Последний караул

*  *  *
- Допрыгались!.. Игрушки вам всё!.. Ведь, ясно же было сказано… Эт-ть!..
замполит уже не находит слов, чтобы выразить своё возмущение, которое у него льётся через край. Он недовольно смотрит на нас, подёргивая вытянутыми губами:
- Позор на всю армию!! 
закатывает глаза и хватается за голову. Под словом «АРМИЯ» он, конечно, подразумевает не Советскую Армию в целом, а только оперативно-стратегическое объединение, в которое входит наша дивизия – 29-ю общевойсковую армию Забайкальского Военного Округа. Но самому замполиту от этого не легче. Он начинает ходить взад-вперёд по расположению, откидывает один за другим свёрнутые матрасы на сдвинутых вместе кроватях, распахивает настежь дверцы тумбочек, откуда вываливается всевозможная казарменная амуниция. И, наконец, уже не сдерживая свою злость, рывком сдирает с одного из окон одеяло.  Служившее импровизированной светомаскировкой, оно с шумом падает на пол, открывая замёрзшие стёкла, за которыми только-только наступает утро.
– Курам на смех!.. Даже на соплях не держится, не то, что на честном слове… 
ворчит он.
А мы построились вдоль центрального прохода ещё полчаса назад и всё это время молча слушаем подполковника Пяточенко. Ещё бы, ведь, мы – воины доблестного артиллерийского полка опять не уложились в строгие рамки нормативов действий по тревоге. Дело в том, что наш Учебный Центр на осадном положении. Третьи сутки идут тщательно спланированные в Штабе Округа и спущенные нам по №-ой директиве учения по боевой готовности. Именно поэтому, любому, случайно оказавшемуся в казарме, представляется такая странная и близкая к анархии картина: сдвинутые по углам кровати, завешенные своими же одеялами окна и раскатанные по полу плащ-палатки.
Несмотря на то, что противник нападать пока не собирается, мы одеты по полной форме. Не говоря о шинели, шапке, валенках (сапоги при этом свёрнуты и засунуты за ремень), двупалых меховых рукавицах, у каждого есть автомат, вещь-мешок с притороченным к нему ОЗК, каска, противогаз, штык-нож, подсумок, набитый магазинами и всякими железками для чистки оружия. Тяжела ноша советского солдата!
Но и это ещё не всё. По боевому расчёту за каждым из нас закреплена какая-либо единица материального имущества. Выносится абсолютно всё из оружейной комнаты. Водителям никак нельзя забывать своё «добро» - аккумуляторные батареи. А связистам – ящики с секретной документацией. Это очень строго регламентировано приказами и подтверждено необходимым временем исполнения. Но чего не бывает – случаются и промахи…
- Полная боевая готовность!.. Тьфу!.. Кукиш на постном масле…
в очередной раз презрительно восклицает замполит и опять не может скрыть своей досады.
А что? Лично я действовал чётко и как положено. Хорошо помню, как всё происходило.
… Не прошло и пары секунд после того, как дежурный по роте, предвкушая интересное зрелище, скомандовал: «Подъём! Боевая тревога!», я уже был одет полностью, поскольку одетым лёг с вечера, сняв только сапоги и шапку, а потом оставалось лишь быстро скатать матрас. Покуда же Гена Лобанов расталкивал Димку и Вовку Малого, я успел забежать в оружейную комнату. По боевому расчёту я – посыльный за офицерами и прапорщиками нашего полка, которые живут в ДОСах. Поэтому, моя задача – схватить автомат, противогаз и, самое главное, жетон с печатью. А уж остальное: сдвигать кровати, завешивать окна и выносить всё остальное (часто, что под руку попадётся) меня не касается. В расположениях, тем временем,  суматоха, что надо – стоит сплошной топот, рёв, визг. Несколько человек висят на окнах, тщетно пытаясь прикрепить одеяла; кто-то ищет приготовленные с вечера валенки, а кто-то проклинает всех и вся за пропавшие рукавицы. Конечно, есть и те, кто действуют организованно. Например, комендантский взвод. Они первыми и в полном составе, в чёрных комбинезонах, белых с красной полосой касках, перчатках и с жезлами, убывают к месту сбора. Следом за ними торопятся связисты. А уж, потом только, появляются наши, зенитчиковские и 3-го полка водители в бушлатах, волоча тяжёлые блоки аккумуляторных батарей. Я, между тем, успеваю обогнать всех и выскакиваю из казармы. На выходе едва не сбиваю с ног второго дневального. Он стоит там не только со штык-ножом, но также с автоматом и в надетом противогазе.
– Хоть, лицо не мёрзнет!.. 
различаю я слова в его гудении сквозь коробку фильтра и в ответ, слегка и шутя, щёлкаю ему по стёклам пальцами. На улице, действительно, незаурядный  морозец с ходу обжигает лицо и руки. Из-за этого невольно плотнее надвигаешь шапку, подтягиваешь рукавицы. Придумали же, именно сейчас учения проводить!.. Ещё темно, ведь, время где-то часа четыре, не более. Я рысью бегу по дорожке офицерского городка, в котором стоит мёртвая тишина, темень и светятся только лампочки у подъездов. За забором части, в городе также темно, тихо и, пожалуй, мало кто обратит внимание и задумается о том, что здесь, у военных людей вот-вот начнётся война. Я обернулся в два счёта, за несколько минут оббежав и обзвонив наших командиров, к чести которых почти никого не потребовалось будить долго. Некоторые из них, по-видимому, уже не спали, ожидая тревожного сигнала, а командир взвода капитан Кириллов даже выскочил навстречу в полном обмундировании, едва только я нажал на кнопку звонка. Лишь прапору Трофимову было всё «до лампочки». Я даже пожалел, что не захватил с собой какую-нибудь полковую гаубицу или, на худой конец, миномёт, покуда минут пять долбился к нему в дверь и неотрывно жал на звонок.  Уже теряя терпение, поотбивав руки и ноги, хотел было, не на шутку,  разнести дверь прикладом автомата, но Трофим вовремя подал сонный голос. Зато, услышав в чём дело, начал собираться со скоростью не хуже, чем любой из наших солдат в присутствии подполковника Денисенко!.. Сначала заставив меня ждать, Трофим уже где-то через полминуты  был «как штык» и мы вместе ринулись в казарму. Где за это время, наверняка, были проведены основные подготовительные мероприятия и учения вступили в новую фазу…
А в итоге, сейчас мы стоим по стойке «Смирно», слушая вконец рассерженного замполита и осознаём задним числом свои ошибки и промахи. Ясно уже, что нормативное время упущено, а подполковник начинает загибать пальцы, хоть, к общему удовлетворению используя момент на подведение печальных итогов.
– Нет, товарищи, такая подготовка нам ни к чему! Подъём личного состава проведён неорганизованно… При получении оружия – сплошной бардак, а половина всех автоматов осталась в пирамиде… А кому их оставили?! Дядя из Вашингтона приедет забирать, да?.. Что вы на это скажете, товарищ младший сержант Жикобаев?? 
спрашивает замполит Аскера, нашего замкомвзвода. Тот молчит и не выдаёт никаких эмоций.
– Нечего сказать?.. Светомаскировка не годится даже для игры в жмурки… Вашу казарму ночью видно из космоса!.. Дневальные спят у пожарного щита в момент получения сигнала тревоги…  Дежурный тягач глохнет у самых ворот парка, таким образом, застопорив движение остальных машин… Что на это скажет рядовой Бадьин, как старший механик-водитель?
Толик вздрагивает, услышав свою фамилию и по привычке шмыгает носом.
– А что скажет рядовой Малый, как старший водитель эвакуационной группы? Почему, вместо всем известного и на сто рядов обговорённого пути через КПП части, вы повели колонну в сторону караульного помещения? Неужто, решили махнуть до запасного района прямиком, через тайгу??
– Да товарищ подполковник!... Мне нач.автослужбы сказал ехать на 5-й пост, обратно ящики выгружать! Зачем?.. Я не знаю! 
возмущённо кричит Вовка, сверкая золотым зубом.
– Отставить!.. 
так же возмущённо рявкает замполит:
Да что вы говорите?! А как, вообще, вы потом оказались за рулём бензовоза вместо рядового Бальжинимаева, который неизвестно куда сгинул с самого убытия в парк?..
Бадма тоже подаёт голос:
- А чо, я виноват, чо ли, товарищ подполковник, если у Бурдуковского…
Бадма кивает на Витьку:
… ночью антифриз слили и часовой ничего не видел?.. Ну, я ему и помогал «радийку» заводить!
 - Молодцы, ничего не скажешь… А рядовой Бурдуковский своей халатностью расстроил всю радиосвязь штабов Учебного Центра… А ПэЗээС?..
Замполит имеет в виду передвижную зарядную станцию:
… уж, про вас, товарищ младший сержант, я бы ни за что не подумал!..
Гена Лобанов резко перестаёт улыбаться и встаёт по стойке «смирно»:
- Виноват, товарищ подполковник!!
– Ваш подчинённый, рядовой Золотухин, чего стоит… Работнички! Транспортные средства стартовой батареи не готовы к маршу и… опять задержка по нормативам! Да-а… печально, печально…  Ясно одно – впредь никаких поблажек и послаблений! Тренироваться, учиться, как завещал Вождь мирового пролетариата  - «военному делу настоящим образом»… и в нормативы укладываться любой ценой! Так что, готовьтесь к следующему сигналу тревоги!
Учения продолжаются…


… Я вдруг, как будто, просыпаюсь и неожиданно открываю глаза потому, что кто-то толкает меня в бок.
– Товарищ рядовой! Спите, что ли?.. Вот так здОрово, как же вы отдыхали после обеда? 
улыбаясь, спрашивает меня замполит.
А я и вправду, будто во сне, вспоминал события, которые произошли несколько месяцев назад. Надо же, замполит стоял именно на том месте, где стоит сейчас. Но, это, пожалуй, всё, что общего. В остальном же, полная разница: тогда была предрассветная ночь, а сейчас в самом разгаре уходящий день. Тогда в расположении царил бардак – хуже не придумаешь, а сейчас – идеальный порядок. И самое главное: тогда были хлопотливые, не в меру надоевшие всем  учения, а сегодня, уже не в зимний, а в тёплый весенний день мы заступаем в обычный очередной караул. Такой же по своей сути, как все предыдущие за два долгих года армейской службы. Впрочем, очередной он для меня и большинства ребят. А для Гены Лобанова он последний, «дембельский»! По такому случаю, Гена идёт не разводящим, а помощником начальника караула – первый и последний раз за всю свою службу. Он стоит перед строем с караульной ведомостью в руке и увидев, что я «проснулся», подмигивает мне, хитро прищуривая глаз.
В бок же меня толкает стоящий слева Сокольцов, по кличке «Цоколь», а замполит переспрашивает меня:
- Как настроение, товарищ Лузгин?
– Спасибо, товарищ подполковник, всё отлично! Виноват… 
взволнованно отвечаю я, становясь по стойке «смирно». Ребята смеются и замполит вместе с ними. Я пользуюсь этим и прогоняю остатки воспоминаний, а потом оглядываю своих подчинённых, делая при этом строгое лицо.
Замполит собирается проводить практический инструктаж, заменив на сегодня начальника штаба и это, пожалуй, ещё одно, чем нынешний караул отличается о т предыдущих, по крайней мере, в течение последних двух месяцев. Не знаю, к чему такая честь, но поживём-увидим. В конце концов, не такая уж это и важность – кому проверять перед разводом знания Устава и умения производить смену часовых. Важнее, чтобы мы сами всё это умели и знали.
 
Гена ещё раз зачитывает порядок постов и смен, а затем мы по команде поворачиваемся вправо и привычно выходим на улицу. Сегодня я иду разводящим 2-го сектора. Мои подчинённые: Фогель, Сокольцов, Лапуха, Горбачёв, Губанов и затесавшийся среди «гансов» «дембель» Вовка Малый. Все старые знакомые. За эти несколько месяцев «десантники» стали своими людьми в полку. Цоколь, то бишь Сокольцов, «шланг» ещё тот, научился отлынивать от работы (ведь, уже не «дух», а «ганс»!), вовсю «строит» молодняк, пришедший с «учебки», но для нас – корифан, что надо: и анекдот вовремя расскажет, и никогда не унывает, и в футбол играет мастерски – всегда готов в качестве капитана повести команду арт.полка в бой против команд других полков и батальонов Учебного Центра.
А командир 2-го отделения охраны теперь Игорь Мационис, вместо разжалованного в рядовые Лёхи Липатова, который погорел на нарушении дисциплины. Правда, в звании Игоря ещё не успели повысить и он пока так и ходит с погонами ефрейтора. Но командует целым отделением и в караул – строго разводящим. В данный момент он ведёт за собой 3-й сектор, замыкая колонну караула, покуда мы движемся через плац на инструктаж.
 На караульном городке – весенняя распутица. БОльшая часть снега давно растаяла, но зато грязи по колено, то здесь, то там  - лужи талой воды. Твёрдых, сухих участков земли почти нет и нам нет ни резона, ни желания заляпывать оттаявшей грязью так старательно высушенные и вычищенные к разводу сапоги. А замполит и не обращает ни на кого внимания. Дав краткие наставления и опросив по Уставу, он отошёл к воротам и дожидаясь начальника караула, неторопливо потягивает сигарету.
… В последнее время я стал как-то больше думать о многом, что происходит и окружает меня, а также о том, что было когда-то и что ещё будет. Даже странно иногда – так глубоко уходить мыслями в себя, что происходящее в данный момент видится нереальным и требуется усилие, чтобы восприятие вернулось обратно.  Эти мысли сопутствуют в любом деле, владеют тобой и ты даже боишься, что пропустишь что-то важное сейчас, здесь.. А потеряешь их (мысли) и происходящее наяву станет не таким, как должно быть и снова будешь возвращаться к тем мыслям, осознавая глубокую неизбежность связи с ними. В общем, лучше поменьше думать об этом, а то голова набекрень пойдёт от всяких подобных рассуждений!..
Когда-то будет мой последний караул? Не знаю, как в других воинских частях, а у нас, в Учебном Центре, «дембеля», отстаивая последние часы, оставляют на постах памятные надписи. Это стало уже традицией и побывав на любом из наших постов, можно заметить многочисленные автографы, прочитать цитаты, изречения, наставления молодым солдатам на вышках, воротах, стенах хранилищ, грибках и даже телефонных столбах. Когда-нибудь, самое большее – через месяц и я нацарапаю штык-ножом прощальные слова. А тот, кто меня сменит, будет с завистью читать и мечтать о таком же дне.
Начало развода. Наш родной, ставший таким привычным и обыденным, дивизионный плац – местами ровный, а местами потрескавшийся  от мороза и солнца. Расчерченный строгими прямыми линиями и квадратами для строевой подготовки. Утрамбованный и отполированный до совершенства бесчисленным множеством солдатских и офицерских сапог. Познавший бой барабанов и звуки команд, тексты приказов и вопли «Ура!»
– Равняйсь!.. Смир-рна!!
оглушительным голосом командует помощник дежурного по ТУЦ. Мы замираем, крепко сжимая ремни автоматов и мысли мои, вдруг, повинуясь приятному чувству, переносят меня  почти на целый месяц назад…

*  *  *
… Этот день, который мы ждали, пожалуй, с самого начала и все два долгих года армейской службы, стал самым желанным днём, точкой отсчёта в новом этапе жизни. Поскольку,  всё наиболее трудное и жестокое, что пришлось испытать в ней, уже позади.
Плац, как обычно, ярко освещён огнями. На нём царит невероятное оживление. Слышны взволнованные голоса. Чувствуется трепетное ожидание того, что бывает два раза в год яркими искрами среди достаточно суровых и непростых будней.
– Смирно!.. 
командует полковник Сильченко. Офицеры управления дивизии выстроились около трибуны. Начальник штаба подаёт комдиву красную папку с золотым гербом. Стоящие на плацу мгновенно замолкают и в воздухе повисает торжественная тишина.
– Слушай Приказ Министра Обороны! 
полковник Сильченко подчёркивает каждое слово. А я, словно, улетаю в небеса от счастья, забываю, что стою в строю и готов смеяться от всей души, обнять зараз всех ребят, кто стоит рядом  в строю. 
– … Уволить в запас выслуживших установленные сроки действительной военной службы… Объявить во всех ротах, батареях, эскадрильях и на кораблях!.. 
Оглушительное «УРА!!!», вопреки всем правилам и командам, сотрясает военный городок, близлежащие территории и городские районы. Новоявленные «дембеля» дивизии, а это половина всего Учебного Центра, празднуют полную, (но, пока ещё, не окончательную) победу.
– Дембель  Советской Армии!! 
кричит Оленевод и прыгает на меня. Гена хлопает по плечу Вовку Малого, а Петя чуть ли не целуется с Бадмой!
Вернувшись в казарму, никто и не думал «отбиваться», поскольку предстоял самый священный ритуал этого Дня – «перевод». Бывшие «духи» взвода охраны столпились у одного из окон, а несколько «дембелей» возлежали на кроватях прямо в обмундировании и обуви. Сегодня это можно, сегодня такой День!.. И никакой замполит не страшен, ведь, мы уже гражданские люди, всё ещё, «по иронии судьбы одетые в военную форму».
 – «Ганс» Фогель, ко мне! 
важно командует Бадма, снимая ремень и невольно, вместе со всеми, хохочет, довольный такому остроумному сочетанию сказанных слов. Фогель тут же залазит на табуретку, опасливо озирается, покуда вызвавший его «дембель» сворачивает из ремня этакий кожаный кнут.
– Бляхой  не бей сильно , бл…, а то на пол свалится! Да, ещё звёзды останутся на жопе… А-ха-ха! Ха-ха!.. 
со всех сторон советуют остальные «дембеля».
Бадма великодушно отхлестал Фогеля,  отнюдь не со всей силы, ровно шесть раз по заднице. Но, зато, впридачу вкатил ошеломляющий «фофан» по шее, что положено для «духов» по неписанному закону ЗабВО. Ничего не поделаешь – «дембельские» амбиции становятся лояльнее с каждым годом. То, насколько жестоки и беспощадны были «дембеля», допустим, в прошлом году, не идёт в сравнение с нынешним. И мы, естественно, относимся к «гансам» гораздо демократичней, чем в своё время относились к нам.
 Новоявленным «котлам» и «дедам» такая процедура не страшна. Она носит более мягкий характер: 12 и 18 ударов соответственно, но через подушку и без стойки на табурете. Поэтому, такие как Главнов, Абраев, Засухин, Шишко, Бадьин, Виноградов, «Беломор», Белинский и Мустафа, больше прикалывались над «гансами», чем сами взвизгивали при шлепке ремня. Ну, а «дембель» – символ максимально возможной неприкосновенности. Хотя, ему и положено целых 24 удара, но тонкой ниткой и … через матрас!!!
«Духи» один за другим залазили на «постамент» и с честью выйдя из сурового испытания, спрыгивали на пол уже настоящими «гансами». А ремень переходил из рук Бадмы к Пете, от Пети к Витьке, от Витьки – к Молявке, от Молявки – к Соколу, от Сокола – к Оленеводу…
И никто не разбегался по углам, не скрывался в туалете или за пожарным щитом. Это был, пожалуй, один из немногих примеров взаимного уважения и, с виду, необычной формы общения. Пример признания равноправия между разными призывами, части из которых скоро предстоит расстаться.
– Ну-у-ка, мужики, дайте я! 
не вытерпел Гена. В нём тоже проснулось чувство игры и азарта, несмотря на то, что ещё минуту назад он был настроен весьма скептически к происходящему. Но, всего минута и вечно серьёзный Генка ожил, взбудораженный общим весельем и радостным настроением.
– О-о! Молодец, Лобан!
 – Давай, Лобан!..
– Первый «дембель» дивизии!!.. 
дружным хором кричим мы.
– Кто тут ещё не «переведён»?!..
спрашивает Гена, грозно сотрясая ремнём:
– Что, уже все успели?
Тут он замечает своего «клиента», готового спрятаться за спины ребят. Это единственный, оставшийся ещё не «переведённым», Сокольцов.
– Цоколь, сюда иди!! Уж, тебя-то, от всей души поздравлю, лоботряса!..
Цоколь, как может, упирается, не желая залазить на табуретку, пробует торговаться, чтобы «отмазаться» от процедуры, но с Геной шутки плохи. Под одним его свирепым взглядом Сокольцов, отдуваясь и делая смехотворное выражение лица, наконец-то, громоздится на «постаменте».
Он, действительно, «кадр», каких свет не видывал. Одно лицо чего стоит: прикольно вытянутое и плутовское, как у киноактёра Ярмольника, уже вызывает непроизвольную улыбку, стоит на него посмотреть. А самое главное, Цоколь не испытывает никакого страха к старшим призывам: может, например, запросто «стрельнуть» сигаретку у «деда» или «дембеля», втиснуться в их компанию и начать о чём-то спорить, а на требование почистить «деду» сапоги, ответить по-простецки: «Что, сам не можешь, что ли??» Это при том, что он наравне с «молодняком», как положено, драит полы в расположении, бегает в «чипок» за сигаретами и стоит на «калитке» в карауле «за себя и за того парня»… Но, что у него не отнимешь, так это мастерство футболиста! И, недаром, Сокольцова совсем недавно избрали капитаном нашей общей футбольной команды (вместо ушедшего в отставку «дембеля» Пети) и, вдобавок, физоргом взвода охраны… 
Гена не пожалел его задницу и, действительно, отвёл душу, приговаривая по ходу:
 – Ну и «кардан» у тебя, Цоколь!! 
Он хлестанул его с размаху самой бляхой шесть раз с таким усердием, что после каждого удара лучший футболист арт.полка истошно взрёвывал , а в последний момент с грохотом полетел на пол под оглушительный хохот собравшихся.
 
