в красных пятнах, простынёй.
****
— Давай, родной. Потихоньку. — Катя обхватила Михаила, помогая сесть ему в кресло. Он, как ребёнок, прижался к ней, не желая отпускать и молча уткнулся в плечо .
Все эти полтора года, со дня аварии, она была рядом, каждую минуту, окружая его заботой и любовью, словно он и не муж ей вовсе, а дитя, такое желанное и долгожданное, посланное Богом за муки и терпение, за веру и верность.
Михаил никогда не видел жену такой. Катя даже помолодела, формы её округлились, придавая приятный женственный объём фигуре. Она больше не стригла волосы, а забирала их в хвост, открывая высокий лоб и красивые скулы. Такая прическа невероятно ей шла. В движениях Кати появилась грациозная кошачья мягкость, угловатость исчезла. Женщина заметно похорошела, будто бабочка, скинув кокон, расправила яркие крылья, являя миру красоту.
Михаил не раз думал о том, зачем ей всё это: бесконечная возня и ежечасный уход за инвалидом, за человеком, который предал, сделал её несчастной, заставил страдать.
" — Господи! Она святая! А я... Я просто идиот! Слепой, бездушный глупец! Неужели раньше я не мог рассмотреть её? Или просто не хотел, размениваясь на таких, как... — Михаил на минуту закрыл глаза и мысли его унеслись далеко -далеко, к той, чей ванильный запах он приносил на губах, щеках, руках, нагло хвалясь очередной победой перед робкой и уставшей женой.
— А ведь она так и не позвонила. Ни разу за два года. Конечно, она знала об аварии, такие вести в маленьком городке разносятся быстро. Не пришла навестить, не всплакнула у больничной койки, обещая уйти от мужа и заботиться, деля со мной боль, разочарование и нежелание жить.
Наверняка, она забилась в угол, закрывшись от целого мира в своей квартире, задумалась о ценностях и переключилась на мужа, который, по её словам, оказался редким чудовищем, невыносимым в быту и опротивевшим в постели.
Наивная дурочка! Разве она сможет так жить, переступив через себя? Разве она забудет все эти годы "двойной", придуманной жизни, которая прервалась вот так, в один миг? Разве она будет любить инвалида, поставив крест на себе?
А любила ли она меня? Может, просто искала утешение или развлечение, довольствуясь редкими встречами, вырванными из скучного, осточертевшего однообразия?
Как она сейчас живёт? Вспоминает ли меня? Да уже и не важно это... Давно не важно! Уверен, она не льёт слёз по мне, а забавляется новой игрушкой, дурманя сладостью духов, поцелуев и объятий. Бог ей судья...
А Катя... Она настоящая. Не одноразовая фальшивка, а самая, что ни на есть, настоящая! Та, с которой и в горе и в радости, в болезни и в здравии, в богатстве и в бедности, пока смерть не разлучит... "
****
— Миша, ну я пошла. — Катя замешкалась у дверей, собираясь уходить на работу. Михаил неуклюже выехал в коридор, зацепив колесом инвалидного кресла дверной косяк. — Ты справишься без меня? В холодильнике ужин, я наготовила всего, разогрей только.
— Катя... — Михаил подъехал ближе и пристально посмотрел на жену: растерянность заставила задрожать её длинные пальцы, сжимающие перчатки и сумочку. Катя опустила глаза, чувствуя, что немеет и теряется от одного, произнесённого мужем, её имени. Тёплая волна захлестнула женщину, разрумянив бледные щёки, когда Михаил коснулся губами Катиной руки. Она присела рядом и спросила :
— Ну, что ты? Ночь быстро пролетит, а утром я приду и мы погуляем в парке.
— Катя... — Михаил замялся, словно слова ему давались с трудом, прижал жену к себе, уткнувшись лицом в светлые волосы. — Ты меня не бросишь?
Катерина всхлипнула, слегка вздрогнув, подалась назад и их глаза встретились.
Какие еще нужны слова, если вот она, вся правда, вся искренняя вера, вся неисчерпаемая нежность, вся многогранная любовь и все ответы на вопросы в одной женской слезинке, такой настоящей и такой крохотной...