Янина одиноко бродила по лесу, удрученная безрадостными мыслями и сомнениями. Что с Романом, выживет он или нет? А что если Кудыма в ярости убьет Густава? Тогда его смерть будет преследовать её до конца жизни. Так размышляя, девушка вдруг вспомнила, что Кудыма просил ее остерегаться подобных, опасных для нее прогулок. Послышался вечерний звон, созывая верующих на молитву. Янина слушала, затаив дыхание, и считала удары. Позвонив шестьдесят семь раз, звон прекратился. Её сердце вдруг сжалось до боли. Она подумала:
“А что если где-то там тот звон за упокой души Романа? А может, Густава или Кудымы? И всему этому несчастью я! Я! Я причина. Не лучше было бы мне самой умереть? Я не выдержу, мне страшно. Куда бежать? Домой? Нет, нельзя, Кудыма запретил. Вот до чего дошла, солдат мной управляет. А если подумать, кому я нужна, сирота без отца, без матери. И главное, сама без ума”.
Янина склонила голову к стройной березке и горько заплакала. Она так забылась в своем горе, что не услышала, как к ней подошла жена лесничего.
– О, панна Янина, почему вы в лесу одна и плачете? Не надо плакать, вот уже скоро Кудыма должен приехать. Идемте в хату.
– А если не приедет?
– Кудыма не приедет, почему?
Янина высказала свои опасения. Не умолчала даже, что именно она причина всех несчастий.
– Не надо все на себя брать. Виноваты все понемногу, кто вас окружал. Ну, и судьба тоже. Говорят, что судьбу и конем не объедешь. Есть такая пословица. Пойдем, дорогая, скоро все это кончится. И на свадьбу к себе пригласишь.
– Если она у меня будет.
– О, конечно, будет. Недаром офицеры за тебя дерутся.
В доме лесничего было тихо, спокойно. Янина вошла в свою комнатку и занялась рукоделием. Большой серый кот, любимец всех в доме, уселся у нее на коленях и радостно мурлыкал, ловя нитку из клубка своими пушистыми лапками. Янину это забавляло. Играя с котом, она незаметно уснула. В комнате сгустились сумерки. Янина открыла глаза и вскрикнула, у дверей кто-то стоял.
– Добрый вечер, панна Янина.
– Кто это?
– Как кто? Неужели так скоро меня забыла, что не узнаешь?
– Кудыма, ты?
– А кто же. Что, думала, я уже на том свете с Макаром телят пасу?
– Я думала, это твой призрак.
– Хо-хо, не так легко меня призраком сделать. Ты еще, панна Янина, будешь у меня на свадьбе гулять, а я на твоей. Хорошо?
– Хорошо, мой добрый телохранитель, но ты скажи, твои руки чисты?
– Совершенно чисты. Не убил я поручика, только так, немного пристукнул, но гадюка еще до заката солнца ожила, и будет теперь жить, сколько ему назначено.
– О, слава богу, он живой. А письмо ты его жене отдал?
– Отдал и ушел, не дожидаясь, что будет дальше. А теперь, панна Янина приготовься, я еще должен отвезти тебя к капитану. И наконец, сам отдохну, заждалась меня моя Марина.
– Как же я к нему поеду? Сама буду напрашиваться, что ли?
– Он больной, а за больным не стыдно и поухаживать. А если он умрет? Так ты даже в последний раз его не увидишь.
– Кудыма, не говори так! – со страхом в голосе вскрикнула Янина.
– Ага, не говори. Ну, так собирайся и поедем.
– А ты знаешь, Кудыма, мне даже не в чем ехать. Ты посмотри, какая я оборванная, стыдно людям показаться.
– Это не беда, в Кракове оденешься, как первая модница.
Янина знала Краков хорошо. Со своей молочной сестрой Зосей, они учились в женской гимназии, а окончив школу, еще полтора года в пансионе, в десяти километрах от города. Пансион тот был чем-то вроде монастыря. Девушки там не только осваивали общеобразовательные науки, но и учились рукоделию, кройке, шитью, кулинарному делу и так далее. Одежду тоже носили монашескую. И у Янины созрел план:
“А что если зайти в монастырь, попросить у наставницы монашеский костюм и явиться к Роману в качестве сиделки. Ведь монашки ходят к тяжелобольным и помогают больничному персоналу ухаживать за больными. Летом монашки одевают широкое и длинное платье с длинными рукавами, да еще с капюшоном. А если в доме есть мужчины, закрывают лицо серой вуалью. А пока куплю элегантный костюм, шляпу, перчатки, модельные туфли. Ну, и все прочее, что надо молодой горожанке”.
– Кудыма, ты от меня никуда не уходи. В гостинице комнаты снимем рядом.
– А если рядом не будет?
– О, это уже моя забота. Пойду к управляющему, поговорю, и комната найдется.
Когда Янина потребовала управляющего, тот посмотрел на нее недружелюбно, ведь та выглядела, как шарлатан. Ее дорожный плащ в ужасном виде, туфли стоптанные и в заплатах, платье по бокам обвисло. Управляющий смотрел на нее и насмешливо улыбался.
