Похороны

Похороны.

   Дз-з-ы, дз-зы! Что такое? Телефон? -  не телефон? Я у себя на кухне, стою около плиты и что-то делаю – ужин скоро, и одним глазом смотрю телевизор.  Там идёт любимая наша с женой передача «Давай поженимся» или, как я её называю: «Приходи жениться». Несравненная из несравненных Лариса Гузеева, пережившая три самых своих расчудесных брака, кучу ещё более великолепных романов, а ещё рядышком сидящая самая счастливая в замужестве Роза-Мужем-побитая, учат нас, как жениться надо, где и каких искать женихов и невест. Для разбавки этого дуэта тут же и белокурый звездочёт Вася – астролог с картами, схемами и гороскопами.
Кто бы и что не говорил, но эта передача просто класс! Пусть всё содрано у американцев, пусть все твердят, что всё заучено, отрепетировано и всё неправда – не поверю! Вернее, до конца не поверю. Да ни какому Смоктуновскому с Мироновым или Мордюковой с Дорониной никогда не сыграть столь откровенных дур и придурков. А ещё если петь возьмутся, да дуэтом с мамой! – мы хохочем от души. Не надо ни цирка, ни театра – вот оно, не только «нарочно не придумаешь», а и «в дурном сне не приснится»: Девчушка, чуть за двадцать, а уже и с тем пожила, и за этого успела замуж выйти, одним словом: «И этому дала, и этому дала, а этому не дала – потому, что он слесарь». И, Боже мой, какая же трагедия- все её по очереди обманули. Искренне удивление на весь телевизор: И почему такое случилось? Ни она, ни её мама, ни даже её старый друг, с которым она спит с 15 лет, не понимают: «Как это могло случиться?» Одна Вася в курсе: «Да это просто Луна вошла в Рыбу, а от Венеры ушёл Марс.» Ну, как там, у  классика: «Вдруг из маминой, из спальни, кривоногий и хромой выбегает какой-то Умывальник…» - а вот отсюда и все беды. С детских лет нас ставили в известность и предупреждали, что утром из спальни может выйти не только папа. И ведь соискательницам всем обязательно нужно для дальнейшей жизни – это, как минимум, отдельный остров или хотя бы  вилла на тёплом берегу, само собой к этому прилагается, и не обсуждается! – наличие челяди, нерусской машины, безбедная разгульно-кабацкая жизнь, чтоб муж был  «и к спиртному равнодушен и в компании не скушен и, к тому же что бы он и красив был и умён!». И очень-очень богат: «Ну, тётя Лариса, ну, тётя Роза, ну, пожалуйста! Хоть какого-нибудь завалящего миллионера найдите!» На вопрос: А сама-то ты что имеешь? И что умеешь?  Море возмущения: «Как это что?! А моя голая жопа и затраханная  ….здёнка?!»
   Дз-з-ы, дз-з-ы! Да кто там названивает! Сейчас здесь очередной идиот начнёт жаловаться, как его не поняли, обманули и как плохо ему живётся. Было три жены и две подруги. А он пришёл ещё за одной, но кроме двух дур – ничего подходящего, третья, правда, ничего себе, но у неё Рак залез на  Деву – да это просто не мыслемо! Не-е, тоже не подходит вообще.
Дз-з-ы… Трубку хвать:
-Алло!
-Саша? …Это Саша?
-Да… – не узнаю по голосу. Кто такая? Выключаю вытяжку, чтоб не гудела.
-Саша, это Наташа, – Наташа, Наташа, Наташа? Какая Наташа? Не могу въехать. Голова начинает работать: Чик-чик-чик-чик. Нет, не могу узнать. Да хорошо ещё, что жена трубку не взяла – рассказывай потом, кто да что. Только со Светой разобрались. Выключаю звук в телевизоре.
-Это с Нагорного, – Ба-а! Ну вот всё и стало на своё место – это с Зоиной родины, - У нас горе – мама умерла.
!!! Вот так новость! ЛидА умерла. Родственница наша по линии жены. Тётка, наверное, или кто-то там. Я как-то и не задумывался. Приедем – вот она, всегда рядом. Умнейший был человек, по-деревенски хитрый, всё про всех знала, всех рассудит, всех по пальцам разведёт.
