"Всякому из нас попущено сказать "да" злу и "нет" добру, или наоборот".
Ремарка одного священника.
Люси вспомнила о ней в пятницу вечером. Зашла в комнату с Эдиком, потрепались, посмеялись, и между прочим Бедлядова сказала, шутя, что-то вроде того, что Толик её приглашает завтра на танцы во второе общежитие – там, кстати, будет выступать ВИА «Земляне». «Он хотел бы продолжить начатый в поезде разговор», - сказала, глядя как в прицел из-под накрашенных ресниц Люси. У Елены опять сердце заколотилось, как заячий хвостик.
На «Землян» повалили все – мало кто не знал этот ВИА, столь популярный в стране. Одна только «трава, трава у дома» чего стоит… Поклонницы будут сходить с ума, визжать и кидаться на сцену, представила она. А всё же стоит сходить: эти музыканты – удобный повод для того, чтобы не отказываться от встречи. Пришла ради музыки, «а встретила – нечаянно Вас, Эдик». Получается, что девушка – не при делах, сама не ведала, не к нему шла. Хотя, если честно, Эдик её волновал. Активный, энергичный, напористый, умный, с перспективой парень – далеко пойдёт. И девушки от него в восторге. С кого-то из них, мужчин, надо начинать – она всё ещё была белой вороной среди огромной стаи чёрных…
Холл второй общаги гудел. Из-за наплыва молодого учёного народа было не вбиться, даже недалеко от порога. «Земляне» скоро отревели своё на могучих электрогитарах и свалили, предоставив сцену местным ансамблям. Впрочем, те шпарили тоже неплохо. Публика танцевала и слонялась по холлу, местами завязывались драки. Полно было пьяных парней. Все девчонки из её комнаты были разобраны, она осталась в одиночестве.
- Фу ты, как тут несносно! – сказала Люси, сопровождаемая своим Эдиком (она разыскала в толпе Елену, «еле нашла»).
- А я уж собиралась уходить, - простодушно призналась Елена.
- Подруга, что я вижу? – удивилась Бедлядова. – Да ты никак одна?
- Могла бы и не одна быть. Но одиночество порой приятнее…
- Ой –ой – ой! Не поверю. Такие речи может толкать разве что пенсионерка. Да и то думать она будет в точности наоборот. А знаешь что? – пойдём к нам.
- Толик, кстати, приболел. Велел передать свои извинения, - заметил Эдик.
- И что у него за болезнь? Не заразная?
- Нет. Ногу подвернул на тренировке. Приглашал. И очень надеется, что Вы наконец-то нас осчастливите своим посещением. Виктор такой ужин приготовил!
- Дружная у вас семья, - позавидовала Елена.
- Присоединяйтесь, - глядя вприщур, посмеялась Люси. – В нашу семью путь не заказан, особенно для Вас, леди.
- Мне – такая высокая честь! С чего бы?
Эдик не спеша оглядел её фигуру. И этим «всё сказал».
- Диспут окончен, товарищи комсомольцы! – подвела итог Бедлядова. - Бежим скорее, нас ждут!
Комната троих парней была на третьем этаже, на самом отшибе – угловая. Тихо. Никто не докучает.
Эдик по коридору пошёл впереди. Девушки приотстали.
- У тебя в сумочке есть?... – спросила Безлядова.
- Помада что ли? – не поняла Елена.
- И помада пригодится, - сказала подруга. – Но я не о том.
- Тогда я тебя не поняла.
-О-о! Верх наивности! Если нет – одолжу. Вижу: не носишь. А зря. В жизни всякое может случиться. Чего и не ждёшь. На вот… - Люси привычным движением пошарила в сумочке и подала, не разжимая кулака, пару «резинок» в хрустящей упаковке. Елена машинально взяла. Что ж она, в конце концов, правда что ли «святая наивность»?...