– Барышня или дама, вы хотите снять две комнаты, да еще рядом. Они же дорогие и заняты. Вы пойдите за город, там частным образом найдете ночлег не то что рядом, а даже в одной комнате. И вы меня извините, я очень занят.
Янина не рассердилась, а от души рассмеялась.
– Пан управляющий, вы не смущайтесь моим видом. Это маскировка, а деньги я вам дам прямо сейчас и комнаты попрошу найти. Я с дальней дороги и очень устала, а еще до обеда должна попасть в магазины и переодеться. Вот вам аванс. Пожалуйста, дайте квитанцию.
Управляющий с любопытством посмотрел на Янину. Он понял, что эта женщина не простая и не уличная. Но, кто же она такая?
Вернуться из города к обеду Янина не успела. Она пришла в пять часов пополудни. Управляющий ее не узнал. Перед ним стояла дама в темно-синем костюме, в лаковых модельных туфлях, лайковых перчатках, и в такой же темно-синей шляпке с небольшими полями, повязанными нежным тюлевым шарфом, концы которого, концы которого красиво спускались вниз. Через плечо был перекинут шерстяной темно-серый плащ, в руке на шелковом шнурке устроилась красивая сумочка, а ее пышная коса была подколота греческим узлом. И без того очень красивая, в таком наряде Янина была просто неотразима.
– Ну, как? Где мои комнаты, надеюсь не под потолком? Пожалуйста, покажите их мне.
– Простите, какие комнаты?
– Ах, да, я в другом наряде, вы могли меня не узнать.
Янина откинула тюлевую вуаль, прикрывающую ее лицо, и, подавая квитанцию управляющему, спросила:
– Теперь вы меня узнали?
– О. да, – засуетился управляющий, не отводя глаз от Янины – Простите, мадам, за нескромный вопрос, но что вас заставило быть в прежнем наряде, в котором появились у нас до обеда?
– О, это длинная история и для вас неинтересная. Прикажите принести обед в номер мне и моему спутнику.
– Будет сделано, – раскланиваясь, сказал управляющий, и ушел, потрясенный красотой загадочной дамы.
Появился человек и вежливо проводил наших путешественников в номера.
– Ха-ха-ха! – от души рассмеялась Янина, когда они остались одни в своих комнатах, – Ты видел, Кудыма, как управляющий со мной раньше говорил, а как теперь? На цыпочках ходит. Вот что значит красивая тряпка.
– О, панна Янина, я и сам не могу на тебя насмотреться. Вот если бы тебя такую увидал поручик, он бы окончательно сошел с ума.
– Не вспоминай, Кудыма, поручика, я его ненавижу, и охотно застрелила бы, как собаку, только боюсь греха. Слушай, Кудыма, ты с дороги очень устал?
– Ни капельки. А что ты хочешь?
– Если не устал, позови извозчика, и поедем в женский монастырь, я там задержусь не больше получаса. Вернемся сюда, переночуем, а утром поедем к твоему знакомому художнику.
– А зачем тебе монастырь?
– Мне нужен монашеский костюм, я тебе в дороге объясню, а теперь некогда. Нам, кажется, несут обед.
– Матушка-наставница, к нам какая-то великая пани приехала и хочет с тобой говорить, – доложила дежурная монашка.
– Проси пани в мой кабинет.
Янина вошла в знакомый кабинет матушки-наставницы. Здесь всё было по-прежнему, только гардины на окнах висели новые. Послышались шаги. В кабинет величественно, в сопровождении старших по чину монашек, вошла матушка-наставница.
– Чем могу служить, мадам?
Янина подбежала к наставнице, сделала реверанс и поздоровалась:
– Здравствуйте, матушка-наставница. Дорогая, как ваше здоровье?
– Здравствуйте, дитя мое. Вы меня знаете?
– Очень даже хорошо. Вы разве меня не узнали? Янина Раевская из села Казимировки.
– О, Янина? Ты очень переменилась, просто неузнаваемая. Что же тебя заставило к нам приехать?
– О, матушка, это длинная история, необыкновенная и щепетильная.
– Тебе мои подруги не мешают? Они могут удалиться.
– Сама не знаю. Есть один секрет.
– Ну, если только секрет, можешь говорить смело.
– Так разрешите сесть и слушайте.
Янина рассказала монашкам все о себе. Монашки с удивлением и интересом слушали. Окончив рассказ, Янина простилась, и, получив нужный костюм, уехала.
В большой светлой комнате художника, сиделка, присланная главным доктором больницы, и дядя хлопотали у постели больного Романа.
– Вставай, Роман, помаленьку, мы тебе поможем. Сядешь у окна на мягкий стул, оттуда хорошо видно дорожку к воротам и часть сада. Вид такой красивый, листья уже понемногу желтеют. Люблю осень наравне с весной, конечно, погожую. А ты, Роман, любишь осень?
– Да, дядя, все времена года, даже осеннюю слякоть. В ненастный день особенно хорошо в теплой комнате читать книги.
– Дорогой мой племянник, мне кажется, что ты и в мороз на сугробе, сидел бы и читал свои любимые книги. А почему бы тебе самому не писать книг, если ты ими так увлекаешься?
