Предисловие от автора
Понимаю, скорее всего, всякого рода предисловия вам не интересны и вы просто перейдете непосредственно к сути, если вообще читать это собираетесь, но, как в лучших традициях герменевтики Шлейермахера, позволю себе рассказать о себе и о самом творческом процессе ровно столько, чтобы меня стало возможным понимать. Я довольно долго шла к написанию этой статьи. Как все творческие люди, создала пустой документ на компьютере и долго критически смотрела на все его 0 Кб. Полгода, если не больше смотрела. Потом мне все же захотелось начать. С этого все самое интересное.
Заранее говорю: я не наркоманка и с психикой у меня все хорошо, ровно как и не вините чрезмерное употребление алкоголя: я абсолютно трезва. У меня нет депрессии, у меня есть работа и прочие атрибуты социального статуса в этом мире. Мне просто очень хочется изложить своё видение ситуации. Не судите строго, я не доктор философских наук, поэтому и не буду писать скупым научным текстом. Более того, у меня он дурно получается. Для меня он слишком сух и слишком лаконичен. Допустим, он в таком своем виде и предполагает отсутствие инакомыслия, но, будем честны: и без меня хватает, кому писать умные тексты. Я же делаю ставку на то, чтобы написать живой текст.
Итак, добро пожаловать в мой маленький мир!
17.01.2015
Глава 1. Понятие философии
Любомудрие (;;;;;;;;;) – это любимое занятие интеллектуальной элиты с древнейших времен. Мудрых людей почитали, к их знаниями стремились. Зачастую носителями любого рода мудрости – были представителями религиозного верховенства, что придавало особо сакральный смысл самому знанию и его носителю. Имеющие знания традиционно отождествлялись с божественной искрой, через которые раскрывался истинный смысл и свет для мира сего. Однако, перейдем к сути вопроса, а у нас заявлено определить что такое философия.
Существует очень много взглядов и ответов на вопрос: «Что такое философия?». Есть весьма интересные ответы умнейших специалистов по поводу данного вопроса. Все они верны и сходятся в том, что любая версия определения понятия «философия» размыта и неточна. Да и как определить столь многогранное нечто? Я предлагаю начать с того, что философия во всей её «многовекторной красе» не что иное, как рефлексия мирового разума. Притом это не то, что совокупность каких-то невнятных высказываний. Философия в данный момент – это благородный оттиск всего самого эвристичного, что мог породить человеческий рассудок. И ничего одиозного здесь вовсе нет: любая теория начинается с мнения, а только потом становится открытием любого рода. Мнение, способное перешагнуть границы имеющейся данности, предвосхитить её, не нарушая при этом определенных канонов изложения (без наличия языка, определенного способа мышления было бы проблематично выразить мысль так, чтобы она стала понятна не только её автору, но об этом порассуждаем позже) чрезвычайно важна для формирования критичного восприятия реальности. Именно критичное восприятие и породило, вероятно, плеяду восхитительных титанов мысли, во многом предвосхищавших свои эпохи. Думается, что суть не только в определенной культурной матрице, а скорее способность к подобному восприятию – результат определенной биологической расположенности. Именно поэтому историком философии может стать человек с колоссальной памятью и усидчивостью, а философ – это некто не ретранслятор, а изобретатель мысли. Мыслями философа хорошо начинать рассказ, а мыслями авторитетного историка философии хорошо подытоживать рассказ.
Итак, философия, как нам удалось установить – это особый тип восприятия реальности, конкретнее: критический. Нужно бы внести небольшую коррективу в понятие критики здесь. Суть не в том, что «я вижу мир и он мне не по нраву, значит надо придумать то, что мне облегчило бы жизнь» - это, по-моему, банальный эгоизм. Философская критичность – это острое восприятие реальности, можно сказать осязание её сверхъинтеллектуальной интуицией, и при этом обособление себя от предмета рассмотрения. Теоретически, как часть этого мира, социума, культуры и т.д. вполне можно (и иногда очень нужно) вписать себя в свою же теорию, но для того, чтобы её создать в любом случае потребуется разорванное рассмотрение предмета, что зовется объективностью.
Итак, понятно, что философия – это особый критический тип восприятия реальности. Но примерно подобным образом можно описать процесс научного познания, что непомерно уже по своему содержанию, нежели философия. Разумеется, существует философия в академических рамках, однако, сама специфика философии не такова, чтобы вписаться в какие-либо рамки, тем более научного канона. Философия – это преодоление рамок путем научного оправдания. Казалось бы, что в таком случае философия вообще противоречива науке. Однако неверно думать таким образом. Я склоняюсь думать, что философия становится понятной посредством науки. Как можно объяснить суть понятия бытия, например, в именно авторской интерпретации, если дозволено было бы использовать весь аппарат языковой системы. Мы бы получили информационно нагруженную высокопарной бессмысленностью прозу и совершенно не уяснили бы сути дела. И вот опять мы упираемся в вопросы языка как механизма ретранслирования информации, полученной интуитивным путем, которая является относительно новой (я придерживаюсь структуралистских воззрений, и с этих позиций аргументирую относительность новой информации).Таким образом, к нашей дефиниции добавится небольшой нюанс: критическое восприятие реальности, высказанное в соответствии с законами мышления (логикой) посредством определенной языковой системы.Это интеллектуально овеществленная в символе языка мысль, которую можно воспринять и осознать. В таком случае, скажете вы, мысль о кирпиче не менее философская, нежели та, о которой я говорила вам. Но здесь я поспорю: ваш кирпич – это то, из чего дом построили при Сталине, а мой кирпич – артефакт культуры, который даже имел свою эволюцию, т.е. развитие идеи о данной объекте менялось в зависимости от функционального восприятия человеком его потребности, а тому же можно подумать и о том, почему его слепили квадратным, а не круглым, например, и в чем источник его такой формы. Рассуждая дальше о кирпиче и отчего он такой (я сейчас о своём кирпиче), придем к тому, что существует понятие эргономичности и удобства, в соответствии с которым человек склонен выстраивать мир своей культуры, используя данные природного, естественного мира. А может, если бы не естественный отбор, то вообще бы не потребовалась нам никакая защита ни от чего и сидели бы себе мирно на березах как воробушки. Так что вот вам и кирпич! Не такой он у меня простой как кажется, поэтому философствуя, надо понимать, что не все, что очевидно – просто. Философия – это объятый разумом процесс восстановления причинно-следственных связей в основных вопросах бытия с позиции независимого наблюдателя. Это официально бессубъектное рассмотрение некого фрагмента данности любого рода: будь то материальный мир вещей (вышеупомянутый кирпич) или нечто неосязаемое (зло само по себе, как совокупность всевозможного негатива).
Таким образом, пора бы и сложить красивое определение не менее красивому термину «философия». Как мы постановили, это критический подход в бессубъектном познании вопросов бытия с возможностью выражения в логически непротиворечивой форме и последующей передачей полученной информации субъекту в доступной языковой форме.
Так, философия в данном её смысле – это есть соприкосновение трансцендентного с имманентным, выражаясь понятиями умнейшего философа эпохи Просвещения И. Канта. Истинно, что мысль человека как бы дотрагивается своим интеллигибельным взором до чего-то неопределимого и необъятного и облекает в особую форму материи и знака языковой структуры. Процесс мышления в данном случае – это своеобразный медиум между познаваемым и познающимся. Но при всем этом следует быть достаточно гибким и пластичным, чтобы пройти через этот хрупкий мост.
Философия – это особый склад восприятия. Далеко не каждый способен обрисовать её контуры, и тем более заполнить пробелы. Проблема в том, что объекты, познаваемые философией, в особенности этической и эстетической, например, проблематики принципиально недоказуемы опытным путем, что, вероятно, и мешает стройной и логичной философией стать идеальной наукой. Мы можем предположить разночтения одного и тоже же вопроса со множеством его ответов, но никогда не можем претендовать на то, что наша точка зрения единственно правильна. И это происходит лишь потому, что верификация как процесс уточнения критерии истинности знания здесь просто невозможна. Это придает философии релятивный характер, ровно такой же имеют и все её объекты познания.