… День Приказа – лишь начало того прекрасного и грустного времени, которое называется «ДЕМБЕЛЬ». Впереди ещё, кому один, кому два, а кому и три месяца всё той же нелёгкой армейской службы, которая так же полна нарядами и караулами, боевой подготовкой, такими же радостями и разочарованиями, как и предыдущие многие месяцы солдатского бытия. Но этот период времени подводит итог всему тому, что ты увидел и познал здесь, с непоколебимой надеждой перехода к новому этапу своей жизни…

 
Капитан Кириллов, заступивший начальником караула, выходит из строя и марширует к дежурному по ТУЦ  для получения пароля.  В воздухе так тепло, что хочется снять даже шинель с шапкой. Как-никак, конец апреля и не верится совсем, что ещё какой-то месяц назад нельзя было нос высунуть из казармы, не получив крепкий щелчок от дедушки Мороза! В самом конце марта, уже перед Приказом, морозы пошли на убыль, но начались сильные ветра. Временами было самое настоящее столпотворение: видимо, какой-то мощный циклон, зародившись в Северном Ледовитом океане и не ослабев, дошёл до без того суровой Сибири. Тогда, почти целую неделю мы жили, как будто, в другом пространстве и времени. Отлично помнится один из караулов, где нам пришлось больше бороться с непогодой, чем напрягаться в  охране и обороне постов! Толстыми сугробами снега были занесены территории парков и складов, дороги, подъездные пути, повалены столбы и порваны провода электролиний. В, поистине, дьявольскую ночь погас свет во всём жилом городке части и у нас, в караульном помещении. Пришлось подключать аккумулятор и зажигать керосиновые лампы, отметать огромные массы снега от дверей и ворот. А часовые на постах, укутавшись в тулупы, жались к подветренным стенам строений и бесполезно вглядывались в кромешную темноту, прислушиваясь к унылому и душераздирающему вою ветра, за которым не слышно  никаких других звуков.
Сейчас же весна в самом разгаре, тёплый ласковый ветерок приятно щекочет лицо, поют птицы. Мы идём по нашей, любимой всеми караулами, дороге. Мимо ближнего парка и караульного городка, складов РАВ и ГСМ, сан.части и питомника сторожевых собак. Проезжающие туда-сюда машины развезли её настолько, что мы безнадёжно тонем в грязи, выбираясь из неё в сторону, где посуше и ещё остался грязный снег. К ночи станет холодно и жидкая грязь на дороге замёрзнет, превратившись в твёрдый бетон. Можно будет не бояться застрять или запачкать сапоги, разводя смену. Но с утра начнётся всё сначала и ты, простой разводящий вместе со своими караульными, будешь жаться к обочине с жухлой прошлогодней травой и испуганно шарахаться  от жирных комьев грязи, летящих из-под колёс машины или гусениц танка.
Тем временем, мы доходим до караульного помещения.
– Открывайте, тормоза!! Уснули там, что ли, мать вашу за ногу?!! 
выливается в дружный рёв нетерпение наших бойцов.
После неописуемо долгого ожидания, калитку открывает помощник начальника старого караула сержант Юдин.
– Серёга, здорово!.. 
Мы с Геной вперёд остальных пожимаем ему руку и бросаемся обниматься, как старые друзья. Ещё бы, ведь, мы с Серёгой знакомы с «учебки» и вместе ехали сюда, в нашу часть, но потом, правда, судьба (в лице командования) раскидала нас в разные подразделения дивизии.  Серёга Юдин был тогда худой, как скелет, бледный от изнеможения, но постоянно острил, что «учебка» не зря называлась среди нас «маленьким Бухенвальдом» и всё мечтал попасть в госпиталь… Но, однако, полтора года настоящей службы сделали дело к лучшему – сейчас Серёга зам.ком.взвода, отличник Боевой и Политической, плюс караульной службы и «шайбу» отъел, что кирпича просит!
– Последний караул? 
спрашивает он Гену. Тот, гордо улыбаясь, кивает.
– Ну, что ж, ни пуха, как говорится!..
Гена в ответ категорично машет рукой и интересуется:
 – Кто начкар? 
Серёга улыбается и шипит вполголоса:
 – Шифонер!
Мы тоже раскрываем рты до ушей от смеха, поскольку, сказанное Серёгой слово говорит нам всё. Начкар старого караула – командир мотострелкового батальона 3-го полка майор Шафаревич, которого за его комплекцию и габариты даже офицеры называют между собой «Шкафом». Это, пожалуй, настоящая пародия на советского офицера, как типичного солдафона и авантюриста. Майор Шафаревич постоянно ходит начкаром в 3-м полку, поскольку он единственный из майоров и подполковников всей части, кому этот наряд не доставляет особых огорчений… Он отрастил такое брюхо, что ремень с кобурой висит у него на яйцах, как у самого заправского солдата-«дембеля»! Китель трещит по швам и не застёгивается на верхние пуговицы. Майор Шафаревич вынужден носить сапоги с короткими и широкими голенищами, сминать их с складки, поскольку они не натягиваются  на ноги выше икр. Его фуражка, это скорее, сплющенный картуз ямщика, вечно надетый набекрень. Шафаревич имеет свою слабость  –  он готов целый караул, без передыху, гонять партию за партией в нарды, нетерпеливо отвечая, только, на звонки часовых с постов: 
– Неси службу, плисконосый!
А приходя с новым караулом с развода в караульное помещение и сжимая коробку с нардами под мышкой, обычно приветствует старого начкара торжествующим криком: 
– Мафия бессмертна!!!
Мы зашли в «караулку», когда он сражался с одним из своих разводящих.
– О-о, мафия!.. Падай за стол, партишку сбацаем! 
орёт «Шифонер», увидев капитана Кириллова:.
– Как дела? Кто по ТУЦ заступил? 
стрекочет он своим визгливым басом, забивая фишку с ячейку и тут же бросая кости:
 – Юдин! Юди-и-н!.. Чаю неси! 
орёт он своему помощнику и Серёга, высовываясь из-за двери, едва заметно корчит обиженную рожу, высовывает язык. Мы не можем удержаться от смеха, наблюдая за этой сценой и Гена шепчет на ухо капитану Кириллову:
– Товарищ  капитан, дрочите «Шифонера» как следует – у них, наверняка, куча недостатков! 
Капитан смеётся:
 – Ничего, до самого отбоя устранять будут, не открутятся, как в прошлые разы!.. Ты, Гена, пожалуйста, тоже организуй, чтоб ребята принимали помещения…   
Мы с Геной выходим в коридор. Он строит всю 2-ю смену нашего караула и назначает каждому зону ответственности.
Цоколь – плут. Он и здесь пытается улизнуть, чтобы потом «стрельнуть» курево и без помехи покурить где-нибудь в сушилке, а заодно и не поехать за ужином. Но Гена решительно вытаскивает его за шкирку шинели из-за спины Фогеля и тыча пальцем прямо в грудь, приговаривает:.
– Столовая!!!
У Цоколя от неожиданности глаза лезут на лоб и отвисает челюсть. Он пробует «отмазываться»:
 – Да ты шо, Генок?!..
Но «Генок» так грозно рычит в ответ, топорща усы, что Цоколь с писком «Всё, всё понял!», бежит в «кабак», подгоняя одновременно и Фогеля, поскольку не хочет «дрочить» «гансов» 3-го полка в одиночку.
Я отвожу в сторону Горбачёва и Лапуху, которые сейчас заступают на посты в составе 1-й смены:
– Ну, парни, настраивайтесь по-серьёзному – не спать, не торчать у КТП все 2 часа и звонить четыре раза за каждую смену!.. Да вы, молодцы, что я буду лишний раз напоминать, как маленьким, правильно? Но вы, уж, постарайтесь… хотя бы, ради Генки. Договорились? 
Олег и Серёга, не говоря лишних слов, хлопают меня по руке и одновременно, понимающе улыбаются:
 – Дембель, это такая штука!..
Гена выходит в коридор из комнаты бодрствующей смены, размахивая постовой ведомостью и смотря во все стороны. За ним выруливая на цыпочках и прячась за ребят, выплывает Цоколь – рожа, как у самого заправского мошенника! Увидев меня, он прикладывает палец к губам, косится на  Генку и преодолев опасную зону коридора, запрыгивает в сушилку.
– Эй, ты где?! – орёт Генка на всю «караулку» и подходит к нам:
– Вот, потрох солёный, опять смылся куда-то! Да Цоколь, кто же ещё… Зачем его только во вторую смену поставили? Уже все недостатки доложили, а столовую принять не могут, один Фогель там за двоих отдувается… -
– Ха-ха-ха! 
смеюсь я:
– В таком случае, друг дорогой, загляни в сушилку. Он только что туда заскочил за твоей спиной!.. 
 – Правда? 
обрадовался Гена:
– Ну, теперь ему не уйти. Бачки тунеядцу навьючу – ОДИН (!) за ужином поедет, благо, вон, машина уже пришла…   
Звенит сигнализация. Дверь с улицы  рывком отрывается и в коридор залетает Бадма в новеньком «афганском» бушлате почти до колен – самый маленький «дембель» арт.полка. Уже с самого Приказа Бадма заступает в караулы строго водителем дежурной машины, поскольку готовится окончательно передать свой ЗИЛ-131 Шкляру и так же, как Генка, дождаться последнего караула.
Бадма, замерев на месте и вытягивая круглую стриженную голову, косит узкие глаза в сторону «начкарки», шёпотом спрашивает:
 – Кто начкар? 
Затем неожиданно прикольно прыгает, как козлик, на Гену, который, в свою очередь, выходит из сушилки, ведя Цоколя за ухо.
– Товарищ главнокомандующий… 
подтягивая штаны, водитель прикладывает растопыренные пальцы к шапке:
– … разрешите доложить!… А куда это положить?.
Верзила-Цоколь перед маленьким Бадмой готов упасть от умиления и восторга. Все остальные тоже улыбаются. А Бадма, бросив прикалываться, недовольно орёт:
– Бачки, говорю, грузите! Олухи царя небесного… Ждать, тут, вас, когда за ужином давно пора ехать надо!.. 
Он воодушевляет «гансов» и «котлов» на святое дело, заталкивая всех, кто под руку попадётся, в столовую. Подбегает к Лапухе и начинает снимать с него автомат. У меня тут же лопается терпение:
 – Что ты к ним лезешь? Народу мало, что ли?? Вон, Цоколя бери, Фогеля… А этим на пост идти надо! 
– У-у-у,  какой!.. Дембель, что ли? 
он хочет схватить меня за нос. Но тут Гена сзади хватает бурята под мышки и как ребёнка приподнимает в воздух.
– Э-э!!! Отпусти, крокодил зелёный! 
визжит Бадма и вырываясь из рук, бежит в комнату отдыхающей смены.
– Фог, позовёшь, как бачки загрузите! 
бросает на ходу Фогелю и затем, услышав смех из комнаты начкара, нарочито громко выкрикивает, передразнивая майора Шафаревича:
– Мафия  бессмертна!!

 … Уж кто был самым невезучим водителем в нашем взводе, так это, конечно, Бадма. За всю службу он сменил штук восемь машин. Не успевал привыкнуть к очередной «баранке», как что-нибудь случалось. Да и не мелочь, а какой-нибудь . из ряда вон выходящий конфуз. Про бензовоз из Вихоревки, с нефтебазы я уже рассказывал. Чуть позднее, Бадма «отличился» в дальнем парке, когда улучив удобный момент, решил покататься с ветерком по территории на своей МТОшке. Поначалу всё было в норме, Бадмуха выкладывал круг за кругом. Но, войдя в азарт, он разогнался и чуть не врезался в ангар, вовремя отвернув в сторону. Правда, последствия этого манёвра были ещё более непредсказуемы: Бадма начисто снёс стрелой крана железный столб стояночного ограждения. От такого удара стрела сорвалась с крепления бампера и упала прямо под передние колёса ЗИЛа, застопорив их движение. Машина встала на радиатор и через секунду, со страшным скрежетом и хрустом, легла вверх колёсами . И, уж, совсем недавний случай – зимой, на 100-километровом марше, когда «Урал», управляемый доблестным Бадмой, неожиданно заглох на крутом подъёме и начал скользить вниз, сталкивая к краю дороги всю колонну машин, двигавшихся за ним. Опять же, к счастью, всё обошлось без жертв, но это именно счастливый случай, а кто знает, ведь, всё могло обернуться по-другому.
То, что Бадма был горе-водителем, которому долго приходилось учиться вождению, пока он не стал специалистом, понятно. Но, как он смог допустить тот ужасный промах в карауле почти годичной давности, прошлым летом? Который жестоко перечеркнул бы всю его молодую жизнь и остался бы горьким воспоминанием для товарищей?..


