В августе, через неделю после налёта на железнодорожную станцию Мэрэй, состоялась ещё одна боевая операция, о которой я помню совсем немного, только фрагменты. Потому что о ней я слышала очень давно – это, пожалуй, один из первых рассказов отца. Но поскольку сам эпизод, изложенный отцом, довольно впечатляющий, он сохранился в памяти.
Мне было двенадцать лет, когда появилась первая публикация о партизанском прошлом отца во Франции, – напечатала её газета «Красная Звезда» под заголовком «Всегда солдат». Отец принёс эту статью домой и дал мне почитать. Я перечитывала её много раз и почти выучила наизусть, потом дала прочитать своим подругам. Гордость моя была безмерной, словно это я сама, а не мой папа, воевала в партизанском отряде и участвовала в боевых действиях против фашистов. Отец казался мне необыкновенным, великим, героическим, свершившим множество подвигов.
Позже, года через два-три, я начала расспрашивать отца о его партизанском прошлом во Франции и вообще о войне. Отец работал тогда главным бухгалтером строительно-монтажного управления и дома появлялся поздно вечером. В выходные дни он тоже в основном пропадал на предприятии: то у него начисление зарплаты, то многочисленные бухгалтерские отчёты, месячный, квартальный, полугодовой, годовой. Тем не менее я выбрала редкий момент, когда в выходной день отец был свободен, и пристала к нему с наивным детским вопросом: «Папа, а сколько ты немцев убил на войне?»
Я уже писала, что отец был удивительно скромным и сдержанным человеком. В его рассказах никогда не звучало даже тени бахвальства, самовосхваления. Напротив, он всегда подчёркивал, что его участие в боях в первый период войны и потом, в партизанском отряде во Франции, было делом общим. Он был всего лишь одним из многих. Шла война, и он делал то же, что и товарищи, находившиеся рядом, – воевал. Старался делать это добросовестно, как и всё остальное в жизни.
Вспоминаю, что папин ответ меня тогда очень разочаровал. Он не сразу ответил, а долго думал, как будто перелистывая в памяти страницы минувшего.
– Ну как тебе сказать, дочка? На войне сложно вести такие подсчёты. Не всегда возможно определить, чьим выстрелом сражён немец. Может быть, моим, а может, в него попала пуля, выпущенная из оружия товарища, который рядом со мной? И ещё: убит враг или только ранен? Выяснить это в бою невозможно. Сколько было боёв, разве всё вспомнишь?
Отец задумался, замолчал, и я почувствовала, что этот разговор ему неприятен, только спустя много лет я поняла почему. Он не хотел говорить об убийствах и не хотел выглядеть в моих глазах убийцей. Даже на войне. Но в четырнадцать лет это ещё сложно понять…
Помню, мой сын Дмитрий рассказывал: дедушка не позволял ему во время детских игр направлять на людей оружие, даже игрушечное. Это был глубокий след, оставленный в душе бывшего солдата войной.
Но тогда я ещё не понимала трагедии воевавшего на войне человека, была по-детски наивна и настырна и продолжала канючить:
– Ну, папа, неужели ты не помнишь ни про одного убитого тобой немца?
И тогда отец сдался:
– Про одного точно знаю, что убил, – ответил он, – возможно, убил и больше, но сколько, не знаю.
И отец рассказал мне о нападении партизан на немецкую казарму возле местечка Левекур (Leveсourt). Это событие упоминается в исторических работах [20; 22; 44]. «В августе в городе Леванкур „сталинградцы“ атаковали казарму с солдатами» –написано в книге украинских исследователей [20]. В рапорте № 10 Пономарева уточняется, что нападение произошло 15 августа [44].
Партизаны, как всегда, рассчитывали на стремительность и внезапность. Но в этот раз так не получилось.
Операция началась вечером. Несколько бойцов, среди них и отец, подобрались к казарме с тыльной стороны здания. Казалось, что всё вокруг спокойно, и они, приготовив гранаты, начали движение вдоль боковой стенки казармы, не имевшей окон. Отец, держа гранату в правой руке, завернул за угол, готовый швырнуть её в окно казармы. И вдруг прямо перед собой, метрах в пяти, он увидел немца с пистолетом в руке. У отца был пистолет в левом кармане. Прошёл всего миг, за который отец опустил свободную руку в карман, а немец одновременно нажал на курок…
– Я даже не успел ничего сообразить и не успел испугаться, – говорил отец, – только потом понял, что смотрел прямо в лицо смерти.