Что такое зло? Что такое красота? Любовь? Мы никогда не сможем дать четкой философской дефиниции подобным понятиям. Они могут претендовать лишь на статус быть отраженными в свете общего мировосприятия автора. А для каждого познающего субъекта найдется и своя любовь, и свое зло и своя красота.
На примере этических и эстетических категорий очень красочно можно отобразить «изюминку» философии как таковой. Приведу пример такого плана: кто-то видит красоту в осколке разбитой чашки, во всех её тончайших изгибах и острых краях по линии раскола. Вот она лежит именно так, а не иначе, разрушенная неловким движением руки или в порыве сильных эмоций и вроде бы как сама становится носителем той небрежности или деструктивной эмоции. Она лежит на совершенно неподходящем для неё месте, отчего становится одушевлением состояния брошенности и ненужности. А в сочетании с расцветкой коврового покрытия посредством особого цветовосприятия какой-либо палитры фона, смысл осколка чашки уже иной, дополняющий основу. Но ведь по факту: это просто осколок чашки, но мы говорим, что он прекрасен. Литератор будет характеризовать его примерно в том стиле, в каком выдержана первая половина этого абзаца, художник поразится светотенью, физик в голове перевернет кучу формул и найдет свою прекрасную трактовку того, как, благодаря законам физики, силе гравитации, трения и т.д. этот предмет изменил своё первоначальное состояние. Но для того, чтобы увидеть подобное в осколке разбившейся чашки, необходимо прочувствовать это переживание прекрасного. Иной внимания даже не обратит на убытки по хозяйству, сметет в мусорное ведро и из памяти вон. Зато он впечатляется картинами природы во всем её величии. Что есть какая-то чашка? К чему искать прекрасное и особенное в незначительном? Ведь гораздо разумнее раствориться в ощущении благородного величия природы, почувствовать себя частью этого живого организма. Это тоже переживания прекрасного своего рода. Разница в восхищении осколком битой посуды и красотой горного пейзажа лишь в мере ощущения величия, глобальности, масштабности, принадлежности и т.п. Таким образом, суть понятия прекрасного – это сборная дефиниция. По сути, отображается в ней совокупность положительно окрашенных переживаний от восприятия какого-либо предмета. Да, становится совершенно размыто и непонятно, совсем «не-научно», одним словом. Но такая ситуация будет сохраняться с любой этической или эстетической категорией именно виду её относительности касательно качества предмета познания и невозможности уловить четкую грань составных понятий и чувств этой категории. Ясно лишь то, что в случае разбитой чашки и горного пейзажа ощущение грандиозности, даже при условии восприятия данных предметов как «прекрасное», концентрация чувства величия будет каждый раз разное. Более того, ровно к такой же разбитой где-либо в другой местности чашке тоже будет другое отношение в плане восприятия её смысловой нагрузки. И даже если эту вторую чашку приравнять к первой, то в итоге выйдет также две рознящиеся категории «прекрасного». Причина, очевидно, кроется в психике и свойствах восприятия познающего субъекта. И все предельно общие категории для него выступают как систематизаторы, а последние, в свою очередь, создаются для того, чтобы упростить построение языковой системы для передачи пережитого опыта последующим поколениям. Согласитесь, сложно представить, если бы для каждого момента переживания эстетического существовало бы своё отдельное слово. Однако, речь не о релятивной этике и эстетике, которые, тем не менее, являют собой весомую часть философского знания. Вышеизложенное рассуждение изложено исключительно в рамках того, чтобы продемонстрировать типичное качество объектов познания философии: релятивных, общих, и, в случае теоретической науки, искусственными.
Мы здесь употребим прилагательное «искусственные» лишь технически. Поясню это тем, что любые абстрактные категории – это детища не природного закона, а скорее проявлений особенностей человеческой психики, которая, являясь феноменом лишь отчасти культурным, способно преодолевать давление окружающего физического мира в пользу его упрощения для понимания и оптимизации для жизни. Абстрактные философские категории – это обобщения языковой системой схожих понятий, не имеющих аналогов в мире эмпирии.
Подведем же промежуточный итог сказанного выше. Философия – это интеллектуальный процесс схватывания в рамках человеческого понимания неких абстрактных понятий, невозможных для опытной проверки. Совершенно неважно, как мы представим философию: как строгая наука она облачает знания в логическую, выразимую средствами языка форму, способную быть воспринятой самим мыслителем и другими людьми; как тип мировоззрения она создает особый образ мышления, при котором возможно получение такого рода знаний; как критический тип восприятия реальности она рассматривает объекты с позиции интеллектуального дегустатора – независимого субъекта, который во время познания становится бессубъектным наблюдателем и лишь позже трактует в языковых символах для себя и других суть познанного, точнее бессимвольно постигнутого.
Никто, полагаю, не станет отрицать, что главная задача философии – познание. Но не только поэтому имело бы смысл положить теорию познания в центр дискурса о том, что такое философия. Рассмотрим это утверждение. Философское наследие системно и взаимообновляемо. Подобный статус диктуется из самой особенности философского познания и, что ни в коем случае нельзя отметать, опытом культуры. Чтобы прояснить ситуацию, дополню рассуждение тем фактом, что на современном этапе пьедестал почета составляет именно сегмент теоретического знания, как основа информационного общества техногенной западной цивилизации. Как бы мы не старались предвосхитить «ожидания» эпохи, наш тип мышления родом из именно такой техногенной информационной культуры. Мы не сможем в идеале мыслить как Конфуций, Аристотель, Кант и прочие великие. Вряд ли Кант мог мыслить как Ницше, а Шан Ян как Хайдеггер, что и вовсе кажется смешным. Однако, следует отметить и то, что в современном обществе есть небольшой барьер для рождения гениев новых поколений именно благодаря существованию лидирующих ценностей научного знания в строго каноничных формах. Более того, есть и сам барьер к рождению новой эпохи с новым мышлением и новыми подходами, пусть и проистекающими из своеобразной гносеологической структурной комбинаторики. Я вижу эту проблему с того ракурса, что не само по себе научное знание является проблемой для рождения нового типа мышления, а скорее неприспособленность подобного знания к глобальным культурным изменениям на современном этапе. Однако этому рассуждению здесь не место. Сойдемся на том, что теория познания – важнейшая составляющая философии, т.к. метафизически отображает производимые философским мышлением процессы, а также исследует объекты, которые также являются продуктом функционирования программного кода человеческого сознания при этом не выходя за рамки аксиологической культуры эпохи.
Не следует путать философию и с историей философии. Несомненно, то, что мы можем прочитать в результатах творческого стремления мыслителей – это результат, ставшее. Чтение наследия мировой философии чрезвычайно полезно и прекрасно тренирует ум, обогащает духовную культуру человека. Но следует четко держать просто априорное понятие того факта, что написанное в фундаментальных трудах не может доказать своей абсолютной истины, оно не более чем интересно, логически непротиворечиво (хотя это не всегда соблюдено, кстати), эвристично, злободневно. Тексты философов – это попытка осмысления в рамках его видение мира. Так и хочется вставить небольшой совет постигающим прекрасные рассуждения великих: не примеряйте костюм чужих философских воззрений на себя. Особо опасно это может быть при изучении философов древности. Их слог поэтичен и наполнен жизнью, но той, которой нет, и, возможно, не существовало. Возьмите оттуда лишь то, что вам кажется именно эстетичным, прекрасным и, если уж хотите вдаться в подробности, то сперва проведите сравнительный анализ КПД одного и того же произведения во время его создания, спустя некоторое количество времени после этого и прямо сегодня. Разница будет колоссальна, уверяю!