Недалеко у окна стоял большой круглый стол – должно быть, дореволюционный ещё, в углу – холодильник, на нём телевизор в большим экраном. А все три кровати, стоящие в разных частях комнаты были завешаны от потолка до паркетного пола ширмами. Уютно. Да и рационально. Разошлись по свои кроватям, и – никто никому не мешает…
- Надо бы перенять ваш опыт, - пошутила Елена.
- А в чём именно? – заулыбался «больной» Толик (он, кстати, совсем не хромал).
- В деле расстановки мебели… У вас уютненько.
- Ну да, все так говорят, - сказал улыбающийся Виктор.
- Вы уж извините, что я в халате, - вежливо попросил Толик.
- Да, Лена, извини уж его – болеет человек.
- Нет, я сейчас пойду «к себе» надену фрак…
- Зачем же. Не надо таких жертв. Вы – дома.
Виктор одет был как с иголочки – на нём была тройка, костюм синий с отливом в тонкую полоску и даже темно синий галстук-бабочка на фоне чистейшей цвета ясного неба рубашки. На Анатолии халат был огненно-красного цвета. Елена тщательно оглядела себя в тёмном зеркале, висящем у порога, напротив старого массивного шкафа, и – не нашла существенных изъянов, напротив: она не могла не нравится… Новая ярко-жёлтая блуза из шёлка с «хорошим» во всех отношениях декольтэ, которое приоткрывало сказочную прелесть двух её нежных и пышных – ни чьей рукой не тронутых – «роз». Убедившись, что за ней «нет хвоста», она быстрым движением откинула обтягивающую её стан блузу и подтянула – повыше – тонкую облегающую бедра юбчоночку. Её сильные красивые бёдра открылись так высоко, что присядь она неосторожно – все заинтересованные лица тут же будут осведомлены о том, какого цвета у неё трусики. Шепнула сама себе:
- Ну вот, теперь я буду нравиться всем! Всему миру!
В голосе её прозвучало неподдельное удовольствие. Кстати, эту фразу она не сама придумала, а позаимствовала у подруги Бедлядовой – ещё на первом курсе, когда жили с ней в одной комнате. Бедлядова тоже так вот подтягивала повыше юбку и шла хоть куда, ловя на себе – смелой такой девушке – восхищённые взгляды мужчин.
Заметив, что все члены «семьи» увлечены накрыванием стола, Елена повернулась к зеркалу спиной и, оглянувшись на отражение через плечико, покрутила задницей. Вышло смачно, аж у самой «исполнительницы» дух захватило. «Теперь всё в порядке», - подумала. И услышала окрик подруги:
- Лена! Ну хватит уже перед зеркалом жопой вертеть. Иди, помоги что-нибудь. Вливайся наш маленький трудовой коллективчик, родная!
- Да я всем сердцем и душой, только позовите! – пародируя родной комсомол, откликнулась группкомсорг Елена.
- Комсомольцы – свои ребята! – поддержал начинание Толик.
- Ловим тебя на слове, Лена, - заметил, улыбаясь Виктор.
- А на каком?
- Ты сказала: «Только позовите».
- Нет! Я слышал, что Лена сказала: «Толика позовите».
- Хорошо. А ещё она что пообещала?
- Да так… Мол, «я всем сердцем и душой»…
Все рассмеялись. Ещё и не выпили ни капли, а уже было так весело! Легко же она вливалась в эту группу, впрочем, в общительности ей не откажешь. Её волновало: заметит ли кто из них, что у неё юбчонка задрана чуть ли не до пупа? Может, и заметили парни, но вида никто не подал…
Сели за стол. Дамам галантно пододвигали кресла: Бедлядовой – Эдик, ей – Толик. По центру стола стояла трёхлитровая банка мутноватой жидкости. Это была водка. Мутной она была от порезанных и брошенных в неё лимонов. Жёлтые дольки, упившись, покоились на дне.
