Вецлав Рагнавский (vetz25@yandex.ru)
N. B.
В тексте использована ненормативная лексика.
кто прольёт кровь человеческую,
того кровь прольётся рукою человека:
ибо человек создан по образу Божию.
Бытие 9:6
—
Свою фамилию Феоктистов не любил (далее по тексту “Ф.” – автор). Имелась в ней какая-то обманка, типа ложно поданной надежды. Или никчемной загадки, но с попутными притязаниями – точно, не состоявшимися. И какая, на х*й, загадка в том, чтобы спустить в толчок 17 лучших лет жизни, с 18-ти до 35-ти? Перечисляю: 2 года срочной, 5 в командном училище, а остальное – сраный Кавказ. Сначала – беспомощным, крикливым взводным; потом – крепким, не терпящим возражений и скорым на кулак, ротным; матереющим, немногословным, знающим службу как «Отче наш», и. о. батальонного – и нате, всё, бляха, прахом! Про таких, как он, долбоёбов, Семёныч и спел: «…я обидел его, я сказал: капитан, никогда ты не будешь майором!» А на кого обижаться? Сам, не сдержавшись, отметелил лишённого мозгов срочника, решившего в казарме поизображать охуенного «деда».
Сразу всё осталось позади, в прошлом. Карьера, друзья-сослуживцы. Боевое, сука, братство, – прощаясь, как один, мудачьё, в сторону смотрели! Под кем-то пыхтит снова замужняя жена. Дочь, незаметно превратившаяся в надменную, высокую стерву, промышляет почасовой сдачей в аренду своего холёного тела - говорит, «эскорт-услуги». Да мне по хую, как называется, университет-то зачем был нужен? Как о Камю – или ещё каком там пидорасе, разговаривать, если рот всё время занят?! Тьфу ты, - прости Господи, за мысли срамные.
И словечко «киллер» Ф. не любил – оно отзвякивало стрелянной гильзой, воняло порохом и шершавило нагаром в стволе. Как следствие – необходимость час-полтора елозить замшей, а потом фланелью по рабочим частям, а чистить и убираться Ф. также не любил – боевой офицер всё-таки, хотя бы и в прошлом. К тому же, с приличным стволом не так просто работать. К примеру, добраться до позиции. Это только в фильмах обаятельный молодчик подъезжает к нужному небоскрёбу на авто, а в следующем кадре – опа, он уже на крыше, сосредоточено собирает свой ружейный «лего». А вы попробуйте с громоздким футляром впереться на чердак подъезда, где все друг друга 100 лет знают и ненавидят; про пафосные высотки и не говорю, с их ретивыми, до капающей слюны, консьержками, сделавших наивным и смешным плакат «Осторожно - злая собака!» Но к своим 44-м Ф. находился в достаточно весомом ранге исполнительного, надёжного душегуба. Вот это слово, применительно к профессии, к коей Ф. единственно оказался пригоден на гражданке, нравилось своей страшноватой, домашней душевностью – как кошмар на пуховой перине.
А любил Ф. ледяную, из морозильника, водку, чебуреки и группу «Пикник» - вроде заунывно и всё похоже, но, сука, с душой. Баб любил светлых, чернявых никак – на Кавказе достали. Вот ежели русая, с грудью-троечкой и обязательно перламутровым блеском на губах – само то! Скажете, фи? Это вам «фи», а у Ф. вставал.
Для дела всегда предпочитал удавку или нож. Удавка, чё в ней главное, гигиеничная. Не испачкаешься, потому уходишь потом спокойно, без всяких кровавых разводов на одежде. А это не лишнее, если куда надо заскочить сразу, после дела – такое бывало. У Ф. она на заказ, с узлами, для хвата, на концах, из «сыромяточки» - к кадыку сама липнет. Ну, нож – он и Африке нож, надёжный и бесшумный, им просто пользоваться надобно уметь – только через практику. Ф. умел. Два раза подряд под сердце клинком 5-тидюймовым – и пи**ец, любой хирург возьмёт самоотвод и нервно закурит. Лет 5 назад в приличном «оружейном» глянулся ему «американец» - аккуратный такой, в руку влитым лёг. Buck River Knives фирма называлась. Но главное – спуски, кто сечёт. У обычных – «бритвой», а у этого наоборот – "выпуклой линзой", что обводы у лодки. Консультант сразу ужом – ножик-то дорогой до охуенья. Сучит, пи*дюк, хвостиком, щебечет, мол, подобная заточка – ихний эксклюзив, только на знатоков рассчитана, а по вам видно сразу… Короче, пересиропил сучонок, аж въебать захотелось. Но нож Ф. взял – интересно стало. Утром на рынке купил неслабый кусок говядины. Дома растянул полиэтилен метражом, а кусище – с помощью провода на турник, что в прихожей, подвесил. И давай кромсать! Не соврал крысёныш прилизанный – нож у америкосов вышел знатный. И сколько с ним народу положили… Но Ф. их не считал – если Бог есть, Он и скажет, когда к оплате счёт предъявит. Попов, кстати, Ф. тоже не любил – с ихним прикидом и походкой, чисто пингвины на Discovery! В Бога не верил – в своей жизни промысла Его никак не ощущал и примеров такового не видел.