*  *  *
… Сквозь тревожное забытьё, я услышал команду старшего лейтенанта Чепиля:
 – КАРАУЛ, В РУЖЬЁ! 
Его голос, обычно размеренный, бодрый, в этот раз прозвучал как-то сбивчиво и взволнованно. Так, что сразу стало понятно – это не вводная при проверке караула дежурным по ТУЦ, а действительно, случившаяся в сей момент времени серьёзная беда. Как следует не проснувшись, я вскочил с топчана и сталкиваясь в двери с другими, подбежал к оружейной пирамиде, схватил свой автомат.
– Все в коридор, строиться!! 
снова крикнул Чепиль. 
Разводящий с роты охраны, чей караул мы тогда дополняли, вбежал с улицы, подталкивая к начкару Бадму – бледного и испуганного до неузнаваемости. У него уже были отобраны автомат и ремень со штык-ножом и подсумком. В строю проносились обрывки шёпота:
– Мужики, что случилось?
– Оскорбин сбежал!! Только что… 
– Не сбежал… Его этот бурят выпустил!.. 
Надо же, Оскорбин… Ни за что не подумал бы! Этот водитель с 3-го полка, отслуживший на полгода больше нас, уже почти два месяца находился под следствием военной прокуратуры по обвинению в краже полушубков и «афганских» бушлатов на вещевом складе. Содержался он, естественно, на нашей гауптвахте, рядом с караулом. Но, насколько строг был над ним контроль, трудно судить. Хоть и сидел он в камере для подследственных, но очень тихо и мирно, не выступал. Да и характер у него был самый, что ни есть,  спокойный. Таким, как он, размеренно нести службу и крутить баранку ЗИЛа или ГАЗа в своё удовольствие, а не красть полушубки.  И, вот, тебе на…. То, что он решится на побег, явно, никто предположить не мог.
– Где ты был, солдат?! 
между тем, нервничая и уже не сдерживая себя, кричал Чепиль на заплаканного Бадму, хватая его за воротник кителя. А Бадма, будучи в шоке, не мог вымолвить ни слова.
– Почему ты ушёл с поста?.. Почему ты не стрелял?? 
– Н-не з-зн-на-аю, товарищ… старший л-лейтенан-нт…. я только покурить вышел … на улицу… 
 – Покурить  он вышел… В камеру его!!   
скомандовал старлей разводящему:
 – Остальные – в машину! В помещении остаётся отдыхающая смена и помощник!.. 
Мы с автоматами наперевес выскакиваем на плац, в едва наступившее после промозглой ночи, пасмурное прохладное утро и бежим к «газику», который уже гудит мотором за воротами караульного помещения. Сержант-разводящий открывает лязгающий засов решетчатой двери гауптвахты, а новый часовой стволом автомата нерешительно толкает в спину несчастного Бадму. Тот плачет, не замечая никого вокруг и безропотно повинуется конвоиру.
Неужели, Бадма помог Оскорбину сбежать, став, таким образом, соучастником преступления? И ради чего? Ради какой выгоды?.. Ведь, если что, они окажутся повязанными вместе! Они, кажется, земляки? И Оскорбин был сержантом в «карантине», когда там начинал службу Бадма!..
Такие, самые разные мысли о случившемся лезут в голову, покуда машина срывается с места и несётся с включенными фарами мимо дальнего парка и леса к военному городку. Через некоторое время «газик» на полной скорости резко тормозит у штаба дивизии. К машине подбегает подполковник - дежурный по ТУЦ. Обращается к Чепилю:
 – Как в караульном помещении? Всё в норме?.. Сейчас выезжаешь за КПП и выставляешь оцепление вдоль всей дороги, до самой Горки. Людей у тебя хватит? Если что, добавим, у нас уже идут три группы прочёсывать лес. Оскорбина ни в коем случае не упускать, если что  не так – стрелять без предупреждения.. Давай, двигай! –
Машина опять рвёт с места, а на плацу перед первой казармой уже строится по тревоге какое-то подразделение и дежурный по ТУЦ направляется к ним. Ворота КПП открыты настежь и мы проезжаем на полной скорости, выруливая на городскую дорогу. Ребята один за другим , через определённую дистанцию, выпрыгивают из кузова и заряжая автоматы, отходят от дороги к лесу. Очередь доходит до меня.
– Смотри в оба! Слыхал, что сказал дежурный? Кто первым увидит беглеца и даст сигнал – сразу едет в отпуск!.. 
Чепиль кивает мне, хлопает дверцей кабины и «66-й» уезжает дальше.
Я же, проводив его глазами, прищёлкиваю магазин к автомату и взяв оружие наизготовку, спрыгиваю с обочины в широкий кювет, поросший густой и влажной от утреннего тумана травой. Сырая пелена окутывает всё вокруг в столь ранний рассветный час. Ёжась от холода, я приподнимаю воротник шинели и осматриваюсь по сторонам.
Сзади дорога, по которой изредка проносится городской транспорт и символизирующая беззаботную размеренную жизнь, а впереди тёмная стена леса, проступающего в утренней мгле и дышащего остатками ночной темноты. Ни малейшего ветерка в застывшем воздухе, ни одна ветка не шелохнётся, не хрустнет куст от чьего-то неосторожного шага… Прямо напротив меня в лесу небольшая просека и между деревьями высовывается ржавая коробка кузова бывшего бронетранспортёра БТР-40. Он смотрит на меня тусклым взглядом разбитых фар и не вызывает никакого удивления, поскольку, таких, как он, не перечесть: весь близлежащий лес, кюветы, овраги завалены некогда грозным, а сейчас ржавым и бесполезным металлоломом.
 До него никому нет дела. Как и до нас самих. Всех, брошенных на поиски беглеца с одной лишь задачей – не упустить жертву и лучше изрешетить её автоматной очередью, чем позволить уйти от погони. Я не двигаюсь, стою на одном месте. Стараюсь быть незамеченным и медленно смотрю то туда, то сюда, не отмечая ничего существенного во всём окружающем мире. Всё тот же лес, воздух и приглушённый шум города. Серый рассвет, грязные разводы редкой облачности на небе. Холодная роса травы, от которой мокнут сапоги и пропитывается низ шинели.
Время идёт страшно медленно и я в тупом страдании забываю о бдительности. Сквозь туманный воздух резко слышится хруст ветвей, шелест травы и из-за ржавого бронетранспортёра появляется какая-то тень. Словно не видя меня, она направляется прямо к дороге. Я перехватываю рукоятку автомата и срывающимся от волнения голосом кричу:
 – Стой, стреляю!.. Падай на землю! 
Но из-за деревьев выходят ещё человека три, один из которых вспыхивает огоньком карманного фонарика, а другой негромко смеётся над моим предупреждением. Я узнаю солдат и майора с 3-го полка, которые прочесав лес, вышли прямо на меня.
– Ты давно стоишь? Наверное, уже прошляпил преступника… 
подшучивает майор, подходя ко мне и закуривая:
– Да-а, тут уж нечего ловить… Если бы сразу ваш начкар организовал погоню, а не поднимал панику на всю дивизию, тогда бы, а так… Оскорбин уже сейчас где-нибудь в Падуне или Энергетике на «хате» отсиживается… Как он убежал-то? 
– Его Бальжинимаев выпустил… 
влезает в разговор один из солдат, видимо, уже наслышанный о случившемся. Слово «выпустил», небрежно брошенное, опять неприятно режет мой слух, вызывая непонятную обиду и я, уже не слушая разговора, думаю о том, чем вся эта история закончится.
– Бальжинимаев, говоришь? Это такой маленький бурят, на «Урале» ездил? Знаю… 
говорит майор и выбрасывает недокуренную сигарету в траву:
 – Ладно, хлопцы, пошли на дорогу… Вон, уже машина идёт…
Как и положено в таких случаях, Учебный Центр несколько дней находился на «осадном положении». Солдаты и офицеры прочёсывали в составе поисковых групп все городские районы, вокзалы, аэропорт, склады и промышленные предприятия. К делу подключили милицию и военную прокуратуру. Караулам и внутренним нарядам было приказано повысить бдительность и соблюдать строжайшие правила несения службы. Бадме объявили 30 суток ареста на гауптвахте. Его допрашивали все, кто мог, в том числе  командир дивизии и начальник гарнизонного военного трибунала. А он лишь смахивал слёзы с покрасневших от бессонницы глаз и повторял, что в ту ночь вышел только покурить на улицу и не видел, как Оскорбин вскрыл дверь камеры, вылез в форточку, а затем перемахнул через заднюю стену караульного помещения.
Ещё долгих 3 месяца все, так или иначе, были в каком-то тревожном ожидании. Которое, впрочем, забывалось и затихало с каждым последующим днём. Окно с форточкой и жиденькой решёткой в задней стене гауптвахты заделали кирпичом. В дверь каждой камеры вмонтировали сигнализацию с пронзительной сиреной, а все провода с датчиками вывели на пульт начальника караула. Тем самым, учтя урок на будущее. Бадма, отсидев положенный срок и пробыв это время в ужасном стрессе, потом несколько дней отлёживался в казарме, приходя в себя и его даже вынуждены были освободить на время от всех работ и нарядов.
А потом всё стало по-прежнему. Жизнь возвращалась в своё привычное русло. Бадма наравне со всеми ходит в караулы, ездит на машине и с нетерпением ждёт очередного Приказа Министра Обороны. И лишь в какие-то минуты его радостное бытие омрачает страшное осознание того, что тоненькая нить, связывающая его с Оскорбиным, может в любой момент превратиться в толстую удушающую петлю. Которая отнимет у него не только армию, но и свободу, дом, друзей, всё, к чему он успел привыкнуть за свою ещё только начавшуюся молодую жизнь. Поскольку факт военно-прокурорского надзора учитывает степень вины часового за возможные преступления, совершённые бежавшим из-под его стражи преступником. И никто не мог предсказать – что совершит Оскорбин, находясь в бегах. Так как своих карт он никому не раскрывал. К счастью, ничего серьёзного он совершить так и не успел. Хотя, на его след напали только уже глубокой осенью в его родном Улан-Удэ. Но замысел об ограблении банка так и остался нереализованным…


Надо же, сегодня такой обычный караул, а я уже почти целые сутки не могу отойти от какого-то странного и, вместе с тем, удивительного состояния сплошных образов и воспоминаний, которые были, а может, и не были со мной до поры-до времени и не очень заостряю внимание на том, что делаю в данный момент. Может быть, в эти первые, по-настоящему весенние дни и нужно вспомнить, поразмыслить о том, что уже прошло и пережито?.. Я не знаю, о чём думает Генка, но конечно, о чём-то желанном и грустном накануне близкого расставания. И я не удивлюсь, если его мысли перекликаются с моими.
– Коля! 
Гена высовывается в окошко комнаты бодрствующей смены и легонько хлопает меня по плечу. Я же в это время сижу за столом, машинально листая журналы и витая мыслями где-то высоко. Гораздо выше потолка «караулки» и её плоской крыши. Высоко в ночном небе.
– Хм.. Что такое?.. 
В первую очередь я смотрю на часы, висящие прямо напротив меня над оружейной пирамидой: караульная служба – это сплошные часы и минуты, которым подчинён весь ход службы и механизм великого дела.
 – Подъём! Боевая тревога!!! 
прищурив глаза, хихикает Гена:
– … Да нет, ничего страшного – капитан зовёт!
Капитан Кириллов только что с кем-то переговорил по телефону и вешая трубку, сразу повернулся ко мне:
– Значит, Николай, извини, что беспокою… Бери с собой кого-нибудь и срочно дуй к 4-му посту – рем.бат должен вскрыть свой парк и завести тягач. Какая-то неприятность стряслась в дивизии, сам дежурный по ТУЦ звонил… 
Ужин давно прошёл, я уже час назад произвёл смену и сейчас на постах несут службу Цоколь с Фогелем.
– Лапух, хватай автомат, прогуляемся до твоего поста! 
говорю я своему подчинённому, заглядывая в сушилку, где они с Горбачёвым греются, растянувшись на шинелях и слегка подрёмывая.
– Очень важное дело! 
добавляю я и подмигиваю Серёге. Он без разговоров встаёт и быстро одевает шинель. Олег же, мельком взглянув на меня, улыбается и поворачивается на другой бок.
Снаружи караульного помещения привычно темно и дует лёгкий прохладный ветер. Что, пожалуй, даже приятно после натопленного тепла внутри здания. Дорога, освещаемая звёздами, застыла. Уже скованная холодом, она совсем не та, какая была днём. Часть пути мы быстро проходим по ней, а потом бесшумно сворачиваем к воротам дальнего парка. Фогель, как заправский часовой (каковым он в данный момент, собственно говоря, и является!) торчит у КТП, подпрыгивая на месте и кутаясь от ветра в воротник шинели.
– Фриц, ты чо именно здесь стоишь?! 
возмущаюсь я:
… называется, так службу несёшь…  А если бы я с проверяющим пришёл??
Фогелю - «до лампочки». Что ему мои замечания!.. Он рад, что мы пришли – хоть есть, с кем поговорить лишние минуты:
 – Коля, менять скоро будешь?
– Скоро, не беспокойся… Смотри, только, чтоб ещё раз прошёлся по периметру! 
строго отвечаю ему:
 – А Цоколь где? Спит, небось, в окопе… плисконосый!
– Да, х… его знает… Уже полчаса, наверное, не показывается. Видимо, ходит где-то в той стороне… -
Фогель махает рукой куда-то поверх всего парка, в направлении 5-го поста, а я думаю про себя: «Ну-ну, посмотрим…» Лапуха слушает Фогеля и успевает зевать. Бедняга, спать хочет, как тузик! Ничего, сейчас вернёмся и уложу их обоих, а Цоколя – лоботряса этакого – заставлю порядок наводить за всех, поскольку наглядно убедился, как «бдительно» он несёт службу на посту. Ребята отходят в сторону, закуривая и прячась от ветра, а я продолжаю смотреть на дорогу, где должны появиться воины рембата.
Они показываются через пару минут, почти бегом приближаясь к КТП. Три человека, один из которых высокого роста и я сразу узнаю их командира взвода, молодого лейтенанта с необычной фамилией – Каллаур. Он, ещё не видя нас, издали машет рукой и в шутку кричит, чтобы не стреляли:
 – О-о! Как вас тут много! Разводящий кто? 
он всего меня освещает фонариком:
– Ты, уж, извини, не до формальностей… На трассе, рядом с учебным центром, танк со 2-го полка в реку свалился… Вверх гусеницами, механик-водитель ранен, остальных прижало… так что, вытаскивать надо, пока водой не заморозило… Комдив уже туда выехал… А печать, вот, с ключами… завтра утром, всё равно, парк вскрывать будут…
Мы наспех здороваемся с солдатами и они все бегут дальше, к стоянке ремонтных машин и тягачей. Фогель открывает главные ворота КТП, а мы с Лапухой идём обратно в «караулку». Выходя на дорогу, слышим могучий рёв запускаемого двигателя. Ночную темноту разрезают вспышки бортового прожектора.
Через несколько секунд тягач, рокоча на высоких оборотах, лязгая гусеницами, сотрясая тишину нарастающим грохотом, выезжает из ворот. Он разбрасывает во все стороны мёрзлые комья земли и льда, увеличивает скорость хода, спеша на помощь попавшим в беду во время ночного марша танкистам.
А в караульном помещении скоро уже подъём 3-й смены. Поэтому я, не раздеваясь, захожу в комнату бодрствующей смены и сажусь за стол вместе с автоматом. Откидываю голову назад, закрываю глаза, отключаюсь на какое-то время…
… Цоколь, взгромоздившись на стул и положив задубевшие ноги на горячую батарею в сушилке, наверное, минуты две пел мне восторженные дифирамбы, безбожно смешивая русские и хохлятские слова, по поводу того, что я наконец-то соизволил сменить его с поста и привести в караульное помещение, где «уютно, тепло, светло и мухи не кусают, по сравнению с жуткой тишиной холодного и тёмного 3-го поста 2-го караульного сектора!...» Затем, отогрев свои лапы, он начал бродить по всей «караулке», заглянув даже на гауптвахту, в поисках курева. Но, главное – чтобы отвертеться от наведения порядка, покуда Фогель в одно лицо драил полы в столовой и не надеялся на помощь своего «центрального» корифана.
– Цоколь! 
грозно предупреждаю я его, вылавливая с поличным в комнате бодрствующей смены, где он успел усесться, закинув ноги на стол на манер американского ковбоя и дымя только что «стрельнутой» «Астрой»:
 – У-у-убежал в столовую! Чтоб порядок был идеальный… Время пошло!!!
– Да, кой шо порядок, у час ночи, дорогой Николаша?! 
хитро щуря глаза, улыбается Цоколь и кивает на часы. Их стрелки, действительно, показывают без пяти минут час. Несмотря на его из ряда вон выходящую наглость, я готов вместе с ним расхохотаться и упасть со смеху. Поскольку, вид у Сокольцова прикольный: этакая плутовская морда и шапка, как у самого настоящего деда Мазая – развязанная и надетая набекрень так, что одно ухо болтается, а второе стоит торчком, вопреки всем законам всемирного тяготения!!
– Я те-е дам, тут, ещё прикалываться!.. Не «Николаша», а товарищ разводящий! Совсем Устав позабыл, что ли? Сейчас у меня спать не будешь – заставлю учить… Ишь, ты … плисконосый! 
я делаю угрожающий шаг в его сторону:
 – Шагом марш в столовую! Наведёшь порядок, а потом встанешь на калитку вместо Виноградова, понял?
Цоколь продолжает строить уморительные рожи, но в столовую идёт (аж строевым шагом!) и уже там, вытирая посуду, продолжает вовсю дымить папиросой, пуская дым к потолку огромными синими кольцами. Я захожу в начкарку, где кроме капитана Кириллова, сидят Гена с Игорем.
– Генка, ты что, спать не думаешь? Иди, мы тут посидим, телефон послушаем… 
 – Да, ты что - какое спать!.. Последний караул!! 
смеётся Гена:
 – Серьёзно, что-то неохота… Волнуюсь, наверное?
– Да, ладно, всё будет в порядке! 
вступает в разговор Игорь:
 – Главное, чтобы ни-че-го плохого не случилось, правильно?
– Верно, дружище! 
Потом Гена кивает мне:
– Что стоишь? Садись рядом… Мы ещё не в таких передрягах бывали!.. 
– Разрешите, товарищ капитан? 
Я тоже усаживаюсь за стол, мгновенно расслабляюсь, успокоенный теплом жарко нагретой батареи и волна воспоминаний о недавнем вновь накрывает меня с головой…


Мы до сих пор находимся под впечатлением последней нашей  совместной командировки – выездного караула, из которой вернулись буквально четыре дня назад. Так уж получилось, что мы представляли полностью «дембельский» состав: я, Гена и Лёха Алейников, отслужившие установленный законом двухгодичный срок, а начальник караула, командир 1-го дивизиона подполковник Ерёмин, уходил на пенсию, отдав офицерской службе четверть века.
Что ни говори – мы отлично провели время!.. Это было довольно захватывающе и не совсем обычно. В первую очередь, само место, в котором побывали.
 Бескрайняя холмистая степь Бурятии, откуда рукой подать до границы. Маленькая станция под красивым названием «Гусиное Озеро». Само озеро, блестевшее синей поверхностью воды невдалеке и от которого, правда, постоянно дул унылый холодный ветер. Воинская часть далеко от станции, в самой степи. Одноэтажная щитовая казарма, крохотный плац. Но, зато, обширные территории и подземные укрытия складов с боеприпасами, огороженные тройными рядами «колючки», земляными валами и рвами. Блиндажи с телефонами и вынесенные далеко от подступов, почти в самой степи, огромные щиты с грозными надписями: «СТОЙ!  ОПАСНАЯ ЗОНА!  НЕ СТРЕЛЯТЬ, С ОГНЁМ НЕ ПОДХОДИТЬ!!!»
 Ещё запомнилась оружейная комната казармы, когда мы только сгрузив вещи с машины, пошли сдавать на хранение автоматы. Дежурный по роте – старшина открыл пирамиду и мы увидели допотопные, по нашему мнению, самозарядные карабины, немало тому удивившись.
– И с этими «берданками» вы боеприпасы охраняете?! 
воскликнул Гена. Старшина усмехнулся:
 – Года два назад караул целиком обкурился коноплёй, ну и пошли вдоль и поперёк очередями х…ярить, и в «караулке», и на постах! А взрывчатки здесь столько – рванёт и Гусинка наизнанку вывернется, всю степь затопит… Так что, сдали АКСы на склад после того случая, а получили «берданки»… Бережёного, как говорится, Бог бережёт! 
В ожидании, пока будет подготовлен к отправке военный груз, мы слонялись по территории артиллерийской базы вместе с ребятами из других прибывших сюда караулов, ходили в посёлок, от которого часть находилась в нескольких километрах и не переставали удивляться – как здесь, в такой дали от цивилизации и крупных городов, живут люди, в общем-то довольные жизнью и по-своему счастливые?
– Два года в этой дыре! 
сплёвывая от досады, делился своими мыслями уже знакомый старшина:
– … дома, как пить дать, поначалу на каждую встречную бабу глаза пялить буду, будто с другой планеты прилетел... Зато, сколько «плану» перекурил! На гражданке бы зараз в диспансер на учёт поставили…
Эта реденькая и неприметная травка росла здесь на каждом шагу, пробиваясь тёмно-зелёными ростками после долгой зимы. И Оленевод, с которым мы ходили прогуляться за пределы базы, так и норовил нащипать солидный пучок и отведать зелья взамен осточертевшей ему «Астры».  Позже он выпросил у кого-то готовую самокрутку и с особым тщанием стал её раскуривать, предвкушая заслуженно ожидаемое удовольствие. Лично я не поддавался соблазну, имея свою точку зрения на это дело. И, поэтому, был в полном восторге, когда мой друг-однополчанин, едва затянувшись самодельной папиросой, тут же, с отвращением отплёвываясь, выбросил её к чёрту!
– Тьфу, какая гадость! А ещё говорят – кайф от неё… Полная брехня на постном масле! 
 – Ишь ты! – угарая от смеха, назидательно проговорил я ему:
– …этим пацанам два года требуется, чтобы научиться, привыкнуть. А тебе, «дембелю», уже поздно. Вспомнил перед самым домом!.. Так что, лучше и не берись! 
Вечером мы проводили время не в казарме, а в комнате отдыха базовой пожарной команды, превращённой в место жительства начкаров. Подполковник Ерёмин запросто приглашал нас на чай, поскольку и ему хотелось с кем-нибудь, кроме офицеров, поговорить. И мы охотно делились впечатлениями, обсуждали дальнейший ход событий, листали журналы, смотрели телевизор. Зачастую, по-нахальному разваливались на офицерских кроватях, даже не удивляясь своей смелости!
– Ну и скукота же здесь! 
правда, иногда размышлял Оленевод:
– … уж, лучше бы в Братске караулы через сутки «долбить», чем тут из угла в угол шляться и ждать – когда вагоны подадут!..
Это точно. По нашему богатому опыту службы, с полным правом скажу: самое интересное и захватывающее в выездном карауле – это дорога. Туда и обратно. А то, что посередине – в большей степени, серая полоса томительного ожидания и ничегонеделания, в которой есть, разве что, место глубоким раздумьям и переживаниям наблюдаемой жизни. Покуда ожидаешь отправки, можно выводить самые глубокомысленные постулаты и теории, открывать неоткрытые ещё законы философии. И почерпнуть для самого себя немало поучительного. В том числе и когда ты одной ногой уже дома и стараешься не думать о мелочах, заслоняющих твою главную радость в текущий момент времени.


