(сказ про писателя Анатолия Кузнецова и про его роман «Бабий яр»)
Пролог
В августе 2019 года исполняется 90 лет со дня рождения писателя Анатолия Васильевича Кузнецова. По своей юношеской памяти о некогда прочтенном романе «Бабий Яр» я решил поинтересоваться судьбой этого писателя. Первое, что меня неожиданно удивило это три замыкающих важнейшие вехи его жизни девятки. Не особенно веря во всякие подобные бредни, я все же поинтересовался у знакомого астролога, ибо три девятки замыкали три важнейшие события жизни этого человека.
Первая девятка замыкала год его рождения 1929; вторая девятка замыкала год бегства из России; и наконец, третья – замкнула год его смерти - 1979 год.
Вот что мне ответил астролог:
«Значение любого числа в нумерологии определяется его положением в ряду. Девятка является последней. Потому считается самой сильной. Она сочетает в себе все свойства, присущие другим элементарным числам. Цифры принято связывать с планетами. Марс символизирует девятку и поэтому значение ее определяется воинственностью этой планеты. Люди, находящиеся под его влиянием бойцы и задиры. Им неведом страх. Они вступают в борьбу с существующим порядком, когда считают его несправедливым… Избыток девятки в некоторых случаях бывает негативным. Это связано с ее силой. Когда у человека появляется много возможностей или много денег, под которые нет желаний, человек возможностями не дорожит, а деньги попросту растрачивает на пустое. Часто таковые «везунчики» спиваются и погибают. Про таких людей говорят, - не справился со своим счастьем».
Начать придется с конца
14 июня 1979 году в городе Лондоне в своем трехэтажном доме от остановки сердца в неполных пятьдесят скончался писатель Анатолий Кузнецов.
Через несколько лет в самом начале восьмидесятых я – девятнадцатилетний юноша взяв в библиотеке, впервые прочитал «Бабий Яр». Помню, как потрясла ярким талантом автора и беспощадным откровением изложенного в ней материала эта книга. Прошло более тридцати лет, а я до сих пор помню то далекое впечатление. Ничего в памяти не осталось. Только острое впечатление о невинно убиенных евреях фашистами. И вот в 2019 году я решаю вновь отыскать и перечитать эту книгу. Теперь у меня отношения с авторами несколько иное. О писателе, который меня тронул, хочу узнать чуть больше, чем даты его жизни и смерти. Это как у Селенжера – протянуть руку сквозь пространство и время и пожать руку обретенному другу.
Биографическая справка
Анатолий Кузнецов (1929-1979) родился в Киеве. Его мать была учительницей начальных классов, отец – инженер коммунист рано бросил семью. После школы Анатолий Кузнецов учился в балетной студии Киевского оперного театра и некоторое время танцевал там в балетной труппе.
Хронический алкоголик, агент КГБ, он содержал в Туле конспиративную квартиру-притон, на которую приглашал знакомых писателей, подпаивал - чтобы у них развязался язык, затем писал на них доносы. В частности писал доносы на Евтушенко. Устраивал в своем притоне оргии - которые фотографировал и сам печатал фотографии. Жил в Туле с гражданской женой, несмотря на то что был женат и имел ребенка.
Президент Еврейского Совета Украины Илья Левитас познакомился с Кузнецовым в 1952 году на строительство Каховской ГЭС. В 1967 году они встретились в Туле, куда после публикации романа "Бабий Яр" Союз писателей СССР направил Кузнецова на работу "укреплять местную писательскую организацию", и Кузнецов признался, что в 1952 году следил за Левитасом по заданию КГБ, т.е. еще тогда был сексотом.
В 1969 г сбежал в Англию.
В Англии Кузнецову предоставили политическое убежище. Он женился, родил ребенка, и работая на радио «Свобода» окончательно спился и умер. Похоронен в Англии.
Недоумение первое
- Какой сексот? Как это сбежал? Какая Англия?- прочитав в открытом доступе биографию, офигел я. – Не понимаю! Зачем? Как такое возможно? Почему антисоветчик? – ошалевший от навалившихся вопросов, несколько дней из угла в угол метался по квартире я.
Ясно было одно – центром всех перипетий был роман «Бабий Яр». Тот самый роман, который некогда потряс меня.
Я отправился в библиотеку и там отыскал книжку. Издательство «Советский писатель» 1991 год – значилось на форзаце.
Открыл, и прочел аннотацию:
«Сорок первый… Растерзанный Киев… - читал я, - 29 сентября… Толпы евреев жители всех районов города тоскливыми потоками медленно вливаются в Дектяревскую улицу. На лицах смятение, страх, безысходность. Плачут дети, застывшие слезы в глазах стариков.. Немощных везут в колясках и на подводах в вперемешку с нехитрым скарбом… Дорога в бессмертие заканчивается через два километра.. Памятники бывают разными. Роман-документ Анатолия Кузнецова «Бабий яр» является памятником одной из страшных человеческих трагедией второй мировой войны».
- Все так. Роман, про убиенных евреев! – кивнул я. - Ведь и я читал про это!
Но чем больше я погружался в текст, тем сильнее меня охватывало недоумение:
- Неужели я читаю ту самую книгу?
Продолжая читать, наконец убедился, что читаю совершенно другой роман. При этом автором оставался Анатолий Кузнецов и роман назывался так же - «Бабий яр»! Я счел бы это провокацией, если бы не разъяснил ситуацию сам автор. Вернувшись к началу, я снова обратился к наспех перелистанной главе «К читателю». В ней Анатолий Кузнецов все популярно объяснил. Оказывается, были два варианта книги – советский и постсоветский. Все стало ясно. В начале восьмидесятых я читал первый вариант. Вариант, который опубликовал в Лондоне Анатолий Кузнецов писался, редактировался и изменялся уже там. Сегодня считается общепризнанным вариант второй. Этот текст, как в главе «К читателю» заявлял сам Кузнецов, наиболее полный и поэтому «по настоящему правдивый».