— —
А нынче встал, сделал упражнения по Арабули, - были же нормальные грузины, куда все подевались? Варёное яйцо, свежемолотый кофе и поливитаминка – чтоб желудок не перегружать. Сегодня «дело». Вчера отзвонился Сводник, потом подъехал лично: тема срочная. Крутой чел спутался со смазливой провинциалкой. Та, видать, сериалов насмотревшись, их приватные встречи на им же снятой квартирке на видео и записала. Он ей, суке, денег от души, а она на них микрокамеру, тварь, купила – куда катимся, а? Клиент серьёзный, с репутацией, семьёй и положением – тут Сводник закатил глазёнки к потолку, мысленно пронзая его до стратосферы, где клиент, похоже и обретался. Короче, через полгода она ему надоела, и он в ресторане, под французскую «шампань» ей внятно всё объяснил и пару штук евро, значит, наликом в компенсацию. Так она, дурында, прикинь, шантажировать взялась его, как старуха золотую рыбку: хочу, мол, квартирку, прописку и работу в банке – вот ведь форель охуевшая! И видео-файлик, значит, прислала: там он ей между титек свою маслину прикладывает – во, ****ец где! Короче, чел сипит удавленником и лицом такой же багровой масти – требует её тела, 100 % мертвого. Оплата по высшей ставке и бонус за срочность. Берёшься? Ф. без промедления кивнул – денег в обрез, а тут чистая халява, а не работа – ссыкуху несмышлёную приделать. Это вам не авторитета под охраной трёх «тельников» из спецназа валить! Разок по неопытности подписался – еле ноги унёс. И тут же получил конверт с авансом. Появилось нетерпеливое желание позвонить шлюхам. Но подумав, решил отложить на потом, вначале закончить дело. Отметить, так сказать.
Хотя пора бы и постоянную завести. Хватит провинциалок по умеренной таксе за их кондомное хлюпанье – хочется, помимо траха, нормального общения. Внешне Ф. был вполне себе ничего: крепыш среднего роста, рано седеющий «бобрик», бесстрастные «ледышки»-глаза. Типаж на любительниц, но такие находились. Уже после развода, в след за увольнением – спасибо, не под трибунал! – из армии, Ф. безбожно калдырил почти год. У русских, знаете ли, так принято, когда х*ёво, надо чтоб, значит, совсем. Однажды, вспомнив, что иногда требуется поесть, зашёл в бюджетное, но чистенькое кафе – там она и подсела. Приятная дамочка, что-то в нём нашла. Бледнела, краснела, позвала на чай с пирогом. Явно хотела и представилась филологом. Ф. по солдафонской необразованности обрадовался, думая, что так зовутся те, кто в рот берут – нет, оказалась, профессия. Пирог получился так себе, а вот всё остальное...
Она задёрнула шторы, раскурила кальян. Застелила широченную тахту чёрным (потом случалось, фиолетовым) бельём – знающие люди советуют: абсорбирует негативную энергетику. Включила странную музыку: под струнные и флейты распевалась какая-то тётка, мрачно и заунывно. Ф. успел подумать, что с личной жизнью у неё, видать, совсем хреново. Но вот дальше… Ф., конечно, случалось смотрел и порно, но вот что за свою жизнь сумела посмотреть дамочка-филолог, изумляло до самого утра. Под демонической мрачности аккорды Ф. воспарял до потолка, изнуряемый ласками потомственной гуманитарии, обрушивался мощью остаточно-тренированного тела на субтильную интеллектуалку, – и вместе они падали бездыханной, осенней листвой на энергетически обоснованные простыни.