У немца что-то случилось с пистолетом. Возможно, осечка, а может быть, не взвёл курок. Выстрела не последовало. В следующий миг отец выхватил из кармана пистолет, он у него был взведён, и выстрелил.
– Я совершенно не осмыслил произошедшего. Только увидел, как он, сделав несколько шагов, упал на спину. Я взглянул в его лицо. Оно было абсолютно неподвижно и удивительно спокойно, а глаза были открыты. Конечно, он был мёртв. Видимо, он тоже не успел испугаться.
Отец долго молчал, а я, представив всё услышанное, тоже испуганно молчала.
– Удивительно, – нарушил молчание отец, – я ненавидел фашистов. Но ненависти к этому, убитому мной человеку, не испытал. Не было во мне ни злорадства, ни удовлетворения. Я надолго запомнил его лицо, он выглядел не старше меня, а лицо было даже приятным. Вполне возможно, что в кругу своей семьи он был неплохим человеком.
И ещё отец добавил:
– Война делает человека убийцей…
(Только недавно, ознакомившись с рапортом из французского архива, я узнала, что этого человека, немца, отец, видимо, не убил, а только тяжело ранил.)
Потревоженные немецкие солдаты выбежали из казармы. Некоторые упали, встреченные выстрелами, произведёнными кем-то из партизан. Завязался бой. Кто-то швырнул в окно казармы гранату. Оправившись от растерянности, вызванной внезапностью налёта партизан, немцы открыли довольно частый огонь из окон и дверей.
Бой был тяжёлым. Во время перестрелки тяжёлое ранение получил один из партизан. Командир отряда дал команду на отступление, и она оказалась более чем своевременна. Они уходили по малолесистой местности, в основном полями и виноградниками. Раненого несли на руках, потом на носилках, по двое, сменяя друг друга. А самые меткие стрелки тем временем продвигались сзади, осуществляя прикрытие. Пересекали совершенно безлюдные дороги, никакого транспорта на них не появилось, так что надежда увезти раненого подальше от места боя не осуществилась. Им удалось добраться до густого обширного леса и, что важнее всего, оторваться от преследователей.
Кто был тогда ранен, для меня так и осталось неясным. Отец считал, что это был Айк Тер-Тебирян, об этом он писал в своих кратких записях: «В отряде его звали Алик. Думаю, что это был тот самый, который был ранен при нападении нашего отряда на немецкую казарму. Припоминаю, что мы его, раненого, несли километров двенадцать, а потом оставили на одной ферме для оказания медицинской помощи». Но отец ошибался, «Алик», Айк Тер-Тебирян, был в этот день в другом месте, о чём пойдёт рассказ далее.
Я долгое время считала, что в этой операции ранен был Андрей Цыбиков (о его ранении говорится в статье Г. Нечаева) [26], а отец ошибся потому, что одной из кличек Айка была «Арди», она созвучна псевдониму Цыбикова «Анре». У «Анре» был партизанский № 2072. Хотя А. Цыбиков в августе руководил отделившимся отрядом «Железняк», но крупные операции могли проводиться совместно.
Но в рапорте «Жоржа» указано, что ранен был Владимир (партизанский № 1016) [44]. С таким именем в отряде был всего один человек – Koslov Vladimir, эта фамилия встречается только во французских источниках [2; 22]. О ранении Владимира ни в одной из известных мне публикаций сведений нет.
К сожалению, я не располагаю партизанскими номерами всех боевых товарищей отца, и даже номер его самого мне не известен (он никогда не упоминал о номерах, под которыми партизаны значились в составе ФТП). Лишь по французским архивным материалам стали известны номера четырнадцати партизан, числящихся в списках личного состава отряда на раннем этапе его деятельности (списки: из «Архива Буффара» и найденный полицией в лесу Барон в начале марта) [48a,d]. В последнем рапорте «Жоржа» № 11 (рис. 28) приведены партизанские номера, отличающиеся от мартовских у одних и тех же бойцов; возможно, номера изменились после появления в Нанси штаба партизанских отрядов.