- Что же тогда читал я?
Правдивый и неправдивый текст
Роман начинается с обращения автора к читателям. В нем Анатолий Кузнецов подробно рассказывает о мытарствах связанных с публикацией текста. Лейт-мотив обращения следующий: отказ редакции «Юности» публиковать всю антисоветчину. Кузнецов протестует, но все бесполезно.
- Всю антисоветчину долой! – повторяет ему главный редактор «Юности» Борис Полевой.
Для убедительности Анатолий Васильевич приводит примеры антисоветчины. Вот один из них: немцы чистые нарядные входят, а точнее въезжают на диковенной мототехнике в родной для автора Киев. Все это наблюдает со своим дедом двенадцатилетний мальчик. У немцев отличная техника и красивая форма. А здоровые откормленные лошади тяжеловесы! Могучие кони легко тянут по городу тяжеловесные орудия! Разве они похожи на наших доходяг-лошадок, на которых поспешно, будто перепуганные зайцы, разбежались красноармейцы? Вот этих могучих лошадок вместе с лошадками-доходягами редактор и предложил вычеркнуть. Кузнецов это сделал, а я читая книгу, этот факт запомнил. И вот добрался до места, где прут по Крещатику немецкие битюги и драпающих красноармейцев на лошадках-доходягах.
- Все в порядке, - думаю я, - Лошадки и немецкие и советские на месте!
А далее следуют десятки поистине шедевральных страниц! Это в первую очередь, образ доброй, старающейся всех любить, бабушки и образ деда – завистника, неудачника и смешного куркуля. Герои романа убедительны. Все они одновременно несчастные и веселые; грустные и неунывающие; и главное, - вызывающие сочувствие. Слабая по-женски и крепкая духом мать героя. Учительница начальных классов и оставленная мужем, женщина целыми днями пропадает в школе. Дед ругает большевиков, считает, что с немцами в Киев пришла наконец-то настоящая власть и вместе с новой властью участвует в разграблении города. Все эти сцены написаны убедительно, остроумно и местами даже весело.
Первая и сразу вторая запинка у меня случилась тут же.
Сперва поймал себя на том, что при чтении текста Кузнецова где-то совсем рядом только чуть позади твердо стоят такие же дед и бабушка от Максима Горького. Впрочем, очевидное подражательство у Анатолия Кузнецова смягчено легким авторским стилем и юморком с добавлением остренького перца. Второе смущение явилось сразу за первым. Читаешь про страшные события немецкой оккупации, понимаешь вроде следует сочувственно вздыхать, но вдруг на лице появляется улыбка. Улыбка невольная и ты спешишь ее согнать. А как иначе? Ведь война, страдания и смерть! Но уже через пол странички начинаешь снова улыбаться. Признаюсь, в некоторых местах я откровенно хохотал. Но самое большое смущение вызывали сцены, когда этих простых и для автора любимых людей, он нагружал кандовым и совершенно неуместным агитпропом. Новый свободный роман свободного человека Анатолия Кузнецова, убежавшего из Совка, переполняет книгу все той же»аля- советской» (только навыворот) пропагандой. Я не стану выписывать скучнейшие по поводу «плохих» большевиков и «хороших»немцев монологи и диалоги. Все эти топорно слаженные рассуждения сделаны автором в духе самого плохого агитпропа. Колоритный Дед вдруг предстает агитпроповской занудой и идеологическим сухарем. Ни одному его слову не веришь. Отыщите сами, если хотите, эту закаченную в текст пропаганду.
Сын про папу
Вот что писал сын Анатолия Кузнецова Алексей в начале двухтысячных, подготавливая публикацию об отце в журнале «Новый мир»:
В конце 60-х Анатолий Кузнецов считался в СССР одним из самых ярких, талантливых и прогрессивных литераторов, одним из “отцов основателей” так называемой исповедальной прозы”. Его роман-документ “Бабий Яр” стал едва ли не самым крупным событием в советской литературе того времени. В основу романа легли записи, которые в детстве будущий писатель вел тайком, стараясь сохранить для будущего все, что происходило с ним в оккупированном Киеве. Его рассказ “Артист миманса”, опубликованный в 1968 году в “Новом мире”, сравнивали с гоголевской “Шинелью” и “Бедными людьми” Достоевского. Его книги выходили огромными тиражами, переводились на множество языков, по ним ставили спектакли и снимали фильмы.
И вдруг: “Я дошел до такой точки, после которой я уже не мог работать”.
— Отчаянное, авантюрное бегство, клеймо “невозвращенца”, глухое раздражение и непонимание коллег по писательскому цеху, шепот в коридорах Центрального Дома литераторов: “Ну чего ему не хватало?..”
Точно такой же вопрос «Почему? Зачем?» мучал и меня. Ответ в конце концов найду и он будет неожиданным. Но давайте послушаем, как на этот вопрос отвечает сын:
«В 1991-м, когда отмечалось 50-летие страшных событий в Бабьем Яре, мне удалось провести два творческих вечера памяти отца. И если в Киеве, на его и моей родине, вечер прошел с огромным вниманием прессы и общественности, то в Москве в ЦДЛ едва набралось ползала.Тогда же “Бабий Яр” впервые был издан в СССР в полном виде — не в том изуродованном советской цензурой в середине 60-х, а таким, каким хотел видеть его отец и каким он издал его в 1970 году на Западе. И вновь — тишина в прессе, словно и не было стотысячного тиража в “Советском писателе”… До сих пор по-настоящему, - продолжает рассуждать Алексей Кузнецов, - частью литературной истории России творчество Анатолия Кузнецова назвать трудно. В чем же причина этой тенденции?