Первый тост был за милых дам, второй за любовь. Говорили всё мужчины. Дамы пили наравне с ними. Их подначивали:
- За такой тост – только до дна!
- До дна, Леночка, у нас так принято! – подталкивала подругу Бедлядова. Сама тоже пила «наравне», не уступала.
- Э-э, ребята, товарищи комсомольцы! Так вы меня скоро понесёте на себе – в мою комнату. А я не очень-то лёгкая. Так что не заставляйте.
- А мы никуда Вас не понесём. Оставим в нашем краю, - засмеялся Виктор.
- Точно. Идти никуда не надо. Кроватей у нас хватает, - поддержал Эдик. – Выбирайте любую.
- Нет, мальчики, - попросила Елена. – Лучше не спаивайте меня.
- А что так? Больная печень? Алкогольный гастрит?
- Нет, коллеги, - как бы с прискорбием сообщила Елена. – Просто я во хмелю могу начать себя очень плохо вести.
- Это правда, - подтвердила, шутя, Люси. – Мы подруги. Я Лену знаю. Её по пьяни несёт. Из пай-девочки превращается в сущую… Сказать им, Лена?
- Как хочешь, - серьёзно сказала подруга и вышла из-за стола.
Её путь лежал в туалет.
- Ты вернёшься? – крикнула вслед подруга.
- Подумаю…
- Как хочешь. А мы открываем танцы! Виктор, разыщи «Смоки».
- У меня под рукой «Ролики».
- Тоже пойдёт.
В женском туалете – пусто, чисто, культурно. Даже герани на окне. Чувствуется всё-таки, что это общежитие не каких-нибудь там работяг, а будущих врачей…
Раздумывала, осматривая себя в большом зеркале: не продешевит ли, отдав себя так легко только ради того, чтобы стать «как все»… Что скажет потом будущий муж? Ведь он, возможно, будет любимым… (...)
* * *
И она, сама не желая, стала входить в экстаз – тело её стало извиваться само по себе – включились какие-то архаические силы, дремавшие в ней, о существовании которых она и не подозревала.
Её груди вздымались и опадали, как морские волны.
- Ну, комсорг!
- Ай да девочка!
- Нам бы в комнату такую – на вечерок.
- А как долго скрывала свой талант!
- Кто бы подумал! Таилась, как Штирлиц.
- Всё! – прикрикнул Эдик. – Фенита ля комедиа. Поглядели – и по домам, аборигены. И что бы ни звуку нигде! Девочка – теперь наша, усвойте раз навсегда. Кто её тронет – порву!
* * *
- Ну, девочка, не стесняйся, покажи класс! – настаивал Эдик.
- Не хочешь с Толяном, иди ко мне. Ты ко мне неравнодушна, я знаю, - предлагал Виктор.
- Нет, - чуть слышно прошелестели её губы, - нет.
- Когда-нибудь это станет для тебя рутинным занятием…
- Нет, - простонала она. – Я что – животное?
- Мы не настаиваем, выбор – за тобой…
- Тогда отпустите, - её сотрясали рыдания.
Вместе со слезами тушь потекла с ресниц по лицу. Парней её горестный вид не разжалобил.Эдика её слёзы «особенно тронули»…
- Ребята! Мы совсем забыли про камеру! Сколько бесподобных снимков прохлопали! Ну ещё наверстаем…
- Уроды, - сквозь поток слёз прошептала она. – Я думала: вы – люди.
- А мы – бесы!
- Бесы, да!
- Бесы с рогами!
* * *
- Ша! – выкрикнула подруга Бедлядова, выходя из-за ширмы. – По пещерам, мальчики!
Люся подошла к подруге, села на пол рядом с ней. Парни молча разошлись.
- Я так сладко спала… Потом слышу: что-то не то на свете творится. Они не успели?
- Нет, - Елену сотрясали рыдания.