– Я писатель?! Вы смеетесь, какой из меня писатель? Для этого надо иметь талант.
– Мой дорогой, писатели не рождаются. Но, пока ты еще будешь писать, а я в этом уверен, не вздумай читать, не нужно напрягать зрение. Тебе почитает пани Кристина или я. Сидеть тебе долго тоже не надо, один час и хватит. Сам тоже не подымайся, я приду и помогу, – наказывал художник, бережно усаживая Романа с помощью сиделки в мягкое кресло.
– О, дядя, посмотри, к нам кто-то едет. Какая-то дама.
– Ну, кто же, наверно какая-то клиентка, заказчица своего портрета. Какие надоедливые эти дамы. На воротах висит объявление такими большими буквами, за версту видно, что я не принимаю. Так вот, прочтет, и все равно лезет.
– Дядя, а если она хочет, чтобы ее срисовать?
– В городе есть моя мастерская и два прекрасных мастера, они принимают заказы.
– А если она хочет именно вас?
– Ну, тогда я ее сейчас разрисую,
Художник был немного сердит на нахальство клиентов и принял даму резко.
– Где дама? – спросил художник лакея в коридоре.
– Ждет в приемной.
– Ты ей говорил, что я не принимаю?
– Говорил. Но, она сказала, что не уедет, пока не поговорит с вами.
Художник вошел в приемную, окинул даму взглядом: “Шикарная дама, но все же нахалка”, – подумал он.
– Вы ко мне?
– Да, если вы художник Зарецкий.
– Да, я Зарецкий. Чем могу служить? Но, если вы с заказом, я не принимаю.
– Нет. Я не заказывать приехала. Я Янина Раевская, – откинув с лица вуаль, представилась девушка.
Художник с любопытством и восхищением посмотрел на Янину. После небольшой паузы сказал:
– Так вот какая эта Янина. Недаром Роман до сих пор с ума сходит.
Янина слегка покраснела, но не растерялась и спросила художника:
– Как здоровье пана Романа? Что говорят лекари?
– Ой, простите меня за такой прием. Я думал, что это заказчица. Разрешите за вами поухаживать, дайте ваш плащ и шляпу.
– Нет-нет, не надо, я сама все сделаю. Только скажите, где я могу поставить свой саквояж?
– Вы одни приехали?
– Нет, со мной Кудыма. Вы, кажется, его знаете.
– Кудыма с вами? Где же он, этот благородный человек?
– Он ждет во дворе и не отпускает извозчика.
– А зачем вы его держите?
– Я не знаю, как вы на это посмотрите. Нужны мы здесь, в особенности я, или нет?
– О, дорогая моя панна Янина, вы очень нужны. Только Роман еще очень слаб, и от большой радости может переволноваться, а этого ему сейчас нельзя. Вы садитесь, а я пойду, отправлю извозчика, и в моем кабинете поговорим обо всем.
Художник ушел, а Янина с радостью и тревогой размышляла о встрече с Романом. Вернулся художник.
– Вот, все в порядке. Извозчика я отправил, Кудыма гуляет со Стасиком в лесу, а мы можем поговорить.
– Так скажите, пан Зарецкий, какое состояние пана Романа, его здоровье улучшается или ухудшается? Если бы вы знали, как я страдаю из-за своей ошибки. Если он умрет, меня совесть замучает, потому что я этому несчастью виновница.
– Не печальтесь, панна Янина, Роман поправляется, только медленно, и надо его поберечь, чтобы не вызвать ухудшения, я вам говорил.
– И все же я буду за ним ухаживать, и он меня не узнает. Я вам докажу.
– Интересно, как же вы это сделаете?
– Сейчас. Вот, смотрите.
Янина сняла модельные туфли и надела простенькие, поверх своего накинула монашеское платье, а голову покрыла лёгоньким капюшоном, опустила серую вуаль и преобразилась в монашку-послушницу.
– Чудесно-чудесно. И кто вам подсказал такую маскировку?
– Никто, пан Зарецкий, я сама. У монашек принято ухаживать за больными.
– Это все прекрасно, но не узнает ли он вас по голосу?
– Наверно нет, мы с паном Романом мало разговаривали, только созерцали друг друга. Он меня, оказывается с любовью, а я его с любовью и обидой.
– Вот, что значит непрактичная молодость. Скорей поверила клевете, чем своему сердцу.
– Да, пан Зарецкий, это правда. И за свою ошибку чуть не потеряла чести и рассудка, а может, и жизни. Буду я помнить свою ошибку всю жизнь.
– Бедные вы мои дети. Роман тоже поплатился за свою гордость. Но, слава богу, пришел конец вашим горестям. Теперь всецело от вас зависит выздоровление нашего второго героя этого романа.
– О, не знаю, пан Зарецкий, кто из нас настоящий герой. Мне кажется, что Кудыма играет не последнюю роль.
– Это, правда. Этому человеку цены нет, и мы будем ценить его наравне с нами, а может и выше.
– А о каком сыне капитана говорил мне Кудыма?
– Что вам Кудыма говорил, все это правда. Сейчас мы с вами пойдем в сад, и я познакомлю вас с мальчиком. Славный мальчишка, я думаю, вы с ним подружитесь.