– … Цоколь, давай на калитку!! 
повелительно и с некоторым возмущением командует Гена, увидев, что мой подчинённый, явно уже наведя порядок в столовой, крадётся к приоткрытой двери комнаты отдыхающей смены, накинув на плечо приготовленную шинель.
– Во, хитрожопый, думает под шумок начать «массу давить»… Ничего не выйдет! 
Цоколь, поняв, что его замысел провалился, конфузливо улыбается и сделав, как обычно, прикольную физиономию, берёт автомат из пирамиды.
– В столовой порядок? 
спрашиваю я его, очнувшись от своих мыслей.
– О-о, полный шик, товарищ разводящий! Прямо, как у грэчэском зале!.. 
Цоколь, воодушевлённый тем, что мы дали ему повод поговорить, заваливает к нам в начкарку вместо того, чтобы идти на улицу:
– Как говорится, «в грэчэском зале - в грэчэском зале… Мышь белая!!! Э-эге-ге-ге-ге!.. 
ржёт он, как жеребец. Но Гена, нарочито медленно, встаёт из-за стола, хватаясь за штык-нож и незадачливый Сокольцов выскакивает за дверь. Тем не менее, его харя незамедлительно, словно по заказу, появляется за стеклом окна. Гене стоит больших усилий удержаться, чтобы не вдарить по нему кулаком. Однако, тут заходит капитан Кириллов, беря трубку звонящего телефона и Цоколь исчезает в один момент.
Этот прохиндей нигде не пропадёт! Не отличаясь от других особой наглостью или кулаками, он любого подкупит своей пронырливостью, неунывающим оптимизмом и, самое главное - умением вовремя переложить свой груз на плечи других. Вот, сейчас, например, он запросто мог бы забуриться спать, несмотря на то, что ему положено не только ещё целый час бодрствовать, но и стоять на калитке. Это надо уметь – так жить. Я, вот, лично так не умею. Да и не хочу принять такой образ жизни, как бы ни старался и ни хотел. А Цоколь – запросто!..
– Ты что здесь сидишь – ведь, скоро уже на пост идти?! 
удивляясь до крайности, спрашиваю я Лапуху, который сидит и спит за столом в комнате бодрствующей смены. А я даже и забыл про него, пока «воевал» с Цоколем.
– Быстро убежал в «отдыхающую»! 
строго приказываю ему, но Серёга опять начинает мяться:
– Места все заняты… Да здесь я посижу, Коля… я на посту не буду спать, клянусь!   
– Я те-е дам, «посижу»… Поговори мне ещё! Ну-ка, вставай быстро, забирай шинель!.. 
Я рывком открываю дверь и втолкнув Лапуху, захожу следом. В «отдыхающей» - сонное царство в полном разгаре!.. Темнота, сногсшибательный храп с периодически чередующимися подсвистами, перезвонами всех частот и тембров. Невнятные бормотания, причмокивания, скрипение зубов и хруст костей. Невероятный аромат из спёртого воздуха, табачного дыма и запаха портянок. На сдвинутых топчанах вповалку лежат бойцы нашего доблестного караула: кто под шинелью, а кто и без, положив под головы шапки, ремни со снаряжением, разбросав по полу сапоги.
На одном из топчанов втиснулся Горбачёв и во сне забыл про своего напарника и про то, что скоро снова вставать и идти.
– А ты говоришь – «ме-е-ста нет»… Вон, Олег пролез и спит, аж другим завидно, не так, как ты за столом!.. 
ворчу я на Лапуху, подыскивая ему подходящий вариант.
Во, то, что нужно... Засухин разлёгся во весь топчан, аж под двумя шинелями. Рот раскрыл, посвистывает. Сладко спит – ему всё равно, что здесь, в караулке, что на посту, в окопе!
– Подъём, солдат! 
я бесцеремонно, упиваясь своей властью, хватаю его за ногу и переворачиваю на бок, толкая при этом в сторону. Он материт меня на чём свет стоит, потом открывает глаза и сразу не разглядев, едва не пинает ногой.
– Спокойно, дядя! Сейчас на пол свалишься… 
смеюсь я и добавляю:
– … принимай квартиранта и не вздумай выгнать отсюда! 
Лапуха не верит такой удаче, робко укладывается на освобождённую территорию и кутаясь в шинель, шепчет:
– Спасибо…
– Хм, «спасибо»… Спи, пока время есть. И в следующий раз не будь таким скромным! 
думаю я про себя и улыбаясь, выхожу из комнаты.
Резко и необычно среди привычной, размеренной тишины звенит сигнализация. Все вскакивают с места, а капитан Кириллов, Гена и Игорь выбегают в коридор. Открывается дверь и в сопровождении майора, помощника дежурного по ТУЦ, вваливается подполковник Бородкин – второй человек после комдива и «крёстный отец» всех дивизионных караулов. Вот, уж, кого чёрт лишний раз принесёт, когда его не ожидаешь!
– О-о, как у вас тепло! Порядок идеальный… ЗдорОво, Кириллов! Это кто, помощник? 
спрашивает он, взглянув на Гену:
– раньше что-то не видел…
 – Он у нас первый раз сегодня помощником… 
смеётся капитан Кириллов:
 – … и последний! Потому, что на днях едет домой… 
Гена стесняется, но подполковник Бородкин ободряюще хлопает его по плечу:
 – Ну, что ж, отлично… товарищ младший сержант! Отличайтесь, чтоб весь караул получил благодарность… 
Но неожиданно начальник штаба начинает сердиться:
– Да!.. Вот, часовой у калитки отвратительно несёт службу – Устава не знает, команду правильно подать не может, ку-у-рит на посту!! 
подполковник гневно машет руками:
 – … шапка неправильно надета, автомат стволом вниз висит и ремень, неизвестно на чём, болтается! 
Теперь уже капитан Кириллов краснеет от стыда, а Гена показывает кулак в окно, где опять торчит физиономия Цоколя. Тот явно прислушивается к разговору, хотя ничего услышать не может. А покуда проверяющие заходят в начкарку, я злорадно усмехаюсь:.
– Ну, Цоколь, ну, Цоколь!.. Попрыгаешь у меня, когда зайдёшь обратно! 
Офицеры о чём-то разговаривают за столом и вскоре выходят. Игорь берёт автомат из пирамиды и, идя на улицу вслед за проверяющими, сообщает, что едут на 5-й и 6-й посты самого дальнего, 3-го сектора.
Дверь захлопывается, в караульном помещении вновь становится тихо. Гена садится у телефона, капитан Кириллов продолжает читать книгу, а я про себя радуюсь, что не стали проверять мой сектор. Не от того, что мои подчинённые могут «спалиться». Нет, просто, не хотелось уходить из уютного караульного помещения и в холодной темноте делать полный круг по периметру всего дальнего парка, тратя время на всякие мелочи. Когда как, можно удобнее усесться за столом и опять вспомнить что-то интересное. Вспомнить именно здесь, в такой необычной тишине и не ощущаемой ранее обстановке, которая только сейчас, почему-то, явилась мне такой…


*  *  *
… Бадма с Петей – борцы за чистоту «дембельских идеалов», как в воду глядели – Гену и впрямь, через несколько дней после Приказа, назначили заместителем командира нашего 1-го взвода! Он сменил Аскера Жикобаева, который самым первым из состава «дембелей» всей дивизии уехал домой. Кроме того, я стал исполнять обязанности командира 5-го отделения, хотя ракетчиком никогда не был. Но, видимо, командованию виднее, кого назначать на важные посты в иерархии подразделения. Мне это было вполне по душе, благо, что Гена, по факту, оставался рядом, а остальные ребята – Малый, Золотухин, Виноградов – спокойно признали меня своим командиром. Не хватало, разве что, пары заветных лычек на погоны, но за этим, думается, дело не станет – подожду. Однако же, самым невероятным и непредсказуемым событием последнего месяца было то, чего мы боялись допустить даже в мыслях и которое, в определённой степени, поколебало веру в замполита, явно уже не верившего в нас.
Как-то после очередного караула, согласно неукоснительному требованию Устава, весь личный состав собрался в Ленкомнате. Караул прошёл, как обычно, то есть нормально, то есть без всяких происшествий. И мы, естественно, уставшие, запылённые, грязноватые, едва только успевшие сдать оружие, почистить сапоги и сполоснуть в умывальнике руки, нетерпеливо предвкушали сытный ужин.  Но до него было ещё подведение итогов караульной службы, в ожидании которого все оживлённо переговаривались друг с другом, делились впечатлениями о прошедших сутках и листали свежие газеты. Кто-то, кроме этого, успевал строчить письма на родину, а «гансы», сидевшие, как положено, за первыми столами, уже «кивали носом». Опять-таки, мужественно продержавшись без сна почти сутки они едва теперь удерживались перед желанной ночью отдыха!.. Подполковник Пяточенко, более задумчивый, чем обычно, появляется в дверях и все сразу затихают, громыхая табуретками и вскакивая по стойке «смирно». Он не торопясь подходит к столу и словно даже не слушает Ваську Савицкого, который докладывает ему о том, как прошло несение службы. Замполит, вместо того, чтобы, как всегда начать разбор караула, вытаскивает из стеллажа одну за другой подшивки газет. Добрая половина которых выдрана самым варварским способом для нужд сортира. Перелистывает одну за другой книги – номерные тома Полного Собрания Сочинений, которые сам же замполит приобрёл для Ленкомнаты на собственные средства и корочки переплёта большинства которых пущены нашими доблестными «дембелями» на самые лучшие вставки для парадных погон. Он, наконец, очень пристальным образом изучает стул, на который хочет сесть, опасаясь, что у того отвалится ножка или провалится сиденье, как результат самого наплевательского отношения к казённой мебели всех военнослужащих срочной службы, не желающих сеять добро в своей казарме.
Он даже не глядит на нас, а смотрит в окно, обиженно вытягивая губы и вертя в руках постовую ведомость. Мы, разумеется, привыкли к таким казусным моментам в настроении подполковника и, потому, сидим тихо, а если и посмеиваясь, то про себя, заодно подмигивая Ваське. Который продолжает стоять, дожидаясь, когда ему разрешат садиться.
– Ну, что ж, значит всё в порядке? 
задумчиво спрашивает нас замполит, нарушая сверх меры затянувшееся молчание. Все начинают оживлённо перешёптываться, словно пытаясь развеять его сомнения.
– Служба отлично прошла?.. Конечно, у нас, товарищи, всё в порядке… Вон, как товарищ Савицкий говорит – никаких замечаний! Правильно, а КАКИЕ ещё могут быть замечания? Так держать, ещё бы, артиллеристы – орлы!!! Гроза мирового империализма!.. 
замполит распаляется всё больше и больше. А ребята уже в полный голос недоумевают:.
– Что такое? Что случилось-то, товарищ подполковник?.. 
 – А ничего не случилось! Сегодня ничего не случилось, всё в порядке. Только… ЖУЧКА СДОХЛА!.. 
он сказал это так простецки и неожиданно, чуть ли не улыбаясь, что на задних рядах захихикали. Надо сказать, что это была давняя и одна из самых любимых поговорок или присказок замполита, неизменно вызывавшая смех ребят. Но сейчас он продолжал начатое сухим официальным тоном:
– … ночью, на 2-м посту была отравлена караульная собака. Как полагают - ртутью или цианистым калием в куске колбасы… 
замполит обвёл всех немигающим взглядом и потом, дрожащим от гнева голосом, закончил:
 – … последняя собака в Учебном Центре, которая добросовестно сторожила посты и лаяла на нарушителей!!! И, совершенно неизвестно - где в этот момент был часовой?!.
Сделав паузу и успокоившись, замполит продолжил:
 – В общем, мнение однозначное. Уровень дисциплины в артиллерийском отделе упал до самой низкой отметки - дальше падать некуда – за все последние месяцы года… Это известно и комдиву, и всему штабу дивизии, и штабу РВА во главе с подполковником Втюриным… Качество караульной и внутренней службы – отвратительное. Состояние закреплённых материальных объектов – из ряда вон плохо… И всё идёт насмарку, несмотря на все наши усилия! Так что, ничего здесь весёлого нет. Всему бывает предел и чаша терпения когда-то лопается… 
замполит делает очередную выжидающую паузу и после, на одном дыхании, заканчивает речь:
 – … Могу вас обрадовать – с сегодняшнего дня и до возвращения командира полка с учёбы, его обязанности исполняет … ПОДПОЛКОВНИК ДЕНИСЕНКО!!! 
«Оркестр, музыку!..» - только и смог уже мысленно добавить я, когда как возглас неописуемого удивления и неподдельного ужаса вырвался разом из всех сорока с лишним ртов воинов арт.полка!..
Таким образом, замполит «умыл руки» и неминуемая опасность военной диктатуры, незримо висевшая долгие месяцы над нашими головами до этого, становится очень даже зримой и явной. И, надо же – под самый «дембель», когда ты одной ногой уже дома! «Коронация» состоялась и Денис сразу же закрепил свою власть всеми необходимыми мероприятиями, недвусмысленно добиваясь цели сломить всякие «очаги сопротивления и освободительной борьбы» в рядах батареи, которые успели развиться за месяцы «демократии» другого подполковника – Пяточенко.
Уже на следующий день мы были подняты за 45 секунд громогласной командой нового «папы» и внешне стали ничем не отличаться от своих сверстников какой-нибудь  Черниговской или Кантемировской дивизий. Мы кубарем выкатились в промозглое весеннее утро на бодрую физ.зарядку. Обпрыгали и облазили весь спортивный городок, который до того всю зиму простоял не нарушаемый следами наших (и других подразделений) сапог. В самой казарме мы выносили кровати из расположения и натирали полы до блеска от стены до стены. Вытряхивали на улице матрасы и одеяла от несуществующих «мондовошек». За завтраком всем «дембелям» пришлось есть свои «масла», к которым «гансы» уже успели привыкнуть. Но это ещё были «цветочки», так сказать, арт.подготовка, репетиция перед главным действием и любимым коньком командира 3-го дивизиона, а в данный момент, и всего полка. Это действие носит зловеще-звучное название из пяти букв.
Да-да, он самый – КРОСС! К тому же, на длинные дистанции – «вешалка» для «молодняка» и «тараканьи бега» для для «дедов-дембелей»!
Мы за считанные секунды строимся на плацу у выхода из казармы с автоматами и противогазами. Для начала – идеологическая обработка «воинов ислама». Чеканные слова вылетают одно за другим:
– Итак, объявлен «крестовый поход» против «неформалов», которые успели пустить свои корни во все сферы жизни арт.полка!.. 
Петруха, переглянувшись со мной и Витьком, пока только умирает со смеху. «Неформалы», по мнению Дениса, враги народа. Он ищет их по всем углам и считает своим долгом последнего «неформала» подвесить за ногу к телеграфному столбу и расстрелять из своих гаубиц. По мнению Дениса, «неформалы» это:
 – длинноволосые «хиппарИ» в плохом настоящем и «вишнёвые косточки» в счастливом будущем;
– носящие красивые вставки в погонах, глаженые шапки и гнутые бляхи ремней;
– марширующие вправо и влево, когда остальные шагают прямо…
 – «Неформалы» уволятся у меня в последнюю очередь, это я вас сразу предупреждаю!
заявляет нам Денис.
А мы уже наслышаны, что он мечтает закатить  каждому такой последний «дембельский аккорд», какого не видели все предыдущие до нас поколения «гражданских людей»!
– «Неформалы» - это наш главный бич! 
поднимает он высоко над плацем свой указательный палец:
 – … так, пускай же, сгинут все «неформалы», как исчезли в своё время с лица Земли мамонты и динозавры!  А теперь, к делу…
 он разворачивает большой лист бумаги с нарисованной на нём схемой:
 – Поступило секретное донесение из штаба дивизии: в районе склада артиллерийских боеприпасов на 6-м посту высажена разведывательно-диверсионная группа «зелёных беретов» из состава 101-й воздушно-штурмовой дивизии армии США… 
Денис так и прищёлкивает языком от удовольствия:
– … с целью захвата охраняемого объекта. Приказано – личному составу 81-го артиллерийского полка Братского Учебного Центра совершить марш-бросок в указанный район, обезвредить и уничтожить противника… Батарея! Слушай мою команду: в колонну по три, оружие за спину… дистанция между взводами 3 метра… Бего-о-о-ом, МАРШ!!! 
Я не бегал кроссы, даже не соврать, уже целую вечность. И, вот, на тебе – под самый «дембель» такая возможность вспомнить «учебку» и столь редкие после неё итоговые проверки здесь, в Учебном Центре! Впрочем, я опять не беру во внимание те случаи, когда Денис имел удовольствие добраться до нас. Но такое было очень редко, вне всяких правил. А, вот, сегодня – свершилось во всей красе!
Мы стартуем от крайнего угла казармы и на начальном, свежем запасе сил пролетаем уже давно знакомый путь от плаца до дальнего парка. День, как ни странно, воскресенье. Поэтому, нам понятно безграничное удивление всех попадающихся навстречу и наблюдающих за нами со стороны солдат дивизии. Когда в такой день все в увольнении и лишь один арт.полк занят плодотворной боевой учёбой. Я предвижу ваши недоумения и спешу объяснить, что всё утро ребята, особенно «дембеля», пытались уговорить настырного Дениса – дать отдохнуть личному составу. Но, куда там!..
– БОЕВАЯ ГОТОВНОСТЬ! 
восклицает он и впивается в тебя безумными глазами. И тема разговора исчерпана в один миг, во всей своей ясности, как день. Гена бежит чуть впереди меня и вовсе не желает скрывать своего возмущения по поводу несбывшегося увольнения в город.  Он не в меру словоохотлив сейчас, бурчит что-то про Дениса и не кто-нибудь, а Вовка Малый хохочет после каждого словца Гены. Впрочем, шутки прибавляют ходу нам всем, хотя самый трудный этап дистанции ещё впереди. Пройден КТП дальнего парка, в другой стороне – караульное помещение. Доблестный арт.полк сворачивает на нижнюю дорогу, идущую вдоль 3-го поста. Денису хоть бы что! Он, как жеребец, бежит впереди табуна, задавая по своему усмотрению скорость остальным и через равные промежутки забегает то сбоку, то сзади – подгоняет всех, злостно прикалывается над отстающими и успевает травить самые «дубовые» армейские анекдоты.
Что ни говори, а кросс уравнивает всех и в нём не важно – молодой ты солдат или «дембель». Я бегу и на каком-то отрезке дороги вдруг явственно чувствую себя совсем зелёным «гансом», который ещё не отвык от карантинного кайфа и вкушает первый ужас будничной армейской службы… Банальное выражение – «сапоги наливаются свинцом и сердце готово разорвать грудную клетку» уместно для данного случая вполне, с лихвой окупается моим состоянием… Да и как иначе? Я никогда не поверю, что для отслужившего два года солдата кросс – увеселительная прогулка в отличие от тех, кто только начинает служить. Хоть как ты не рассказывай об этом на «гражданке», всё это фуфло на постном масле… Разницы нет, если брать начистоту. Если бежать не в шиковых кроссовках по живописной тенистой аллее парка, а в сапогах по бугристой, вязкой и разбитой от грязи дороге… С грохочущим по спине автоматом, ремень которого яростно впивается тебе в грудь и с самыми отвратительными мыслями в голове. Если ещё учесть, что ты служишь в Учебном Центре, а не в образцово-показательной части, тут всё становится ясно… Но чем же, всё-таки, отличается величавый «дембель», так это уверенностью в себе и своих силах! Это полностью компенсирует на определённом этапе его физическую усталость… «Духи», «гансы», «котлы», задыхаясь от изнеможения и ужаса, сходят с дистанции и падают с ног, а отслуживший свои 2 года бежит себе с ветерком. Потому что знает – «Дембель неизбежен, как крах империализма» и наполовину «гражданским людям» нечего терять, кроме своей военной формы. В которую они ещё одеты по злой иронии судьбы… Я выгодно отличаюсь от любого из наших «гансов» не тем, что отслужил на полтора года больше (хотя, это тоже немаловажная причина), а тем, что одержим презрением и настоящей злостью. Даже к самому Денису. Не хватало ещё сдаться перед ним и показать свою беспомощность… Нет, уж, не дождётся. Пусть прикалывается сколько угодно, но «дембеля» докажут, что никакой кросс им нипочём! Мысли в голове только придают сил и я словно лечу, держась за них, в воздухе… Он думает, что лишил нас увольнения и позорит перед солдатами всей остальной дивизии и теперь – всё?! Нет, нет, нет и ещё раз – нет! Свободную мысль и светлые чувства не сломить никакими «оковами военной диктатуры»!.. Кусайте локоть, товарищ подполковник!!! –
примерно такая разноголосица рассуждений теснится у меня в мозгах, покуда мы преодолеваем довольно протяжённую часть нижней дороги, а впереди начинают виднеться кирпичные и бетонные строения 5-го поста.
Невольно бросая взгляд на остальных, я замечаю, что Ли-Зи-Фу, хоть и бежит чуть впереди меня, но, похоже, уже «умирает». Он из последних сил рвётся вперёд, сумка с противогазом болтается у него между ногами, автомат завис на шее и готов свалиться на грудь из-за спины. Весь вид солдата говорит о том, что вот-вот он сойдёт с пути.
– Бе-еги, зайчик! 
охрипшим голосом шепчу я ему:
– … если остановишься, убьют тебя!..
Санька словно услышал меня, бросил на бегу испуганный взгляд. Глаза у него округлившиеся от бессилия, а рот уже не закрывается в бешеном дыхании. Мне же противна мысль о капитуляции перед Денисом, поэтому, вдруг хочется как-то помочь бедняге Ли-Зи-Фу.
 – Беги быстрее! Скоро уже всё-ё!.. 
я делаю страшные глаза и со всей силы дёргаю его за руку. Он едва не падает в грязный снег. Я забираю у него автомат, от тяжести которого он не может разогнуться и навьючиваю себе на плечо. Мне от этого не становится легче. Но следом хватаю «ганса» за ремень и Санька находит откуда-то силы бежать на буксире. Начинаем догонять ушедших вперёд ребят.
Тут я замечаю Цоколя. Он взмыленный, как ездовой конь, сделал ошеломляющее выражение лица. Ему тоже тяжело бежать. Однако, я не удивлюсь, если узнаю, что он и в данный момент мечтает затянуться сигаретой!.. Как футболисту, ему такие бега должны быть привычны, поэтому он не сокрушается, а только пыхтит, ворочая руками. Поправляет съезжающую на лоб шапку и не даёт вырваться вперёд себя вездесущему и лихо семенящему рядом Фогелю.
Гена же, как истинный зам.ком.взвода, ушёл далеко вперёд нас и догоняет Дениса. А тот, как всегда – «Смерть мировому империализму!» - недосягаем для простых смертных и во сто крат грешных «воинов ислама».
– Шевели-и-ись! Кровожадные «зелёные береты» доедают бедного часового!.. Так, включим же форсаж и подтянем ремни, чтобы долететь до грешного 6-го поста и не растерять по пути мужского достоинства! 
гремит над бегущими его раскатистый чеканный голос. Одновременно, он в привычной манере оббегает «массы», подстёгивая отстающих ребят. Дорога круто сворачивает от леса к 5-му посту. Мы, грозной кучей, ощетинившись стволами автоматов, прокатываемся мимо. Сверкая безумными глазами, волоча ноги, разбрасывая во все стороны комья грязи, снега, клубы пота и пара… С неистовыми воплями:
– Банзай!..
– Полундра!!.
– У-ля-ля !!! –
мы продираемся сквозь лес и болото к арт.складам. Окружаем пост со всех сторон. Часовой, разумеется, разбужен на самом интересном месте и чуть не падает в обморок от такого кошмара! А «зелёные береты» - рыцари без страха и упрёка – были разгромлены без единого выстрела… 
Денису, однако, этого всего показалось мало. Одухотворённый и вдохновлённый лаврами славного полководца, он мурыжил нас, как мог, до самого вечера и вплоть до отбоя. Ночь прошла в тревожном сне, а на следующий день всё повторилось снова. Точнее, слово в слово по распорядку дня, о котором до этого мы позабыли, словно он и не висел в казарме.
Правда, на этот раз обошлось без кроссов м марш-бросков. Подполковник Денисенко благословил весь наш энтузиазм и целеустремлённость на столь милое его сердцу и не менее почитаемое занятие – чистку личного оружия взводов «на время» и с помощью подручных средств (читай: в противогазах и ОЗК). На безоблачную и счастливую, прежде,  жизнь артиллерийского полка опускалась «тёмная ночь диктатуры»!... Дальнейшими последствиями этого стало то, что резко сократилась волна «самоходов» (а также, законных увольнений в город), окончательно свернулась деятельность хлебо-булочной мафии (о ней будет рассказано мною несколько позднее), а самые неугомонные воины-артиллеристы стали, на определённый период, постоянными обитателями гарнизонной гауптвахты. И, неизвестно ещё, удалось бы лично мне избежать мрачных стен «Зиндана» за свою идейную борьбу против нового «папы»?
Но, всё-таки, в какой-то момент справедливость восторжествовала. Из штаба дивизии пришёл приказ о подготовке выездного караула за боеприпасами в далёкое Гусиное Озеро. Хлопотливые сборы заняли недолгое время и в одно прекрасное утро, когда наши однополчане долбили плац строевым шагом, мы вчетвером, одетые по-боевому, с зачехлёнными автоматами, полными всем необходимым вещь-мешками и спальными принадлежностями, с нетерпением ждали на родных «Падунских Порогах» скорого поезда. Который помчит нас, сначала, немного на запад, а потом - далеко на восток, давая пищу мечтам о приключениях и самых захватывающих впечатлениях в пути. Теперь никакой Денисенко нам нипочём. Мы предоставлены почти что сами себе. Да что об этом говорить!.. Неделя самых настоящих каникул, а там и до «дембеля» рукой подать. Как ни странно, мы, все вчетвером, надеялись, что это будет наш «последний аккорд»…