Мне представляется, таких причин три.
Во-первых, совершенно очевидно, что Анатолий Кузнецов стал невольной жертвой своей творческой манеры — а именно “исповедальности”. Предельная откровенность, честность не только перед самим собой, но и перед читателями, разумеется, в советское время никак не приветствовалась. Ни одна из его книг не дошла в СССР до читателя в том виде, в каком она была задумана. в таких условиях жили и работали все советские писатели. Но кто-то вполне комфортно уживался с этим, принимая цензуру как неизбежное зло, кто-то уходил в так называемую “внутреннюю эмиграцию”, лишаясь при этом возможности публиковать свои произведения. А кто-то — и Анатолий Кузнецов в их числе — счел для себя возможным эмигрировать по-настоящему.
- Так, так… - задумался я, - выбрал не внутреннюю, а внешнюю эмиграцию, чтобы иметь возможность писать, что считает нужным и бесцензурно публиковаться. Что ж, это понятно.
Алексей Анатольевич рассуждает дальше:
«…Отчаянная злоба обманутых советских чиновников выплеснулась на страницы печати… Имя отца было так старательно вычеркнуто из всех советских “анналов”, что инерция этого вычеркивания сохранилась и тогда, когда советская власть приказала долго жить.
Вторая причина также связана с “исповедальностью” Анатолия Кузнецова. Вскоре после “невозвращения”, летом 1969 года, в английской газете “Санди телеграф” было опубликовано интервью, данное им известному лондонскому журналисту и будущему своему коллеге по работе на радио Дэвиду Флойду. Желая избавиться от лжи, которая окружала его всю прошлую жизнь, наивно и немного по-детски веря, что, попав в нормальное общество, он может говорить правду без всяких ограничений, Анатолий Кузнецов подробно и обстоятельно рассказал о своих связях с КГБ, о том, как с ним работали, как его вербовали, как он дал формальное согласие на сотрудничество, лишь бы ему позволили выехать за границу.
История простая: не пойман — не вор. А признался — получи клеймо “доносчика”, а заодно и “изменника”.
От него отвернулись даже некоторые левые деятели Запада. В жесткую полемику с Анатолием Кузнецовым вступил в частности Артур Миллер… Но и эта причина — еще была не самая главная. Наверное, важнее все же было другое. Все авторы-эмигранты (Солженицын, Галич, Бродский, Некрасов, Аксенов, Войнович, Гладилин, Владимов и др.), постепенно вернувшиеся в литературную жизнь страны, в эмиграции, как говорится, продолжали свое дело. То есть писали книги. Случай же с Анатолием Кузнецовым — особый. За неполные 10 лет в эмиграции он не написал ни одной новой книги.
- Что же получается? Человек Бросает все –Родину, дом, жену, детей, перечеркивает авторитет, лишается друзей.., и все это ради чего? Писатель соглашается на изгнание, чтобы в эмиграции стать по-настоящему свободным человеком! Неужели это не достойный выбор - свободно думать, писать и бесцензурно публиковаться?!
Но каков же итог? За всю десятилетнюю эмиграцию опубликовано - ноль?
Взгляд из окопа
Как же тут не вспомнить другой роман и другого писателя – фронтовика и старшего товарища. Я имею ввиду, Виктора Платоновича Некрасова и его повесть «В окопах Сталинграда». В отличии от «Бабьего яра» окопы Некрасова это не документ, а исключительно художественный текст. Но именно потому, что текст художественный (в самом высоком смысле этого слова) он выглядит (более всех документов) убедительным о той Великой Войне! Но я вспомнил Виктора Некрасова в иной связи. В повести нет ни одного агитпроповского словечка. Только люди, только война и только правда жизни. Кстати человеческие судьбы Анатолия Кузнецова и Виктора Некрасова в чем-то схожи – оба Киевлянина; у обоих ранний писательский успех; Сталинская премия и последующий конфликт с властью; эмиграция; жизнь за бугром и забвение на Родине. На этом сходство оканчиваются. Некрасов за границей продолжает писать и в итоге его книги с заслуженным достоинством возвращаются на Родину. В современной России Виктора Некрасова знают, любят и ценят. Проза его заняла достойное место в русской литературе.
Памятник
Анатолий Кузнецов в своей книге не поленился и подсчитал, что за нарушение оккупационных запретов его, 12 -летнего подростка, полагалось расстрелять 20 раз. «При этом, – пишет Анатолий Кузнецов , – я не был ещё членом партии, комсомольцем, подпольщиком, не был евреем, цыганом, не имел голубей или радиоприёмника, не совершал открытых выступлений, не попался в заложники, а был ОБЫКНОВЕННЕЙШИЙ, рядовой, незаметный, маленький человечек в картузе».
В 2009 году на восьмидесятилетие в Киеве на деньги не проясненного мецената установлен был памятник. Фигурка почти в натуральный мальчишечий рост. Подросток в стареньком пальтишке, с котомкой за плечами, стоит у стены обыкновенного дома. Мальчик поднял голову и читает бумажку с приказом оккупационных властей: «всем жидам г. Киева…».
Не правда-ли, трогательно, если учесть что современные националисты независимой Украины с большим подозрением относятся, как к самому Анатолию Кузнецову, так и к его прославленному роману-документу «Бабий Яр».