– Постараюсь заменить ему мать, сестру, кого угодно, лишь бы капитан был доволен и вы.
– Спасибо вам, панна Янина, за хорошие намерения, только прошу вас не убеждать мальчика, что Роман ему неродной отец.
– Ни в коем случае, я об этом знаю.
– Тогда все хорошо, я вами доволен. А что мне сказать Роману, кто приехал? Он вас видел в коляске и первый мне сказал, что какая-то дама едет. Если бы не ваша вуаль, он, наверно, узнал бы вас. Как же мне сочетать светскую даму с монашкой? Это будет неправдоподобно.
Янина задумалась.
– Что, все пропало? Выхода нет?
– Выход есть, я уже придумала.
– Интересно, что же?
– А вот что. Монашки примерные, но не святые, у них есть допустимые капризы. Я придумала так. Якобы одна знатная дама пожелала уйти в монастырь, но ещё не привыкла к монашеским одеждам и на улице одевается по-прежнему, но лица своего никому не показывает. Вы так и скажете Роману, что женщина неплохая, но немного с причудами. И скажите, чтобы не стеснялся и приказывал ей, что захочет, она все исполнит.
– Хорошо, я все скажу, что вы мне тоже прикажете.
В дверь постучали. Янина опустила на лицо вуаль. Вошла сиделка. Увидев монашку, она смутилась.
– Извините, я не знала, что у вас гостья.
– Хорошо, что вы пришли, знакомьтесь. Матушка-наставница прислала из монастыря нам в помощь одну из подруг. Будет для вас смена. Простите, а как вас зовут, я так и не спросил, – обратился к мнимой монашке художник.
– Мы все братья и сестры. Так меня и называйте. Сестрой.
– Хорошо, – согласилась сиделка, – Но, я пришла за вами, пан Зарецкий. Больного надо перевести на кровать, а я боюсь, сама не управлюсь.
– Ой, как я заговорился. Вместо часа, больной уже сидит полтора. Идемте, и вы, сестра, тоже идите с нами.
В комнате Романа было очень светло, окна большие, солнце ярко освещало все до маленькой царапинки на стенке. Роман сидел у окна, и, откинувшись на спинку мягкого стула, дремал. Его волнистые, черные, как смоль, волосы беспорядочно раскинулись во все стороны, кожа на бороде отливала после бритья заметной синевой. Он лениво открыл глаза на шуршание ног по ковру, но головы не поворачивал и не видел, кто вошел.
– Ну, дорогой мой Ромашка, ты наверно устал?
– Не знаю, дядя, я спал, а вот бок немного болит.
– Это я виноват, заговорился. Сейчас мы тебя уложим в постель, и все успокоится. Вот так, опирайся помаленьку на меня, а вы пани Кристина идите с той стороны, вот так. Сестра, что же вы стоите у порога, идите скорей и поправьте подушки на кровати, взбейте их и положите выше, а застилать кровать одеялом не надо. Больной ляжет, вот так, теперь хорошо. Теперь идите сюда и помогите мне снять плед, кажется он лишний, больной вспотел. А вы, пани Кристина, идите на кухню за обедом, мы больного покормим и тогда уложим отдыхать. Сестра, идите на место пани Кристины и подставляйте ваше плечико. Вот-вот, хорошо, опирайся, Роман, на сестру. Не бойся, она крепкая как боксер, – шутил художник, чтобы придать ситуации непринужденный характер.
Усадив Романа, Янина выбежала в другую комнату. Она вся дрожала, с трудом сдерживая рыдания. В комнату вошел художник и, оценив ее состояние, шепотом сказал:
– Не надо, панна Янина, так близко принимать к сердцу. Бодритесь, чтобы он чего не заподозрил.
– Я возьму себя в руки, но первое впечатление меня сразило. Мне хочется криком кричать. Какой он худой, глаза ввалились, щеки запали, только прическа красивая и осталась. И все это я виновата. Я пойду, вымою холодной водой лицо. Хорошо?
– Идите, панна Янина, и крепитесь, если желаете ему здоровья. А я пойду к нему.
– Дядя, что это за особа в монашеской мантии, откуда вы ее выписали и зачем она нам? – спросил Роман.
– Как зачем? Будет нам помогать за тобой ухаживать. Она тебе чем-то не понравилась?
– Нет, не то, чтобы не понравилась. Она больных боится. И зачем таких наставница присылает?
– А с чего ты взял, что монашка больных боится.
– Ты знаешь, когда я к ней прикоснулся, она вся дрожала, как в лихорадке.
– А, вот в чем дело. А ты не удивляйся, монашка еще очень молодая, и первый раз пришла к больному. Она привыкнет, и тебе с ней будет хорошо. Это культурная девушка, с ней можно побеседовать, почитать книги. И она, кажется, играет на чем-то, только не помню, на чем.
– Играет? Наверно, на гитаре или арфе.
– Не знаю, Роман, ты ее сам спроси во время беседы. А теперь обедай и ложись, няня тебя накормит и поможет лечь.
– А почему монашка меня не покормит?
– Монашка с дороги, ей тоже нужен отдых, тем более, ночью она нас сменит и будет возле тебя.
