Когда после обеда вдруг объявили построение на плацу, мы спинным мозгом почувствовали неладное. На дворе стоял ноябрь и почти 100 курсантов, облаченных в ПШ и шапки, зябко ежились от промозглого ветра на продуваемой площадке, в изголовье которой маячил гипсовый бюст основателя. Начальник курса пришел в шинели и долго прохаживался вдоль строя, периодически покашливая и вглядываясь в лица подчиненных. Когда наши носы покраснели до ему одному известной степени, он приступил. Вводная часть включала обычные назидания, примеры бесхарактерности при несении караульной службы и расхлябанности в нарядах по кухне. Замерзший строй стоял, не шелохнувшись – все понимали, что это присказка. Не прошло и 15 минут, как было подано главное блюдо – послезавтра наше славное учебное заведение внезапно посетит заместитель министра обороны всего Советского Союза, отвечающий за боевую подготовку, с неожиданной проверкой уровня физической подготовки. Командование решило представить ему именно наш 2-й курс 2-го факультета и доказать, что лыжный кросс на 10 км для нас – что верблюду ведро водицы испить.
Решение командования, вестимо, было безошибочным – курсанты 1-го курса еще только начинали понимать, куда они попали, а посему их строго предупредили, что в день внеплановой проверки подъем будет на час раньше, зарядка отменяется, но на всех уже приготовлены лопаты и по случаю прибытия большого начальства на вверенной территории не должно быть ни одной снежинки. Выставлять на проверку пятикурсников было признано нецелесообразным. Большинство с 3-го и 4-го были на так называемой «войсковой стажировке» в Сирии, Египте, Ираке, Ливии, Йемене, Эфиопии, Алжире и прочих местностях и учебных центрах, включая такие, что даже замполит не мог найти на карте мира. Оставались мы…
Я и мой приятель Андрей, стоявшие в строю рядом, переглянулись и молча подмигнули друг другу – не видать генералу армии Л. ни меня, ни Андрея. Вы не подумайте, что мы были ботаники какие – до поступления у меня был разряд по легкой атлетике, я неплохо играл в хоккей и волейбол. Андрей классно гонял мяч на футбольном поле и имел разряд по теннису, но армия перевернула наше представление о спорте. Командование решило, что изучить амхарский, суахили, арабский или любой другой из полсотни преподаваемых языков невозможно без твердых навыков стремительного преодоления полосы препятствий в противогазе и прочих увлекательных элементов совершенствования. Лозунг «В человеке все должно быть прекрасно!» в армейских условиях был трансформирован в «В увольнение – через турник!». Я уже не говорю про термин «спортивный праздник» - это когда вместо выхода в город все наматывали круги на стадионе, таскали блины от штанг и корячились на брусьях. «Запомните – вы сначала военные, а уж потом переводчики!» - наставлял нас курсовой офицер.
Уже через месяц после принятия присяги нам пришлось пережить первую проверку МО СССР и я по наивности и неведению искренне горел желанием показать, насколько хорошо я умею бегать, прыгать и скакать. В забеге на 100 м (в сапогах, из положения лежа) я показал второй результат, за что был немедленно включен в сборную МВО. То есть в ближайшую субботу вместо долгожданного увольнения мне выдали на складе кроссовки, майку с номером, армейские сатиновые трусы на два размера больше и указание немедленно приступить к тренировкам, дабы не посрамить и т д. Мне пришлось приложить немало усилий и потратить немало времени, чтобы выбраться из этого капкана…
Следующая проверка случилась примерно через полгода. Был март, однако накануне наступила оттепель и мы до последнего не верили, что лыжный кросс не отменят. Но план спортивных мероприятий с датой кросса имел резолюции «Согласовано» и «Утвержден», и курс угрюмо выдвинулся в ближайший парк. За пару часов толстенные деревянные армейские лыжи, хранившиеся на складах с финской, были стерты до толщины папирусной бумаги. Группы курсантов, с обезумевшим видом ломавших палки, отталкиваясь от асфальта в попытке добраться через огромные лужи до грязных пятен талого снега между деревьев, производили сильное впечатление на мамаш, гулявших в парке с колясками, и те рысью направлялись к выходу…
Когда начальник курса наконец скомандовал «Вольно, разойдись!», мы с Андреем немедленно приступили к разработке плана действий. Надо признать – Андрей был большим специалистом по вопросам как избежать, сачкануть, объегорить и обмишурить. Идея пришла ему в голову почти мгновенно и он молча махнул: пошли!