Так все же где зарыта собака?
Опубликована любопытная переписка между Анатолием Васильевичем Кузнецовым и предпринимателем от литературы Шломо Эвен-Шошаном. Но перед тем, как я здесь приведу несколько цитат из этой переписки, надо кое-что сказать кто же такой этот Шломо.
Шломо Эвен-Шошан (1910 – 2004). Фамилия Эвен-Шошан в Израиле очень известна: её носили все три сына минского учителя иврита и литератора Хаима-Давида Розенштейна (1871 – 1934), взявшие по приезде в 20-е годы прошлого века в Израиль литературный псевдоним отца как родовую фамилию (Эвен-Шошан в переводе с иврита и Розенштейн – с идиша буквально означают: «камень розы»).
Старший из братьев, Цви (1898 – 1968), был одним из руководителей Гистадрута (профсоюзного объединения трудящихся страны). Средний брат Авраам (1906 – 1984), стал одним из ведущих лексикографов, составителем нового толкового словаря языка иврит.
Шломо был младший. 15-летним подростком в 1925 году он приезжает в подмандатную Британии Палестину, оканчивает сельскохозяйственную школу, и в качестве агротехника основывает кибуца Сдэ-Нахум («Наумово Поле»). Видимо устав обрабатывать палестинскую землю уже в 30-е годы он становится литературным переводчиком и редактором. Через его руки прошли и были изданы более 200 названий художественно-литературных и историко-публицистических книг. Умер Шломо в 2004 году.
Итак, возвращаемся к Анатолию Кузнецову и его письмам. В 1964 году он советский писатель; член Союза писателей СССР; живет в Туле и возглавляет тамошнюю писательскую организацию. И вот в Тулу приходит письмо из далёкого Израиля. Пишет ему Некий израильский гражданин, которого зовут Шломо Эвен-Шошан. Письмо это не опубликовано и что именно предложил Кузнецову предприниматель от литературы неизвестно. Но известно, что Господин Шломо от имени тель-авивского издательства попросил автора книги «Продолжение легенды» дать согласие на опубликование её в переводе на иврит в сборнике «молодой советской прозы». С какого рожна непризнанный Советским Союзом Израиль вдруг заинтересовала молодая советская проза не понятно. Кузнецов дал свое согласие, и завязалась переписка, продолжавшаяся более семи лет. Давайте теперь взглянем на фрагменты этой переписки. Возможно там будет найдены ответы? Напомню, переписка эта опубликована и находится в открытом доступе.
А Кузнецов – Ш. Эвен-Шошану, письмо 2 (от 16.8.1964):
«Наш домик был рядом с Бабьим Яром <…>, и я видел потрясающие картины, а ежедневные выстрелы из пулемёта остались навсегда стоять в моих ушах. В 1944 году я начал писать рассказы об увиденном во время оккупации, и с той поры непрерывно пишу. Однако книгу о Бабьем Яре и прочем я ещё не написал, а только приготовился к ней <…> К книге об оккупации и Бабьем Яре я приступлю, очевидно, в этом году или в начале следующего. Вы не слышали о стихотворении Евтушенко «Бабий Яр»? Мы с ним вместе учились, и однажды, будучи в Киеве, я повёл его в этот жуткий овраг <…> Тогда Евтушенко и написал это стихотворение, хотя взял в нём только один лишь (еврейскийприм. Автора) аспект Бабьего Яра. Это братская могила.».
Итак, после более чем двадцати лет обдумывания темы книга ещё и не начата. Но вот что произошло всего лишь два месяца спустя:
А. Кузнецов – Ш. Эвен-Шошану, письмо 3 от 28.10.1964:
« <…>насчёт книги о Бабьем Яре. Пока я имею только первые черновики. Готово будет, вероятно, в начале 1965 г., а напечатано… об этом, собственно, судить ещё рано. Но я во всяком случае обязательно сообщу Вам и пришлю экземпляр. Об этом Вы не беспокойтесь. Книга получается сильная».
Два письма. Между ними два месяца. Из первого мы узнаем, что книга еще не начата. Второе письмо свидетельствует, что уже написан черновой вариант. Двадцать лет шло обдумывание и за два месяца готовый черновик. Думаю, что такой темп неслучаен, как и не случайно упоминание в первом письме о стихотворении Евтушенко «Бабий Яр», которое кстати говоря, на иврит уже раннее было переведено все тем же Эвен-Шошаном. Связь прослеживается несомненная. И еще одно соображение - – если в первом письме Кузнецов обозначает евтушенский акцент и говорит что Бабий Яр это братская (интернациональная) могила, то в последующих письмах эта тема уже не поднимается. Взаимопонимание было найдено, чему свидетельствует последующая переписка. Приведенная в начале этой статьи анатация к западному изданию недвусмысленно показывает, про что и о ком будет эта книга.
А. Кузнецов – Ш. Эвен-Шошану. Письмо 12 (от 12.10. 1969):
«Сейчас полным ходом подготавливаю «Бабий Яр» <…> Публиковать я хочу весь – за очень небольшими сокращениями – прежний текст плюс то, что не пошло в СССР по цензурным условиям <…> Эти новые куски весьма объёмны. <…> Содержание романа оборачивается совершенно другой стороной, и некоторые вещи я рассказываю, пожалуй, сенсационные. Особенно они будут интересны читателям-евреям».