Вечером Янина тихо вошла в комнату Романа и уселась напротив в большое мягкое кресло.
– Брат Роман, что вам почитать?
– Что хотите, сестра.
– Что я хочу? Нет, я буду читать, что вы хотите. Что принести?
– Я люблю писательницу Анну Ожешко. Она пишет все из жизни, фантазии у нее почти нет.
– Хорошо, с удовольствием, я ее тоже люблю.
– Тогда принесите второй том, заглавие “Отчим”.
Янина принесла книгу, уселась удобно в кресло и спросила содержание книги:
– О чем идет речь? Скажите кратко.
– Отчим женил неродного сына на девушке, с которой вел тайный роман, и впоследствии об этом узнали сын и мать сына.
– Понятно. Читаю:
“Настало утро, мать разбудила сына, как всегда она это делала, и тихо, чтобы не разбудить его жену, сказала:
– Иди, сын, на базар, поможешь мне.
Они вышли в коридор, и также тихо сын спросил у матери:
– Ты собрала все необходимое?
– Я все собрала, твое и мое, а их не трогала.
– Как хорошо, что ты меня послушала. Пусть они теперь, что хотят, то и делают. Дедушку ты предупредила в письме, что если кто из них явится, пусть выгонит?
– Да, написала. О, он это с удовольствием сделает. Он твоего отчима терпеть не может. Но ты, сын, не осуждай меня. Мне тяжело и стыдно перед тобой и моим отцом.
– Мама, не думай об этом, мы с тобой оба ошиблись, но ошибку свою мы исправим. А вот что они будут делать с нынешнего дня? Это интересно.
– Будут преспокойно жить и радоваться, что мы не торчим перед глазами.
– Ничего подобного, они еще до вечера поссорятся. Моя жена не оценила моей доброты к ней. Она соблазнилась лестью и воздыханиями отчима”.
Янина глубоко вздохнула и положила книгу на стол. Молчание первым нарушил Роман. Он понял, что сестра чем-то расстроилась, и участливо спросил:
– Сестра, вам книга напомнила что-то неприятное? Так вы ее не читайте.
– Да, напомнила, в ней есть нечто похожее с моей судьбой. Конечно, в другом виде.
– Сестра, простите за нескромный вопрос. Вы замужем были?
– О, слава богу, до этого не дошло.
– Сестра, расскажите о себе.
– А что тут рассказывать. Поверила человеку лживому, и потеряла доброго любимого человека.
– И поэтому решили пойти в монастырь?
– Да. Поэтому.
– Напрасно. Вы еще молоды и наверно красивы, можете найти достойного человека.
– Не хочу больше никого. Лучше проведу свою жизнь в тишине и спокойствии.
– Жаль. А я так хотел послушать интересный живой рассказ, не то, что в книге.
– Обещаю вам, брат Роман, рассказать все до мельчайших подробностей, только не сейчас, а позже, когда вы уже будете бегать. Ой, батюшки, как мы с вами заговорились, уже час ночи. Какое лекарство дают вам на ночь, вы ведь знаете?
– Конечно, знаю, вон в той темной бутылке. Фу, какая гадость, меня морозит от одного воспоминания. Может, сегодня обойдемся без него?
– Нет, брат, надо. Я тоже одну ложку выпью за компанию, вам будет веселее.
– Ха-ха-ха! – засмеялся Роман, держась за бок. Впервые за время болезни, – Что вы делаете, сестра?! Вы хотите отравиться? Это лекарство пьют каплями, а не ложками. Ха-ха-ха! Вот спасительница.
Янина тоже смеялась, склонив голову на стенку у окна. Она вся дрожала, ей так захотелось снять с головы эту назойливую вуаль, но еще нельзя.
– Что тут происходит? Мы смеемся? Хорошо. Вот, что значит молодая няня, с первого дежурства нашли общий язык. Ну, так почему же вы смеялись? Может, и я посмеюсь? – спросил художник, радостно потирая руки и лукаво улыбаясь.
– Ой, дядя, она хотела выпить со мной, за компанию, целую столовую ложку настойки из темной бутылки.
– Дитя мое, вы хотите преподнести мне еще один сюрприз? Хватит мне этого.
– О, нет, теперь я умирать не хочу. Было такое время. Пожалуйста, дайте больному лекарство сами, а я сейчас приду.
Янина вышла.
– Дядя, что это за особа? Скажи ей, пусть она снимет эту глупую повязку с глаз.
– Нельзя сразу ее заставлять, мне кажется, она и сама скоро снимет. Ну, а как ты с ней провел вечер, не наскучила?
– Дядя, она очень интересная, я даже не заметил, как вечер прошел.
– Вот видишь, мой мальчик, она добрая фея.
– Удивляюсь, как мог изменить ей жених.
– Она тебе о себе рассказывала?
– Только пару слов, но я толком ничего не понял.
Янина удобно уселась на мягкий стул и попросила Романа спать.
– Спите, брат Роман, сон приносит вам здоровье.
– Что-то не хочется. Расскажите что-нибудь.