По пути он кратко пояснил – небольшая процедура, к вечеру справка об освобождении на руках и привет замминистру! Мы быстро перелезли через забор по давно обкатанному маршруту, которым часто пользовались в самоволки, и немного попетляли задворками, периодически оглядываясь. Вскоре Андрей радостно указал на небольшую замерзшую лужицу, уселся на бордюр, снял сапоги, ловко размотал портянки и пяткой пробил полынью, в которую и опустил свои голые ступни. Я последовал его примеру и достал сигарету – процедура, по словам Андрея, должна длиться 10 минут. Сидели молча, обдумывая, какой к вечеру будет температура – 37 или 38? Меньше – это провал, больше – можно и воспаление легких получить, а этого планом не предусматривалось.
После очередной затяжки я поднял глаза и замер – из окна первого этажа дома напротив на нас внимательно смотрели две пары широко открытых глаз – мальчик лет 8-9 и огромный толстый кот. Я ткнул Андрея локтем и мы продолжили визуальную дуэль уже вчетвером. Вдруг мальчик потянулся, открыл створку окна и заинтересованно произнес: - что, дядя, ноги потеют? Ошарашенные, мы не нашлись, что ответить и смутились. До конца процедуры оставалось еще несколько минут, но мы молча стали наматывать портянки, потом, посопев, натянули сапоги и побрели в расположение.
К ужину, как Андрей и обещал, у обоих поднялась температура и мы радостно поскакали в медчасть. Там сделали контрольный замер: у Андрея оказалось 37,5, а у меня – 38,3. Соответственно, ему дали справку, кучу пилюль и отпустили в казарму ликовать, а меня вежливо препроводили в палату для стационарного лечения воспалительного процесса…
Проснулся я затемно от необычного ощущения – голова моя постоянно сваливалась с подушки в сторону, а при попытке потрогать щеку рука наткнулась на нечто неведомое и явно не мое. Вскочив, я бросился в туалет и включил свет – из зеркала на меня смотрела перекошенная гигантским флюсом физиономия, в которой я с трудом разглядел собственные черты. Казалось, за щекой находился огромный теннисный мяч, и кожа натянулась до синевы. Глаз был с полуприщуром и явно меньше второго, и мне померещилось, что даже нос съехал набекрень.
Я с мычанием бросился на пост медсестры. Дежурила бабулька, которая, мельком взглянув на меня, всхлипнула «ой батюшки святы» и пошла будить доктора. Им оказался бывший полковой врач, выпускник клиники военно-полевой хирургии, как он мне потом рассказывал. Назвав дело пустяковым, он пошел мыть руки и готовить инструменты, а мне велел сидеть тихо и ждать.
Не буду описывать все манипуляции хирурга, но до сих пор не могу понять, как за считанные часы мог образоваться такой гнойник – больше двух стаканов! В палату я вернулся совершенно обессилевший и долго лежал на кровати, не шевелясь. После обеда в палату зашли трое – курсовой офицер, старшина курса и Андрей. Курсовой, сочувственно глядя на меня, произнес: лучше бы ты кросс побежал! Старшина, поступивший после двух лет срочной службы, согласно кивнул, после чего твердо и уверенно завершил: «Так точно!». И лишь Андрей украдкой показал мне большой палец.
Последующие несколько лет судьба бросала меня по таких краям, где снега никогда не видели, а про лыжи даже не слыхали и я уже стал подзабывать про армейский спорт – в пустынной и песчано-каменистой местности было не до этого. Оказавшись в Ленинграде, куда меня перевели для дальнейшего прохождения службы в Артиллерийскую академию, тоже было не до кроссов – обучение иностранных ракетчиков и артиллеристов шло очень интенсивно, одна группа сменяла другую, и все были заняты. Пока в академии в конце ноября не появился новый заместитель начальника, генерал-лейтенант К. Когда его представили личному составу академии, офицеры отнеслись индифферентно – ну подумаешь, достиг генерал потолка, перед увольнением попал на теплое место, будет занят квартирой, дачей, внуками и прочими важными делами, никому не досаждая. Как же мы ошибались!
Известная поговорка «новая метла по новому метет» внезапно приобрела инквизиторский смысл. В понедельник генерал-лейтенант К. уже с 6 утра стоял на единственной проходной в академию на ул. Комсомола с линейкой в руках и измерял расстояние между звездочками на погонах у каждого входившего офицера, считал пуговицы на разрезе шинели, проверял состояние каблуков и блеск обуви. Рядом стоял начальник строевого отдела академии и заносил в тетрадь фамилии нарушителей и вердикт генерала: сколько суток ареста тому или иному объявить в приказе за нарушение формы одежды.