Ничего личного
Аэрофотосъемка существует со второй половины 19 века. Уже в первой мировой и в следующей второй мировой ее активно использовали воюющие стороны. И в мирное время аэрофотосъемка активно использовалась и до сих пор применяется. К примеру, в археологии это незаменимый метод исследования. С помощью высокоточного, аэрофотографического оборудования обнаруживаются развалины древних городов и кладбищ, которые были позабыты столетиями. Аэрофотосъемкой были обнаружены даже остатки затопленных греческих городов.
В городе Вашинктон есть национальный архив США, который содержат более одного миллиона ста тысяч аэрофотографий. Кстати, благодаря сведениям этого архива удалось окончательно доказать факт массового убийства в 1939...1940 годах НКВД 15 тысяч поляков. в местечке Катынь. А ведь СССР на протяжении десятилетий утверждал, что это немцы расстреляли польских офицеров. Ухищрения спецслужб доходило до того, что трупы тайно откапывались, привозились в Москву и в Институте Судебной Медицины, который располагался рядом с метро «Маяковская» вторично расстреливались, но уже из немецкого оружия. Эти «свидетельские показания и материалы» были опровергнуты самими же русскими только в 1990 году. Так продолжалось пока не были предъявлены упомянутые выше аэрофотографии. На них видно, что еще до появления немцев в этих местах отчётливо видны массовые захоронения большого количества людей. Эти неопровержимые фотодокументы осенью 1989 года были переданы М. С. Горбачову. Только тогда СССР признал свою вину.
Так вот, в этом архиве есть более 600 аэрофотографий Киева и его предместий, включая Бабий Яр. Все эти фотографии были сделаны во время более чем 20 воздушных облётов данной территории. Первые фотографии были отсняты в 12 часов 30 минут 17 мая 1939 года. Эти фотографии выявляют даже такие детали, как автомашины, и тени от фонарных столбов на улицах Киева. Каждый куст или маленькое деревце отчётливо видны на склонах и на дне оврага Бабьего Яра. Последние съемки Бабьего Яра были сделаны в июне 1944 года, это уже через девять месяцев после освобождения Киева.
Последовательные серии аэрофотографий показывают, что растительность и почва Бабьего Яра и его окрестностей совершенно оставались нетронутыми за всё время двухлетней немецкой оккупации. Если сравнить ранние и более поздние фотографии, то можно легко идентифицировать даже те же самые деревья, которые подросли за это время. На снимках, произведённых с 1939 по 1944 год, не обнаруживается никаких следов не только человеческой, но и даже животной деятельности на исследуемой площади оврага Бабьего Яра и его окрестностей. Подробная аэрофотосъемка предместий Киева, включая Букивния, Билгородка и Дарница обнаруживает только более ранние, начала 30-х годов, массовые захоронения. Это жертвы украинского Голодомора 1932...1933 года. Есть и другие захоронения ОГПУ-НКВД. Но и они горазда более ранние. Согласно официальным цыфрам в 250 тысяч убиенных в Бабьем Яру невинных евреев, резонно было бы ожидать соответствующие аэрофотографические доказательства. Но таковых нет.
Сказ о Бабьем яре
В ноябре 1943 года, группа западных журналистов, включая корреспондента «Нью-Йорк Таймс» William «Bill» Lawrence, еврея по национальности, были приглашены в Киев. Это случилось сразу, через две недели, после освобождения Киева советскими войсками. Им сказали у себя на Западе, что немцы только шесть недель назад, при отступлении, бульдозерами зарыли в овраге Бабьего Яра семьдесят тысяч трупов. Однако, журналисты не нашли в Бабьем Яре никакого материального подтверждения этому.
Это ничуть не смутило НКВД. Оно тут же предъявило трёх свидетелей, которые поведали миру совершенно абсурдные выдумки про немецкие душегубные автомобили, про мыло из человеческого жира и абажуры из еврейской кожи. И хотя, прочитав материал, редактор «Нью-Йорк Таймс» вырезал всю эту чушь, но разноречивые показания трёх свидетелей (считается, что это были подставные сотрудники НКВД) стали основой развития всей последующей истории о Бабьем Яре.
Тут же в советских газетах прокатился голос сорока тысяч киевских евреев, которые послали обращение Сталину. В нем число своих невинно убиенных собратьев увеличилось до ста тысяч. Именно эту цифру 4 декабря 1943 года на своих страницах опубликовал «Нью-Йорк таймс». Прогрессивная общественность пожелала заслушать эти показания.
Но вот незадача. Из этих, якобы, сорока тысяч человек обнаружились только одиннадцать, которые согласились официально выступить как свидетели. После этого конфуза военные репортажи «Нью-Йорк Таймс» о Бабьем Яре прекратились.
В результате провала операции «свидетелей Бабьего Яра», НКВД на четверть века положило эту фальшивку в долгий ящик. Были закрыты доступ для западных журналистов к этим «свидетелям», и к окрестностям Бабьего Яра, Катыни и подобным местам.
Кому все это надо?
Может возникнуть вопрос – А зачем советским спецслужбам вся эта подтасовка со свидетелями была нужна?
Хронология событий показывает, что история с Бабьим Яром была тогда состряпана НКВД, именно как противовес Катынскому преступлению, которое уже тогда было широко известно на Западе.
Даже во время Нюренбергского трибунала, когда так необходимы были документальные свидетельства немецких зверств, чтобы осудить немецкое руководство, НКВД не смогло предоставить ни одного вещественного доказательства массовых убийств, организованных немцами. Вместо этого, представитель НКВД полковник Смирнов показывал сфабрикованные «письменные показания свидетелей» Бабьего Яра. Эти «свидетельства» выглядели откровенными фальшивками, и никак не могли быть использованы на процессе.