В целом рассказ отца подтверждается рапортом № 10 Пономарева [44]. Были выстрелы, немцы выбежали из казармы, и завязался бой, кто-то бросил гранату. Но в рапорте Пономарева нет упоминания об эпизоде, рассказанном отцом, он указывал, что оба выстрела, которые сразили немцев, произвёл Александр (видимо, Кузьмин). Отцу совершенно не свойственно было хвастовство или приписка себе чьих-либо заслуг, тем более эпизод (даже притом что жертвой был враг) связан, как он думал, с убийством. Наверное, у командира отряда не всегда имелась возможность фиксировать детали происходящего.
В рапорте № 10 «Жоржа» отмечены партизаны, отличившиеся при нападении на немецкую казарму: Александр первым убил из пистолета двух немецких солдат (Кузьмин); Василий Лаврентьев, несмотря на открытие огня со стороны немцев, подполз к казарме и забросил гранату; Данил (Огородников); Павел (по-видимому, Манжин); Валентин ворвался в казарму (Карпенко?); Маркиз (Малышев).
По прошествии трёх-четырёх десятков лет бывшие партизаны, с которыми я общалась (отец, Сергей Матвеевич Ларин), не могли уверенно вспомнить фамилии соратников, осуществлявших в напряжённой обстановке боестолкновения те или иные действия. Видимо, здесь имел значение не только временной фактор (время стирает из памяти фамилии и даже имена), но также и то, что, по-видимому, макизары даже в далёком 1944-м не всегда замечали всё, что происходило во время боя. Каждый точно знал то, что делал лично сам.
К тому же у меня сложилось впечатление, что партизаны не очень-то знали боевых товарищей по фамилиям. В основном обращались друг к другу по именам или кличкам, на французский манер («Жорж» – Георгий Пономарев, «Маркиз» –Михаил Малышев, «Феликс» – мой отец, «Анре» – Андрей Цибиков, «Николя» –Николай Оськин и т. п.). При проведении боевых или диверсионных акций было не до общения, оно носило крайне ограниченный характер. Им нужно было делать свою работу, и всё было подчинено этой задаче. Поэтому, наверное, каждый из них хорошо знал только бойцов своей группы, с которыми совместно выполнялись задания, остальных – постольку-поскольку. Помню, когда я просила отца назвать фамилии партизан на старой групповой фотографии отряда, он называл в основном имена или клички, а также некоторые фамилии руководителей групп, фамилии бойцов из своей группы.
Сведения о нападении «сталинградцев» на немецкую казарму, названную «постом», имеются в рапорте инспектора полиции безопасности города Шомон (Chaumont) Верхней Марны Альфонса Дюкро начальнику региональной бригады полиции департамента Марна от 22 августа 1944 года под названием: «О различных нападениях в районе Шатовилян и юга Верхней Марны» (Chateauvillain et Haute-Marne), сохранившемся в архиве департамента Верхней Марны [48d]. В этом документе на семи страницах кратко перечислены акты диверсий, совершённые на границах департамента за июль и август 1944 года.
В рапорте упоминается, что 15 августа произошла атака на пост охраны в городе Левекур группой неизвестных лиц численностью 20–25 человек, вооружённых винтовками, автоматами и гранатами. Двое солдат и гражданский, видимо, прислуга (domestique) из местных земледельцев, были ранены и доставлены в больницу в Нэфшато. Никаких подробностей не сообщается, помимо того, что нападавшие – иностранцы неизвестной национальности, были одеты в гражданскую одежду разного цвета*.
Я не очень хорошо представляю, в чём различие между немецким постом охраны и казармой. Но по виду, как описал отец, это было длинное здание, не имеющее окон с тыльной и боковой сторон, походившее на казарму.