 – Как?… Что? – Да все мы знали и видели, что здоровье её неважное, что вот, вот и всё же – неожиданность. 72 года. Давно уже, лет 10 - 15, недуги её глодали большие и маленькие: Давление, сердечная недостаточность, диабет и пр. И в больнице не раз она лежала: и в районе, и в Тамбове, и в Москву её дети возили, а все ж вот так и случилось, вроде, как вдруг. А ведь это последняя наша ниточка, что связывала Лиду мою с роднёй, с родными местами.
Передаю трубку Лиде, сам беру другую – серьёзное событие, здесь нет никаких тайн. Да уже когда шел к ней, она по моим глазам видела: Что-то случилось.
-Как, что?
-Да ей вроде было неплохо. Нянька от ней ушла вот, вот. – «Нянька» - это на селе зовут так соц. работника, рядом она живёт – ЧапаЁва Зинка, через три дома. Соседка соседкой, а вроде как приставлена, на службе вроде, и получает ещё за это деньги какие-то от государства. А вот обязанности у неё широкие: Стирать, убирать, готовить, воды принестЬ, накормить, туалет – само собой, лекарства покупать, продукты, а если надо – то и в огороде поработать. Ухаживать. Одним словом: Чтобы, кто в помощи нуждается, не был позабыт, позаброшен. Вот как у ЛидЫ нашей: Муж давно помер, сама сделалась больная и беспомощная, а дети поразъехались. Вернее все уехали в одном направлении – в Москву. Было трое. Сейчас только двое осталось: Дочь, та самая Наташа, и сын младший. Старший давно ещё уехал в Москву, устроился на работу, женился, квартиру получил, обставил всю…да вот умер года 4 - 5 назад. Дочь тоже в столице, замуж там вышла, он такой же «москвич», как и она - Саратовский парень, из нашинских, из «понаехали, тута». На экскаваторе работает. Копал, копал и хорошо накопал: Квартира обставленная, машины меняются через год - два – на третий. А сначала у них была маленькая квартира. Дитё родилось, то, сё – надо расширяться. Они мать из деревни взяли к себе, чтоб пожила для виду, а потом прописать. Что бы на расширение. А как прописать-то? Ясное дело: «Надо дать». А кому? Сколько? Ну, на счёт «сколько» там затруднений особых не возникало, а вот кому и как? Вопрос… А вдруг не тому? А вдруг мало? А вдруг прогонят ещё? И дело загубишь и позора не оберёшься! Дальше со слов ЛидЫ:
-Ну, пришли, значит в контору. Сидить там один, министир прям, такой весь растакой, не подступиться. «Кто такия, да чево надо?». А я слышу, разговор-то наш, Нагоренский, да и сказываю яму: «А ты сам-то кто будешь? С каких краёв?» А он в это время документы наши смотрел, и говорит: «Э-э-э! Куда жа от вас, от земляков деться!?  Вы вот с Нагорного, а я с Чурюково!» Это деревня такая, от Нагорного километров 10 -15. Сразу знакомые общие нашлись и уж чуть ли не родственники. «Ладно, помогу, да не робей – здесь все наши». Так вот и сладили. Но мзду всё ж взял.
А ещё у ЛидЫ есть и младший сын – Алёшка. По деревенскому – Губа. И почему «Губа»? Никто толком и не знает. Всё у него, вроде, как у людей. Но деревня, есть деревня – вот стоит раз в жизни одно слово какое-нибудь не так сказать, или что-то сделать чуть не так как все – и тут же метко, а бывает и обидно, тебя обзовут, и к тебе прилипнет кличка. И на всю жизнь. А то и на многие поколения. Фамилий настоящих никто толком и не знает. Может только почтарька, которая пенсии разносит. «Где у вас тут Анатолий Архипов живёт?» «Да как где? Около меня. Это Кузьма наш». И всем всё понятно. Потому-то рядом с нами жили: Молоток, Хветисы, Мотькины, ЧапаИ, Капитан, Губа, Комок, и откуда что взялось?: и ни какие они не ЧапаИ и в роду таких фамилий не было, а Капитан моря никогда не видел – с малолетства и не уезжал никуда, а сейчас вообще ходит, пьянствует. Идёт как-то весь избитый.
-Толя, - спрашиваю его, кто тебя? как же так?
-Да как, иду по темноте, значит по дороге, а на встречу мне машина едет, фарами слепит. Я остановился – и ей не проехать,  и мне не пройти – ничего не вижу. Эй, говорю, козлы, фары выключи! Они и правда фары выключили, потом вышли из машины и меня тоже выключили. Вот и весь рассказ. Да где, кого теперь найдёшь!