– Рассказать? А что я могу вам такого интересного рассказать? Уже поздно. Я завтра что-нибудь придумаю, а сегодня лучше буду тихонько петь.
– А что вы будете петь?
– Словами ничего, а так, без слов, чтобы мозги устали слушать. Тогда вы и уснете.
– Ха-ха-ха! С вами я, наверно, никак не усну.
– Тогда я выйду в коридор.
– Нет, не надо, я уже сплю.
В комнате стало тихо. Роман долго лежал с открытыми глазами. О чем думал, трудно сказать, но наконец, уснул. Янина все время наблюдала, замаскированная своей вуалью. Ей тоже хотелось спать, но она боялась во сне выдать себя. Но под утро Янина все-таки уснула, положив руку и голову на подлокотник мягкого стула. Вуаль она сдвинула набок, обнажив подбородок и губы. Роман проснулся и первым делом посмотрел, есть сестрица или убежала. Ему хотелось воды, но он сдержался и стал присматриваться к спящей Янине:
“О, у нее совсем молодое лицо, какая красивая бородка, а губки, какой красивый вырез губ, – Роман сдвинул брови и задумался, – Где я видел такие губы? А что, если сорву эту загадочную вуаль и посмотрю на сестрицу? Нет-нет, не надо. Это ни в коем случае не может быть. Пойди прочь видение! Сейчас я ее разбужу”.
– Сестра-сестра, вы спите?
Янина вскочила на ноги, одергивая вуаль.
– Что такое, в чем дело, вы меня долго звали? Ой, простите меня, я не знаю, когда уснула. Вам что-то подать или поправить?
– Нет, ничего не надо, я тоже только что проснулся. Мне что-то снилось, но я не помню что, и потому вас позвал. Но, если можете, поправьте мне бинт, он сдвинулся и давит меня под мышкой.
– Лежите спокойно и не напрягайтесь, а я вас посажу и сделаю перевязку.
Янина обняла Романа и посадила. Снимая осторожно бинт, она спросила:
– Брат Роман, что это у вас? Вы упали с высоты и разбились? Наверно, гора была высокая?
– Если бы с горы, не было бы жалко, а то ни за что, ни про что получил пулю.
– Кто же в вас стрелял и за что?
– Один мой близкий товарищ стрелял за девушку, думая, что я ее увез. А я до сих пор не знаю, где она.
– А вы ее тоже любили?
– Очень. Она мне всю жизнь отравила. Но, наверно, она сбежала от моего друга, и если бы не болезнь моя, я бы ее разыскал.
Янина обняла Романа, прижала его голову к своей груди, и на правах чужой сестрицы, поцеловала несколько раз в голову.
– Не печалься, мой брат, если она от него сбежала, то другой раз уже в его руки не попадет, и вы ее найдете.
Роман радовался и одновременно удивлялся. Что же это за монашка такая? Лицо закрывает, а сама мужчину, пусть он даже болен, обнимает и так нежно целует.
– Вот, перевязку я, кажется, сделала хорошо. Теперь к вам придет сиделка и ваш дядя, а я пойду со Стасиком в сад и принесу вам красивый букет. Хорошо? Вы любите цветы?
– Конечно, люблю. А вы со Стасиком, моим сыном, уже познакомились? Он вам не надоедает?
– Не было еще времени надоедать друг другу. Но, он показался мне хорошим мальчиком, и, мне кажется, мы подружимся. Ну, я пошла, до вечера.
В комнату вошел художник.
– Ну, как провели ночь? Сестрица не пыталась тебя отравить?
– Ах, дядя, это умора, а не сестрица. Неужели они все там такие? Ты знаешь, она на меня имеет какое-то влияние. Я в ее присутствии становлюсь каким-то другим. Мне хочется уже вставать, ходить, что-то делать. Несмотря на то, что она бывает смешная и какая-то необыкновенная, я в ее присутствии становлюсь бодрым. Ты уж, дядя, посмотри, чтобы она поспала, а то всю ночь просидела, только под утро чуть задремала. Неужели там все монашки такие?
– Что же она такого необыкновенного сказала, что ты так удивлен?
– Дядя, представь себе, монашка, такая скромная, что даже лицо закрывает, и вдруг больного, еще молодого мужчину, обнимает и целует. Разве не диво?
– Ничуть. Она тебе сочувствует. А может, влюбилась?
– Вот чего не хватало. Мне никого не надо, – возмутился Роман.
– Не возмущайся, мой дорогой. А может, тебя обнимая, она вспомнила своего возлюбленного?
– Может и так. Но, если я буду обнимать всех баб, вспоминая свою возлюбленную, вот будет картина.
В комнату вбежал веселый разрумянившийся Стасик с букетом цветов.
– Папочка, тебе сестричка передала цветы, и сказала, чтобы ты их нюхал, был здоровым и красивым, как они. И еще сказала, чтобы я тебе сказку рассказал, чтобы ты не скучал.
– Ты слышишь, дядя?
– И очень правильно, пожелания хорошие.
-– А что еще она говорила?
– Больше ничего, нам некогда было разговаривать.
– А что же вы делали, что так долго букет собирали?
– Мы бегали.
– Бегали!? Как бегали? Скажи толком.