На основании даже тех открытых советских архивов видно, что пропаганда вокруг Катыни и Бабьего Яра продолжала раздуваться писателями Ильёй Эренбургом и Василием Гроссманом. Они также, как раньше сделало НКВД, взяли с потолка цифры жертв немецких концлагерей: Освенцим — 4 миллиона, Майданек — 1.5 миллиона, и Треблинка — 3.5 миллиона. Кроме этого, Илья Эренбург несколько раз пытался реанимировать историю с Бабьим Яром. Последний раз он это сделал в 1947 году в своей повести «Storm». После этого история с Бабьим Яром раздуваться благополучно прекратилась.
Но через 12 лет, американский еврей украинского происхождения Joseph Schechtman (Джозеф Шехтман) убедил молодого поэта Евгения Евтушенко написать поэму о Бабьем Яре. Стихотворение получилось весьма эмоциональным. Его тут же, уже наш знакомый Шломо, перевел на иврит и Евтушенко стал знаменитым. Однако под тяжестью вещественных доказательств поэтическая фантазия молодого дисседента в конце концов рухнула. Повторяю, аэрофотосьёмка Киева и всей местности Бабьего Яра смогла выявить только десять небольших братских могил. Да и те находятся не в Бабьем Яре, а в ста пятидесяти метрах от ограды немецкого трудового лагеря Сырец. В этих могилах захоронено не более одной тысячи человек, умерших, но не умерщвлённых в этом трудовом лагере за два года оккупации. Кроме этого, на аэроснимках видна ещё одна братская могила. Она около Лукьяновского православного кладбища. Эта могила на две тысячи человек, которая может содержать тела расстрелянных немцами партизан и даже гражданских лиц.
Ложь способная вызывать не только удивление
Начнем с того, что вплоть до конца семидесятых годов Бабий Яр вообще не упоминается в воспоминаниях украинских беженцев из Киева на Запад. А ведь среди них большинство было евреями.
Также Бабий Яр не упоминается и в Украинских Энциклопедиях, некоторые из которых перепечатывались даже западными университетами.
Далее, и может быть наиболее примечательно - в течение нескольких десятилетий тема Бабьего Яра не привлекала никакого внимания еврейской интеллигенции города Киева. Причина очевидно только одна: врать можно потомкам, но не современникам.
Далее - беженцы, из около 440 еврейских общин со всего СССР, опубликовали в Израиле книгу о своих общинах в СССР под названием «Yizkerbikhers». В этой книге они на еврейском языке подробно рассказывают об истории своих общин в СССР: о городах, городках и даже сёлах. И в этой энциклопедической книге нет никакого упоминания о Бабьем Яре! В 1983 году в США вышло расширенное издание этой книги на идиш. Вопрос, каким образом более 150 тысяч интеллигентных эмигрантов и евреев-современников из Киева ничего не могут сказать о Бабьем Яре?!
В преддверии 50-летней предположительной годовщины расстрела в Бабьем Яре, пресса выплюнула с точностью до человека, количество евреев расстрелянных в Бабьем Яру — 33тысячи 771 человек! Каково? Десятилетиями прыгали цыферьки, и вдруг такая точность! Даже говорилось за сколько часов расстреляли такое количество: за 48 часов.
При этом публикаторы забыли упомянуть, что все главные историки, включая самого главного еврея и эксперта по Холокосту профессора Рауля Хильберга, считают цифры приведённые в «документах Айнзатц групп», высосанными из пальца.
Вполне возможно, что немцы выслали какое-то число жителей ( в том числе и евреев) из Киева. Во всяком случае, если их уничтожили, то их могилы надо искать в другом месте.
Хроника Бабьего Яра
Первое косвенное упоминание о Бабьем Яре проскочило 28 октября 1942 г. в сообщении Еврейского телеграфного агентство ЕТА: “Убийство еврейских жертв на территории бывшего кирпичного завода Зайцева в Киеве, после которого трупы на тележках свозили к Днепру и бросали в воду".
Именно после этого сообщения "советский министр пропаганды" Эренбург и его подручные - также евреи - Гроссман и Полевой взялись раскручивать "убийства в Бабьем Яре", хотя целый год перед тем они сообщали о "массовых расстрелах советских людей на еврейском кладбище в Киеве".
Для полноты понимания следует отмотать историю на три десятка лет назад.
20 марта 1911 года в Бабьем Яре в пещере, расположенной на территории кирпичного завода, принадлежащего еврейскому фабриканту Маркусу Зайцеву, гимназисты наткнулись на труп мальчика-гимназиста тринадцатилетнего Андрея Ющинского, пролежавшего в пещере, как выяснилось позже, 8 дней. На теле ребенка было обнаружено множество колотых ран. Вскрытие показало, что мальчик был умерщвлен чрезвычайно жестоким способом с причинением сильных страданий. Убийство вызвало большой резонанс и дало следствию основания отрабатывать версию, согласно которой кровь православного ребенка понадобилась евреям для приготовления мацы.
По версии следствия, 12 марта 1911 года некий Мендель Бейлис схватил Ющинского и увлек в помещение завода Зайцева, где затем его сообщники, связав руки и зажимая рот, умертвили мальчика, нанесли ему колющим орудием 47 ран на голове, шее и туловище, причинили поражение шейных и мозговой вен, артерии у левого виска, а также поражения других органов тела, что сопровождалось тяжкими и продолжительными страданиями и вызвало почти полное обескровление тела Ющинского. В октябре 1913 года в Киеве закончился судебный процесс, вошедший в историю под названием "Дело Бейлиса". Обвиняемый Бейлис был оправдан, но перед перед присяжными был поставлен еще один вопрос: является ли убийство мальчика ритуальным? На этот вопрос был дан однозначный ответ "да". Таким образом, был в очередной раз признан и осужден факт ритуальных убийств христиан.
