***
Он возвращался к ней в теплом сумраке вечера, в дрожащем воздухе который будто разом вспомнив свое прошлое вчера и будущее завтра, соеденил их в одно восхитительное "сейчас".И ничего не оставалось, как опьянеть этим воздухом и сдаться, вспоминая себя все более и все острее осознавая это.
Он курил, громко играла музыка в наушниках. Он возвращался к ней и все никак не мог переделать эту мысль в мысль:"к ним", или хотя бы " домой". А вот окраина эта была именно их. Его, их окраина кибер панк города, для кого-то всего лишь задрипаная постсоветская окраина. Но только не для них, - воистину, мир почти всегда творим лишь нашим сознанием.
Он был на взводе и он устал. В свои 28 он видел разницу между значением слов "хотеть" и "любить". И как бы он ни считал, что это второе, его все чаще сьедала пустота. И никто не мог помочь ему ее обыграть. Даже та, к которой он шел. Но он действительно любил ее и это было чем-то настолько великим и грандиозным, что в сравнении с этим, он чувствовал себя беспомощным и жалким- он не мог ни удержать это, ни спасти, ни увековечить. А просто наслаждаться этим он считал нечестным, по отношению к кому вот только было неясно - то ли по отношению к миру в целом, не знающего этого чувства даже в самых простых формах, то ли к бесчисленным множествам безымянностей, которые лишены были самого осознания этого чувства.Совсем забыв,что и не насладиться - это нечестно для нее
А она сидела в прихожей и плакала. Среди битой посуды в одной только майке. Все еще затерянный ребенок в чужом взрослом мире, где никто из взрослых так и не соизволил вырасти, зато все за редким исключением почти сразу поспешили испортиться. Задолго до того как пришло время вырастать. Но если бы ее спросили год спустя, пять лет спустя, она бы не дрогнув многое бы отдала взамен на то время и не смогла бы объяснить почему. Впрочем, как и многие другие прекрасные влюбленные, а иногда еще и умирающие дети (вспомним Ромео и Джульетту) Может потому, что там, где есть любовь, нет одиночества и есть причастность к миру не как к выставленному на аукцион рекламному буклету, а к такому, каким он был первоначально, такому какой есть, каким должен быть. А может оттого, что это единственная иллюзия в которую всегда поверишь, последняя инстанция перед которой не устоит даже чистая душа, любая душа.
Поворот ключа в замке - его глаза, улыбка врезаются в мозг, пульс, душу. И знакомый запах горькой кашемировой толстовки.
Говорят, что первая любовь самая болезненная, сложная и основана на дикой привязанности.
Ему было почти 30, а выглядел он на 24. Она была немного младше. Он устал, хотя все еще любил ее. Она думала, что так будет всегда хотя сама не верила в это. Она не боялась всего остального мира, она просто не хотела его, пыталась его избежать, украдкой выглядывая свое, осторожно, на самых носочках - никому не помешать, привнести свое, найти свое, ничто не порушить и что бы ничто не потревожило их. Словом, все так, как обычно не бывает.
И их ничто не тревожило - она шла по парапету на самых носочках не догадываяь об этом. А он был ее страховкой и об этом она тоже, конечно, не знала. И именно от этого он так устал
***
Она нечасто выходила из дома. Когда ездила к нему на работу, или на свою подработку в магазин.
Обычно я садился на последние сиденья позади нее в автобусе, что шел к метро. Я останавливал свой взгляд там, где она останавливала свой.Среди всех возможных вариаций эмоций мыслей и чувств, я пытался отыскать ее чувства и мысли.
Все началось с моего безобидного переезда. Хозяева квартиры которую я снимал, решили выставить ее на продажу. А я решил заблаговременно озаботиться поисками нового пристанища и на удивление быстро нашел слишком подходящий мне вариант. А эту квартиру видимо сдали на время пока она находилась на торгах. В какой то момент мне стало ужасно любопытно - кто переехал в место,хранившее так много памятного для меня. Кто увидит бирки от одежды, что я авторски (честно не знаю зачем) , навешивал на лампу, пустой коллекционный отряд бутылок от Джека Дэниелса. Будет ли этот кто-то сидеть вечером у окна в кресле качалке, ощущая особо пронзительных три солнечных луча сквозь кружевную тюль? Я вдруг ощутил, что у нас может быть жутко много общего. Изо дня в день этот кто-то будет видеть то, что видел я на протяжении двух лет. Но увидит ли? А если да, то каким будет этот взгляд? Попадет ли тот третий луч до края второго, сольется ли с ним, сверкнет ли ослепляя радужку и упадет ли пепел чуть по краешку пепельницы, как тогда в мой первый предвечер на той квартире?
Нас окружают миллионы вещей, бесчисленный многообразный хаос. Но почему то мы всегда видим те, а не иные вещи, вычлиняем одно, а не другое. Вопрос, породивший много других себе подобных, неожиданно настигший и обескураживший меня в тот первый раз в однобокую нашу первую встречу - являемся ли мы рабами своего опыта, своей личности или вольны выбирать чувства, эмоции ощущения? И что если это не плен, всего-то игра, то в чем тогда толк? Выбираем ли мы сами, осознанно, или выбирает что то в нас самих? И что из этого лучше? И главный вопрос лучше для кого?
Так и случилось впервые - сначала я увидел ее, потом понял, что она снимает не одна. Странным было то, что она все равно была одна и это я тоже не знал как объяснить. Наверное, она слишком сильно его любила. Но если честно, эта сторона мало была мне интересна. Я все думал о чем думает она оставаясь одна в моем прошлом безымянном царстве?
Она тоже включает музыку, зажигает свечи и дымит сигарой ближе к полуночи? На какой стороне луны была тень и как погибал свечной огонек у тепла ее ладони, если все - таки да? Вот о чем думал я глядя на ее тонкий силуэт, ее взгляд устремленный в пыльное окно. О чем-то похожем думаю сейчас.
Безмерно странно
По всем законам жанра они должны были расстаться. Так и вышло. Я переживал тогда за нее. Как сторонний наблюдатель из толпы, уже будто бы зная ее, я вдруг ощутил как нечестно это- взять и оставить того, кто считает что верит, что все еще тебя любит. Тяжелый груз чужой боли, чужих слез, чужой зияющей раны в душе, которая не залечится никогда, сколько не ври себе. Я вдруг ощутил, как страшно легко мы разбиваем чужие сердца, да и в целом людей. Словно фарфорые фигурки по неосторожности, случайно или по небрежности. Проживая жизни после этого, с отпечатками чужих следов.
И вот как и тогда, я еду в автобусе позади нее и думаю, как совершенно одна она в этом огромном, горящем, полыхающем городе с его мерцающими огнями прячущими его серую унылость, совсем одна. Но есть и я, хоть она, разумеется не знает об этом. Возможно, просто тень в эти минуты поездок за ее плечами, прошлое,увязавшееся, будто преданный пес, возжелавший стать сверхчеловеком для выявления и осуществления тотального сверхсродства одной человеческой души с другой
Но обо всем по порядку