Тем не менее, философское наследие – это прочная ступенька в мир философского мышления. Пусть мы и не знаем в идеале формальной логики (я, например, не знаю, к сожалению, а вы простите, если принизила вашу образованность), но склонное к философскому типу мышления сознание способна неким образом бессознательно проникать в структуру текста, добираться до его метафизики. Не могу подобрать более точного сравнения, как сакральная интуиция. Именно такая она должна быть, чтобы не быть, скажем, Гегелем, но при этом понять идею того, что хотел выразить автор написанного. Пусть понятое и неразложимо на «молекулы», оно каким-то образом становится понятным и гармоничным. Чисто в художественной манере я склонна отождествлять такие «открытия» со взрывами в сознании, в результате чего происходит его расширение, посему и горизонт захвата объектов познания отодвигается на порядок дальше. Притом я не стану утверждать, что моё понимание является истинным или даже просто правильным – об относительности результатов философского осмысления говорилось выше. Мне вполне достаточно, что подобная интерпретация минимально была в конфликте со мной и без трений укладывается в моём сознании. Это как культурный код, приобретенный посредством собственного намерения и труда (все же лучше, чем тоже бессознательное, но насильственное кодирование путем традиционного усвоения норм и идеалов своей культуры, которое происходит еще тогда, когда мы и говорить-то не умеем, если даже не раньше).
Вот мы и подошли к выводу, что философия – это либерально «настроенный» процесс. Хотя, здесь дело, скорее всего, не в либеральности философии, а в стремлении сознания принять знания в форме, не противоречащей его внутренней конституции. Я бы тут обратилась к лингвистике русского языка, чтобы как-то осветить это. Допустим, у нас имеется три одинаковых слова «Никак». Вот так прямо в строку и запишем большими буквами: НИКАК, НИКАК, НИКАК. Все три вроде бы как обозначают одно и то же, но стоит добавить некоторые коррективы, например: НИКАК! НИКАК?! НИКАК., как значение в общем-то в самом тонком смысле изменяется. Проведя параллель к данному примеру, полагаю, очевидному, что знаки препинания (смысловую составляющую) в понимании философских знаний задает психика человека, определенным образом конституированная, но при это предсказуемая в том плане, что её каркас на современном этапе поддается рассмотрению, благодаря осознанию механизмов кодирования сознания культурой, хотя, это тоже весьма относительное высказывание.
Так, философия – это возможность расставить все «знаки препинания» над какими-либо объектом. Методология расставления таких «знаков» - авторский почерк. Я считаю, что выдающийся ученый-философ – это тот субъект познания, который сумел поставить тот «знак препинания» над актуальным вопросом, который наиболее гладко и максимально полно дает ответ на раскрытие сути проблемного поля, и, что немаловажно, да него, по крайней мере, четко этот знак не поставил никто.
Звучит, наверняка, довольно банально. Ну а кто сказал, что везде обязана быть громоздкая конструкция? Неужели непонятное (непосильное для ума) – залог успешного познания? Ну, для ученого-философа – да, потому, что он прочитал много философских текстов, его словарный и гносеологический запас огромен. Он себе может такое позволить. Я же остановлюсь на том, чтобы объяснить то, что я думаю языком более простым и доступным. Кстати! Если вам хватит усердия читать все это до логического конца, то ближе к завершению я раскрою вам одну тайну. Эта тайна будет касаться того, для чего я стараюсь такой многогранный и сложный, бесспорно, феномен как философия рассмотреть обыденным языком. Надеюсь, интрига подействовала, поэтому двинемся дальше, ко второй главе, в которой я буду рассуждать на тему того из чего состоит философия.
Глава 2. Проблемное поле философии
2.2. О теории познания
В этой главе мне бы хотелось вести речь, о том, какими вопросами философии по статусу положено заниматься. «Да любыми». – скажете вы, и при этом будете правы! Однако, следует всегда держать во внимание то, какой онтологический (идейный) статус мы будем придавать той самой разбитой чашке из первой главы. Важен не сам предмет, а особый способ его идейного статуса, а исходя из этого, любому предмету познания можно придумать какой бы то ни было смысловой статус.
Итак, приступим. Как мы уже постановили выше, основа основ – теория познания. Но в таком ракурсе, как процесс, направленный на установление законов мышления именно в философской проекции. Причину первенства данного типа философствования мы уже рассматривали в первой главе, но сохранения ради целостности текста и последовательности изложения, немного вернемся назад и повторимся. Но при этом не будем забывать, что мы говорим о самой философии, а не об истории философии, на тему которой написано огромное количество замечательных книг и повторять уже написанное я не хочу.
Классическая теория познания занимается множеством различных проблем философского характера. В разные эпохи к вопросам познания ставились различные требования, что весьма логично и справедливо, учитывая разницу в культурных образцах. Общее у них, тем не менее, установить: что такое знание, как его получать, какова природа знаний, как его использовать (именно этот вопрос затронет этическую сторону философии). Полагаю, нам следует заняться именно тем, что мы сами попробуем ответить на эти вопросы. Опять же, это будет не более, чем моя точка зрения, ни на что не претендующая и отображающая основные проблемы гносеологии исключительно исходя из не противоречащих моему мировоззрению восприятий (это я к тому, чтобы побудить вас придумать собственную концепцию хотя бы ради игры ума).
Первый вопрос на повестке дня: что же такое знания? Опять же, очень много и хорошо об этом написано на все протяжении всей истории человеческой письменности. Я же буду анализировать данное понятие с позиций, близких мне по духу.
Знание – это любая информация. Совершенно не имеет значения, какая эта информация. Любой опыт– это запечатленный в символе языка смысл знания. Давайте с этим разбираться.
Утверждая, что знание – это некий смысл, мы предполагаем его человеческий статус. Абсолютно лишено смысла знание иное, ибо если мы можем помыслить что-то вроде «божественного разума», предполагающее свой запас какой-либо трансцендентной информации, то это знание человека о неком субъекте, потому ничего сакрального в нем нет. В этой плоскости лежит проблема познаваемости: постижим мир как он есть или нет. И тут философы разделились на три группы: гностики (мир постижим), агностики (мир не постижим), скептики (никто не знает). Я придерживаюсь позиций позитивного скептицизма в данном вопросе. И объясню это следующим образом: весь наш мир «окутан» информацией = знаниями. Любой артефакт культуры (кирпич или «Джоконда» Да Винчи) – это сотворенный человеком материальный объект (здесь мы не станем касаться вопросов внеземных цивилизаций и их вклада в развитие материального культурного фонда человечества. Речь исключительно о человечестве!) Создание любого материального объекта проходит стадию оформления в полотне человеческого сознания, т.е. первоначально имеет нематериальный статус, т.е. вполне соответствующий некоторому знанию, которому только предстоит обрести свою материально-символьную форму. Что же является знанием, в таком случае: кирпич или идея его сотворения. Несомненно, идея. Кирпич – это результат физической деятельности человека, а не генератор знания для создания знаний об устройстве дома. Гораздо логичнее даже наоборот: теоретическое (как невоплощенное) знание о том, что мне нужен объект культуры, который выполнял бы функцию моей защиты от других индивидов и неблагоприятных климатических условий (скопируем из области бессознательных рефлексов привычку прятаться за природными барьерами: дерево, яма, гора и т.п.), нам нужно нечто похожее на природный заслон от мира. Но как же его воплотить? Я же не могу сдвинуть горы в нужном мне направлении! А что если сложить примерно ту же конструкцию, только из более мелких фрагментов той самой горы, т.е. из камней. Получится даже изящнее, нежели грубый необработанный камень, к тому же я смогу не подстраиваться под природные условия, а сам создавать себе жилище в том месте, где мне выгодно, ведь камни я смогу найти везде. Да здравствует прадед кирпича!