Ф. раз спросил, от чего, мол, музон такой, для морга подходящий? Филолог устало улыбнулась, откинув волосы, закурила – и всё это точно по-киношному, словно их камера снимала, и дала ответ – странный, малопонятный, но утончённый. Я, говорит внутри такая же, как эта музыка. Выжженная, говорит, печалью одиноких лет пустыня, где усталый путник бредёт по барханам, к единственному на сотни миль вокруг, финиковому древу, стремясь успеть, чтоб не засохло. Так и сказала – древу. Ф. не многое понял, но произнесено ею было с таким драматизмом, подкреплённым глубинным мерцанием глаз, что организм тотчас отозвался на декламацию – у Ф. замаячил по-дубовому, что твоё пресловутое финиковое древо.
Разбежались они довольно скоро: кто-то сказал, другой вспылил и ответил. Прозвучало нечто обсценное со стороны Ф. В ответ филолог не подкачала – мат в универе изучали факультативно. Расстались, уязвлённые друг другом. Но в память о тех днях, Ф. ненароком зайдя в «пурпур», купил альбом той странной, носатой певицы, где перевёрнутые горы на обложке. Дорогая, сука, - пластинка, в смысле.
— — —
Сводник продолжал улыбаться. Вернее, злобно щериться. Ф. его недолюбливал и разок поймал себя на мысли, что, пожалуй, перед выходом на «пенсион», Сводника стоит удушить – не нравился он категорически. Уж очень смахивал на ящерицу, – а всех хвостато-земноводных Ф. также не любил. Из состояния блаженной задумчивости, в кое повергла мысль об удавке на шее Сводника, вывел толчок его же руки – тот протягивал фото девицы. Красивая, нема слов – но глупая – жить бы тебе, дурёха, да жить в своём Кемерово, Сормово, Шмоново или где там. Так нет, в столицу, на эту вы.лядь Бузову, глядя, вас всех тянет.
– Я б ей сунул! Там, на обороте, адрес клуба… смуззи она там свой сосёт, предвкушает, как столичной станет, - канифолью скрипевший голос Сводника, плюс усмешечка, вышедшая столь гаденькой, что Ф. внутри окончательно определился – удавлю, гада.
– Она в клубе до 23-х торчит, крутую телятину из себя строит, потом уходит. Закуток рядом имеется, с мусоркой, неподалёку – там и вальнёшь – сразу на глушняк. А Проныра пока у неё на «флэтухе» флэшку поищет.
Ф. вздохнул – у Сводника, бывшего «конторского», изгнанного из рядов «холодных сердцем» за банальный рэкет, правда, целого алюминиевого комбината, что ни говори, оперативное видение поставлено было чётко: ничего лишнего в объяснении рекогносцировки, всё по теме, - жалко душить такого. Ну, а кто такой Проныра, знал хорошо, частенько работали, можно сказать, в паре. Так звали ушлого, со стажем ещё с «малолетки», домушника, сидевшего не менее 3-х раз. Но смекнувшего, что зарабатывать можно и по-другому, ведь у него было фантастическое, заповедное чутьё на хозяйские «нычки», где бы они не находились. И откинувшись в крайний раз, Проныра через осведомлённых людей, подрядился работать по-деликатному: вскрывал квартиры и коттеджи на предмет отыскания компромата. Клиентов хватало.
— — — —
Ф. узнал девушку сразу. Она шла, покачивая достойной «кормой», обращая внимание редкой в столице, естественной красотой исчезающей провинции. Взгляд влекло всё: пружинистая походка, подчёркивающая длинные ноги в ладной обувке. Точёный, не испорченный пластическим тюнингом, носик, и аккуратной, тёплой припухлости губы. Тяжёлый узел волос на затылке – точно спелые колосья – обещал водопадом укрыть счастливца, заснувшего рядом. Ф. тяжко вздохнул – жаль, сударыня, чертовски жаль, - увы, голубушка, сама напросилась. Ф. загодя пробежался «по местности», сделав необходимые замеры и вычисления. Дав девчонке поравняться с фонарным столбом, досчитал до десяти и рванул, с места набирая спринтерский ход. Дева едва успела повернуться – Ф. сбил её с ног поставленным, как у регбиста-отставника (действительно, играл в военном училище – в другой жизни), ударом корпуса в плечо – и потащил, ухватив за воротник модняцкого плаща, в проулок, за мусорные баки. Девица оказалась так ошеломлена, что не издала ни звука, а Ф., двигаясь торопливо и пыхтя, левой рукой распахнул куртку, освобождая доступ к «сбруе» - подмышечному чехлу с ножом. Добротные липучки на куртке хрустнули в приказном порядке.