– Подъём, третья смена! 
негромко командует Гена, заходя в «отдыхающую» и быстро включая свет. Я через окошко смотрю на него и поражаюсь: мой друг бодр, как никогда! Действительно, ни в одном глазу. Я несколько раз за эту ночь ложился подремать между сменами м сейчас не могу сразу отойти от сна. А Генка ни разу ещё не ложился. Всё сидел у телефона, пил крепкий чай вместе с Цоколем или Вовкой  и успевал ещё сопровождать проверяющих на посты вместо меня или Игоря… Ничего не поделаешь, смена часовых - святое дело. На то и я здесь, разводящий. Поэтому, забыв про «сладкие» воспоминания и чувствуя некоторую неловкость перед Геной, быстро натягиваю сапоги, привычно защёлкиваю ремень на шинели. А, едва только, выхожу в коридор, как Гена взмахивает рукой и резко, прямо по-десантному, бросает мне автомат. Я с расширенными от ужаса глазами (ещё бы, такая внезапность и неожиданность!..) готов совершить что угодно – заорать, заскочить обратно за дверь или отшвырнуть ногой летящее оружие. Но сознание не успевает сработать и мне остаётся только выставить руку и перехватить автомат, раскрыв рот от удивления. Все ребята дружно смеются, а Бадма, идя заводить машину и кутаясь в бушлат, зевает мимоходом:
– О-о! Реакция есть – дети будут! 
Гена же, довольный, подмигивает мне:
 – 1 : 0 – в мою пользу!.. 

Плотная предрассветная темнота ночи пока не нарушается ничем. Мы идём по неизменившейся с вечера, такой же гулкой, под ударами шагов, замёрзшей дороге.
Но уже у самого дальнего парка видим идущего навстречу нам человека.
– Эй, ногу взяли, автоматы поправили… НАЧПО идёт! 
строго командую я. Сегодня пятница и начальник политотдела дивизии подполковник Березин, конечно же, приехал в часть за много часов до общего подъёма и начал рабочий день не с чего-нибудь, а с проверки караула. Поравнявшись с ним, я командую:
– 3-я смена, смирно! Равнение на-лево!
Он улыбается и также отдаёт нам честь, но не пытается ничего говорить. Поскольку знает, что мы ничего не скажем в ответ.
Фогель, во веки вечные, ждёт нас у КТП, укрывшись за стеной от постороннего глаза, не беря во внимание мои замечания и строгости. Я, уж, не нахожу сил ругать его. Больше того, на все сто процентов уверен, что вслед за ним вылезет и пройдоха Цоколь с неизменным «бычком» в зубах и автоматом, висящим, по-десантному, дулом вниз.
Но его не видно!
Это, поистине, невероятно – девятое чудо света в маленьком масштабе!.. Неужели, караульное помещение (тёплое, уютное…) потеряло всякую привлекательность для Цоколя и он решил побродить ещё парочку часов по холодному периметру поста?! Сам Фогель не очень озабочен отсутствием товарища – главное, чтобы побыстрее смениться. Я же начинаю возмущаться:
– Что за дела? Опять спит, плисконосый!.. Уже наглости набрался – не замечает, что смена идёт… Ты давно его видел? 
Фогель утверждает, что видел Сокольцова буквально полчаса назад и понятия не имеет, куда тот мог исчезнуть.
– Сейчас, я ему устрою сон… в весеннюю ночь! Дам ему покурить, как следует! 
возмущаюсь я и мы, друг за другом обходим КТП, направляясь к 3-му посту. Я предвкушаю удовольствие «спалить» Цоколя и живо представляю себя на его месте. Он, наверняка, расстелил кусок старого брезента на полу вышки и прислонился спиной туда, где нет ветра. Шапку надвинул до самого носа и уткнулся подбородком в колени. Зажал между ног автомат со снятым предохранителем. Хотя, согласитесь, спать в апрельскую ночь без тулупа, в продуваемой всеми ветрами вышке – небольшое удовольствие. Даже для любителя!
Мы проходим добрую половину пути, не замечая чего-либо необычного ни на внутренней территории, ни за пределами поста. И, тут, я совершенно неожиданно обнаруживаю Сокольцова, который стоя у второй вышки, держит автомат наизготовку и вглядывается куда-то вдаль, в сторону дороги. Он испуганно озирается, услышав приближающиеся шаги и не двигается с места, покуда мы подбегаем к нему.
– Ну?.. Что ещё такое? 
недовольно кричу я, но он перебивает меня на полуслове и показывает на дорогу:
– Там… кто-то… 
вид у него не просто растерянный, а какой-то ошарашенный. Выражение лица – неузнаваемое. В отличие от плутовской, хитрой рожи, здесь полнейший испуг с отвисшей челюстью:
– Вы слышали? Там кто-то кричал… несколько минут назад, несколько раз…
Цоколь вновь прислушивается и мы все тоже одновременно поворачиваем головы, не дыша. В темноте невозможно увидеть чего-либо существенного, кроме общих очертаний дороги и леса. Над озером клубится пар и где-то внизу тихонько поскрипывает снег.
 – Ты давно здесь стоишь?
 нарушаю я молчание.
– Так, шо, минут тридцать последние… Несколько раз кричали, будто звали – «Часовой», грит, «Часово-о-о-ой!»… Я помалкиваю, трошки, сам автомат снял… хотел уже стрелять… еле вас дождался! 
Цоколь умолкает, а его лицо всё так же испуганно.
Мы ещё некоторое время прислушиваемся, но вокруг мёртвая тишина, если не считать отдалённого городского шума и изредка проезжающих где-то по шоссе машин.
– Хорошо… Губанов, бери у него трубку. Автомат заряжен? Залазь на вышку и хорошенько смотри вокруг. Если что, пройдись по периметру до конца и звони в караулку, почаще!..
Губанов о чём-то переговаривается с Цоколем. Затем поправляет на плече автомат и залазит по гремящей металлической лестнице наверх. А мы, чуть ли не бегом, идём к КТП, чтобы быстрее добраться до караулки.
– Фог, ты ничего не слышал у себя на посту или когда нас ждал на КТП? 
спрашиваю я на ходу. У Фогеля, как всегда, наготове дежурная фраза:
 – Абсолютно ничего! 
он чуть запыхался от быстрой ходьбы:
– … даже понятия не имел… Как и вы, думал - Серёга «массу давит», поэтому и не идёт… 
Фогель «палит» меня с ног до головы и я сержусь на него:
 – Ладно, перестань!.. 
 – Ужо, тут, поспишь после такого!.. 
ворчит Цоколь, идя сзади всех и, ещё не успев оправиться от впечатлений, закуривает папиросу, которую так и не удалось покурить на посту.
Тем временем, у меня в голове созрел план и, едва только мои подчинённые произвели разряжание оружия, я заскакиваю в начкарку и докладываю всё, как есть, капитану Кириллову. Гена тоже внимательно слушает. Времени на раздумье в обрез, к тому же НАЧПО уже ушёл обратно в штаб и сейчас, в самый раз, подходящий момент проверить свою оперативность.
– Давайте!.. 
немного подумав, кивает головой капитан Кириллов:
 – Только, осторожно, без эксцессов… Лобанов – старший! 
 – Есть, товарищ капитан! 
в свою очередь кивает Генка. Он быстро идёт в отдыхающую и возвращается с ключами от машины. Водитель Бадма, по-видимому, прилёг отдохнуть. Ну и ладно, справимся без него – Гена сам водитель, что надо!.. С нами едет, разумеется, Цоколь. И ещё берём с собой Игоря. Залазим в тёплую кабину ЗИЛа, без шинелей, но с автоматами.
– Тебе, случайно, не померещилось? 
в который раз спрашивает Цоколя Гена:
 – может, там никого не было и нет?
– Да дьявол его разберёт!.. 
удручённо восклицает Сокольцов, взмахивая руками:
– … сам своими ушами отлично слышал… Вроде, у самой дороги кричали, но в темноте ничего не разглядишь… 
 – Ничего, сейчас узнаем! 
зевает Игорь. Он уже посвящён в курс дела, но больше прикалывается над причудами Сокольцова, чем сочувствует ему. Постепенно набирая скорость на неровной и разбитой дороге, мы проезжаем вдоль 4-го поста, КТП и сворачиваем к посту ВАИ, в сторону пустынной нижней дороге, ведущей к дальнему караульному сектору. Гена между делом подмигивает мне, выражая полнейшее удовольствие от того, что выпал неожиданный случай покрутить баранку. Я немного завидую, смотря, как он ловко переключает скорости и одной рукой управляет мощной машиной. Для него, пожалуй, в данный момент большее счастье – просто покататься в последний караул, чем предотвратить возможное нападение на 3-й пост. Собственно говоря, и я не очень-то верю Цоколю и также думаю, что ему всё это почудилось от страха или со сна. В противном случае, конечно же, не пожелаешь, упаси Боже, какого-нибудь ЧП для нас всех и, особенно, для Генки в его последний караул! Так уж и быть, разберёмся, как положено. И, если что, будем действовать по Уставу.
ЗИЛ трясётся на разбитых ухабах, медленно проезжая мимо будки ВАИ. Мы подпрыгиваем на сиденьях, наваливаясь друг на друга. И, наконец, резко взревев двигателем, машина выезжает на грунтовое покрытие. Немного останавливаемся и освещаем фарами всё пространство впереди. Какую-то секунду вглядываемся через лобовое стекло и тут же все, как один, вскрикиваем!
 На подступах к посту темно, не видно ничего подозрительного на освещённом периметре, но зато далеко впереди, на самой дороге, вспыхивают красные огоньки и начинают медленно удаляться от нас.
– Это они!! 
во всю глотку орёт Цоколь. Гена мгновенно включает сцепление и жмёт на газ до отказа, а мы едва не впечатываемся в жёсткую спинку сидений. Машина разгоняется в один момент и с рёвом летит по пустынной и тёмной дороге, разрезая ночь ослепительным светом фар. Из-под колёс во все стороны разлетается гравий и мёрзлый снег, барабаня по дверям и стёклам. Мы не отрываем взгляд от маленьких красных огоньков, мерцающих впереди. Как ни странно, но расстояние до неизвестной машины быстро сокращается. Гена немного сбрасывает скорость и несколько раз нажимает на клаксон, давая сигнал остановиться.
– Они от нас всё равно не уйдут! Если только, у них хватит ума проскочить мимо 6-го поста прямо в тайгу… А там, на речке, мост разобран! 
кричит Гена и мы полностью согласны с ним, поскольку ситуация проста и яснее не бывает.
Но, тут, происходит совершенно непонятное. Машина неизвестных где-то впереди от нас останавливается и затем, развернувшись, едет нам навстречу.
– Во, дают! 
восклицает Гена, а мы открываем рты от удивления:
 – Они, что же, решили идти напролом?! Самоубийцы… Мы же их сейчас в кювет закопаем, сами на рожон лезут!.. Ну-ка, Цоколь, покажи, чему тебя в ВДВ учили! 
Гена ещё успевает подначивать Сокольцова и тот, воодушевлённый таким поворотом дела, перехватывает автомат и готов распахнуть дверцу, чтобы открыть стрельбу по неизвестным. Но мы с Игорем удерживаем его на месте, поскольку, на такой скорости не мудрено вывалиться наружу, попасть под колёса и загнать пулю себе же в лоб!..
А между тем, неизвестные всё быстрее приближаются к нам. Гена резко ослепляет их, включив дальний свет и в его лучах виден УАЗик с брезентовым верхом – родной собрат всех командирских машин нашего Учебного Центра.
– Что за чертовщина? Мужики, приготовьтесь! 
командует Гена:
– … останавливаемся и сразу выскакиваем... если пойдут напролом – стреляйте по шинам!
УАЗик почти перед нами. Когда остаются считанные метры, Гена резко тормозит и разворачивает ЗИЛ поперёк дороги, отрезая всякие пути к отступлению. Игорь, ещё на ходу, открывает дверь и мы кучей вываливаемся из кабины, вразнобой передёргивая затворы автоматов. Полукругом, с оружием наперевес, бросаемся к подъехавшему УАЗику. И вдруг, к нашему величайшему изумлению, едва не остолбневаем, глядя сначала на номер машины, а затем, через стекло, в кабину…
Да это же «особисты»! На нас недоумённо смотрят, вылезая из машины, зам.начальника Особого отдела дивизии капитан Соколов и водитель сержант Жарников.
– Вот, это здОрово!.. Вы, что, это, в плен нас решили взять? Лобанов, проясни ситуацию… а то, у нас ни документов, ни оружия нет… 
оправившись от испуга, смеётся Соколов.
А для нас самих это – полнейший конфуз! Мало того, что завтра об этом узнает командование части, так, ведь, и шутки с Особым отделом плохи – лишний раз не стоит говорить, что это за Организация и «государство в государстве»! По крайней мере, так подумалось на данный момент…
Не зная, куда провалиться от неловкости и от неудачной реализации собственного плана, я поглядываю на Гену, который не может толком ничего сказать капитану, продолжая держать того на мушке автомата. А Цоколь – это, вообще, номер… Физиономия у него ещё продолговатее, чем во время смены на посту. Ещё бы, таких «матёрых» нарушителей отловили – один, аж, со звёздочками на погонах!
Впрочем, мы быстро приходим в себя и рассказываем капитану, что за заваруха получилась. Я, перестав краснеть от неловкости за своего бдительного подчинённого, изловчившись, всё же, угрожающе показываю Цоколю кулак. Однако, к каждому приходит понимание, что мы не зря проявили свою инициативу. Конечно, никаких нарушителей не было. Но, капитан Соколов, прорабатывая информацию о  проникновениях на охраняемые объекты части,  между делом, решил проверить часового. И они с сержантом так осторожно проехались вдоль 3-го поста, что ни один сторожевой пёс не тявкнул. Зато Цоколь услыхал и, как мы уже знаем, чуть в штаны не наложил со страху!..
– Да ладно, чего такие хмурые? 
успокаивает нас Соколов:
– Действовали по Уставу, как положено… молодцы! Спасибо за бдительность и оперативность! Все бы караулы так несли службу – не только дивизия, а и армия была бы образцовой. Доложу о вас комдиву, чтобы благодарность вам объявил.  Кириллову привет передавайте!.. –
 – Спасибо, товарищ капитан! 
«Особисты» садятся в УАЗик и уезжают в сторону городка. Мы, немного постояв на дороге и многозначительно посмотрев друг на друга, тоже залазим в кабину ЗИЛа.
Приехав в караульное помещение, где всё это время было тихо и спокойно, мы доложили о произошедшем начкару. Рассказывали кратко, самое основное. Старались упустить эмоции и элементы своего конфуза. Но капитан Кириллов за сказанным уловил и это. Он  посмеялся, потом махнул рукой:
– Ладно… Обошлось и слава Богу!.. Зато, размялись немного… и благодарность заработали. Когда ещё такое будет? Отдыхайте, пока! 
Да, приключение, конечно, что надо! Не в каждый караул такое случается… И не каждое столь благополучно заканчивается. А, ведь, всё из-за этого плута Цоколя, которому вдруг не захотелось спать в эти ночные часы…