В рапорте № 10 «Жоржа» сказано: «Четыре немецких солдата убиты, двое ранены». В приведённом выше рассказе отец говорил об одном убитом лично им солдате. Всё происходило очень быстро, вскоре враг пошёл в атаку, и в такой ситуации вряд ли была возможность проверять состояние поверженных немецких солдат. Тем более что тяжёлое ранение получил один из партизан, и им пришлось срочно уходить, унося раненого товарища. Очевидно, что в разгар боя сложно выяснить, убит противник или только тяжело ранен, на это просто нет времени, поэтому в некоторых рапортах Г. П. Пономарев раненых немецких солдат причислял к убитым. С количеством тоже иногда ошибался. Но, к примеру, в том же рапорте №10, описывая нападение на станцию Мэрэй, он не писал об убитых немцах, потому что их там не было.
Рапорт инспектора полиции вызывает недоумение: он чересчур лаконичен и не позволяет составить картину произошедшего. По логике, коли инспектор знает, что нападавшие были вооружены «винтовками, автоматами и гранатами», значит, всё это вооружение было задействовано, но об этом в рапорте не упоминается. Какие ранения получили немецкие солдаты и случайно попавший под обстрел гражданский, остаётся только догадываться, но, видимо, не «в руку», как немецкий солдат в Гонкуре. Довезли ли этих раненых до больницы и в каком состоянии – неизвестно.
Непонятно также, сколько солдат находилось на этом «посту», если им удалось отбить неожиданную атаку 20–25 хорошо вооружённых людей, имевших опыт боестолкновений. Сплошные вопросы… Все упомянутые нестыковки дают основание сомневаться в полноте и объективности сведений, приведённых в рапорте инспектора полиции безопасности, восстановить картину произошедшего на основании этого рапорта не представляется возможным.
Вообще, рапорты полиции августа 1944 года из французских архивов, с которыми мне удалось познакомиться, весьма неполноценны в сравнении с обстоятельными и полными подробностей сведениями начала 1944 года. Очевидно, моральное состояние служивых оставляло желать лучшего. Они уже прекрасно осознавали, что немцы безнадёжно проиграли войну, и очевидно, прежнего усердия при несении службы оккупационному режиму уже не было.
В день, когда «сталинградцы» совершили нападение на немецкую казарму («пост»), в селениях Бук и Тронд, где в конце июня базировался весь отряд, а после его ухода на юг осталось подразделение под командованием Айка Тер-Тебиряна, произошли трагические события.
В статье Г. Нечаева в «ВИЖ» за 1971 год, на которую я неоднократно ссылалась ранее, есть сведения, что Айк прежде входил в отряд франтирёров-иностранцев Мисака Манушяна, разгромленный фашистами [26].
Несколько слов скажу об этом отряде. В марте 1943 года эмигрант из Армении, состоявший во французской компартии Мисак Манушян, возглавил интернациональный боевой отряд борцов Сопротивления фашистскому режиму. После объединения этнически разобщённых боевых групп численность бойцов отряда составила около пятидесяти человек, группы действовали в районе Парижа, наводя ужас на оккупантов. Партизаны совершили десятки боевых операций, в том числе по ликвидации коменданта Парижа. В ноябре 1943 года Манушяна и два десятка его боевых товарищей схватили фашисты и после жесточайших допросов в феврале 1944 года казнили. Мисак Манушян является национальным героем Франции, посмертно награждён орденом Франции «Легион чести», о нём сложены песни, написаны книги, снят художественный фильм, его именем названы улицы и площади многих французских городов.
Айк Тер-Тебирян, которого в отряде «Сталинград» звали «Алик», «Олег», «Арди», в конце 1942 года присоединился к боевому отряду Мисака Манушяна и принимал участие в антифашистской борьбе. Детские и юношеские годы Айка прошли в Египте, где в семнадцать лет он вступил в коммунистическую партию. Был изгнан из Египта и нашёл убежище в СССР. Жил в Ереване, учился в институте восточных языков в Москве. С середины 1930-х годов жил во Франции, был членом КП Франции. Когда в группе Манушяна начались аресты, Айку удалось найти укрытие в семьях армянской общины**. Затем он перебрался в провинцию и вступил в отряд «Сталинград». В рапорте № 3 Пономарев отмечает его прибытие «из Парижа со связной Леной» 28 января 1944 года. А в следующем рапорте № 4 «Жорж» указывает на его активное участие почти во всех диверсиях февраля: в крушениях поездов – 2 февраля под Верденом, 18 февраля (дата указана ошибочно, по факту 12 февраля) – возле Constantine; 23 февраля – в нападении на немецкий пост прослушивания [47б] и в разборке ж/д колеи в Итаине в феврале [49а]. Участвовал Тер-Тебирян и в акциях последующих трёх весенних месяцев: рапорт № 5 [49а] (указан как особо отличившийся в диверсии на шахте в Пьенн в марте); рапорт № 6 (крушение поезда в Кондрекуре в апреле); рапорт № 7 (изъятие ста сорока килограммов динамита у охраны в мае) и, очевидно, в других диверсиях мая-июня.