- Но и ты, подруга, извини, не в обиду будет сказано, тоже хороша! Ишь разошлась… Они ж – мужики, скоты, зверюги… Думала: задом повиляешь, подразнишь их и себя, и на этом кончится? Не знаешь ты этих волков, подруга! Думаешь,... остановились бы? Как бы не так! (...) Знаешь, что такое? И лучше – не знать! Беги, пока цела, подруга!
Елена, будто бы нехотя, очень медленно встала с колен, побрела к двери. Какая-то чудовищная нереальная сила могуче, будто невидимое течение, влекла и отбрасывала её назад. Так мучительно медленно в своей жизни она не ходила ещё ни разу. В коридоре завернула в туалет, вытащила из-за трубы свою вещь и… по лестнице, шаг за шагом, раздумывая: "не вернуться ли?", вниз, вниз, в свою комнату, в уютную девичью кровать, где она видела так много снов об «этом», но наяву «это», на поверку, оказалось таким неприглядным и гадким…
* * *
Она чувствовала, что ей надо уехать от этого наваждения, которое и ночами, и днём преследовало её. Надо было уехать! Хоть куда: в Сибирь, на Колыму, в пустыню Гоби…
Она пошла в предварительную кассу и купила билет..., надеясь там выкинуть из своей помрачённой головы всю эту густую и липкую, как мазут, чёрную дрянь, от которой – только лишь раз прикоснись – вовек, до конца дней, уже не отмыться.
* * *
Место ей досталось на самом заду, у окна, крайнее. Автобус набился битком. Пассажиры рассаживались по местам, галдели. И только сиденье рядом с ней пустовало. Когда шофера уже отчаливали от платформы, в плавно закрывающуюся дверь прошмыгнул молодой человек в светлом пиджаке и клетчатой рубашке, чёрных брюках, с лёгким саквояжем – успел-таки!
Он пролез на то самое пустовавшее местечко и с пылу, с жару сказал:
- Ой, какая красивая девушка! У меня сегодня – двойное везение: на автобус успел (гнал на такси) и такая попутчица!
Она развернулась к нему лицом, посмотрела пристально; в сего-голубых глазах её не было ни малейшего отклика, ни теплинки. Вся она была – чистый камень, скорее, мрамор – мраморная богиня.
Она увидела в нём... Эдика – рафинированного красавчика, который знает толк в женском поле и избалован бабами до капризности.
- Извините, - подчёркнуто официозно сказала она, - я не могу разделить вашу радость.
- Что ж так? Вы, я понимаю, не замужем.
- Это ничего не меняет.
- Вообще-то – да. Замужние женщины… охотнее идут на контакт.
- Вот и знакомьтесь с замужними. А я – не знакомлюсь.
- Ни с кем?
- С такими, как Вы – никогда.
- Ладно, - сказал он. – Будем газеты читать. – Извиняюсь, что побеспокоил. А всё-таки Вы – девушка редкой красоты, самая красивая, кого я встречал за всю мою недолгую жизнь.
- Дайте отдохнуть, - обрезала она.
* * *
Что-то в ней изменилось с той роковой ночи. Будто был ожог души. И теперь её неудержимо влекло к тому, чтобы прокрутить на своём внутреннем ментальном экране записи сцен, где она – одна – в обществе бесов в мужском обличье.(...)Она приоткрыла ресницы: автобус тащился среди высоких сумрачных домов, по улицам, где невпортык от автомобилей и пешеходов… Сосед слева шуршал газетой… «Зря я его так. Но у меня сейчас какой-то психологический синдром, как у изнасилованной», - подумалось ей.(...)
За окном тянулись просторы зеленеющих весенних полей, мачты линий электропередач, широко шагающие аж за голубеющий горизонт. В вечернем небе над ровным краем протяжной земли вставали величественной группой мудрецов подёрнутые сизой роздымью ярко белые облака, прискорбно глядящие в этот низменный дольний постепенно и незаметно меркнущий мир из далёкого будущего.
На снимке - "рождественская сказка Вала". Опочка.