Наступившее утро начинает отсчёт второй половины нашего, столь знаменательного, караула. Обычно, утром в карауле очень хочется спать после долгой и беспокойной ночи. Но не сегодня. Почему-то не чувствуется усталости. Я практически не ложился подремать в течение ночи и, несмотря на это, чувствую себя бодро. Наверное, Генка так влияет на мой настрой!.. Он бодрее всех сейчас: живо разговаривает с ребятами, успевает шутить, проверяя обстановку в помещениях, отвечая на звонки с постов.
Сейчас, уже после завтрака и до обеда начинается самое хлопотное время и настоящая нервотрёпка: один за другим в караулку заходят офицеры с разных подразделений дивизии вскрывать склады и парки, требовать арестованных для уборки территории или подсобных работ в городке. То и дело подъезжают машины – что-то увезти, что-то привезти. Караульное помещение превращается в самый настоящий проходной двор. Калитка практически не закрывается, а её сигнализация звенит через каждые пять минут. Гена едва успевает заполнять постовую ведомость, смотреть за наведением порядка, подстраховывая разводящих и побыстрее выпроваживать гостей всех рангов и чинов. Иногда я сочувственно подмигиваю ему. Он в ответ сокрушённо кивает головой, но настроен всё, так же, приподнято: ерунда, ведь, всё, последний раз! – как бы мысленно говорит мне.
– Конечно, последний, Генка! – мысленно и восторженно в ответ говорю я ему.
«Будьте оптимистичными!» – 
слышим мы, вдруг, совет со стороны:
– … весь мир – это пёстрые краски и от того, каких из них больше, ярких или серых, зависит настроение человека, его мечты и исполнение будущих желаний…»
А мы улыбаемся на это и усмехаемся:
« Если бы всё было так просто и красиво, как говорят…»

К слову, у нас ситуация не совсем простая. Даже сейчас, в данный момент, наше, в общем-то, нормальное настроение чуть омрачается неизвестностью.
– «Дембель в опасности!» - как точно подметил, в своё время, пожелавший остаться неизвестным представитель этой категории военнослужащих срочной службы. У нас, в арт.полку, эта опасность ассоциируется, ну конечно же – с подполковником Денисенко. Который властен казнить  и миловать будущих «гражданских людей». Хотя, Генке, в основном, повезло. У него все документы готовы, уже комдив подпись поставил в военном билете. Ещё бы, младшего сержанта Лобанова Геннадия Викторовича увольняет подполковник Пяточенко, с активным участием майора Долгополова. Вот, так-то… Последний караул – и, привет, вольная птица!
Про себя же я пока не знаю.  Денис занёс мою фамилию (вторую, кстати, после Пети) в свой «чёрный список». Начальник штаба, всеми правдами и неправдами, попытается «тормознуть» меня до последнего момента, поскольку, ещё не нашёл достойной замены на моё место в штабной работе – нет прекрасной кандидатуры, умеющей писать тушью, чертить схемы и склеивать карты с такой виртуозностью, как ваш покорный слуга. Был, правда, Фогель. Но того вовремя «вычислил» и перехватил под своё крыло всемогущий подполковник Втюрин. И теперь бывший студент Курганского Политеха, а ныне рядовой 2-го отделения охраны, в свободное от караулов время, просиживает форменные штаны и «давит клопов» в штабе РВА. Напрочь позабыв, даже, о боевых рейдах на «хлебак»!..
Так что, одна-единственная надежда остаётся, опять-таки, на замполита. Моя уверенность в нём укрепилась буквально на днях, когда мы только вернулись из командировки. Как-то вечером я случайно подслушал через дверь канцелярии его разговор с Денисом. О чём был весь разговор, я так и не понял, но слово в слово услышал их планы насчёт увольнения в запас военнослужащих нашей батареи.
– Лобанов уедет на днях… 
говорил Денисенко:
– … я знаю, что у него неиспользованный отпуск, ну, и… учитывая благодарности и отсутствие замечаний… постараемся оформить ему документы побыстрее, он заслужил. А, вот, насчёт Петрова, Бурдуковского и иже с ними… Тут, уж, увольте! Я им сразу пообещал, что разгильдяям и зубоскалам нечего надеяться… Правильнее их, вообще, со всякими Пестряковыми, Молевыми, по которым КПЗ плачет… вместе с ними отправить. Спецрейсом, как по этапу! О-га-га-га!!! 
Денис ржёт от своего остроумия, а я, отпрянув от двери, готов грызть кулаки от злости и обиды. Но, тут, замполит самым решительным образом отвечает Денисенко:
 – Вот что, друже!.. Ты сколько полком командуешь, а? Ещё и полмесяца нет! А я имел честь командовать почти полгода и всех их, как облупленных, знаю. Я понял, чего каждый из них стОит. И судить по солдату нужно не как он пробежал кросс или сколько часов пробыл в дальнем парке… А, прежде всего, по его каждодневным делам и поступкам… что он сделал полезного себе и людям… как он живёт и чем дышит… Так что, Лузгина, например, увольнять буду я сам и он уедет, когда этого заслужил… В конце концов, вспомни-ка, что он один из немногих, в противовес оболдуям-«приказникам», не подстригся налысо перед Новым годом… Это значит, что человек думает за себя, а не кидается, куда ветер подует!.. 
слушая эту пламенную речь в защиту моего «дембеля», я готов был за дверью плясать от счастья и мысленно расцеловать доброго замполита. Но уже спустя секунду мне пришлось сматываться в расположение, поскольку Денис с его феноменальным чутьём заподозрил, что их разговор подслушивается и встал, чтобы выглянуть за дверь!..

Спать и только спать! Сколько, даже трудно подсчитать, бесчисленное множество раз эта побудительная и жаждущая исполнения мысль кипела у меня в голове за всё долгое время моей службы. В оторванности от дома, в караулах, нарядах и, просто, в казарменных буднях… Сейчас, зайдя в комнату отдыхающей смены, заслонившись от утренней суматохи, царящей в караульном помещении и заворачиваясь в шинель, я вспоминаю самую невероятную историю, вместившую всё моё понимание о тяготах простого солдата, которое дано понять не каждому.



*  *  *
… Жаркие дни лета прошлого года. Учебный Центр провожает последних «дембелей» – «весенников» и ждёт молодого пополнения. Караульную службу несёт рота охраны, от которой остались всего два взвода, не считая вожатых караульных собак. Это потом, ближе к осени, прибудет масса «духов» с «учебок» и 30 «афганцев» из первого эшелона, выведенных в Союз. Все они вольются свежей кровью в истощённый организм дивизии, наполнят её силой и числом. А пока, караулы дополняем мы, артиллеристы. В основном, «гансы» и «котлы».
Знойные дни и бессонные душные ночи меняли нас до неузнаваемости. Лица и руки сгорали до красноты, ХэБэ также выгорали на солнце добела и затвердевали коробом от пота, поскольку караулы не сменялись, иногда, по двое-трое суток. Чёрные погоны и петлицы становились серыми от пыли, которая клубами висела на всех дорогах Учебного Центра, дальнего парка и леса, стоило хотя бы раз проехаться какой-нибудь машине. Пыль забивалась в сапоги и глаза, оседала лохматой коркой на наших боевых друзьях – автоматах. Так что, в дефиците стали обычные зубные щётки, которые солдаты срочно приспособили для поверхностной чистки оружия. А редкий и слабый ветерок по вечерам нагонял со стороны большого города зловонные испарения и дымы заводских труб, вдыхая которые, ещё сильнее хотелось спать. Потому, многие неопытные часовые падали в мёртвых снах в окопах и на вышках. Мы, измученные и задёрганные постоянным наведением порядка в караульном помещении и издевательствами со стороны «дедов» роты охраны, предпочитали стоять на постах круглыми сутками. Возвращаясь в караулку лишь на час-другой, чтобы перекусить и не вызывать подозрения у начкара своим долгим отсутствием. В караулке нас неизбежно ждали швабра с тряпкой и веник, ржавые от песка полы и скрежет калитки. А на посту ты можешь делать всё, что угодно и предоставлен сам себе. Ты не боишься замёрзнуть ни днём, ни ночью. Ты можешь заниматься всем, помимо бдительного несения службы:
– читать (поскольку на каждом посту вышки и окопы завалены газетами, журналами и всякой военной литературой);
 – петь;
 – плясать;
– маршировать;
 – орать что-то несуразное (отыгрываясь за унижения от старослужащих и командования);
– бегать, нарезая круги по периметру;
 – загорать, снимая то китель, то сапоги, то… штаны;
 – стрелять по воронам и консервным банкам, если у тебя есть лишние патроны…
Ну и, конечно, спать!.. Навёрстывая упущенное в этой несправедливой жизни. Естественно, со всеми мерами предосторожности. На всех постах можно отлично почивать в любом положении, на любом ложе. Причём, самым шиком считается на 1-м посту, в командирских УАЗиках.
Это, до сей поры, малоизвестная и малоисследованная сторона жизни советского солдата. О существовании которой даже не подозревали, убеждая всех и самих себя в том, что советский воин никогда не спит, что он всегда на посту, «крепко сжимает оружие Отчизны и готов дать отпор любому агрессору во имя Коммунистической Партии!» И если в это хорошо поверить, то, даже, странно как-то звучит – «спящий солдат».. 
А между тем – сплошь, да рядом. Спят часовые. Спят целые караулы во главе с начкарами. Спят, несмотря на известную формулировку Устава – «Сон на посту, равно как и уход с поста, является воинским преступлением…». Спят и платятся за это. В лучшем случае свободой, а в худшем – жизнью.
Но, попробуйте заглянуть внутрь человека с автоматом. Что движет его желаниями, какие силы заставляют терять контроль над собой? Внешне это трудно понять. И я не смогу объяснить вам всего этого сразу, несмотря на свой армейский опыт. Наверное, следует начать с таких простых и, одновременно, сложных понятий, как «долг», «совесть» и «вера», прибавив ко всему этому ещё и «чувство собственного достоинства». Когда сила осознанности этих слов имеет хоть малейший перевес, человек выполняет свою задачу и понимает, что делает.  Но, как только импульсы природы перекрывают её, человек засыпает и не может ничего сделать. Потому что над материальными силами не властен никто из нас. Формула проста и абсолютные значения зависят от индивидуальных качеств личностей, с которыми это происходит…
… Я заступил на пост глубокой ночью. В караулке так и не удалось прикорнуть на топчане, поэтому до самой смены я просидел в сушилке, роняя голову на грудь и вяло прогоняя назойливую мысль о том, что «скоро заступать». Мне было всё равно. Я, как призрак, двигался по ближнему парку. Блуждал среди машин и ангаров, напрочь позабыв – где нахожусь, ни на что не обращая внимания. Временами я закрывал глаза и ноги сами двигали меня то туда, то сюда. Я не думал о том, что может случиться в следующую минуту, сколько скрытых и явных опасностей таит в себе темнота. Я неосознанно хотел покоя, потому что в течение трёх суток до этого практически не спал. И первые робкие капли дождя, неуверенно упавшие с ночного неба на пыльную и ещё нагретую за день землю, принесли какую-то удивительную лёгкость.
Дождик… Пожалуй, первый дождик за две-три недели жары, всё сильнее лился на землю и его глухой шум плотнее обволакивал меня, наполнял мою душу. Подняв воротник кителя, я добежал от ворот склада РАВ к одиноко стоящему в углу стоянки «Уралу» с одной кабиной без дверей, лобового стекла, кузова и мотора. Крыша кабины закрывала от дождя и этого было достаточно. Я уже не думал ни о какой опасности и ни о каком риске, которому себя подвергал.
– Спать… и только спать! 
беззвучно шептал я сам себе, усаживаясь на мокрое сиденье и разворачивая пилотку. Положив автомат на колени и крепко обхватив его руками, я откинулся назад и в ту же секунду забылся в сладком, безмолвном сне.
Что я пережил и что познал нового, необычного в то время, когда моя душа вдохновенно витала в облаках, а бренное тело было недвижимо? Чему я улыбался запылёнными и обветренными от жары губами?.. Я словно видел себя со стороны. Я отдыхал, а природа бережно приняла меня в своё лоно. На какое-то время она одна была властна надо мною, как мать. А я видел дом, родных, которые смотрели на меня сочувственно и удивлённо. Вокруг же всё было по-прежнему. Дождик тихонько шелестел по чёрной и тёплой земле, тусклые фонари освещали территорию парка.
Опасность пришла неожиданно и мгновенно. Чья-то бледная, костлявая рука протянулась внутрь кабины и, схватившись за ствол автомата, попыталась вырвать его у меня из рук. Но ей удалось завладеть лишь штык-ножом, который с резким щелчком подался и соскользнул прямо в лапы врагу. Я не успел даже передёрнуть затвор, когда лишь почувствовал пронзительно-страшную боль в сердце и обливая сиденье кровью, упал на землю вниз головой…
Я навсегда ушёл из этой тяжёлой, бесславной и непонятной жизни, которая закончилась так трагически. Расчётливый враг пнул моё тело несколько раз ногой и перевернул на спину, вытерев лезвие штык-ножа об мои погоны. Затем, не торопясь, забрал автомат и ремень с подсумком. Он знал своё дело и закинув оружие за спину, ловко пролез через ограждение с внешней стороны поста, скрывшись в лесу.
Меня, залитого кровью и дождём, уже похолодевшего, найдут во время смены разводящий Васька Савицкий и Гена. Они, содрогаясь от ужаса, первыми поднимут тревогу. В парк примчится почти весь караул во главе с всё тем же Чепилем. Глядя на меня остекленевшими глазами, он будет рвать на себе волосы и страшно причитать:
– Как же так?! Ещё одно ЧП, после того случая с Бальжинимаевым!.. Только, сейчас уже труп и пропажа автомата!!! 
Он вновь организует погоню за преступником, но куда там… Дождь надёжно скроет все следы. А на следующее утро, ясное и солнечное, вся дивизия будет в глубоком трауре. Приспущены флаги у казарм, на плацу наши доблестные барабанщики будут скорбно играть на одних барабанах траурный марш, который им придётся разучить, по такому случаю, за считанные минуты. Красный гроб с моим телом, уже умытым и одетым в парадную форму, будет стоять у самого штаба дивизии. И весь личный состав Учебного Центра придёт прощаться со мной. Передо мной будут проплывать все знакомые лица.  Главные обидчики – «деды» пройдут, словно пришибленные громом, с окаменевшими и неподвижными лицами. Гена будет плакать, не тая слёз и видя лучшего друга в последний раз. Бедного Бадму под конвоем приведут с гауптвахты и он, на удивление широко раскрыв глаза, не сможет отвести от меня взгляд. А старлей Чепиль будет только надрывно рыдать и биться головой об стену, не находя ответа на этот мучительный вопрос:
 – Как же так? Как это случилось?! 
Я на верху блаженства и злорадно усмехаюсь про себя, глядя, что у командира взвода охраны просыпается совесть:
 – Это тебе так и надо, коз-зёл!.. За всё твоё высокомерие и презрение к нам, простым солдатам!.. За весь твой ЧМОрной нрав!
Я буду слушать торжественные речи комдива, начальника штаба и НАЧПО по поводу моей гибели. Ещё бы – геройски погиб при исполнении служебных обязанностей! Не где-то, а в карауле, прямо на посту… Не сойдя с места… Подумаешь, автомат забрали… Но, главное, склады и машины целые остались! И без выстрелов обошлось – в городке все спокойно спали… Офицеры готовы обсыпать меня самыми красивыми эпитетами. Однако, никто… повторяю, НИКТО из них даже словом не обмолвился или, хотя бы, не сделал намёка на то, что я СПАЛ (!) на посту, а из этого всё и вытекает. Ведь, всё так просто!.. Ну, где уж там! Им нужно представить произошедшее в лучшем свете, как будто это и есть самый высший героизм. Свет в окошке сошёлся… А иначе, как успокоить свою совесть и… моих родителей? Которые, конечно, не сразу поверят такому горю…
Но видение картины почему-то резко обрывается. Что-то происходит и меня с большой скоростью уносит во мрак. Я падаю в пустоту. Но не вниз, а куда-то вверх. Лечу, словно в невесомости, теряя всякие ориентиры и образы. Пустота, пронзительный свист, закладывающий и оглушающий слух… Я ещё пытаюсь вспомнить последние события жизни, тот траур, плац. Но всё пропадает. Неотвратимо и бесследно…
Ослепительно белая пелена света в огромном и длинном коридоре, который заканчивается лестницей из блестящих ступеней, скрывающихся из глаз в высоте…
 – ЭТО ПУТЬ К СЧАСТЬЮ! 
оглушает шёпот со всех сторон.
Я, вдруг, чувствую себя совсем другим существом. Сознание вселилось в другое тело. Хотя, оно чем-то напоминает моё… Ведь, на мне та же одежда, в которой наступила смерть, то же пятно крови на сердце. Но само тело безжизненно и приходится прилагать нечеловеческие усилия, чтобы двигаться прямо, шевелить руками и не упасть. Очевидно, это только промежуточная стадия между смертью и последующим бытием, в котором мне предстоит существовать… и проверка моей готовности к нему? Даже не понимаю – жалко ли мне, что попал сюда… Или выбора больше нет?
Спать неохота и самое время идти дальше. Ступеньки лестницы проплывают под моими ногами с удивительной лёгкостью, но впереди всё только они и они, не видно ничего нового.
– ЭТО ПУТЬ ТЕРПЕНИЯ И ВОЛИ! 
вновь слышу я шёпот и с таким же упорством двигаюсь вперёд.
Там, в конце коридора, брезжит мертвенно-бледный свет. Широкие ворота из какой-то туманной массы беззвучно открываются.
– Пересыльный пункт!.. 
неожиданно усмехаюсь я, удивляясь этому чувству:
– Значит, здесь так же, как в ТОЙ жизни? Или хотя бы близко к этому… 
Никто не даёт ответа на мой мысленный вопрос. Но, попадая в огромный зал, весь заставленный какими-то статуями и железными пирамидами, я слышу крик:
 – ТОРОПИСЬ, КОРАБЛЬ ОТХОДИТ!
Корабль!.. Неужели, «Синий Харон» из древнегреческих мифов, о которых я слышал на уроках истории в школе? Но он не соответствует моим воображениям – это какой-то парящий в воздухе красивый дом, но, как будто, без башен и барельефов. В нём одиноко гудит старый колокол и в безмолвном ожидании сидят люди. Великое множество людей… И они подвержены какому-то единому спокойствию.
Я заглядываю в каждый отсек (или каюту?), но меня будто не замечают, совершенно не удивляясь моему появлению. Где экипаж корабля – неизвестно. Но это, видимо, не имеет никакого значения, так как этот «ковчег» со своими пассажирами движется сам, по давно рассчитанному и установленному курсу. Некоторые люди ходят с места на место, попадаются мне навстречу. Однако, не говорят ни слова, их лица не выражают никаких мыслей и эмоций, даже когда я случайно задеваю их рукой. Здесь больше стариков и пожилых женщин. Хотя, часто встречаются и мужчины средних лет, молодые парни и девушки. Жутко видеть целую группу ребятишек, примерно лет пяти-шести, погибших, вероятно, вместе во время катастрофы автобуса. Они не резвятся, не играют, как живые дети, а собравшись в кучу, опустив головы, скорбно глядят вниз.
Я замечаю, что каждый из пассажиров корабля имеет своё «свидетельство смерти»: следы ушибов и кровавые пятна, посиневшие и пожелтевшие лица, оторванные руки, ноги и даже головы… Кроме того, все сгруппированы и распределены согласно своему предсмертному возрасту, социальному положению и профессии – старики отдельно от молодых, дети от взрослых, мужчины от женщин. Хотя, даже и здесь кто-то продолжает дружить, о чём-то безмолвно разговаривать и переживать, если кто-то куда-то надолго ушёл. Прямо, как в живой жизни, где-нибудь, на вокзале или на стадионе! Только, вот, глухая тишина, что бывает, когда громкость звука убавили до минимума.
Я перехожу из одного помещения в другое, в надежде увидеть знакомые (!) лица. И, тут, мне навстречу выходит парень в военной форме внутренних войск, с зияющей раной на голове и лицом, сплошь покрытом запёкшейся кровью. От волнения у меня пересыхает в горле. Забыв про всё, я бросаюсь к нему. Надо же, сразу встретил своего сверстника и собрата по оружию! Пусть, даже, из другого рода войск, но, всё же… Я хватаю его за руку. Она, как ни странно, холодна. А он равнодушным голосом, нисколько не удивляясь моему появлению, спрашивает:
 – Ты кто? 
Я теряюсь, не знаю, как правильно сказать:
 – Я… я ОТТУДА! Убит… в карауле 
говорю взволнованно. И тут же осекаюсь на полуслове от непривычности и ужаса своих собственных слов.
– Идём! 
с поражающим спокойствием, немного подумав, говорит он мне и крепко берёт за руку. Мы идём по длинному коридору, минуя одно помещение за другим, пока не останавливаемся перед очередным проходом. Парень пропускает меня вперёд. Я удивлённо оглядываю сидящих здесь. Было, от чего удивляться – все в военной форме. Армия в миниатюре! Офицеры, солдаты всех родов войск… Матросы, лётчики и пограничники… В парадной форме, помятых ХэБэшках, комбинезонах и масхалатах, голубых беретах и бескозырках, касках и танковых шлемах…
В центре – суровые и обросшие бородами мужчины в выцветших «афганских» куртках с наградами на груди.
 – Сколь отслужил?
 спрашивает тихим голосом черноволосый с густыми усами сержант. Его тельняшка разорвана в клочья и залита кровью, а правая рука оторвана по локоть.
– Год… 
– Молодец, я столько же… А. вот, он…
 указывает сержант рукой на сидящего справа рыжеволосого паренька с обожжённым лицом:
– … уже упаковал чемодан и получил документы, когда его танк был обстрелян ПТУРСами… А этот… 
хлопает по плечу другого:
– … держался до последнего в подбитом вертолёте… А я сам… поздно нащупал взрыватель противотанковой мины, когда разминировали дорогу к кишлаку… 
 – И долго вы… ЗДЕСЬ? 
испуганно спрашиваю я.
Сержант переглядывается со своими боевыми товарищами и усмехается:
 – По той жизни, месяца три будет!.. 
Я не могу вразуметь, о чём он говорит и стою с раскрытым от удивления ртом. Парень-ВВшник, который привёл меня сюда, начинает объяснять равнодушным голосом:
 – Все здесь ждут своей очереди, пока не найдётся на точках БОЖЕСТВЕННОГО ПУТИ «творчество»… Попросту говоря – занятие по совести и способности для каждого. Корабль облетает весь путь, но не надейся покинуть его в ближайшее время: очередь растянута на века, так как желающих много… А нам приходится хуже всех – здесь, главное, не молодость и сила. Это сугубо материальные понятия. А главное – предсмертная жизнь. А она у нас не настолько безупречна, как у сидящих в других «преддверьях»… Я, например, опять не попал в «выпускники», хотя, очередь уже подошла – намекают на то, что я участвовал в разгоне антисоветской демонстрации и успел пришибить пару мерзавцев. Вот, так-то… А «афганцы»… У них, вообще, никакой надежды – ведь, они убивали каждый день, пока не погибли сами…
«Интернационалисты» кивают в знак согласия и тяжко вздыхают:
 – Да, о нас позабыли на грешной земле и никто не хочет знать здесь… Теперь, одна дорога отсюда – в ЛОГОВО АДА – самая конечная остановка корабля, если не захочешь навечно остаться на его борту…
Я, поражённый их страшной судьбой, взволнованно рассказываю о своей смерти. Все слушают, но нисколько не показывают своих чувств, глубоко думая, каждый о чём-то своём. В помещении нет окон, но сквозь стены проникает непонятный звон, лёгкий ветерок – производные этого странного мира, в котором уже около часа нахожусь я и пытаюсь определить, что меня ждёт дальше. Но общая тишина по-прежнему царит в отсеках корабля. И невозможно, даже, узнать, в какую сторону он плывёт.
– На высший экзаменационный суд идут по соседнему широкому коридору… 
сообщает мне кто-то, лица которого я не вижу:
 –… говорят, там он САМ… ну, которому в той жизни все молятся… или один из его заместителей. Но его не видно, ОН спрашивает тебя через стенку… Извини, но тебе долго придётся ждать, ведь, ты не первый, такой… 
Черноусый сержант-«афганец», тем временем, спрашивает меня:
 – Значит, тебя убили штык-ножом, спящего? Что ж, ты выспался и избежал наказания за нарушение Устава, за потерю оружия… Но ты отрезал дорогу обратно. Почему, ты и такие, как ты, с такой лёгкостью бросаете жить?.. Неужели, у вас нет сил и воли существовать там, где положено человеку?.. Здесь, на корабле мы лишние, понимаешь? Наше место там, куда уже не вернуться, а тут нет жизни. Но, самое страшное, что нет и смерти! Тут ты не убьёшь себя ради ещё лучшей жизни и других дел… Вот, мы спасаемся и существуем только за счёт того, что собрались все вместе и говорим, вспоминаем прошлое. Иногда встаём, кому это под силу и разминаемся, чтобы не привыкнуть к вечной неподвижности… Мы не едим вообще, не моемся, не ходим в сортир… Все наши тела – кажущиеся организмы. Так, для вида – сгустки тумана, не более. Осталась только память в голове и форма… -
он бережно поправляет медали на куртке:
 – … в которой каждый из нас пережил последние часы, минуты своей жизни. Ты не успел сделать столько и испытать, сколько мы в Афгане… Но не посчитай это за упрёк. Просто, у каждого своя судьба. И сейчас я даже сочувствую тебе. Потому, что в данный момент шансы у нас абсолютно равны… 
Он замолкает, роняя голову на колени, а я в печали сажусь на призрачный пол.
– Если бы только можно было вернуться назад… 
вздыхает сержант и замолкает, теперь уже, надолго.
 – Вернуться назад?..
Вернуться… назад?
Здесь нет жизни!.. 
мысли эти, несмотря на заторможенность хода времени, стрелами проносятся в моей голове, вдруг, озаряя всех сидящих вокруг. Но никто ничего не замечает или не хочет замечать. Конечно. Это невозможно – вернуться… Меня уже похоронили. И я никак больше не попаду в ТО тело 19-летнего мальчишки, уснувшего навечно от усталости в тихую караульную ночь. Мои родители оплакали меня и потеряли всякую надежду на чудо.
Но, всё же… Можно продолжить жизнь в другом теле, независимо – в каком городе, в какой стране. Хотя, никто и не будет знать о моей необычайной истории. – Вернуться назад?.. Обязательно! Да простят меня мои товарищи и командиры… Ведь, я ничего не успел сделать в жизни и должен что-то сделать. Именно для этого, я уже один раз начал жить и прожил почти два десятка лет. Нужно попытаться на большее!
– Ты не должен ЗДЕСЬ быть, ты должен вернуться обратно… Хотя бы, ради нашей памяти! 
строго говорит мне сержант и улыбается:
 – Тебе простят всё, будь уверен. И передай привет моим старикам – они ещё не скоро придут сюда… 
По гулкому коридору корабля слышатся шаги. Наместник Господа, если это только он, останавливается в дверях в длинном туманном балахоне и с коротким жезлом в руке, похожим на крест. Вокруг его головы светится нимб.
– Ну, кто здесь последний? 
насмешливым и оглушительным голосом спрашивает он.
– Вернуться наза-а-а-ад!!! 
собрав все силы, кричу я и поднимая тело, вскакиваю на ноги. Все находящиеся вокруг медленно поворачивают головы и изумлённо смотрят на меня.
– К чёрту бессмертие! Это всё фуфло на постном масле!! 
не помня себя от гнева и невольно повторяя слова замполита, я срываю с ноги сапог.  Размахнувшись, бросаю его в верховного посланца.
Он закрывается от меня руками и испускает зловещий крик. Жезл вспыхивает ярким пламенем. Рушатся, призрачные до того, стены и пол. Меня подхватывает неизвестно откуда взявшимся сильным ветром и выбрасывает за пределы помещения. «Афганец», улыбаясь, кричит мне вслед:
 – Сделай что-нибудь хорошее! И… верни свой автомат!..
 Через мгновение он и всё окружающее расплывается в тумане и исчезает. Я перестаю видеть всё, что только что было…
… И, неожиданно, вздрагиваю от того, что на ногу мне падает какой-то предмет. Я открываю глаза… Всё та же ночь. Тусклая полоса света падает в кабину разбитого грузовика и тихо продолжает идти дождь.
– Автомат!..
 проносится в голове испуганная мысль.
Но, к своему величайшему удивлению, я, как ни в чём ни бывало, крепко держу его в руках и прижимаю к себе.
 На стволе нет штык-ножа!.. 
снова холодный пот прошибает меня и от ужаса перехватывает дыхание. Я готов опять умереть от отчаяния, не зная, что делать.
Но, тут, случайно наклоняюсь вниз и вижу блестящее лезвие с оранжевой ручкой, лежащее под ногами на мокром железном полу. Так, вот, оно что!.. Видимо, я не до конца защелкнул его на стволе, когда заступал на пост и от того, что во сне судорожно дёргал оружие, он слетел и упал мне на ногу.
– Как хорошо, что это был лишь сон и я живой! 
расслабленно откидываюсь я на сиденье и чуть не плачу от счастья. Перед моими глазами родная земля, ночная темнота и приятный дождик.
– Значит, можно начать сначала!.. 
Я ощупываю всего себя и бесконечно радуюсь – ведь, я в своём теле.
– Никогда не буду больше спать на посту!! 
твёрдо обещаю сам себе, вспоминая ужасные моменты невероятного сна.
Эх, скорей бы приходили разводящий с Генкой! Мне, вдруг, так хочется увидеть ребят, которых, вроде бы, вижу всё время, но совсем не считаю это за счастье. А ведь, это такое счастье – видеть привычное и знакомое!..
Дождик заканчивается, до смены остаются считанные минуты и я, зевнув, спрыгиваю из машины на землю. Пристегнув штык-нож, беру оружие на плечо. Прогоняя последние остатки сна, иду к воротам КТП, посматривая по сторонам – не случилось ли чего-нибудь подозрительного за это время…