В июне 1944 года Айк сформировал интернациональный партизанский батальон из бывших военнопленных сенегальцев, который проводил боевые действия в районе селений Бук и Тронд. «Айк отличался большим мужеством, смелостью, был хорошим тактиком, – говорится в статье Г. Нечаева. – Но недолго довелось ему сражаться…» [26].
Подробности этих драматических событий можно найти в архивах департамента Мёрт-и-Мозель***, есть они и в интернете****. Айк со своим помощником находились в селении Тронд. Видимо, в гестапо стало известно об этом. Под руководством двух офицеров гестапо, прибывших из Нанси, 15 августа селение было внезапно окружено немецкими войсками и службой безопасности и зачищено. Тебирян, его помощник и ещё один маки из его отряда были расстреляны не месте. В тот же день в окрестностях деревень были обнаружены и расстреляны ещё около шести-восьми партизан.
В этот и последующие дни начались репрессии против мирного населения, подозреваемого в сотрудничестве с партизанами. Арестованные 15 августа несколько заложников, связанных с Сопротивлением, были расстреляны. 18 августа немцы собрали колонну трудоспособных мужчин из Тронда, сорок пять человек, и отправили их в концлагерь Дахау и другие, а также в гестапо города Нанси. Большинство депортированных погибли в лагерях****. Бессмысленная жестокость всего за два месяца до освобождения Франции от германской оккупации!
В начале сентября последовало нападение части отряда на железнодорожную станцию, которую Г. Нечаев назвал Шамблэй [26]. В других источниках название станции звучит как Souble [22], в рапорте № 11 «Жорж» называет её Сабля [49д]. Станция с однозвучным наименованием (Chambley) находится юго-западнее города Мец, то есть слишком далеко от последнего места базирования отряда (более девяноста километров по прямой). Не исключено, что группа партизан в составе Василия Лаврентьева, Николая Оськина, Ивана (в отряде было несколько человек с таким именем) и Григория (?) в соответствии с заданием могла совершить рейд на такое большое расстояние, но, возможно, название населённого пункта искажено. В итоговом рапорте «Жоржа» результаты диверсии таковы: «Всё оборудование было сломано, разрезаны линии, вынуты ключи и т. д.» [22], в рапорте № 11: «Взорвали водонапорную башню, по этой причине железная дорога приостановила движение» [49д] (рис. 27).
О том, что диверсия на станции Souble (или со схожим названием) имела место, свидетельствует не только рапорт «Жоржа», но также текст приказа № 23 о награждении Г. Пономарева орденом «Военный крест с бронзовой звездой», в котором говорится о двух железнодорожных станциях, на которых совершил диверсии отряд «Сталинград» (рис. 30, 31). Населённый пункт Souble упоминается также в итоговом докладе Г. Пономарева в связи с совместными боями «сталинградцев» и Французских внутренних сил (ФФИ) [22; 44].
Я уже упоминала, что только советских партизанских отрядов на территории Франции было, согласно опубликованным данным, около шестидесяти, а французских и прочих боевых групп, состоящих из разных национальностей, гораздо больше. И все они занимались тем же – осуществляли диверсии, в основном на железных дорогах: подрывали эшелоны, пускали под откос составы и поезда с военными грузами. Становится понятным, почему немцы отправляли войска и технику на запад по автодорогам. Но и тут их подстерегали опасности. На пути продвижения гитлеровские автоколонны также подвергались атакам партизан.