Однако, в то время, когда придумывали делать жилье из кирпича, вряд ли люди рассуждали в подобном русле. Я к тому, что словесная (материально-символьная оболочка идеи) не так уж важна, чтобы сама идея осуществилась. Существенно одно: знание – это информация об объективной реальности, доступная человеческому пониманию. Иную мы просто не можем мыслить, потому, что мы люди. И даже концепция сверхчеловеческого, непостижимого, божественного знания – доступна, открыта и понятна для человека, потому уже, что он может себе такое представить и дать ей характеристику. Если бы какой-либо из богов и существовал в мире проявленного, то для него вся эта трансценденция не казалась бы такой уж трансцендентной, как наивно предполагали и сейчас предполагают. А как одно и то же знание может обладать двумя взаимоисключающими характеристиками? Это Абсурд – специально с большой буквы. Истинное знание о мире для человека – это информация, сообщаемая «вещью в себе» нашим органам восприятия, а они уже с погрешностями передают нашей памяти и сознанию результат познавательной деятельности. Еще не ведомо, какие погрешности наши органы чувств вводят в знание о вещи в себе, поэтому мы знаем только то, что нам доступно в рамках человеческого сознания и восприятия, т.е. свои представления об окружающем мире.
Итак, подытожим: знания – это информация из окружающего мира, ретранслированная нам с помощью органов чувств. Данное определение хорошо бы характеризовало знания древних людей, шедших методом проб и ошибок к своим открытиям. Но так ли дела обстоит позднее?
Ни к чему изобретать велосипед, когда он уже изобретен. Поэтому первоначальные рефлексивно освоенные знания, переданные другим людям уже содержат образ изобретения со всей его потенциальной смысловой нагрузкой, т.е. становятся идейной основой сами по себе. Таким образом, знания передвигаются выше на надбиологический уровень, на котором возможно существование большего количества мыслеобразов и использовании их без верификации предыдущих звеньев гносеологической цепочки. Проясним это: чтобы построить первый дом нам был необходим первый кирпич, но если же мы знаем что такое и дом, и кирпич, то нам нет нужды восстанавливать ход природных аналогий, чтобы построить себе дом, который можно, например, печью оснастить впоследствии. Скажем грамотно: экспериментальный период генерирования знаний в форме, ретранслированной из окружающей среды информации для оптимизации их, характерен для раннего самого раннего периода развития человечества. Со времени изготовления первых орудий труда можно уже говорить о надбиологическом, но прединтеллектуальном статусе знаний, а с тех пор, как орудия труда стали нормой первобытного общества, знания прочно и основательно занимают сугубо интеллектуальную позицию.
Итак, знания – это информация из объективного мира, способная быть воспринятая, ретранслированная и воспроизводимая для удовлетворения человеческих потребностей. Тем не менее, еще раз акцентирую внимание на том, что это не знание о мире, а НАШЕ знание о мире. Иного нам и помыслить невозможно, что примерно равно тому, что его нет. Однако, есть один нюанс. Неандертальцу была бы совершенно непонятна теория эволюционирующей вселенной, например. А нам, предположим, понятно все про вселенную, но непонятно что-то другое. Очевидно существование некого лимита познаваемости в рамках развития определенных культур и каждой последующей эпохой этот лимит преодолевается с тем или иным результатом. Но в таком случае возникает вопрос о том, как существует эта информация о вещи в себе, доступная человеческому восприятию: как некое ограниченное поле, развивающееся параллельно развитию нашего сознания или же как некая обширная, потенциально бесконечная данность?Учитывая специфику познавательной деятельности современного человека, осмелюсь предложить следующую модель.
Если человеческий рассудок (сугубо интеллектуальные знания) с учетом определенных и вполне конкретных кодов культуры (вписанных в сознание человека с младенческого возраста и предстоящие к выборочному самостоятельному освоению) может охватить вполне конкретную область информационной данности, то объём сгенерированных в каждую конкретную эпоху знаний должен быть ниже, нежели все варианты социокультурной структурной информации, доступной для усвоения. Имеется в виду, что максимально изученное и постигнутое всегда немного более объемно в информационном измерении. Именно за счет этой разницы и достигаются научные прорывы и смены господствующей картины миры. Объяснить это довольно несложно: у нас есть 10 предметов, из существования которых можно вывести, к примеру, 25 новых (базирующихся на знании о предыдущих 10). 25 очевидных как следствие предметов. Однако есть максимально редкие и неочевидные комбинации, способствующие созданию ещё пяти предметов, которые считаются выдумкой, т.к. сознанием, перегруженным от существующего знания сложно найти лазейки к этим заветным 5. Однако, когда 10 первоначальных предметов становятся константой, а новые 25 уже хорошо изучены (в результате чего появляются предпосылки для создания ещё какого-нибудь количества новых предметов), переживается период стагнации и кризиса, т.к. старые идеалы (заветные 5 предметов) не достигнуты, а в новых комбинациях смысла нет. В результате подобных кризисов поднимаются лучшие умы на поиски этих 5 недостигнутых предметов и находят их, уже базируясь не на 10 константах, а отталкиваясь от производных 25, в результате чего рождается новая картина информационного кода, которая развивается, как мы заметили, циклически с учетом приращения новых элементов. Фактически, это генеалогическое древо объема знания как информации, не высказанной и не ставшей опытом культуры, выраженным в символах (первоочередно языковых), в принципе конечное по количеству комбинаций, но количество это слишком велико, чтобы сделать какой-либо прогноз.
Подытоживая вышеуказанное: знание – доступная человеческому осознанию посредством работы органы чувств информация, характеризующая процесс познания окружающей реальности до того момента, когда полученная информация облекается культурным символом, в первую очередь языком, посредством которого познающий субъект дифференцирует и классифицирует для своего понимания и последующего применения полученную любую, полученную таким образом информацию. Информация, приобретшая форму выражения посредством естественного или любого иного культурного вида языка является опытом, передаваемым и воспроизводимым не только для автора, но и для преемника.
Именно о таком смысле опыта и пойдет речь ниже.
Хотелось бы сделать акцент на смысловой нагрузке понятия «опыт», которую в данной работе мы присвоили этому слову. Опыт – это символизированное знание. Тонкая грань между знанием и опытом – познание. Познание, в свою очередь, должно быть процессуально сформировано из культурных образцов (символов: языковых, образных, этических воззрений), которые «подгоняют» непосредственно интуитивно схваченное в доступное восприятию и воспроизведению. Хотелось бы отметить, что опыт носит коммуникативный характер, благодаря чему возможно говорить о его существовании. Посему сделаем вывод о том, что коммуникативность – важнейшая черта опыта.
Каким образом знание трансформируется в опыт? Следует отметить, что познание – результат интеллектуальной работы человеческого сознания. В некоторых своих работах я даже писала о том, что познание – наиболее фундаментальный процесс человеческого формирования и становления. Чтобы раскрыть суть опыта с нужной нам стороны, пожалуй, разберемся в процессе познания как таковом.
Познание – интеллектуальная деятельность сознания человека по освоению окружающей среды. Важнейшую роль в познании играет интуитивное озарение, т.е. то состояние интеллектуального эмоционирования, когда каким-то странным образом становится понятно и доступно то, что еще не описано в слове. Данную точку, которая является пограничной между тем, что в принципе не познано и не осознаваемо и тем, что мы понимаем и можем объяснить, я предлагаю назвать интеллектуальной интуицией
Данная схема не является полной и завершенной, т.к. процесс познания скорее циклический, нежели линейный. Я к тому, что на фиксации знания в опыте – это не финал познавательного процесса. Несомненно, что познание – интеллектуальный процесс, однако следует отметить его практическую сторону, под чем я подразумеваю, что знание – ради знания – это идеализированная утопия. Заглянув в самые истоки человеческого становления, не составит труда заметить, что первые знания первых охотников и собирателей имели самое прямое функциональное значение – адаптация к окружающему миру. Несмотря на все возвышенные слоганы, прямо или косвенно, вся последующая история постижения знания и накопления опыта зиждется именно в функционале адаптации (на ранних этапах развития человечества – западный и египетский Древний мир), а впоследствии в оптимизации и стабилизации существования человека. Этот процесс просто не мог идти иначе, потому, что приспосабливаясь к окружающей среде, человек её меняет, и, как системное живое образование, природа равнозначно реагирует на изменения. Именно поэтому единовременного постижения сути какого-либо закона никогда не является логическим пределом рационализации окружающего мира, т.к. любое действие в системе влечет за собой перестройку остальных её элементов, почему и возникает необходимость постоянной адаптации и оптимизации.