… Хлопотливое утро этого удивительного караула пролетает незаметно. Почти полностью улеглась деловая суматоха, так как весь Учебный Центр готовится к обеду. Мы – тоже. Гена с нетерпением ждёт машину, на которой уехал проверяющий до 5-го поста. За стеной коридора слышатся резкие пронзительные звонки сигнализации – капитан Кириллов загоняет по камерам арестованных после того, как они всё утро пилили дрова и подметали маленький плац караульного помещения.
В столовой же «дым коромыслом»: Цоколь с Фогелем вовсю жарят хлеб на свином жире, поэтому, не только там, но и во всех остальных комнатах пахнет жиром и горелым. Периодически два Серёги недовольно орут друг на друга, очевидно, не поделив готовую стряпню между собой. Потом замолкают и оттуда доносится лишь аппетитное шипение сковороды. Все остальные ребята то и дело заходят к ним на угощение и умудряются утягивать куски из-под носа «столовщиков», покуда они выясняют отношения и разыскивают остатки жира с хлебными корками.
Толик Бадьин сидит с нами в начкарке и, не обращая внимания на вкусные запахи из «кабака», яростно крутит ручки радиоприёмника, пытаясь поймать все радиостанции мира. Скрежет, всевозможные завывания, взрывы звуков и голосов вырываются из старенького «Рекорда», заглушая всё остальное в начкарке и коридоре.
– Тише ты, дорвался до бесплатного! Машину прокараулим из-за тебя! 
покрикивает на него Гена и шутя щёлкает Толика по уху.
Звенит сигнализация калитки. Кто-то из ребят идёт открывать и через мгновение в дверь заваливается самое красноносое создание на свете – Оленевод в гости пожаловал!
– Привет «дембелям» караула! 
с ходу приветствует нас Лёха и, не дожидаясь особого приглашения, плюхается прямо в рабочем бушлате за стол рядом с телефоном:
 – Как «тащится» последний караул? 
улыбается он, сверкнув озорными глазами и от всего сердца хлопает Гену чуть пониже спины. Тот, от такой бесшабашности и «бурости», раздувает усы и чуть не выталкивает Оленевода со своего места, но достойно парирует соперника:
 – А как там, на 2-м секторе?.. Скоро ли предстоит торжественная сдача проходного двора в постоянную эксплуатацию? 
Лёха Алейников сейчас живёт припеваючи. После нашего возвращения из командировки его перестали ставить в караул и первому предложили своеобразный «дембельский аккорд», чтобы дать заработать шанс уехать домой в первом «эшелоне». Конкретно же, сделать одну из комнат на заброшенном, пока, объекте – КТП дальнего парка, где в настоящее время только отсиживаются часовые 3-го и 4-го постов в ожидании смены.
В штабе Тыла, как обычно, руки до объекта не доходят. Есть другие дела, поважнее (та же стройка складов на 5-м посту) и, потому, уже третий год командование хочет «выехать» за счёт таких «дембелей»-энтузиастов, как Лёха. Он в последнее время, каждый день, с подъёма и до отбоя торчит здесь. Беря в помощники кого-нибудь из «гансов», того же Цоколя, чтобы было не так скучно. Работа идёт помаленьку, не шатко-не валко и Оленевод, конечно же, не надеется успеть и сделать всё по высшему классу. Зато время протянуть можно без всяких забот, караулов, ужасного Дениса и прочих малоприятных мелочей, которые для «дембеля» просто излишни.
– Бадьин! Курить есть чё-нибудь? 
живо поворачивается он к Толику. Тот, не отрываясь от радио, протягивает Лёхе пачку «Беломора».
– О-о, ништяк!.. А-а, чем-то вкусненьким пахнет?.. Вперёд, машина! 
Оленевод пулей выскакивает из-за стола и прямиком направляется в столовую. Я иду вместе с ним, предвкушая отличный спектакль: там, где разом собираются Оленевод и Цоколь, жди хохму и кучу приколов!..
Лёха действует с ходу. Покуда Моргулец, отвернувшись к окну, опасливо подносит к зубам горячий и румяный хлебец, Оленевод молниеносно срывает его с вилки. Крякнув от удовольствия, откусывает добрую половину, со смачным треском пережёвывая её во рту.
– Э-э-э! Ты шо делаешь, прохлот!!! 
вытянув лицо от изумления и, одновременно, радуясь приходу своего лучшего друга среди «дембелей», кричит Цоколь:
 – Вот, до чего ж хитрые! То ж, приходят на бесплатное и объедают караул… Ни стыда, трошки, ни совести! 
притворно возмущается он, размахивая пустой вилкой.
– Ну-ну-ну! Не трепли языком, Цоколь, всё в порядке!.. Зато, хлебец-то какой вкусный, а?
Фогель, тоже довольный нашим появлением, протягивает мне здоровенный кусмень. Но я категорически отказываюсь, потому что уже не могу спокойно смотреть на жареное. Столько за всю службу съел «караульных» гренок, что заработал изжогу, которая схватывает в самые неподходящие моменты и рыгать охота безбожно!
Вместо этого, открываю хлебницу и за обгрызанными мякишами нахожу Цоколеву заначку – пакетик крупного кускового сахара. Он явно накапливал его с вечерних и утренних паек сегодняшнего караула. Увидев это, Цоколь прыгает через стол и пытается, с трагическим воплем, схватить меня за руку, столь бесцеремонно вломившуюся в его НЗ. Но, поздно – горсть рафинада прямо на глазах тает в полном стакане чая. Цоколь сокрушённо хватается за голову:
 – Ну, вот, ёрш твою меть!.. Ишо один рецдевист до цукару добрался, разорил бедного крестьянина… Спасу от вас нет!   
– Э-э, тебя, Цоколь, полезно раскулачить иногда, мафиози! По всем углам «заначил» и «заховал» жратву, куркуль!.. 
от души смеётся Оленевод, защищая меня и отхлёбывая вместе со мной из стакана крепкий чай.
Мы долго пьём, закусываем, растягиваем удовольствие. Наблюдаем за другими ребятами. Смеёмся шуткам Цоколя. Лёха сам успевает подначивать остальных. Время приближается к полудню.
– Пошли, прогуляемся до КТП! 
предлагает он мне, собираясь уходить обратно.
– А что, давай! Всё равно, неизвестно, когда обед привезут… 
Я беру шинель с автоматом, предупреждаю Гену и через минуту мы, не торопясь, идём по дороге.
Тёплый весенний день в самом разгаре. Дорога вновь оттаяла на солнце. Пузырится грязью, журчит ручьями на неровностях. Наши ноги на каждом шагу вязнут в глине. Ругая грязь на чём свет стоит, наконец, выходим сначала на оставшуюся полосу снега вдоль ограждения поста. Затем, на каменистую тропинку у самых ворот парка. Часовых поблизости не видно и я лишний раз радуюсь, что они не торчат на глазах у всех, а несут службу, где положено.
Мы садимся на кучу досок, прямо на солнышке. Лёха, не торопясь, закуривает сигаретку:
– Да, прекрасное время…   
– У Чепиля больше не работаешь? 
спрашиваю я, вспомнив прошлогодние Лёхины скитания по ДОСам.
– А он других работничков подрядил – Лапуху, Горбачёва… Сейчас опять квартиру ремонтировать собирается!.. 
 – Надо же, Лёш, получается, мы с тобой сейчас только по утрам, да вечерами видимся!.. 
 – Ага-а, точняк! 
 – Ты что-нибудь насчёт «дембеля» слышал, новенького? 
 – Ха! Я сам тебя хотел об этом спросить – ты же в штабе у нас постоянно… Не знаю, вообще-то… Лобану везёт – считай, завтра-послезавтра едет… 
Оленевод задумывается о чём-то, дымя сигареткой:
 – Я не знаю. Замполит говорит – скоро. А когда, скоро? 
он, вдруг, смущённо улыбается:
 – Хорошо бы, с тобой… а то, одному скучно уезжать…
 – Не переживай, может, и получится! Но, пока что, Генка уедет – переезжай на… его кровать! 
Мы оба смеёмся. И ещё некоторое время сидим, наслаждаясь погодой, то думая о своём, то переговариваясь.
– Ну, ладно, давай, до вечера! 
наконец, собираюсь идти я и пожимаю Лёхе руку.
– Счастливо закончить караул! 
улыбаясь, подмигивает он.
После обеда в караульном помещении устраивается настоящий аврал по наведению порядка. Гена только и успевает подгонять всех и вся  - время неумолимо отсчитывает оставшиеся часы до смены караула.
– Слушай, Коля… Сходи, проверь свои посты. Как там, всё ли в норме, хорошо? И жди у КТП. Я кое-что придумал!.. 
заговорщицки говорит он и снова уходит руководить «авралом» в коридор и столовую.
– Ноу проблем! 
Через несколько минут я уже в парке. Иду по периметру сначала 4-го, а потом 3-го поста. Тропинка часового превратилась в грязный ручей, но я смотрю больше на ограждение, розетки телефонной связи, стёкла и двери машин. Слава Богу, всё нормально… Даже непонятно, тогда, где тайные ходы грабителей, по следу которых идёт Особый отдел? Или, может, они по воздуху перелетают, через колючий забор?..
Цоколь и Фогель, помня ночное происшествие, торчат на вышках и делают (независимо друг от друга) самый бдительный вид. Впрочем, Цоколь не упускает возможности позубоскалить со мной по поводу моего внеурочного визита:
 – Шо, товарищ начальник, то бишь, разводной! 
смеётся он, свесившись с перил лестницы:
Захотел меня «спалить»? Не выйдет, ой не выйдет… О-хо-хо!.. 
 – Будем надеяться на великодушие нового караула… 
думаю я про себя и вспомнив про Гену, ускоряю шаг. Когда подхожу к воротам парка, слышно, как заводится машина у караульного помещения.
Вскоре ЗИЛ появляется из-за поворота и останавливается около меня.
– Такси подано, прошу садиться! 
за рулём не Бадма, а сам Генка. Он от души улыбается, выглядывая сквозь опущенное стекло дверцы. Я мигом подхватываю автомат и запрыгиваю в кабину с другой стороны.
– Ты чего? Опять ЧП?   
недоумённо спрашиваю друга.
– Да нет же… Вот, решил прокатиться на прощание. Завтра уже не удастся! 
поясняет Гена задорным, но и чуть грустным голосом:
 – Объездим сейчас с тобой всё, что можно!..
 – А МОЖНО? 
продолжая удивляться, спрашиваю я.
– Конечно, дружище! Сегодня можно…
Как и минувшей ночью, вновь направляемся к посту ВАИ и выезжаем на нижнюю дорогу. Постепенно разгоняемся и спустя минуту машина летит по широкому, растаявшему полотну трассы. От рёва мотора и скорости захватывает дух. Сбросив задумчивость и серьёзный вид военных людей, мы радуемся, как дети. Генка не жалеет бензина, жмёт на газ до отказа и оглашает тишину окружающего леса протяжными звуками сигнала. Машину на полной скорости заносит на поворотах.
Не останавливаясь, пролетаем мимо 5-го поста, затем 6-го. Часовые, появившись на виду, смотрят на нас недоумённо, не зная, что делать – становиться по стойке «Смирно» или бежать навстречу. Чтобы внести ясность и погасить панику, сначала Гена, потом я через опущенные стёкла даём им категорическую отмашку – «Назад!..»
 – Рванём до запасного района? 
азартно кричит мой друг и мы опять от души хохочем.
Конечно, это невозможно. Мост через реку за 6-м постом давно разобран. Да и у нас время ограничено. Нельзя уезжать далеко отсюда. Мы в карауле: скоро очередная смена. А потом смена всего караула. Теперь уже скоро.
 Обратно едем не торопясь, по верхней дороге. Она не такая ровная и прямая, как нижняя. Машину то и дело бросает на колдобинах, тащит по скользким, глубоким колеям и Генка только успевает ворочать рулём влево-вправо…