 А вот как Комок получился – тут понятно: В детстве он был толстый, маленький и плотный и бегал быстро, ну, комок, одним словом. Наших вот звали – девки Фролвы. Это тоже ясно: Две сестры их было, а деда ихнего звали Фрол. А фамилия была Нахортых. Когда мы поженились, при оформлении анкетных бумаг, канцелярские крысы  всегда меня спрашивали: «Таки, что? Это наш челове-е-к?» Что бы их племя не разачаровывать, я всегда отвечал утвердительно. Хотя откуда в глубоком русском селе евреям-то взяться! Как там Высоцкий говаривал?: «Если кто и влез ко мне – так и тот татарин», вот это может быть а, скорее всего, мордвин. Ну, неважно. А «Губа» почему? Может, когда он маленький был, да ревел, вот губу и кривил как-то, или кому-то, что-то показалось, но прилипло навсегда. Да всё равно ему – он тоже в Москве живёт. В столичной полиции работает, в ГАИ автоинспектором. Получается. Если зять ихний, который на экскаваторе, раз в три года машины меняет, то этот – через год. И раз за разом всё лучше и дороже: Не каждый удостаивается такой чести – на Рублёвке стоять, палкой махать. Почёт и, само собой – прибыль. Пробился малый. В те старинные года дорог по селу не было. Улицы были, а дорог не было. По нашей, по Минавке, летом, после дождя, или в распутицу, пройти можно было только в сапогах, а проехать только на тракторе. Грузовик всю улицу, насквозь, проехать не мог – грязь непролазная. И от трактора, от «Кировца», оставались огромные колеи. Вот этот Лёшка-губа ходил к нам постоянно в гости. А жили они напротив. Видим, к нам идёт: Подойдёт к дороге, залезет сначала в одну колею – она ему больше чем по пояс, вылезет на коленках - так же и в другую. Перешагнуть её ему было невозможно. Там и взрослый не везде перешагнёт, а здесь мальчик 4-х  - 5-и лет. Таким вот макаром придёт к нам во двор, ничего не говорит, ничего не просит, походит, походит, сядет на крыльцо, посидит немножко, опять походит. «Лёшка, на конфетку!» - возьмёт молча, сразу не ест, а так же молча, по-деловому, поворачивается и тем же путём, через колеи тракторные – домой. Зато сейчас: Толстый стал –  пиджак либо 56-го размера, затылок плавно переходит в плечи – шеи не видно вовсе. Машина за миллион, да новая совсем. Ежегодно – то на Красное море, то на Чёрное. Дом материн, отремонтировал, крышу перекрыл, воду-газ провёл, баню построил – сделал всё что надо. И жена ему под стать – из соседней деревни, из Навёлова. Были деревенские жители, а теперь они – москвичи. Раньше, когда из своей деревни в район приезжали, то и тележного скрипа пугались, а теперь она меня спрашивает как-то: «А вы, какое пиво предпочитаете - Туборг или Хольстен?» Да она сама-то, до 20 годов, кроме самогонки и молока парного ничего в рот и не брала и не слышала про другое. Слаще морковки ничего не кушала! А теперь вот я, сидел и не знал, что ответить: Кроме родного нашего «Жигулёвского» из Моршанска  ничего другого и за пиво не считал. Пробовал, конечно всякое, но никакой разницы, между этими заграничными пойлами я не ощущал. А сигареты у них исключительно «Парламент», «Честер», «Данхил» - со своей «Явой» и Жигулями не суйся! Мотоцикл, самогонка и «Беломорина»- это в прошлом, в далёком детстве. Вот так-то!
И теперь вот – звонок. Моя сразу в слёзы, причитать, ну, положено так: Когда, что?
-Вот нянька только ушла от ней, в 5 вечера, не успела до дома дойтить, а мамка ей уже звонит: «Приходи опять– помираю я совсем». Та пришла быстро, видит: Дело плохо. Надо «Скорую» вызывать. Вызвали «Скорую», пока та ехала – она сама вещи собирала для больницы. Приехала «Скорая», привезли в больницу в 7 вечера, а  в половине девятого она умерла. Похороны завтра. В 11 выносим, в 11.30 – в церкви отпевание.
-Будем – коротко и ясно. Да и что говорить-то.
Ранний подъём, цветы, венки, 120 км - одним махом. У сына совсем неплохая машина, но куда нам до тачек Нагоренских «москвичей»! Самая скромная она у нас была. Я на своей «Девятке» вообще постеснялся ехать.