Когда К. объявил, что назавтра (в субботу!) на полигоне в Луге состоится «академический спортивный праздник» - лыжный кросс на 10 км, я инстинктивно вспомнил давние навыки и рванул к врачам. Там меня все знали (арабы очень любили показаться терапевту с 4-м номером груди) и уже через 5 минут я получил заветное освобождение от кроссов и физических нагрузок на 10 дней, после чего помчался докладывать начальнику факультета.
Генерал-майор артиллерии И.К. Махно оборвал мое радостное вступление на полуслове. - А я вот только с совещания по этому самому празднику! Генерал К. указал, что в армии освобождает не врач, а командир, а потому в субботу он лично будет проверять наличие в строю. И никаких больных – он сам их лечить будет, прямо на месте!
После чего посоветовал мне одеться потеплее и не опаздывать.
Совет был дельный – в ночь на субботу резко похолодало, и пока я добрался до Луги в промерзшей электричке, уже изрядно продрог. Прибыв на полигон в назначенное место, я удивился – все напоминало начало съемок монументальной батальной сцены из «Войны и мира» . Офицеры академии были построены в несколько каре по факультетам. над ними в морозном воздухе поднимался пар от дыхания, вместо мушкетов высились лыжи. Не хватало лошадиного храпа и С. Бондарчука с командой «мотор!». Роль мастера взял на себя генерал-лейтенант К., который высадился из служебной «Волги» в шикарных меховых унтах и перепоясанной портупеей шинели, а на груди висел бинокль. Выслушав доклады, он дал приказ «товсь», и тут ему показали на нашу группу из 5 человек с освобождениями – а с ними что делать? Генерал подошел поближе, желая рассмотреть убогих – помимо меня, в строю стоял майор с рукой в гипсе на перевязи, еще один с забинтованной головой и двое прапорщиков-техников с явным выхлопом и тоской в глазах – они выглядели гораздо старше генерал-лейтенанта.
- Сачки? Дурака валять? Самые умные? – с места в карьер начал генерал. Обернувшись к свите, он изрек: поставить по трассе столбиками, дистанцию обозначать. На этом беседа завершилась и нас вывезли в чисто поле, высаживая из «Урала» по одному через каждый километр. Мне досталась самая дальняя точка, где героическим лыжникам нужно было сделать разворот и рвать обратно, на исходную. Точнее, не на исходную и даже не на финиш, а туда, дальше, за ним, где водка, закуска и барышни. А потом диплом, новое назначение, повышение, перспективы… Где жизнь, одним словом, которую генерал К. всячески пытался поломать и исковеркать.
Праздник «праздновали» человек 500, на старт выходили по 20 с интервалом в 5 минут, и уже через час я понял, что надо было придумать более действенный способ сачкануть – написать рапорт в Мозамбик, Вьетнам или Афган, на худой конец. Там, по крайней мере, нет лыж, да и после генерала К. любой другой - отзывчивый и добрый товарищ. Так думалось мне, когда я стоял и ловил на себе злобные взгляды поворачивающих назад ракетчиков и артиллеристов – что же ты так далеко встал, сука?
Еще через два часа я утратил способность соображать, а длани мои – шевелиться. Генерал К. был прав – столбик он столбик и есть, что с него взять. Когда ко мне подъехал «Урал»-кунг и выпрыгнувший из кабины бодрый и румяный майор-комсомолец из политотдела увидел мою заиндевевшую фигуру, он осекся и вместо читавшегося в его глазах вопроса про стенгазету молча потянул меня к машине. В кунге мне дали стакан спирта, но я не мог его держать – пальцы не слушались. Спирт, однако, оказался не техническим, а медицинским – то есть полезным и целебным. Из закуски нашлась лишь небольшая луковица, но и это вернуло меня к жизни - уже через несколько минут я ощутил, как внутри разливается тепло, а вскоре и иней сошел с моего лица. Обошлось без флюса, температуры и даже легкого насморка. Позже я узнал, что два слушателя академии на том кроссе чего-то там себе сломали, а еще несколько оказались в гарнизонном госпитале – все же было минус 25. Говорят, генерала К. даже пытались пожурить из штаба округа, и более в том году кроссов не было. О чем он наверняка искренне сожалел.