Таким образом, процесс познания ориентирован практически, что определяется в его рационализаторской экспансии на информационную структуру знаний об окружающем мире, через которую человек пытается органично вписаться в физический мир конкретных явлений и феноменов. Информация существует обособленно, независимо и закрыто для человеческого понимания, однако границы этих качеств нечетки, потому на определенных этапах развития человеческого разума возможно постижение знаний и трансформация их в опыт, который далее можно транслировать и использовать в практических целях. Момент, в который происходит осознание непосредственного знания до перевода его в статус рационализированного опыта, называется интеллектуальной интуицией. Последняя являет собой интеллектуальную «вспышку», при которой происходит внутреннее, сверхсознательное озарение. Далее знание, открывшееся интеллектуальному взору, подлежит транскрибированию в символ. Данный процесс транскрибирования является также частью познавательного процесса и носит нематериальный характер. На этом этапе происходит расшифровка информации человеком для самого себя, в первую очередь – для своего осознания, посредством известной и доступной человеку знаково-символьной формы. С тех пор это уже не интеллигибельная плоскость абстрактного знания, а адаптированный под человеческое сознание опыт. Опыт, полученный посредством интеллектуальной интуиции, представлен в знаково-символьной плоскости, имеет возможность быть зафиксированным на внешних материальных носителях, быть переданным другим индивидам и т.д., одним словом: быть сохраненным и воспроизводимым. Функциональная основа опыта заключается в самом носителе сознания, т.е. в человеке, который осуществляет познавательный процесс.Познание ориентировано на получение опыта, способствующего: адаптации человека к жизни в физическом мире явлений и феноменов; при достаточном уровне адаптированности, проявляется стремление к оптимизации и комфортизации окружающей среды под потребности человека (именно на этом этапе происходит стремление взять «господство» над силами природы); далее следует период стабилизации – попытки наладить расшатанную гармонию, постичь законы восстановления и т.д.
Само наличие научных картин мира и господствующих парадигм, предложенных Т. Куном, свидетельствует о том, что векторная направленность в получении опыта меняется в определенные эпохи. Так, механическая картина мира, стремившаяся к открытию физических законов, по сути была знанием деструктивным для природы в руках человека и созидательным для самого познающего и его последователей. На этом этапе и все время до него происходило подстраивание человека под мир, полный неконтролируемых сил и полей. Электромагнитная картина мира открыла широкий фронт, направленный на оптимизацию и комфортизацию жизни, т.к. многие изобретения, увидевшие мир глазами человека в эту эпоху были и продолжаются использоваться в основном для обеспечения комфортной жизнедеятельности и функционирования промышленной сферы, которая, в свою очередь, работает на то, чтобы создавать необходимые блага для жизни человека. Это период, когда человек своеобразно «расслабляется» и нежится в ноосфере, предоставленной для его владения. Современная реалия выявляет под собой огромное количество кризисов подобного природопользования, и, становится понятным, что человек объял своим внутренним взором далеко не все вероятные последствия своей деятельности. Появляется мысль о конечности ресурсов, экологические кризисы и т.д. Это заставляет познание функционировать в плоскости сохранения гармоничного равновесия и баланса в познаваемом мире. Отсюда развитие гуманитарных, экологических и этических учений в этот период. Сложно не заметить, как векторность познания XVI– XVIIвека отличается от XXI. В первую очередь идет речь о содержании опыта. Очевидно, что из области абстрактных метафизических основ, мысль перетекла в конкретно техническое русло, а теперь же наряду с интересом к восточной мудрости, вырастает удельная роль этических, экологических, гуманистических и социальных исследований. Тем не менее, заявлять о том, что человечество вступило на путь стабилизации, что говорило бы о том, что человек осознал-таки свою ограниченности и невседозволенность, вероятно, еще рано. Скорее всего, мы находимся только на первых ступенях к стабилизации, чем подтвердим слова Э. Тоффлера о том, что наше общество – переходного типа между индустриальной и постинустриальной волной. Соответственно, в наших руках верная познавательная направленность, к тому же есть определенные шаги в этом направлении, которые внушают некоторый оптимизм, несмотря на то, что кризисные явления до сих присутствуют. Однако, будем оптимистами, полагая, что кризис – не старт, а пережиток, который должно преодолеть человеку XXIвека.
Что позволяет нам так смело рассуждать на такие темы? Вероятно то, что очевиден эпистемологический сдвиг в современном общественном сознании. И оттого, что эпистемология современности отличается от её версии XVIIвека, не следует делать вывод о том, что какая-либо гносеологическая версия плоха или же хорошо. По сути, все они одинаковы в том, что их общий критерий – историчность. Что наука, что культура, что знания о них должны быть едиными, фундаментальными и незыблемыми, если претендуют на истинность, однако нельзя с порога опрокидывать прошлое, чтобы верить настоящему, ибо «сегодня» очень быстро становится «вчера». Потому, следовало бы запостулировать тот факт, что любое познание – относительно, неполно и неточно. Знание – вот единственное, что, следуя моей мысли, обладает истинным и фундаментальным статусом, а вот опыт, полученный из транскрипции знания в пространство культурной матрицы уже неполно и относительно. И будет таковым оставаться до тех пор, пока не будет создан универсальный язык, понятный и доступным всем, максимально объёмный и развернутый. Но вряд ли такой возможен.
2.3. Об этике
Если уважаемый читатель мало-мальски знаком с такой прекрасной областью философского знания как этика, то не составит труда ему смело определить, что это наука о морали и нравственности.Не только о них, но все же именно они, эти два компонента составляют смысловое ядро этой ветви философского знания.
Итак, что же такое мораль и что такое нравственность?
Неискушенному взору, разумеется, это синонимы. Однако, есть кое-что отличное и существенное в этих понятиях, несмотря на то, что есть и довольно очевидные точки пересечения.
Для того, чтобы лучше понять специфику нравственности и морали, полагаю, лучше рассматривать их в сравнении. Приступим же к этому.
Выживая в обществе, на глазах у которого традиционные представления о морали и нравственности трансформируются в принципиально новые и нетипичные формы, мы не можем не задаться вопросом о том, меняется ли сама эта добродетель, меняются ли категории «добра и зла», как эволюционирует понятие морального долга. Выступая основной категорией известного учения, мораль являет собой свод правил разумного поведения в социуме, регламентирующий стабильную жизнь индивидов. Нравственность же в этой связке являет собой внутреннее свойство человека, вписанного в социальную сферу, внутренне мотивирующего его на совершение того или иного поступка.
Таким образом, мораль – это социокультурный феномен с философско-антропологическим оттенком. Мораль сродни дискурсу, который воспроизводит сам себя, программируя в социальных агентах то, что мы определили нравственностью. Выходит, что нравственность – это порождение морали, но в таком случае возникает вопрос: кто же тогда создал мораль, которая, по сути, регулирующее начало нравственности и программирует создание отдельных индивидов. Проще всего было бы предположить, что господствующие индивиды, и тогда генезис морали был бы искусственно воссоздан, но опять же: из сознания и миропонимания отдельных господствующих, как говорилось выше, звеньев. Но не могут же эти индивиды сами не иметь того, что мы определили нравственной системой. Благородные или же безнравственные, но какие-либо воззрения на этот счет у них однозначно были.