-Вы тут самые нищие - как-то выдал пьяный Капитан, когда приходил ко мне во второй раз на день, клянчить ещё на выпивку.
-А что пришёл? Иди к богатым!
-Да они не дают.
Приехали во время. Заходим в дом – одни плачут, одни суетятся, монашки, «читалками» их там зовут,  молитву бормочут, а кто просто у гроба стоит. Народу много, но в комнате тишина. Это особая тишина, она всегда наступает, когда в доме покойник. И вроде все говорят и ходят, а всё одно - тихо в доме. И мы постояли немного, дань отдали – ну и всё. На улицу. Народ подходит. Одни бабки. Все согнутые, все с палками. Да и осталось-то их – нет ничего. Рак, диабет, старость. Помирают, помирают и помирают. Новых-то людей нету. Новые все в Москве. Вот и этот дом опустеет до лета. И в ближайшей округе, в пять – шесть домов в одну и в другую сторону – никого. Кто умер, а кто – уехал безвозвратно. Ну а что делать-то? Колхозы развалились, работы в деревне нет. Коров порезали – кормить не чем: Все поля в округе скупили богатеи Московские и теперь туда корову гонять нельзя – частная собственность. Да половину и этих земель тоже уже продали – то ли урюкам каким-то, то ли ещё кому. Туда вообще не суйся. А куда можно? Да куда хочешь. В смысле: Никуда. Теперь-то вот схватились за село: Водопровод по улицам провели и газ, а только поздно – подключаться некому, нет никого. Кто и остался – так денег нет. Ну, если вот за редким исключением.
Похоронная команда пришла местная. Все в одинаковых комбинезонах, трезвые. Это раньше полупьяные мужики за самогонку и закуску могилы копали и гроб выносили. Нужно было каждого попросить, пригласить, по домам собирать, да смотреть - ездить на кладбище как они роют, да чтоб совсем не нажрались, а то ко времени могилу не выкопают. А сейчас похоронная контора этим занимается: Плати деньги – остальное не твоя забота. И будет кому рыть, и кому выносить, и автобус, и всё что положено. Лёшке, значит, они  доложились, что всё готово. Он здесь главный, он распоряжается. Зашёл в дом: «Выносите!» Бабы запричитали, читалки запели тоненько: «Святый Бо-о-о-же, Святый пра-а-во.» На улице мужики шапки сдёрнули, все зашептались: «Выносят, выносят». Перед домом уже стоит лавка, на неё ставят гроб. Остановка. Чтоб прощались, кто дальше не пойдёт. А как же – кому-то порядок надо наводить, столы расставить, готовить, накрывать поминанье. Наташка голосит, прощение всё просит. Э-хе-хе…У живых надо всё просить, а сейчас…чего уж. Да она вроде девка и баба была смирная, не должно за ней всяких ужасных провинностей водиться, но, коль приличие требует – можно и повыть всласть. Идти уже надо, а она не даёт: «Ну ещё немножко, ну ещё-о-о-о.» Всех слеза прошибает. Наконец оторвали её, гроб на плечи взяли, понесли. «Лавку, лавку валяй!» - Положено так в этой деревне. А как иначе? Гроб подняли – лавку надо повалить. Команда опытная, всё знают. Дядька там руководитель всех построил, как положено: Кто за кем, кто с крестом, кто с иконами, кто с венками. Тронулась процессия. Идти довольно далеко – на «Площадку», на большую дорогу, там автобус стоит. Обычно он подъезжает к дому, но Лёшка распорядился так. Чтоб несли по улице. Перед автобусом ещё одна остановка – люди подходят-уходят, тоже прощаются, кто на кладбище не едет. Постояли, попрощались – следующая остановка – церковь.
Сейчас мода пошла: Возрождать церкви. Вот перед этим 70 лет боролись с ними, а сейчас те же, кто боролся яростно - строят их повсеместно. Парт билеты побросали свои, а кто и не стал – вдруг опять завтра «наши» придут! – и скоренько креститься начали. Как перед этим они болтали про единство партии и народа, не веря ни во что, всё «курс» проводили,  так и теперь вся ихняя вера – одна показуха. Правители всех мастей на местах своих родных, вроде как от себя, начали возводить храмы. Вроде как жертвуют свои кровные. Открывают с помпой, со всеми обрядами, с попами в больших чинах. Что бы память о себе оставить и грехи замаливать. Ну, здесь им надо не церквушки, а храмы возводить, да и то – вряд ли замолить удастся. Своё бандитское прошлое и мерзкое нынешнее куда девать? Да и свои ли денежки они туда вкладывают? И кто же это здесь такой умный? И кто же это отдаст своё, заработанное потом и кровью? Вот выжатое из народца, отобранное у него – вот это пожалуйста! Не всё, конечно. Себе-то тоже надо оставить. И ещё детям, ну и жене. А на подружку? Тоже надо. И здесь главное чтоб оркестр с трубами и попы с крестами. А своё отдать? – это ты брось! Фантазёр! Не за тем во всякие там Думы лезли и за сытные места дрались. Пролез – теперь воруй и спи спокойно на всяких там думских заседаниях: Наш бедный народец оплатит и твоё воровство и твой сон.