Что к этому можно добавить? Подобные зверства для цивилизованного мира не имеют срока давности.
Теперь становится ясно, зачем еврейские пропагандисты решили раздуть культ "Бабьего Яра". Это было сделано, чтобы при упоминании этой местности в массовом сознании возникало не ритуальное убийство православного ребенка, а массовые убийства евреев. В этом аспекте становится абсолютно понятным, почему во все еврейские рассказы вставляется история о том как [фашисты, бендеровцы] схватили за ножки еврейского младенца и [разорвали его на части] размозжили его голову [о дерево, камень].
Советская пропаганда была заинтересована в раскрутке Бабьего Яра как места массовых убийств по другой причине. В начале апреля 1943 года немцы выкопали в Катыни несколько тысяч трупов польских офицеров и интеллигенции, расстрелянных советскими палачами. Германская пропаганда тут же поведала миру о зверствах большевиков. Освидетельствовать трупы немцы пригласили экспертов из числа польских медиков, экспертов и журналистов из нейтральных стран и военнопленных армий США.
Летом 1943 года немцы обнаружили массовые захоронения в Виннице. Они пригласили международную группу судебно-медицинских экспертов из 11 стран, в том числе патологоанатомов из Бельгии, Франции, Нидерландов и Швеции, для исследования захоронений и проведения вскрытий. Было эксгумировано 9439 тел. Местные жители опознали среди погибших 468 родственников. На основании отчета медицинской комиссии немцы возбудили еще и уголовное расследование.
Вот что пишет признанный немецкий историк Иоахим Хоффман:
"Отчаянно пытаясь отвлечь внимание мировой общественности от Катыни, в ноябре 1943 года НКВД стало использовать в советской военной пропаганде ранее неизвестный овраг под названием Бабий Яр. Вскоре после овладения украинской столицей советские власти пригасили группу западных печатных корреспондентов, что те провели инспекцию оврага Бабьего Яра, ставшего теперь местом массового уничтожения. Материальные доказательства, однако, оказались весьма скудными. Недавно проведённое изучение многочисленных аэрофотоснимков, по всей видимости, приводит к выводу о том, что, в отличие от отчётливо видимых, обширных общих могил, выкопанных НКВД в Быковнии, Дарнице и Белгородке, и в отличие от отчётливо видимых общих могил в Катыни, [...] местность оврага Бабьего Яра в 1939-1944 годах, в том числе во время немецкой оккупации, оставалась нетронутой."
Что же получается?
На скрещении двух казалось бы противоположных интересов – тоталитарного государства и свободолюбивых евреев ,в 1966 году появляется роман-документ А. Кузнецова. Текст увидел мир в журнале "Юность". Тираж был два миллиона.
Автор, после подробного объяснения с читателем, недвусмысленно начинает говорить о том, что перед отступлением Красной армии из Киева специальные группы НКВД взорвали в Киеве вокзал, электростанции, склады топлива и продовольствия и вывели из строя водопровод. В здании республиканского НКВД на Институтской было расстреляно более 700 киевлян. Были уничтожены все мосты. В главе «Крещатик»и «Печерский монастырь» Анатолий Кузнецов подробно рассказывает, как уже через несколько дней как немцы вошли в город, были взорван и подожжен сперва весь Крещатик, а затем мировая культурная жемчужина Печерский монастырь. В общей сумме разрушено было 940 зданий; погибло более 2 тысяч киевлян; 50 тысяч остались без крова. После подробного описания этого кошмара, Анатолий Кузнецов заявляет , что Вместо того чтобы держать ответ за эти преступления - советская власть повесила их на немцев, приписав им еще и "трагедию Бабьего Яра".
Весь - от первой до последней страницы четырехсотстраничный кирпич пронизан этим двойным дыханием. С одной стороны, мы вместе с двенадцатилетним подростком, его бабушкой, дедом, матерью и кучкой их друзей и знакомых целые два года живем в акупированом Киеве. Места эти в романе можно было бы смело причислить к лучшим страницам русской прозы. При этом совершенно ни к чему было обзывать свой текст романом-документом. Вся так называемая документальность у Анатолия Кузнецова это в лучшем случае обычная бытовая сплетня, организованная по типу «одна бабка на базаре сказала: немцы победят босоногих большевиков, когда зацветет картошка». Ей богу, остановиться бы на этом Анатолию Васильевичу! Но, к сожалению горазда большая доля книги отравлена не просто откровенной антисоветчиной, но мерзкой русофобией. Тут, как говорится ничего не поделаешь! Назвался груздем, - полезай в корзинку. Таковы уж были пожелания его тамошних хозяев. Приведу пример такой русофобии. Свою третью часть с крокодильими слезами на лице он начинает так:
«… Сменяя друг друга, наглые прохвосты (все цари, Сталин, Ленин и дальше по списку. Прим. Автора) довели народ на Руси до состояния жвачного стада, которое уже не понимает, куда ему шарахаться на этой политой кровью земле, ровной и плоской как стол, так что и некуда стаду и спрятаться! Другой земли у него нет..».