Но если задуматься о феномене морали и вдаться в самую зарю человеческой истории, где господствовала природа и инстинкт, в первую очередь инстинкт выживания, то мы, пожалуй, можем с уверенностью высказать мнение о том, что в первобытном обществе морали как таковой не было. Мораль начала появляться в то время, когда происходили осознания неравенства между племенами первобытных, почему и приходилось из поколения в поколение закладывать некие основы поведения, чтобы основные функциональные единицы праобщества могли функционировать. Одни из первых моральных предписаний, на мой взгляд, закреплены именно в правилах употребления пищи, изначально инстинктивно, а в дальнейших поколениях укоренялось как традиция, которая уже генетически ближе к тому, в какой форме классически существует мораль. Точнее: мораль как таковая зародилась тогда, когда изначально инстинктивное поведение перешло в интуитивное, т.е. циклически повторяемое, независимо от степени надобности этого действия, предполагаемого ситуацией. Примечательно то, что сознательные импульсы передвинулись в область бессознательного.
С течением времени все больше и больше фрагментов человеческого взаимодействия по-прежнему обусловленного инстинктивными наплывами переходили из осознаваемого в бессознательное. Это объяснялось также инстинктом самосохранения, велениями которого первобытные люди вынуждены были усложнять «ассортимент» своих взаимоотношений, в результате чего увеличивалось количество информации, которую не было нужно каждый раз проверять на опыте, в результате чего количество, да и качество информации, вытесняемой в плоскость бессознательного, возрастает.
Таким образом, обладая сверхсознательным статусом дискурса, мораль все же имеет биологическое происхождение и в таком ракурсе приобретает контекст бессознательных моделей поведения в социуме.
Инстинктивно же происходит формулировка категорий добра и зла. Я вообще считаю, что говорить об этих бинарных оппозициях вне пары не имеет смысла. Причина этого в том, что эти категории предполагают регламентирование отношений между людьми, формирование которых, как говорилось ранее, происходило в глубокой древности.
Мифологичное мировосприятие традиционного общества, с которого начиналась история эволюции человеческой цивилизации, предполагало более-менее статичный регламент добра и зла. Добро имело оттенок уважения к богам, повиновение властителям, следования предписаниям Священных текстов, НТП, революций и т.п. Зло во все времена представляло собой скорее антипод добру, нежели сборище пороков общества и всецелый негатив. Нужно это очень четко понимать, ведь именно из этого развивается понятие о релятивности этих категорий.
Постараемся с этим разобраться, т.к. в системе морали категории добра и зла играют важнейшую роль и обнажают генетическую эволюцию феномена морали в обществе .
Именно биологическое неравенство сподвигло первобытных к формированию некоторой системы запретов и поведенческих предписаний. Нам прекрасно известно о том, что регион, в котором проживает человек, в значительной степени обусловливает его образ мышления. В этом отображено и влияние климата, и наличие природных ресурсов, и населенность, и плодородность земель, и многое другое. Географические факторы, таким образом, оказали формирующее значение на содержание сознания человека. Полагаю, именно поэтому китайцы – это китайцы, а русские – это русские. Также именно из-за этого, человек, весь из себя генетически русский, всю жизнь проживая в Китае будет непременно воспроизводить «китайскую» нравственную систему, потому, что влияние нашего биологического круга бытия больше, чем об этом хотелось бы думать некоторым. Я имею в виду, что несмотря на развитый мозг, мы все равно остаемся пусть разумным, но животным.
В таком мире бинаризма «много-мало», «урожай - голод» и т.п. в качестве добра, несомненно, выступает благосостояние человека. Возьмем, например, «много-мало» ресурсов. Само по себе наличие или отсутствие ресурсов не несет грифа «хорошо» или «плохо». Для природы все проще: нет здесь – есть в другом месте. Но человек вырывается из объятий своего биологического бытия и стремится стать выше этого гармоничного устроения на протяжение всей зафиксированной человеком истории существования вида homosapience. Грубо говоря, в идеале мне все равно над чем я сейчас хожу: над бриллиантами или над известняками. Главное: я живу.
Очевидно, что вся история морали – это эволюция стремления к власти среди особей нашего вида. И именно жажда власти и доминирования требует от человека окрестить пески Сахары условно «плохими», а золотые жилы Аляски условно «хорошими». Однако следует понимать, что это стремление властвования в своем корне не эгоистичный прорыв нашего эго, а все тот же инстинкт самосохранения, который предполагает большее наличие сытной еды и безопасного крова, если ты альфа. Видоизменения деятельностных проявлений этого инстинкта можно приурочить к процессу комфортизации и оптимизации, о чем шла речь ранее.
Альфа/ вождь/ лидер (или их собирательные образы) предполагали в себе алчную человеческую сущность, движимую инстинктом уже не просто выживания, а комфортного и стабильного существования. Пожалуй, именно эти лидеры-альфы и являлись теми, кто стоял у предистоков формирования религий, сводов правил и пр. Ведь фактически, по стечению обстоятельств, такие лидеры «урвали» себе тот ресурс, который обеспечивал им уверенность в завтрашнем дне и кто настолько глуп, чтобы думать о том, что им этим очень охота делиться с собратьями? Естественно нет! И именно поэтому инстинкт заставляет изворачиваться перед равными, чтобы как-то объяснить то, почему единицы лишь имеют право пользоваться фактически общественным ресурсом. Примерно тогда мозг человека и начинает работать в направлении того, что «этот дар, по сути, моё тяжкое бремя, и я должен ради вас его нести». Т.е. по сути, обладая тем, что заставляет нас дышать ровно и спокойно (т.е. благом) мы делаем в то же время его чем-то неудовлетворительным. И чего ради? Просто чтобы другие не зарились, выражаясь обыденным языком. Так, одна и та же вещь в грамматическом смысле этого слова начинает носить характер как добра и зла.
Верно рассуждает народ, что все эти понятия «добро», «зло» и прочие имеют разные ярлыки в зависимости от того, с какого угла смотришь на одни и те же вещи. Так, воровать – по сути зло, но когда наворуешь миллиарды чего-либо там благого, то зла в воровстве уже и днем с огнем не сыщешь. При этом если у этого же альфы своруют что-либо, то наверняка он будет сильно возмущен и явно не подумает о том: «ну кому-то же это благо, поэтому то, что меня обворовали - хорошо».
Вот мы и пришли к тому, что нет в реальном мире ничего доброго и злого. Есть лишь закономерное и гармоничное. А вот категориальные ярлыки – дело выражения вожделеющей человеческой природы. Человек сделал золото дороже и ценнее железа, хотя последнее, очевидно, принесло больше практической пользы. Равно можно утверждать и такое: золото погубило больше жизней, чем железо. Хотя в свете нашего рассуждения можно было бы прочесть последнее предложения таким образом: значение, предписанное человеком золоту, погубило больше жизней, чем материальные орудия, сделанные из железа. Странно и очевидно, что губительна не воплощенная мысль, а недосказанная.
Отходя от основной темы рассуждения, хотелось бы вставить одну небольшую ремарку. Человеческий инстинкт, к которому мы с таким ужасанием относимся, которому противопоставляем себя порой на самом деле разумнее и практичнее самого практичного разума. Зачем тебе деньги? Зачем убивать за них? Все равно в итоге ты умрешь и ничего из награбленного унести с собой не сможешь? Детям? Детям твоих детей? В итоге вообще всему назло найдется какой-либо потомок, который распустит состояние просто на жвачки и фантики, образно выражаясь. Так неужели жизнь стоит меньше чем какая-то атрофированная инстинктивная мотивация? Я не зазываю к тому, что богатство – это плохо. Просто во всем бы соблюдать меру и понимать, что как бы там себе не обернулось, в мире для всех всего достаточно, потому лишь, что природа гармонична. В противном случае, нас всех давно бы уничтожило каким-либо природным катаклизмом, которой можно было бы окрестить «карой небесной» или что-то в том стиле. Как бы, не стоит драматизировать. Стоит просто искать пути реализации себя.