Подъезжаем к церкви, там уже на плечи гроб взяли и понесли. Через окошки второго этажа видно, как бабушка-служка, залезла на колокольню и пытается звонить в колокола. Слабенько получается, но звонит: Уважение новопредставленному. Пока несут по дорожке – колокола звонят. Все заходят во внутрь, всем раздают свечи с бумажками, чтоб не капал воск на одежду. На гробе зажигают 4 свечи. Все ждут. Батюшки ещё нет.
«Идёт, идёт» заволновались старухи. Все замолкли. Быстро вошёл поп, перекрестился, поцеловал образок и к себе, в притвор. Вот вышел с крестом, кадилом, в подобающем одеянии. Э-ге, да это не обычный нечёсаный и сальный попище – а сам Антонио Бандерос во плоти к нам пожаловал. Ни больше, ни меньше. По крайней мере, очень похож. Молодой – до сорока, смуглое, спокойное лицо, подстрижен аккуратно – дурацкой косицы нет, профессорская бородка. Не борода косматая, спутанная и с остатками макарон, а бородка эдакая ухоженная. Впечатление самое благоприятное. Начал с «Отче наш…» и дальше и дальше всё без бумажки, на память. Наверное отличник был. Только раз заглянул в свой Псалтирь, что бы указать служкам с какой главы петь. Службу исполнил, свечи потушили. Потом он начал просто говорить, как вроде беседовать с нами, с прихожанами о Вере православной, о живых и мёртвых, о памяти, об укреплении духа. Очень хорошо говорил, до всех дошло, каждый проникся. До самого нутра достал. Всех святых вспомнил. Это только в глубинке русской может быть и осталось. Вот в городе единения такого и близости и не увидишь и не услышишь – здесь уже по новой охамели попы. Очень быстро стали похожи именно на тех карикатурных, из 20-х годов, с которыми боролась Советская власть. Потому-то она их и поборола, что голодный народ и сам видел сытых попов у которых и Веры-то настоящей не было, а  лишь алчность, и народу сказать они ничего толком не могли. Сейчас всё пошло по новому кругу. Как «ветер Ельценских перемен» подул, как он дал  «добро» на разворовывание всего и вся, когда пьянствовал на глазах всего мира, когда он в девяностых годах, вместе с Чубайсом «отВАУЧЕРил» всю страну – попы в одночасье разжирели, домища понастроили, на машинах таких поехали, которые прихожанам ихним и не снились.
Батюшка проследил чтоб руки-ноги покойной были развязаны, цветы живые приказал убрать, одну иконку положил к рукам, лицо её накрыл саваном, а тело посыпал землёй, крестиком: «Предал земле». Кивнул могильщикам: «Закрывай». Гроб споро заколотили и понесли к автобусу. В церкви мы пробыли ровно час. Свечи успели  догореть. Наверное, так и должно быть.
Кладбище. Сыро. Холодно, но снега нет, а всё одно – ноябрь. Читалки опять что-то попели, похоронная команда умело протянула вожжи под гробом и без суеты опустила его в могилу. Все, кто был, побросали землицы туда по три горсти. Закопали и крест водружили. Всё. Здесь дальше уже Наташка руководит без слёз и причитаний: Куда цветы положить, а  куда венки. Могильщики устанавливают на место ограду – когда копали, то сняли её чтоб не мешала. Теперь здесь, в ограде,  три могилы: ЛидИн муж, сын Юрка и сама ЛидА вот к ним сегодня пришла.
Холодно, продрогли все, но и к своим, на могилы зашли. А как же? Постояли, помолчали, дары всякие положили на холмики и к плитам каменным. Обратно, тем же ходом к домУ, на поминанье.