Подтянув девчонку к стене, Ф. бесцеремонно бросил её на асфальте, резко присев коленом на грудь, и тотчас выхватил нож, мрачным блеском располовинившим сырое покрывало позднего вечера. Короткий замах вдруг остановился в верхней точке: Ф. глянул вниз, примеряясь для удара и замер, не веря глазам: под ним была Аллка, его дочь. Чёрт, она-то здесь откуда? Видел ведь фото, вон, в кармане – там, бл*дь, точно другая! Стало вдруг трудно дышать и всё поплыло перед глазами, то укорачиваясь, то тошнотворно удлиняясь. Вот же где… Ф. встал, пошатываясь и плохо соображая. Словно сдирая кожу и заставляя чувствовать страх и страдание жертвы каждой клеткой тела, девчонка пролепетала: «Пожалуйста, не надо…».
Ф. прижал руки к голове, чувствуя спасительный холод клинка и застонал, увидев до невозможности реалистично, искажённое болью лицо дочери и заслышав срывающийся на визг, её тонкий голос: «Папочка, папочка, милый, не надо!» - то случилось, когда Аллка была в 6-ом классе, и не спросясь, завечерила у дочери замполита, патентованной в скором будущем шалавы – это угадывалось с первого взгляда на крашенную чёлку, торчавшие из-под намёка на юбку худые ноги и дурновкусный макияж; солдаты её обожали. Наверное, Аллку, впервые попробовавшую у подруги вино, просто сморило. Но миновала полночь, жена названивала уже, похоже, в ООН, а Ф. впервые узнал, где находится и как болит сердце. Явившуюся к часу ночи дочь, Ф. хлестал, заходясь в животном гневе, служебным ремнём. Метавшейся, с выставленными руками, жене, тоже перепало. Вот с того дня они и стали ненавидеть: одна отца; другая, тварь, мужа.
Отпускало медленно, с колокольным гудением в черепушке и металлическим привкусом во рту. Словно очнувшись, Ф. тупо разглядывал то нож в своей руке, то лежавшую с поджатыми ногами, прямо перед ним, белую, как мел, девчонку. «Прошу вас, не убивайте…» - лопнула, хлестнув по сердцу, пружина завода, и Ф. с дрожью от возликовавшей души – или чего там у нас, православных, – понял, что отныне никого и никогда не убьёт. Руки тряслись, когда убирал нож и страшно захотелось курить. «Сигареты есть?» Девушка тотчас поднялась на колени и принялась расстёгивать сумочку, всё больше заходясь крупной, ознобом бьющей, дрожью, - а треклятая сумочка всё никак не открывалась, и она, резко отшвырнув её, в голос разрыдалась. Ф. удивительно спокойно присел на корточки, рядом. Поднял клатч, легко открыл и сразу нащупал сигаретную пачку – однако, «Captain Black»! - чувствуется сибирский, блин, характер. Выпустив из лёгких ароматный, терпкий дым, Ф. приобрёл обычную, циничную ироничность: «Слушай сюда, лапуля. Сегодня у тебя второй день рождения – сколько жить будешь, столько и отмечай. Но только если отсюда, на х*й, свалишь. Совсем. Тебе здесь без шансов, - с удовольствием снова затянулся, – другие не пожалеют!» Резко поднявшись, застегнул куртку и пошагал прочь.
— — — — —
Ф. бездумно шёл, игнорируя расстояние и транспорт. С ним такое случалось лишь однажды: тогда зачем-то оказался у Главного храма и с удивлением увидел афишу. Там значилось единственное выступление некой дамочки из Сербии, с «дивным» именем. Глаза певицы на фото поразили сразу – будто чёрные озёра, хранящие ответы на самые главные вопросы. Как раз было 26-ое апреля – день рождения, и Ф. решил сделать себе подарок. И ни понять, ни забыть, того, что случилось на концерте, он не смог никогда – все те 1,5 часа его просто не было. Тело оставалось: мясо, кости… а самого - чем и кем являлся по замыслу, видно, Божьему, – не было: его трепещущее «я», взлетев, единственный раз узрело небо.