В караульном помещении – торжественный порядок, знаменующий завершение ударного аврала. Полы выскоблены и вымыты добела. Уже пришедшие с постов, Цоколь и Фогель наводят последний лоск в «кабаке». Насухо протирают тарелки, бачки, расставляют посуду в шкафу, собирают крошки от гренок. В бодрствующей комнате стоит приглушённый грохот – караульные, отстоявшие на постах, разряжают магазины и сдают патроны разводящим.
Достаивают последний час на постах часовые 3-й смены и слышно, как в городке, на плацу, гремят барабаны развода.
Гена от волнения уже не может найти себе места. Он заходит то в столовую, то в начкарку. Улыбаясь, переговаривается со всеми ребятами, капитаном Кирилловым. Слушает зазвонивший телефон. А встретив мой озадаченный взгляд, снова улыбается и молча подмигивает. Отчего мне становится и весело, и грустно одновременно.
Проходит ещё немного времени и… для нас обоих, как будто, наступает озарение. Я вспоминаю, о чём думалось исподволь, с самого начала. А Гена решительно берёт в руку штык-нож, подходит к пожарному щиту в коридоре и оставляет памятные царапины:
 – Надо же, только сейчас вспомнил о «памятке»! Ничего не поделаешь, придётся здесь… На посту постоять не пришлось, но… не будешь же портить стол в начкарке!.. 
Стрелки на часах отсчитывают последние минуты до смены караула. Мы все, словно корабль, приготовившийся к торпедной атаке – все по местам. Ребята дружно сидят за столом в бодрствующей. Капитан Кириллов обходит помещения:
– Порядок везде? Недостатков нет?
– Так точно, товарищ капитан! 
дружно отвечаем мы.
– … ЧП нет, караул прошёл нормально! –
чётко доложит потом Гена замполиту.
А пока… Торжественно звучит сигнализация. Железная дверь калитки сотрясается от грохота автоматных прикладов, сапог и рёва свежего караула. Через мгновение нас, стоящих в коридоре, едва не сметает дикая толпа с оружием и красными погонами. Вновь 3-й полк. И над всем этим слышится торжествующий вопль:
– Мафия бессмертна!!!

– Смотри, Лобан, задрочит тебя Шифонер, напоследок! 
зловеще предрекает Бадма, зевая и выходя на улицу заводить машину.
– Будь спок! 
иронически отвечает Гена:
– У нас всё по высшему классу, на то и «дембельский», караул-то!..
– Юдин где? 
спрашиваю я у одного из мотострелков, не видя нашего старого знакомого.
– Дежурным по роте заступил! 
отвечают мне:
– От караула дали отдохнуть… 
Опять царит суматоха. 3-й полк принимает помещения. Мои бедные «гансы» отстаивают проклятую столовую. На этот раз за двоих отдувается Цоколь и я слышу его возмущённый голос по поводу «каких-то вилок и наглости ЧМОрного 3-го полка!..» Я, между тем, договариваюсь с новым разводящим 2-го сектора о том, чтобы он побыстрее менял моих подчинённых. Убеждаю его, что на постах полный порядок, связь работает бесперебойно и все возможные дырки в проволочном ограждении надёжно заделаны.
… Последний караул закончен и бесповоротно канул в лету. Гена молча стоял у окна, не обращая внимания на нас и, улыбаясь, смотрел куда-то вдаль. В сторону леса, на запад. Где садилось солнце в верхушки деревьев и лёгкие облака предвещали наступление тёплого весеннего вечера.


… Назавтра, часа за два до ужина, когда я работал в штабе, раздался телефонный звонок. Думая, что звонит кто-то из начальства, я хотел было уже ответить официальным тоном. Однако, приветливый, но грустный Генкин голос словно подстегнул, заставив бросить дела и стремглав бежать в казарму.
Гена стоял в Лен.комнате, дожидаясь замполита и, пользуясь случаем, все ребята прощались с ним. «Дембеля» назидательно говорили напутственные слова, подначивали, перебивая друг друга, но в то же время крепко жали ему руку и от души хлопали по плечу. «Деды» и «котлы» больше молчали, сдержанно покашливая. «Гансы» грустно моргали глазами. А всегда неунывающий Цоколь пустил слезу, как ребёнок, обхватив Генку за шею и невольно вытирая сопли о его плечо. Все желали лучшему механику-водителю батареи, заместителю командира 1-го взвода и комсоргу артиллерийского полка счастливого пути.
Мой друг ехал домой без лишних вещей, но в красивой и удобной «афганке», купленной у прапора Трофимова. На ней был стандартный набор «дембельских» значков, потёртый кожаный ремень с ослепительно начищенной бляхой. И самое главное – новенькие чёрные погоны с латунными блестящими буквами «РВА» и тремя золотистыми лычками. Звание сержанта было присвоено сразу после вчерашнего караула за безупречную службу и последнюю командировку в Гусиное Озеро.
– Не вешай носа! «Дембель неизбежен, как крах империализма»!.. Будь уверен – уедешь в самое ближайшее время. Пиши, братишка и… не забывай! 
шепнул Гена, улыбнувшись, когда очередь дошла до меня и мы крепко обнялись на прощание…

Эпилог
Моего последнего караула не было. Поэтому, дорогие читатели, не пытайтесь найти моих памятных надписей на караульных постах нашего доблестного Учебного Центра.
После отъезда Гены я несколько дней не мог найти себе место от тоски и какого-то тревожного ожидания. Ничего не хотелось делать в эти тёплые весенние дни. Я чуть не поссорился с друзьями по какому-то пустяковому поводу и неприветливо разговаривал с офицерами, когда кто-нибудь из них пытался выяснить, почему я такой мрачный. Ко всему прочему, я умудрился ещё и заболеть, чего со мной не случалось больше года службы!..
Это произошло во время работы в дальнем парке. Было жарковато, но одновременно дул холодный ветер, из-за чего меня и просквозило. Казалось, что всё обойдётся, но вечером началась явная простуда. Сан.часть уже закрыта, потому я остался в казарме. Однако к утру поднялась температура, начался кашель. Не было речи идти на зарядку, завтрак, построение. Сил хватило только завернуться в шинель и упасть снова на кровать. Командир взвода, потом начальник штаба, увидев меня, поняли, в чём дело. Но тоже понадеялись, что день я отлежусь, а вечером смогу заступить в караул. Впрочем, и вечер не принёс облегчения... До сих пор не могу понять – почему и после этого меня не отправили в сан.часть? Как бы то ни было, я провалялся в расположении два дня. Ходил только в туалет, пил холодную воду из-под крана и снова кутался в шинель. Но, справедливости ради, стоит отметить, что меня никто не тревожил. Ребята двигались мимо почти на цыпочках, кто-то приносил из столовой и ставил на тумбочку чай, хлеб с маслом, кто-то нашёл и принёс пару упаковок лекарств. И я успокоился, бросил все силы на сон, в котором исходил пОтом под шинелью и ярко-зелёными соплями...
Уже на третий день самочувствие стало улучшаться. Прежде всего, я почувствовал огромное облегчение и свежесть в голове, прилив сил. Дыхание стало ровным и глубоким. «Казарменный курорт» оказался самым лучшим лекарем на свете! Но, едва я только поднялся и начал прохаживаться от расположения к Ленкомнате, меня заприметил Денис. Он долго осматривал меня с головы до ног, аж притомил…  Потом недовольно вытянул лицо:
 – «Дембель», мляха-буха, «Гражданские люди»… В караул некого ставить! А поставь тебя, ещё и упадёшь на посту, отвечай потом… 
Я слегка улыбнулся странной нерешительности командира дивизиона:
 – Товарищ подполковник, чего бояться, не упаду – ставьте!..
 – Ага, счас! Пойдёшь дежурным по роте…
Таким образом, моим последним звонком стала, в прямом смысле, трель сигнализации оружейной комнаты. Ключи от которой и всё находящееся в ней имущество я навсегда сдал сутки спустя сменившему меня младшему сержанту с батальона связи.

Оставшиеся до отъезда дни я запомнил четырьмя основными моментами.

1) Ещё не зная о скором отъезде, я принялся вместе со всеми готовить летнюю форму одежды. Почти всем выдали новые ХэБэ. Но когда самые быстрые (в том числе и я) привычно принялись было отпарывать имеющиеся на них «тряпошные» погоны и петлицы, чтобы пришить настоящие, чёрные с буквами «СА», вовремя появился озадаченный замполит:
– Так, хлопцы, отставить… Погон и петлиц не будет.
– То есть, товарищ подполковник?! 
смогли только удивиться мы:
– Совсем не отпарывать ничего??
– Оставляйте, как есть… На имеющиеся ХэБэшные петлицы прикручивайте «пушки» и на этом пока всё… Завтра ещё командиры взводов выдадут сержантам красный галун на лычки… Чтоб, хоть, звания было видно… 
Уже немного позже, когда я был дома, стало известно, что время нашего «дембеля» совпало с подготовкой к переходу всей Советской Армии на новую форму одежды – «афганку». Недаром её комплекты в огромном количестве хранились на складах всех уровней. В том числе и нашего Учебного Центра. Наш призыв и те, кто на полгода младше нас, донашивали ХэБэ старого образца, а вся остальная дивизия была переодета в новое обмундирование в течение последующего года спустя. Впрочем, лично мне пришлось поносить даже старую форму буквально считанные дни… 

2) 9 мая, день Великой Победы… Год назад, будучи уже здесь, в Братске, этот день я провёл в наряде по столовой. Но сегодня караул не наш и вся батарея с утра на праздничных мероприятиях: утреннее торжественное построение дивизии, встречи с представителями властей и ветеранами войны, дневной парад частей Братского гарнизона, увольнения в город… А вечером состоялся праздничный салют. Снова на территории нашего городка. Только, уже на стадионе, где обычно проходили футбольные матчи между командами Учебного Центра. Главными исполнителями действия стали мы, артиллеристы. Из состава одного из дивизионов нашего полка были сняты с хранения и отбуксированы на стадион две гаубицы М-30, а из склада РАВ – несколько ящиков салютных снарядов. Всем руководили, естественно, Денис и замполит. Мне и другим «дембелям» было предоставлено торжественное право дёрнуть спусковые шнуры орудий! Хватило всем, так как число выстрелов перевалило за полтора десятка… «Деды», «котлы» и «гансы» тоже не бездельничали: каждый из автомата дал очередь в небо десятью холостыми патронами!

3) 10 мая… Ложась спать вчера вечером, я даже не догадывался, что сегодня еду домой!!! Но с подъёмом я узнал об этом буднично и просто. Сначала подошёл замполит. Я привычно рванул было бежать на зарядку вместе с остальными, но он придержал меня за руку:
 – Куда, друже?.. Давай, сейчас сразу на завтрак, а потом к построению готовься!
– НЕУЖЕЛИ, товарищ подполковник?!.. 
У меня так и подпрыгнуло сердце.
 –  Конечно! Сколько тебя тут можно держать-мариновать… Сегодня в полдень, поезд «Гидростроитель – Иркутск». Успеешь собраться?
– Так точно!..
Потом подошёл капитан Кириллов:
– Давай, ко мне зайди потом, как позавтракаешь… Документы забрать и всё сдать: ХэБэ, сапоги, прочее… «Парадка» где? 
– В каптёрке, товарищ капитан!
– Добро! Сразу туда подходи…
После завтрака, сдав своё «добро», переодевшись и получив на руки конверт с документами, я присел в курилке за нашей казармой, когда ко мне подбежал Фогель и запыхавшись выпалил:
 – Втюрин зовёт… В Ленкомнату!
Я невольно обрадовался. Дело в том, что подполковник Втюрин давным-давно ушёл от нас в штаб РВА и, хотя, навещал своих бывших подопечных, но только в исключительных случаях. Которые не требовали отлагательств, но требовали личного участия бывшего командира полка. Видимо, сейчас такой случай настал. И он касается лично меня…
– Здравия желаю, товарищ подполковник! 
 – Здравствуй, товарищ солдат! Проходи… 
Никого не было в Комнате, кроме нас двоих. Подполковник привычно и внимательно всмотрелся мне в глаза, оглядел парадную форму, по-видимому не нашёл в ней недостатков:
– Ну, что… поздравляю тебя! Отслужил честно, добросовестно и сегодня…
Он сделал паузу, давая договорить мне.
 – Домой, товарищ подполковник…
 – Всё верно! Как настроение? Какие планы на будущее?
– Даже не знаю, товарищ подполковник… Как-то не думал ещё. Буду, конечно, учиться. Туда же вернусь или стану поступать в другой ВУЗ… Видно будет!
– Правильно, с твоей головой надо высоко и далеко идти! Но, если в военное училище, всё же, надумаешь, то подполковник Пяточенко характеристику с рекомендацией тебе уже написал. Возьмёшь у него или, потом, по почте тебе вышлем... Да, как уладишь дела дома и поступишь, приезжай в гости сюда. Остановиться будет где: здесь, в казарме или у меня на квартире… Адрес есть на чём записать?
– Спасибо, товарищ подполковник! Вам всего хорошего, побыстрее стать полковником! 
 – Ну-у, как получится! 
сдержанно улыбнулся бывший командир полка:
– Хотелось бы… но много дел, нерешённых вопросов, проблем… Вот, с личным составом работы полон рот, сам знаешь… Как ушёл на повышение, солдатики сразу расслабились, да и среди командиров тоже, не всё ладно…
Подполковник почему-то замолчал, но я понял его мысль. Да и углубляться в эту тему сейчас не было времени… Тем паче, что меня больше волновал другой, гораздо более насущный вопрос:
– Товарищ подполковник, разрешите мне до Центрального Братска съездить до обеда по личным делам? Я успею… 
Дело в том, что, хотя, «парадка» и была готова и сидела на мне ладно, я так и не успел прикупить каких-нибудь дополнительных «дембельских» регалий для себя и на память о службе в Братске. Поэтому, хотел напоследок побывать в магазине военторга «Звезда», а на обратном пути заскочить в местный военный магазинчик у наших соседей-ракетчиков, на Горке.
Но реакция подполковника была категоричной, хотя и предсказуемой. Он сразу нахмурил брови и посуровел, даже без того, строгим лицом:
 – Какие личные дела?.. Уже скоро построение, а потом на вокзал… Давай, лучше сейчас, как следует, соберись, чтобы ничего не забыть… 
Все знали, что Втюрин ревностно относится к отправке «дембелей», не даёт им времени на раскачку и возможности поболтаться в городе перед отъездом. Во избежание, разумеется, всяческих нарушений дисциплины и попадания, вследствие этого, на «губу». Многие считали это излишней перестраховкой и обижались. Да и, конкретно ко мне, конечно, это не относилось. Однако, спорить с бывшим командиром полка, даже мне, было бесполезно.

4) Позднее утро 10 мая 1989 года… Построение на плацу перед нашей казармой. Артиллерийский полк почти в полном составе. Офицеры и прапорщики на правом фланге. Сержанты и «дембеля» в первой шеренге, остальные во второй. Все провожают меня. Замполит и подполковник Втюрин рядом со мной. Они по очереди произносят торжественные слова, но от волнения я плохо запоминаю сказанное. Воздух такой тёплый, что в новой и почти не ношенной «парадке» становится чуть тесно и жарко. Ярко светит солнце, шелестят первые листочки берёз.  И лёгкий ветерок не может скрыть увлажнившихся глаз, которые не замечают устремлённых на меня внимательных лиц однополчан…
… Скорый поезд, монотонно стуча колёсами, уносил меня всё дальше и дальше от Братска. И я, не думая ни о чём, пристально смотрел в окно, в загадочную и светлую даль. Что сулит нам будущее? Ответа на этот вопрос мне не мог сейчас дать никто…

Январь – февраль 1990 г.