Мы пришли к выводу о том, что собирательный образ означаемого «добром» - это условное маркирование альфами благ, дающих им благосостояние. В свете нашего предшествующего рассуждения может показаться, что все альфы этакие тираны, подмявшие под свои чресла все то, чем богата планета Земля. Однако такое мнение было бы настолько же ошибочным, сколько и верным. Раз мораль все же имеет биологическую природу, то и функционирует, по крайней мере, по схожим с общебиологическими правилами. Наиболее четко видно все станет после того, как мы пронаблюдаем аналогию из жизни стайных высших животных. Есть стая (читай народ), там каждый выполняет свою функцию (социальную роль), есть вожак стаи (альфа). Альфе всегда достается самый сочный и крупный кусок мяса, далее получают еду его соратники по образу жизни и так по иерархии вниз. С каждой ступенью вниз, естественно, количество выделяемого стае (обществу) мяса (благ) уменьшается. По сути, все правильно: сильные и здоровые охотники должны быть в форме, чтобы прокормить свою стаю. Однако, помимо альфы в стае есть и те, кого мы назовем беты – те, кто в принципе мог бы исполнять роль альфы. Со временем беты периодически бросают вызов альфам и сражаются за «место под солнцем». Именно конкуренцией и обусловлена четкое властвование и иерархическая структура взаимоотношений. Альфа может победить бету и заслужить еще больше опыта и авторитета, что позволит ему усовершенствовать свою стратегию, а бывает, побеждает бета и здесь уже «кот в мешке»: либо благодаря своим каким-либо данным он сможет вывести свою стаю на новый уровень существования, либо приведет к погибели. Одно я знаю точно: исход этой борьбы и переживание её результатов заранее предсказать вряд ли возможно. Поэтому природа как бы очередной раз возвращает нас к принципу «будьте благодарны за то, что имеете».
Так вот, для того, чтобы хоть как-то поддерживать стабильность, альфам просто необходимо разграничение на «добро» и «зло» хоть бы и на одно и то же благо. «Добро» в этом благе служит для нашего самоудовлетворения, а «зло» этого же блага – защитный барьер от посягательств со стороны.
Таким образом и начинается мотивация формирования объекта под названием мораль. Если помыслить более развернуто, то из подобной генеалогии можно вывести и истоки религии, и идеологию, и манипулирование, и экономические отношения… да практически все! Примечателен тот факт, как естественно и непринужденно ложь и изворотливость прикрывает себя под естественным и святым порядком. Но не стоит вводить себя в заблуждение и приписывать чему-либо сакральный статус, а что-то низводить до ничтожного. Приведенный выше подход к понятию добра и зла позволяет видеть эфемерность и иллюзорность этих категорий, из-за чего мы в повседневной жизни и сталкиваемся с проблемой относительности добра и зла.
Мораль – способ реализации в обществе власти, как самого инстинктивного начала человеческой природы. Это мощное средство воздействия и формирования матрицы человеческого сознания. В свете вышеизложенных рассуждений становится очевидно, что мораль в её изначальном виде несомненно предшествовало нравственности. Даже вернее было бы сказать, что такая предмораль выполняла функцию формирования нравственной системы у человека.
Нравственность – это система моральных воззрений индивида. Нравственная составляющая – весьма пестрое образование. Более того: каждый человек имеет совершенно уникальную нравственную систему. Чем это объясняется?
Мораль – это навязанная система догм, регулирующая отношения в обществе и существующая в форме поощрений и табу, притом как физического характера (наказания), так и интеллектуального (совесть). Мораль, воспроизводимая и реформируемая под потребности конкретных эпох со временем переходит в плоскость бессознательного, откуда и программирует и задает структуру нравственности. Однако каждый член общества имеет свою социальную роль, генетическую склонность к той или иной деятельности, свой стиль мышления, поэтому предлагающая свои ценности мораль проходит процедуру членения, что совершенно неконтролируемо сознанием. Простым языком, перед человеком открывается пестрая система и из нее вычленяется то, что он способен осознать и воспроизвести. На грубом примере это будет выглядеть примерно так: художнику сложно постичь смысл и форму представления квантовой физики, и, вероятнее всего, он найдет способ отобразить эту физику как игру цвета и линий, нежели как строгую логичную совокупность.
Система моральных предписаний предлагает человеку своеобразное «меню», из которого обязательно нужно что-то выбрать, чтобы оставаться полноправным членом общества. Мало того, что этот выбор делается, так ещё и обыгрывается вариациями формы его представления. Человеческое сознание – уникальная биологическая машина, способная скомбинировать из исходного материала такую форму отображения полученной и воспринятой информации, которая была бы наиболее созвучна интеллектуальному типу человека.
Совершенно правильно будет сказать, что люди образованные и начитанные будут иметь более сложную нравственную систему, нежели те, кто интеллектуальным совершенствованием свой мозг не нагружает. Отличительной особенностью развитой нравственной системы становится возможность её осознавать. Согласитесь, не каждый обыватель может определить свои мотивы действия. Скорее это действие будет списано на инстинктивный позыв. Те, кто свою систему осознали, имеют возможность если не управлять ею, что мыслиться не совсем возможным, но по крайней мере обуздывать её и сдерживать те её порывы, которые возвращают к варварскому состоянию, которое, пусть и естественно для животного нашего вида, но в то же время не следует забывать о долгой эволюции и о том, что на данный момент человеческий мозг является гораздо более развитым, нежели у пещерного человека. Таким образом, появляется выбор между двумя биологическими порождениями: архаичным и инстинктивным (природным) или культивированными и цивилизованным (культурным). Важно понимать, что даже эта развилка в выборе не является предложением выбора из двух противоположных сутей. Как мы говорили выше: мораль тоже биологически обоснована, а культура, её поддерживающая – это способ выживания в современной естественной среде. И, выскажу сугубо личную точку зрения, на дворе все же не каменный век, и поэтому лучше все же делать ставку на саморазвитие и выбор цивилизованного способа существования.
Возвращаясь к теме нравственного содержимого сознания человека, могу сказать с порога и то, что безнравственных людей просто не бывает. Единственными прототипами человеческой безнравственности являются, пожалуй, дети-маугли, оторванные от культуры социума и являющие собой пример доминирования биологической сущности над интеллектуальной. И то утверждать такое возможно только в сравнении с человеческим социумом, отдельное же рассмотрение феномена маугли показало бы, что такие индивиды все равно воспроизводят систему иерархических структур доминировании в животной стае, что определено нами предморалью, которая господствовала в первобытном обществе.
Пример маугли, кстати, еще раз показывает, что человеческое сознание вычленяет для себя те структуры и образцы, которые, во-первых: возможны для реализации особью, во-вторых: наиболее коррелируют духовному складу индивида, продиктованному генетическими комбинациями.
Итак, нравственность – это совокупность усвоенных человеком моральных норм и образцов поведения.Иными словами, нравственность – это отражение общекультурного статуса морали в конкретном обществе на конкретном историческом этапе в призме человеческого сознания.
Выражаясь простым языком, нравственность – это культурная «мода» на поведение. Законодатель такой «моды», как говорилось ранее – мораль. Однако, из такого рассуждения может показаться, что нравственность – это нечто искусственное, но это было бы неверным предположением.
Если мораль – это развитый и доработанный инстинкт сильнейших в пользу защиты благ, находящихся под их контролем, то нравственность – это та матрица, которую создает мораль в сознании прочих участников социального действия. В связи с этим выплывает очень интересный дискуссионный вопрос: что же тогда первично: мораль, которая программирует нравственность или же нравственность, которая служит основой для формирования текущих тенденций морали? Но сама формулировка такого вопроса неверна и содержит подвох: появление морали и нравственности приблизительно равно по возникновению их праформ. Вначале был инстинкт, природный и в его типичном животном проявлении и именно он впоследствии запустил механизм формирования того, что мы обозначили понятиями мораль и нравственность. Выше уже была изложена суть функционирования этого механизма формирования моральных и нравственных традиций, притом установлено её абсолютно природное и закономерное развитие. Первые табу – результат проявления морали в обществе. Важно во всем этом четко видеть грань: мораль начала существовать ради формирования нравственных устоев из исходных биологических инстинктов. Таким образом, нравственность ставится в зависимое положение от морали и характер их взаимодействия можно определить как подчиненное положение нравственности относительно морали. При этом эти два компонента: мораль и нравственность – это две стороны одного и тоже процесса культурной эволюции индивидов, и существование одной обусловливает существование другой.