– Я сидел на скамейке и делал лук со стрелами. Сестричка выбежала с веранды, сняла свой плащ с капюшоном, и говорит мне: “Стасик, ты знаешь, что у меня за ночь ноги срослись, давай побегаем, лови меня!” Я ее первый раз поймал, а второй и третий не смог. Она бегает как белка. И еще говорит: “Стасик, если я уеду обратно в монастырь, ты навестишь меня?” А я говорю, обязательно приеду с папой, когда он выздоровеет. А она: “Нет, мой дорогой. Папу туда не пустят, потому, что он молодой и красивый, а ты еще маленький, и тебе можно”.
– Ты слышишь, дядя?
– Что же тут удивительного, она правду сказала.
– А какая она, красивая? Или, может, нос в небо смотрит?
– Папа, что ты! Как мадонна на полотне у дедушки, а волосы, ты бы только видел. Когда она бегала, они у нее распустились, спустились ниже колен и прикрыли спину, как плащ. Дедушка срисуй, будет у нас красивый портрет.
– Обязательно срисую. Конечно, если она разрешит.
– Стасик, а она тебе нравится?
– Да, папа, очень нравится. Она наверно добрая, посадила меня к себе на колени, поцеловала и попросила: “Стасик, будь моим настоящим братиком, мне так скучно, у меня никого нет”. А я ей сказал, что мы оба с тобой будем ее братиками, а она засмеялась, и говорит, что ты не захочешь, потому что другую любишь.
– А где она сейчас?
– Побежала в свою комнату спать.
Янина проснулась, посмотрела на часы:
“О, уже пятый час, а я еще сплю. Ох, как хорошо на мягкой постели лежать, так не хочется вставать. Дядюшка Зарецкий старый холостяк, хотя и нельзя назвать его старым. Он еще очень даже интересный мужчина. Да, в общем, холостяк и мужчина, а в доме такая красота. Если бы я не знала, что здесь одни мужчины, поспорила бы, что здесь есть женщина и при том с хорошим вкусом. Белье постельное белехонькое, все в кружевах, занавески, гардины из индийского шелка, возле зеркала пудреницы, духи, ковры персидские, на этажерке красивые фаянсовые статуэтки. Наверно, он ездил в разные путешествия и все это там приобрел”.
В дверь постучали.
– Панна Янина, вы, кажется, уже не спите? – послышался голос художника, – Я жду вас в столовой.
Янина быстро накинула монашеское платье, опустила вуаль и пошла в столовую.
– Ну, как спалось на новом месте? Не приснился жених невесте? – пошутил художник.
– Разве могло что присниться, если я спала, как убитая? Надо было постучать.
– Вы наверно голодная? Садитесь, будем полдничать. Роман беспокоится, и все время спрашивает, не уехали ли вы. Да, панна Янина, очень хорошо, что вы приехали, Роман трезвеет, постепенно выходит из своей апатии.
– Пан Зарецкий, не называйте меня так официально, можно просто Яниной. Мне кажется, я навсегда войду в вашу семью. Или я ошибаюсь? Может, вы с Романом передумали?
– Что вы, что вы, Янина дорогая, разве не видите, он вами бредит?
– Ну, если это так, тогда кончаются мои скитания по углам, я буду, наконец, иметь защиту. О, мой дорогой пан Зарецкий, мой дорогой дяденька, пойду в сад и побегаю со Стасиком, – и Янина поцеловала художника в обе щеки.
Набегавшись в саду до изнеможения, монашка со Стасиком вбежали в столовую, где их уже ждал художник:
– Ай-ай, разве монашки так бегают с мальчиками? Наверно, отправлю ее назад в монастырь. Правда, Стасик? Как ты скажешь?
– Не отправляй, дедушка. Пусть сестричка бегает, мне так хорошо с ней.
– Ну, ладно, если тебе хорошо, не отправлю, только поставлю на колени тебя и ее.
– Дедушка, за что? А разве можно сестричку ставить на колени, она же взрослая.
– Можно, только раньше покушайте, чтобы с голоду не упали. И стоять будете у папы в комнате. Ешьте скорей, а я сейчас приду.
Стасик задумался, он не мог себе представить, как можно взрослую тётю ставить на колени, и, главное, за что? Тем более, чтобы папа ее видел. Он стремительно выбежал из столовой, разыскивая художника, но нигде его не нашел и опечаленный вернулся в столовую.
– Стасик, ешь скорее, дедушка вернется, а ты еще не готовый. Ты что такой печальный, за меня обижаешься?
– Да, – шепнул мальчик Янине на ушко.
– Стасик, мой маленький защитник, – ответила Янина шепотом, -– Ты не печалься, это не наказание. Дедушка нарочно так делает, чтобы папу твоего развеселить. Ешь, мой мальчик, и больше ни слова, дедушка идет.
– Вы еще не наелись? Что так долго? А, уже, ну так идем, пусть папа полюбуется на вас.
Роман с нетерпением ждал сестру-монашку, и вот она вошла, за ней Стасик и художник.
– А где твоя телохранительница пани Кристина?
– Пошла в сад сестру искать.
– Вот видишь, даже Кристина знает, где твою помощницу искать. А ну, детки, на колени.