Одна из таких боевых операций отряда – нападение на немецкую автоколонну возле селения Медонвиль (Medonville). Селение Медонвиль находится в двух километрах от Жандревиля. В начале сентября через Медонвиль на запад продвигалась немецкая автоколонна с техникой и боеприпасами. Очевидно, в пути колонна делала остановки – её засекли информаторы, имевшиеся у партизан, и успели передать эти сведения в отряд.
Рано утром группа макизар из семнадцати человек (такое количество приведено в боевой характеристике отца) вышла к южной окраине Жандревильского леса. Залегли в удобном месте за небольшим холмом на повороте дороги и стали ждать появления автоколонны. Ждать пришлось не очень долго: через час-другой послышался шум автомобильных двигателей. Колонна на небольшой скорости приближалась к повороту, где её ожидали притаившиеся в засаде партизаны. Подпустив головную машину как можно ближе, отряд обрушил на неё и следующие автомашины всю огневую мощь, имеющуюся в арсенале.
Колонна остановилась. Из машин выскакивали немецкие солдаты. Некоторые из них, видимо, менее опытные, растерявшись от неожиданности, бросились бежать по дороге в направлении центра колонны. Более опытные, укрывшись за дальними машинами, пытались отстреливаться. Сражение длилось около часа. В этом бою особой храбростью отличился командир «Жорж». Брошенную немецким солдатом через его голову гранату, которая упала не разорвавшись, он поймал и, несмотря на непрекращающийся огонь, смог забросить в кузов ближайшего грузовика. Автомобиль оказался гружённый боеприпасами, прогремел взрыв, и он загорелся [22].
В характеристике отца (рис. 18) есть образное выражение: «Автомашина сгорела в прах». Отец добродушно посмеивался над меткой метафорой «Жоржа», но потом говорил: «Да ведь так оно и было! Деревянный кузов и всё, что могло гореть в кабине, сгорело, и от грузового автомобиля в течение около получаса остался только железный скелет».
В итоговом докладе Г. Пономарева сказано: «Результат неравной борьбы: 4 немца погибли, 14 получили ранение, уничтожен автомобиль с боеприпасами» [22]. Учитывая не совсем точные цифры из рапортов «Жоржа» по другим эпизодам, я думаю, что эти данные ориентировочны. В рапорте № 11 Пономарева цифры не приведены: «В результате боя фашисты-сволочи насмерть уничтожены и ранены» (в приведённую из рапорта «Жоржа» цитату внесены орфографические правки – Т. Г.). Точные подсчёты в обстановке боя ни командир отряда, ни кто-либо из бойцов произвести не могли – им важнее было успеть нанести как можно больший ущерб врагу и покинуть место боя. Этим, по-видимому, можно объяснить и другие неточности в рапортах «Жоржа» – подсчитать ущерб и количество жертв возможно только после окончания операций, но такую возможность, конечно, макизарам никто не предоставлял.
Где-то в хвосте колонны послышалась стрельба, видимо, французский партизанский отряд, который также был извещён о прохождении колонны, напал на неё с тыла. Замешательство немцев прошло. Затрещали пулемёты, послышались автоматные очереди: гитлеровцы пошли в атаку, и партизанам пришлось отступать. Через лес это осуществить не получилось: узкую в этом месте полоску леса врагу удалось отрезать. Количество немцев в описанном выше бою, как отмечено в той же характеристике отца, «более ста солдат и офицеров», то есть соотношение сил оказалось приблизительно шесть к одному. Отряд вынужден был отходить через открытую местность, кого-то из макизар задела пуля, но на сей раз тяжёлых ранений не было. Партизан спасло то, что они, продвигаясь довольно быстро, оторвались от гитлеровцев, не успевших полностью оправиться от шока. Ещё дымилась автомашина, слышались выстрелы в хвосте колонны, и немцы, не имея информации о количестве и размещении партизан, боялись далеко отрываться от своих машин и не стали рисковать и преследовать отряд, хотя весь бой происходил среди белого дня. А макизары вскоре уже переправлялись через речку и стали для врага недоступны. Через час-другой они в полной безопасности вышагивали по лесной дороге, где им предстояла встреча с братьями по оружию – французскими маки, которые тоже изрядно потрепали немецкую автоколонну.