Между моралью и нравственностью постоянно происходит коммуникация, о чем и говорилось выше. И если мораль – это объективное выражение правил поведения индивидуумов в обществе, то нравственность – субъективное их отображение. Каков же механизм передачи информации из поля объектно-абстрактного до субъектного уровней?
Рассматривая механизмы внутренней коммуникации морали и нравственности, следует сразу же отметить, что первое и наиболее важное средство воздействия и трансляции (не только в рассмотрении феномена морали) – знак. Знак – это символ, регулирующий коммуникационный процесс при распределении власти и благ. Лишь с появлением в культуре письменности, мы можем указать, что знак именно языка. Но язык проявляет здесь себя как наивышая форма коммуникации.
Что включает в себя понятие знак?Это символ овеществления человеческого опыта. Примером явного переноса опыта в символ – это знаковые системы алхимии и наскальная живопись. На примере алхимии приведу аналогию: серебро-луна-изображение месяца. И опять же: знак не являет собой объективное отображение качеств предмета в грамматическом смысле. Мы имеем дело, как и во всех случаях осознания сути предметов, только с нашей системой представлений, т.е. с продуктивной работой сознания по освоению окружающего мира и его оптимизации.
Таким образом, механизм коммуникации между дискурсивной моралью и субъективной нравственностью заключается в схемах познавательного процесса, являющего собой не познание «вещи в себе», а познание наших собственных способов мышления, приложимых к данному объекту. Переводя на конкретно мораль и нравственность можно объяснить это так: мораль, которая по себе является своеобразной гипертрофированной инстинктивной антропологией, предлагает свою матрицу кодексов поведения определенному обществу с учетом всевозможных факторов (климатических, географических и прочих). Часть моральных элементов усваивается традиционно, т.е. через процесс воспитания с самых ранних лет, учитывая, что существо не мыслится без воспитания на ранних этапах жизни. Прочие доступные элементы моральной матрицы осваиваются носителем сознания эклектично и в соответствии со его внутренними установками (в том числе с теми, которые были заложены традиционно). Таким образом, учитывая огромный выбор поведенческих императивов, человек выбирает то, что оптимально для него самого, создавая собственную нравственную систему. Эта нравственная система переосмысливается и ретранслируется обществу, когда человек достигает того порога, что мы называем «взрослостью». Уместно рассмотреть этот процесс на любой семье нуклеарного типа. Ребенок мужского пола в начале ограничивается отцом, который является альфой. Позже сам мальчик становится альфой в своей собственной семье, и ведет свою линию поведения наподобие той, что проводилась относительно его ранее. Изменение линий традиционности происходит из-за того, что эта система взаимоотношений очень сложна и в ней перекликаются два «пути»: мировоззренческие и поведенческие установки от глобальных альф, имеющих воздействие на общество в целом и поведение в малых группах, таких как семья, с ровно таким же механизмом манипуляции. Глобальные альфы через подвижную структуру морали очень четко предугадывают кризисные ситуации в обществе, поэтому меняют или дополняют матрицу морали новыми кодами, оптимальными для жизнедеятельности элитарной группы. Малые группы воспринимают эти изменения часто в искаженном виде, но тем не менее тоже стараются оставаться конкурентоспособными и поэтому перестраивают свои системы управления микрогруппами и отдельными индивидами. Таким образом, мораль становится чем-то вроде игры в теннис, где «мега» бросает информацию «микро» и получает в качестве обратного броска реакцию на нововведение.
Интересно то, что элитарные группировки альф не являются принудителями. Особенно четко это можно проследить в XX – XXIвеке, когда появилось понятие «массовость». Как утверждают многие видные ученые и исследователи в компетентных областях, масса – неконтролируемая бессознательная сплоченность. Масса импульсивна, инстинктивна, обладает тем, что зовется «стадный инстинкт». У составных элементов массы отсутствует индивидуальное осознание. Иными словами, вместо умных, талантливых, образованных и творческих людей мы получаем биороботов. Звучит, несомненно, страшно и как-то слегка апокалиптически. Но тем не менее, четкий взгляд на феномен массовости и, на мой взгляд, удачная аналогия с любыми стадными животными хорошо демонстрирует, что подобное поведение является не бессознательным, а осознанным, хоть и инстинктивным. В стаях животные держатся не ради прихоти, и не потому, что вожак так сказал, а потому, что стая выполняет множество функций, в том числе обеспечивает защиту и поддержание жизнедеятельности ее членов. И мы опять приходим к доминанте инстинкта самосохранения.
Так что же выходит? Что массовость со всеми ее характерными чертами – это не столько побочный эффект развития цивилизации, сколько бессознательное постижение человеком на уровне биологическом, досознательном, что индивид находится в опасном положении. Массовость, в таком рассмотрении – это механизм защиты. И если предположить, что так называемые альфы на сознательном или бессознательном уровне «понимают», что массовость – это положительный эффект, наблюдаемый ими в подчиненном обществе, то это говорит лишь о том, что: а) альфы по прежнему во главе, раз созданная ими реальность заставляет других защищаться; б) общество признает авторитет альфы, раз делает свою «стаю» податливой и внушаемой, ведь если бы лидерство альфы было свержено, то он и сам со своей системой ценностей был бы свергнут, и на его место приходет другой со своими нравственными и моральными установками. Примеров этому довольно много в мировой истории.
Выходит, что массовость – это не отупевшая толпа зомби, а коллективное бессознательное (или сознательное), охваченное более вопросами биологическими (проблема самосохранения либо другими потребностями из нижних строк иерархии А.Маслоу), нежели творческо-интеллектуальными. Что является механизмом перехода в этот модус социального бытия: страх. Он же заставляет сохранять традиции, предлагаемые элитными альфами, что особо актуально при современной ситуации перенаселения планеты, когда весьма сложно поддерживать иерархию власти и благ в обществе.
Несомненно, мы привели примеры только добросовестного поведения элитарного альфы, который охраняет свою «львиную долю» от посягательств со стороны и поэтому устанавливает поведенческий регламент, который распространяется разными способами. Но опять же, такой альфа – это рыцарь в сияющих доспехах – благородный и справедливый, кто бы что ни говорил. Но проблема злонамеренного манипулирования, существующая в современном обществе, говорит нам о том, что такой альфа – это своеобразный идеал, к которому стоит стремится и который, скорее всего, не существует (условное наклонение в пользу радостного и позитивного будущего: постараемся быть оптимистами). Любой альфа – прежде всего человек, а прежде всего человек – слабое и неуверенное в себе существо. А что может развратить хрупкую психическую организацию падкого на порок человека, как ни власть? Полагаю, ничто лучше власти с этой задачей не справится. Разумеется, грамотные порывы альфы создают порядок и регламент в обществе, что особы хорошо в больших социальных и этнических группах; а темные стороны того же самого альфы в том же самом обществе создадут только беспорядок, преступность и жажду наживы. Не будем строить ещё одну никому не нужную позитивную до слез утопию: мы живем в мире, где размешано в разных пропорциях порождения инстинктов светлой и темной сторон одной и той же сущности – альфы, о сборности определения которого мы говорили выше. Если угодно на примере, то общество, в котором идет торговля наркотиками и параллельно проходят сборы пожертвований на лечение раковых больных явно говорит о дуализме природы альфы, а соответственно, и о двоякости того, чему он позволяет существовать.