А если так все безнадежно, то зачем вглядываться и вдумываться, как это всегда делала настоящая русская литература Пушкина, Гоголя, Достоевского и Толстого? Тогда становится ясно, что автору до правды нет никакого дела. Надо лишь гвоздить дубиной слова по мозгам читателя да громоздить горы лжи. Поэтому и заканчивает свой так называемый документ Анатолий Кузнецов подстать. В одной из последних глав с названием «Бабий яр – финал» он пишет:
«Вот как начался заключительный этап «Бабьего яра» - первая попытка вычеркнуть его из истории… Сначала дело не клеилось… Потом собрали триста человек заключенных и благодаря немецкому порядку и методичности дело пошло… «Землекопы» раскапывали ямы обнажая залежи трупов, которые все были сизо-серого цвета, слежались, утрамбовались и переплелись. Вытаскивать их было сущее мучение. Перед каждым охранников стояла воткнутая в землю бутылка водки. Время от времени они прикладывались, поэтому все немцы в овраги были постоянно пьяными.
«Крючники» вырывали трупы и волокли их к печам. Им выдали специально выкованные металлические стержни с рукояткой на одном конце и крюком на другом. Чтобы труп не разрывался на части его следовало втыкать под подбородок и тянуть за нижнюю челюсть. Тогда он шел целиком. Так его волокли до нужного места.
«Золотоискатели»держали в руках клещи, которыми они выдергивали золотые коронки. Должен был осматриваться каждый труп по дороге к печи. Снимались кольца, серьги, проверялись карманы в поисках ценностей. Все это складывалось в ведра. Тут же стоял часовой, который просматривал, чтобы золото не воровалось и не выбрасывалось в песок (хотя писатель далее и упоминает об интернациональности этих могил, но ведь ясно у кого были золотые коронки, кольца на руках и серьги в ушах. Прим. Автора).
«Гардеробщики» - снимали с трупов все что оставалось целым. Пролежавшие год или два сапоги, остававшиеся хорошего качества, снимались. Так же стаскивались шерстяные вещи и полевые сумки…
«Строители» строили печи. Для этого под охраной они ходили через овраг на противоположную сторону на еврейское кладбище, где немцы указывали какие гранитные памятники ломать. Печи возводились основательно. Они были с трубами, специальными ходами, решетками.
Печь набивалась дровами. Сверху на решетку клались тела головами наружу. Второй ряд для перевязки укладывался накрест. Затем следовал слой дров и так далее. Так вырастал штабель высотой в три метра и с каждой стороной в шесть метров. В штабеле получалось около двух тысяч трупов. Устанавливались трапы, и тела вверх носили по ним. Готовое сооружение обливалось из шланга нефтью, которую нагнетал из бочек компрессор.
Кочегары»разводили огонь снизу, а так же подносили факела к торчащим наружу головам. Политые нефтью волосы сразу воспламенялись… Штабель превращался в в один гигантский костер. Жар от него шел нестерпимый. В овраге и далеко вокруг стоял сильный запах паленых волос и жареного мяса.
«Трамбовщики» на гранитных плитах своими трамбовками размельчали недогоревшие кости. Затем кучи золы просеивали сквозь сито, чтобы опять же найти золото.
«Огородники», нагрузив золу на носилки, под конвоем разносили ее по окрестностям бабьего Яра и рассеивали по огородам».
Да, вот такую чудовищную махину нарисовало воображение Анатолия Кузнецова. Весь этот конвейер был отлажен и исправно работал в августе 43 года в Бабьем яре! Но памятуя, что роман его это документ, автор придумывает какого-то киевского гражданина по фамилии Давыдов. Он схвачен и попадает в лагерь. Но в отличии от иных узников его не убивают, а вместе с упомянутыми 300 «везунчиков » направляют обслуживать эту самую махину. Ну и конечно он все видит, все знает и везде сует свой нос. А иначе как же мог Анатолий Кузнецов все это узнать? Так и хочется спросить –куда смотрели немцы? Ах да, они же все были пьяными! Хорошо. Но работать гражданину Давыдову явно было некогда. Для будущих поколений и для книги Анатолия Кузнецова он собирал материал!
Ну и заканчивает свою эпопею Анатолий Васильевич в том же духе:
«Я писал эту книгу не для того, чтобы рассказывать вчерашние истории. Это сегодняшний разговор на основе правдивого материала оккупации Киева, свидетелем которой случайно я был. Но подобное происходит на земле сегодня и уже совсем нет никакой гарантии, что оно не явится еще в более мрачных формах завтра! Нет ни малейшей гарантии! Мир ничему не научился. Мир стал угрюмее! Люди становятся этакими запрограммированными болванчиками, которые с вдохновенными глазами готовы стрелять в любую цель, которую им укажут вожди; топтать любую землю, на которую их пошлют; а об оружии которыми они обладают даже страшно подумать! Если им в глаза кричать: «Вы обмануты! Вы всего лишь пушечное мясо! Вы лишь орудие в руках мерзавцев»!Они не слышат! Отвечают – злобный вой! Если им приводить факты – отвечают это неправда»!
Вместо эпилога
Да, вы Анатолий Васильевич, правы. Цена вашим фактам прояснена. Вы сделали свой выбор и, надо признать, добросовестно отработали заказ. Конечно, книга, которая могла бы стать еще одной гранью непростой жизни в оккупации советского подростка, получилась идеологической пропагандивкой. В ней талант автора густо перепачкан ложью.
Мне искренне жаль человека, которому бог дал дар слова, и который этим словом русский народ назвал «скотами, стадом, и никчемными непробиваемыми болванами».
Когда-то я был впечатлен талантом этого автора. А сегодня, я не подал бы ему руки. Вместо этого снова вспоминаю слова знакомого астролога- кому многое дается с того и спрос будет большой.
Конечно, книга «Бабий яр» никакой не памятник. Это откровенная пропагандивка и приговор автору от страны, которой он изменил и приговор народа, которого он оболгал