Во время своей поездки в Жандревиль в 1969 году у отца были крайне ограниченные возможности для посещений мест боевых и диверсионных операций, средств для осуществления дальних поездок было явно недостаточно, машины в семье Мари не было, а просить соседей отвезти его на места былых событий отец посчитал неудобным. Но всё же он стремился побывать хотя бы в некоторых близко находящихся пунктах.
Поскольку селение Медонвиль находится по соседству с Жандревилем, всего в двух километрах, он ходил туда пешком с целью отыскать место описанного выше боестолкновения. Он узнавал и не узнавал эти места, где всё так изменилось. Вот как он рассказал об этом в своих кратких записях: «Только на второй день мне удалось восстановить в памяти все детали боя… Скажу, что то место, откуда мы вели огонь, не узнать: нет теперь большого холма, он уменьшился… Место нашего отступления: тогда было открытое поле, сейчас оно засажено садами (правда, не везде). Речка, через которую мы переправлялись, была широкая – метра четыре, и глубина её была по шею. Сейчас почти нет речки, остался маленький ручеёк, через который можно перешагнуть. Дорога, по которой двигались французские партизаны, с которыми мы потом соединились, заросла травой и её почти не заметно».
В отношении обмеления речек в этом районе в 1991 году мне говорила и Мари Даржан. По её словам, речка Анжер (Аnger), протекающая через Жандревиль и огибающая с севера Медонвиль (возможно, именно через неё либо через её приток переправлялись партизаны после боя), в годы юности Мари была глубокой и широкой, теперь же её без проблем переходит пастух со стадом овец.
Помимо описанных выше боевых действий и диверсий можно перечислить ещё несколько операций, осуществлённых партизанами отряда в последний месяц немецкой оккупации.
Возле селения Кренвиль (Сrainvillers) советские маки уничтожили автомобиль с немецкими солдатами, один немец убит, остальные бежали [22; 44]. В рапорте № 11 село названо Кравие (рис. 27).
Вскоре «сталинградцы» напали на пешую немецкую колонну, продвигающуюся в восточном направлении возле Лямарше (Lamarche) в восемнадцати километрах юго-восточнее Жандревиля и насчитывающую, по утверждению Пономарева, около 80–50 немецких солдат. Партизаны вступили в бой с превосходящими силами гитлеровцев, в результате атаки семеро немцев пленено, один убит и один ранен. Продолжавшая движение колонна была ещё дважды атакована: в девяти и четырнадцати километрах восточнее Lamarche – возле Тинекура (Tignecourt) и Монтуро (Monthureux). В результате боевых действий захвачены в плен немецкие солдаты, личное оружие, пулемёты, винтовки, гранаты [22; 44; 49д]. В боевых операциях принимали участие Александр (видимо, Кузьмин), Павел Манжин, Николай Беличенко (возле Tignecourt), Иван, Антон, второй Иван, Пётр (возле Monthureux). С именем Антон в отряде было два человека, скорее всего, имеется в виду Овчинников, а Пётр – Бычков. За участие в боевых операциях вынесены благодарности Александру Кузьмину, Василию Лаврентьеву, Михаилу Малышеву, Максиму Соснину, Павлу Манжину, Данилу Огородникову.
Рассказывая об этих боевых операциях, отец вспоминал, что взятых в плен немецких солдат пришлось разместить в пустующей сельскохозяйственной постройке, охранять и кормить. Причём условия их содержания были гораздо гуманнее, чем те, которые он ощутил на себе и в России, и в Германии, и во Франции.
* Georges Ponomarev (https://afr.t-n-v.com/ponomarev/15aout1944). Documents d’archives. T&V Media (2017).
** Tebirian Haik (Hardy) – Maitron (Astrig Atamian, 2018).
*** https://osru.t-n-v.com/главная/10-июня-1944-г. (В.А. Кочетков. Т&В Медиа, 2017).
**** https://www.gedenkorte-europa.eu/content/list/585/ (Studienkreis Deutscher Widerstand 1933 – 1945).
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/07/03/1579