Становясь на колени, Янина и Стасик неестественно завыли и запричитали:
– Ой-ой-ой! За что, за что? Что мы сделали?
– Ага, перепугались. Не знаете за что? Тогда я вам скажу. Ты, Стасик за то, что урока не сделал, а ты, сестричка за то, что отвлекаешь его от уроков. Гоняют по саду, как две застоявшиеся лошади, а ты, дедушка делай за них уроки и ухаживай за больным.
– Ой, мы больше не будем, – запричитали мнимые виновники.
– Ой, я вижу через окно, сиделка Кристина мчится, еле волоча ноги. Наверно, весь сад обежала, разыскивая солидную монахиню. Скоро и она будет гонять рысью по саду. Наша сестричка всех расшевелила. Все бегают, смеются. Что делать, что делать, не знаю.
Роман уже громко смеялся и сквозь смех попросил художника.
– Дядя, отпусти этих проказников, а то Кристина войдет и перепугается.
– Ну, вставайте и за дело, – якобы сердясь, сказал художник.
Янина на ухо шепнула мальчику, как надо поблагодарить. Она сделала большой реверанс сначала перед художником, а потом перед Романом. После нее Стасик по-мужски шаркнул ножкой перед дедом, а потом перед Романом.
– Простите нас дедушка, дяденька, папенька, братец – затарахтели оба, перебивая друг друга.
– Уж ладно, на первый раз прощаю, ты иди, кончай урок, а сестра к больному. А я к своим занятиям. До скорой встречи.
Вбежала сиделка, держась за сердце.
– Ох, батюшки, ох, сердце мое, ох, выскочит. Где вы, сестра были, я весь сад обегала, – и шлепнулась на стул, полуживая.
Все это было настолько комично, что Роман, повернувшись лицом к стене, смеялся от души. И заикаясь от смеха, советовал сиделке, что ей делать.
– Пани Кристина, зачем же так бегать? Надо помаленьку. Сестра, дайте пани Кристине валерьянки.
– Как же мне не бегать? Ваш сад обойти, надо затратить полдня, а она, сестра-монашка облетит за десять минут. Первый раз вижу, чтобы монашки так бегали. У вас там, в монастыре все такие?
– Нет, пани Кристина, успокойтесь, это только я такая. Я только здесь так поступаю, здесь воля, здесь мое счастье, и от радости я летаю. Я долгое время была в неволе и теперь наверстываю.
– Ничего не понимаю, – двинула плечами сиделка и озабоченная таким объяснением, сопя, как кузнечными мехами, покинула комнату.
Роман перестал смеяться и задумался над объяснениями молодой сестры-монашки. Ему тоже стало любопытно ее поведение. Что значат сказанные ею слова: воля и счастье. Неужели эта особа возлюбленная дяди Зарецкого? Не может быть. Но, все же? Все может быть. Роман порывисто спросил Янину, что означают слова, сказанные сиделке:
– Сестра, вы можете сказать, или нет?
– Все могу сказать, но только чуть позже.
– Почему позже? Какая разница, что вы скажете сейчас или завтра?
– О, дорогой брат Роман, большая разница. Каждый день приносит что-то иное.
В комнату вбежал встревоженный Стасик.
– Что случилось, Стасик? Почему ты такой испуганный?
– Сестричка, надвигается большая туча, молния не перестает сверкать, я боюсь, дедушка приказал закрыть ставни над окнами. А в этой комнате нет ставней у окна. И папе в глаза будет сверкать молния.
– Я не боюсь молнии. Ты помнишь, Стасик, как мы с тобой путешествовали и не раз видели молнию, дождь проливной, а иногда снег, мороз, пургу. И ты тогда не боялся, хотя был меньше.
– Папа, я и теперь не боюсь. Я за тебя беспокоюсь, ты еще больной. Сестричка, уведи отца от окна и опусти шторы, ему нельзя сидеть на сквозняке, – беспокоился Стасик.
– Умница ты моя, – обнимая Стасика, Янина предложили Роману пересесть на другой стул возле его кровати.
Усадив отца в тихом месте, мальчик сам опустил шторы, и, укрывшись за ними, смотрел в окно на черное небо, порой освещаемое молниями. За окном было зловеще тихо, нигде ничего, даже листик на дереве, не шелохнется. Но, вдруг налетел слабый ветерок, за ним последовал второй, сильнее прежнего, и, наконец, ворвался ураган, неся с собой ливень. А мальчик все смотрел на молнии, слушал удары грома и ничуть не боялся грозы. Внезапно ему померещилось, как будто бы на дороге, ведущей к воротам, движется какая-то тень, то видна, то исчезает. Мальчик напряг зрение и постарался рассмотреть, что это такое. Сильная молния осветила дорогу, по которой действительно шел человек высокого роста, в сапогах, в длинном плаще с капюшоном на голове. Когда человек приблизился к дому, и молния осветила его получше, мальчик отпрянул от окна и стремительно выбежал из комнаты. За ним последовала Янина.
– Стасик, что случилось, почему ты весь дрожишь?
– Я видел того человека, что стрелял в папу. Он, наверно, пришел совсем убить папу.