И теперь, переполненный доселе неведомым чувством, испокон веку отличавшим человека от прочих земных тварей – способностью пощадить слабого, шагал Ф., повинуясь наполнявшей, легко вынырнувшей из памяти, мелодии чарующего ритма: «Кирие Елейсон, Кирие Елейсон…»^. Издали увидав вход в метро, свернул, понимая, что иначе наслаждаться ходьбой будет до утра. Из-за угла вынырнула компашка малолеток; приметив одинокого мужика, «цветы жизни» сгруппировались тевтонской свиньёй и двинули на встречу. Поровнявшись, шедший с краю, резко качнулся к Ф. – тот еле среагировал, но удар плечом вышел ощутимым. Подросток с вызовом осклабился: «Чё, мужик, дороги мало?» В былые времена, с учётом наступившей темноты и безлюдья, Ф., не раздумывая, сгрёб бы уёбка за грудки и кончиком лезвия малёха развалил ноздрю – так, для проформы. Но сейчас, трепетно храня в себе неведомою прежде лёгкость, разливавшуюся по телу двуокисью азота, досадливо поморщился и буркнул: «Хватает». Повернувшись, продолжил идти, напряжённо косясь через плечо на случай, если сучата, решат кинуться на спину. Тогда кувырком в сторону и: «со мною нож, меня так просто не возьмёшь…» Но позади послышался радостный ржач, и чей-то голос возбуждённо: «Пацаны, охуеть, Мосол мужика на плечо принял, а тот, терпила, бля…» - дальше снова гогот.
Подходя к дому, остыв и став возвышенно-печальным, Ф. прямо перед собой, на дорожке, увидел аккуратненькую чёрную кошку. Дожидалась она, похоже, именно его. Замурлыкав, подняла симпатичную мордочку и принялась умилительнейшим образом тереться об ноги. Никогда не жаловавший доселе кошачьих, Ф., не задумываясь, нагнулся и взял чернявую на руки. Та, будто птица в гнезде, тут же устроилась на рукавах куртки, - так вдвоём в подъезд и вошли. У лифта, супружеская чета избыточных габаритов недовольно покосилась на великовозрастного юната, но в ответ получили столь красноречивый взгляд, что оба почти отпрыгнули от распахнувшихся створок, торопливо бормоча: «Езжайте, мы потом…»
Ф. налил гостье молока, поставив блюдце на столешницу разделочного стола; себе налил водки. Блаженствовали они молча. Откуда им было знать, что клиент, услыхав, что заказ не исполнен, уже отхлестал Сводника по щекам, окатив коктейлем из слюны и мата - неумелого и от того ещё более грязного. Что ехал уже по ночным улицам к ним «гелек», и в нём каменными божками, на заднем сиденье, трое мускулистых, в одинаковой «коже». А за рулём, с пылающей щекой и сердцем, алчущим отмщения, сам Сводник. А рядом – Проныра с набором эксклюзивных отмычек. И никто из них – вот подобралась же компания! – никто не отражался в кладбищенской черноте тонированных стёкол.
Они зашли грамотно – Ф., допивавший третью, услыхал их, когда было уже поздно. "В залом" его шею взяли тренированно и деловито; один держал за ноги, второй душил. Третий «сёк поляну» - всё, как учили. В коридоре послышался незабываемо-скрипучий дискант гниды Сводника: «Проныра, шукай давай! У него, пидора, полюбас значка должна быть, – и не хилая!» Кошка увлечённо лакала вторую порцию, ни на кого не глядя.
Поначалу Ф. решил не сопротивляться и умереть по-самурайски: он однажды прочитал «Бусидо». Но инстинкты взяли верх – задыхаясь, вцепился руками в хром рукавов душителя, пытаясь ослабить сдавливание – хоть немного – но кожа оказалась влажной от дождя, и пальцы бесполезно скользили. Третий подскочил и больно заломал руку - пидор, бля. А прямо перед глазами – ё.аная кошка, сосредоточенно вылизывающая молоко, - вот вам и вся, сука, метафизика. Всего год назад Ф. готов был бы поставить что угодно, да хоть свою жопу, что последнее, увиденное им при жизни, будет точно не кошка с блюдцем – но так уж выходило.
Хотя, нет. Своим угасающим, бьющимся за остатки кислорода, сознанием, с мириадами вспыхивающих и тотчас умирающих, надежд, Феоктистов на долю секунды зацепился за ускользающее бытие. Вокруг стало необычайно светло и ясно, покидаемый мир в скорбном единении пел «Христос Анести эк перон, танато танатон патисас…»^^ и всё пространство перед ним заняли сияющие глаза, в которых виделось столько боли, понимания и прощения, что он принял немедленно и абсолютно: вся его жизнь – это такая х.йня, что ни жалеть, ни вспоминать её больше не стоит. Потом немного сдвинулась перспектива – и всё теперь занял огромный, не высказываемого благолепия лик, печальный и строгий.
Возможно, то был лик Божьего сына.
Примечания:
^ «Господи, помилуй» - византийский православный распев;
^^ «Христос Воскресе из мёртвых, смертию смерть поправ…» - также византийский распев, фрагмент службы Погребения; исполняется во время утрени Великой Субботы.