Мы самые последние подъехали. Там уже перед входом руки моют – положено так после кладбища. За стол, за стол! Заминка – все как бы стесяняются. Да оно так и должно быть: Ты пришёл сюда на поминки, дань отдать, а не трескать на дармовщину. Тесно, но разобрались: Сначала соседи и кому надо ехать. Свои, родные и близкие – те во вторую очередь. Здесь всё ясно: Земляки всякого рода пришли, помянули – и досвидание, а своим есть о чём поговорить и что пообсуждать. Нам ехать – мы в первую смену. Столы накрыты очень обильно. Ну, москвичи-богатеи, чего уж там. Есть всё и на любой вкус. Вот про это и говорится: Ломятся столы. Мясо и вареное и жареное, утки-куры, ветчина с сервилатами пяти сортов, рыба красная, белая, кета-сёмга, салаты, зелень. Наташка руководит:
-Проходите, проходите. Всё накладывайте, выпивайте, поминайте.
 Очень тесно. Проходим, кое-как садимся.
-Ну, наливайте, накладывайте. Водка у всех есть? А вот Мартини, Мартини забыли - несёт ещё красивые бутылки.
-Мы твою мартини не понимаем – это бабки в ответ – Мы водочку. Или нет, постой – Кагору мне налей, да деду мому.
-Может, кто постится? – это опять Наташка – вот спаржа есть. Вчера из Москвы привезли.
Посмотреть бы, что это такое. Непонятного зеленоватого цвета, длинные стебли? стручки? Странная и неаппетитная на вид еда. Да и зачем она здесь? Ладно, потом попробую. Вот ведь не знаешь, чем эти новоделанные москвичи ещё удивят. Может и до какого-нибудь фу-а-гра дело дойдёт. Да хватит, и так всего полно. Богато, богато. Всем соседям на зависть: Знай наших! Это уж не отнять: Поминки – поминками, а похвальба – на первом плане.  Все разобрались, налили, наложили, но не трогают. Встают читалки начинают «Отче наш…» полностью, до самого конца. Всем положено вставать. Кто встал, а мы не можем – мешает теснота и столы. Прощения просим. Нас прощают. Пропели, молитву прочитали: Помянем… Все выпивают, закусывают. Бабушки всех возрастов не отстают ни в выпивке, ни в закуске. Дружно едят – все продрогли на холоде. Мужиков местных  мало – человек 5 – 6. Трое московских молодых парней – это внуки. Две внучки – тоже из Москвы. Из местной родни только сестра – ТанькЯ. Пьют мало: Молодёжь за рулём, а старики больные. Бабки хихикают : «онЕ у нас закодированные». Кому можно те уже по третьей-четвёртой налили. Кто хочет – говорит про покойную, кто хочет – просто выпивает. Уже все расслабились, уже всем тепло и веселО стало. Одна там сильно разошлась: То слёзы у неё полились, а то смех пробрал. Всё лезет со своими замечаниями, что ритуал не соблюдается. Её окорачивают: «Нашла время. Не место.» Ну, поели, попили – пора и честь знать: Закругляться пора. Читалки опять встали затянули: «Святый Бо-о-о-же, Святый пра-а-а-вый» Поднимаемся и выходим изо стола. Читалок награждают дарами. Каждой в пакетик чегой-то положено. Бабушки загалдели, разговорились, щёчки у всех порозовели, крест поминальный, который они всё с собой носили, уже на плече у одной лежит, как палка, перекладиной за шею зацеплен, иконы – под мышкой – не нужны больше на сегодня. Пошли гурьбой по домам. 
Нас вышла Наташка провожать. Но некогда долго разговаривать: Нам ехать, а ей на стол ещё собирать для остальных, для своих.
-Ну, вот и всё. Когда-то ещё увидимся.
Да уж. Когда теперь? Дом наш продан. Все померли. Да и у них – одни кресты на кладбище. А дом ихний будет закрыт до лета. Жить некому.
-Будете фото на памятник делать, возьмите которое я сделал в мае, – говорю ей, - Очень удачный снимок.
-Да у нас вроде другой уже есть, мы, наверное, тот закажем.
Знаю я эти снимки, все они на одно лицо: Сидит бабка платком повязана, руки на коленках, лицо каменное, глаза выпучены – ну, как  депутат для плаката. Что ж, так, значит так. У них здесь свои порядки.
Вот и распрощались мы с Архиповой Лидией Егоровной. Пусть земля ей будет пухом. Вечный покой.



Тамбов, ....вский район, с. Нагорное. 17 ноября 2012 год.