За окном вызрели до густой синевы сумерки. Глазам сухо, будто архивная пыль забилась под веки. И жёлтый искусственный свет кажется ярким до рези. Розен трёт покрасневшие глаза, расправляет со стоном плечи. В этой комнатке с голым окном он словно в аквариуме для внешнего наблюдателя. Вместо искусственных скал и водорослей – стол, компьютер для работы с оцифрованными документами, аппарат для просмотра плёнок, стеллажи со словарями и справочниками. И долговязая сутулая фигура вместо экзотической рыбки. Стоп. А нет ли здесь видеонаблюдения? Розен бесстрастно, как сканером, шарит взглядом по стенам в поисках огонька камеры и успокаивает себя, что если бы она была, его бы уже повязали. Не позволили бы столько часов нагло копировать секретные документы.
Он жмёт на кнопку вызова, сдаёт папки служителю. Тот, выполнив все формальности, вежливо сообщает Розену, что его ждёт Главный. Давно ждёт. Велел сразу в свой кабинет проводить.
Чтобы не сбежал? Розен почти физически ощущает, как гаджет прожигает его ладонь. А если обыщут? Вдруг для того и зовут? Интуиция говорит, что не стоит паниковать и прятать улики в носки. Но Розен всё равно наощупь запихивает карты памяти в коробку с презервативами, которые с недавних пор всегда имеются в его кармане. Ручку он решает на всякий случай незаметно сунуть по дороге в горшок с фикусом – там должна быть слепая зона. Забрать её оттуда Георгий сможет и сам.
Главный в этот раз даже не прикидывается любезным. Возможно, потому, что напротив него сидит уже очень мрачный Гранин, который, не здороваясь, провожает Германа напряжённым взглядом и снова по-волчьи поворачивается к Главному. Как будто он не гость в этом кабинете, а конвоир, и потому не может отвлекаться от надзора за опасным преступником.
– Герман Львович, – Главный роняет слова будто чугунные ядра, – где результат расследования?
Розен совершенно по-детски ощетинивается: подбородок в грудь, глаза исподлобья сверкают, пальцы сжимаются в кулаки.
– В ваших руках, я полагаю.
– Вот как? Любопытно. И что же я, по-вашему, должен сделать, чтобы был результат?
Розен вскидывает голову, выгибает бровь.
– А разве материала уже не достаточно, чтобы сделать выводы и начать действовать? И это, заметьте, не моя работа.
– А что же вы стоите-то? Присядьте, – велит Иван Семёнович. – Поделитесь своими выводами.
Розен плюхается на диван, недовольно барабанит пальцами по кожаной обивке. Ему ужасно хочется скинуть ботинки и забраться на сидение с ногами. Но ещё больше хочется поскорее покончить с этим разговором и побыстрее убраться отсюда, поэтому он просто приваливается боком к подлокотнику и вздыхает.
– Во-первых, я переименовал бы эту компанию из троллей в тимуровцев. Совершенно очевидно, что они искренне хотят помочь ближнему. Хуже то, что они одержимы этой идеей. А любая одержимость зашоривает. Поэтому они неадекватно оценивают действительность. Кроме того, в этом сообществе слишком много людей, которые не могут оказать реальную помощь другим в силу разных причин. Самая распространённая причина – они не в состоянии понять того человека, который на помол к ним на мельницу попал. Кураторы очень лихо зачисляют человека в удобную и понятную им категорию по каким-то своим несовершенным, часто формальным и поверхностным критериям и считают свою работу выполненной. Схема их действий проста: опросить в несколько голосов, подобрать родственную на их взгляд компанию, впихнуть человека туда, а уж дальше подопытные пусть сами между собой разбираются. Сводят, короче, людей по интересам, потом удаляют/закрывают свой аккаунт – типа, не благодарите, не надо.
– А во-вторых? – подхлестнул своим вопросом Главный.
– Во-вторых, как видно из материалов дела, многие тимуровцы не располагает материальными ресурсами и возможностями для того, чтобы помогать по-настоящему. Но это не мешает им быть очень настойчивыми. Хотя вся помощь часто сводится к даче полезных советов, а не реальным делам. Это сбивает с толку, рассеивает внимание и крадёт драгоценное время у наших клиентов.
– В-третьих? – не давал расслабиться Главный.
– В-третьих, защищая свою организацию от публичного обнаружения, они постоянно лгут и изворачиваются. Методы сбора информации о человеке у них тоже крайне сомнительные и неприятные.
– И? Каков вердикт?
– Они повязаны своими глупыми тимуровскими клятвами, и характерный сектантский страх нарушить эти клятвы соединяет их намертво. Поэтому уничтожить эту организацию можно либо физически, либо изнутри. Но я предлагаю третий вариант.
– Какой же? – заинтересовался Иван Семёнович.
– Взять над ними шефство.
– Это как? – Видно, что Главному в самом деле любопытно, что скажет Розен дальше.
– Наши клиенты не должны больше попадать в сферу их внимания. Необходимо создать специальное подразделение, которое займётся воспитанием этих тимуровцев. Главной задачей должно стать внедрение в их сознание чёткого алгоритма, позволяющего определить, кого они могут ассимилировать, а кого трогать не стоит. Можно заключить соглашение с их кураторами, можно проделать это с помощью скрытых манипуляций, но наши клиенты (те, кто пожелают, конечно) должны стать в этой организации теми, кто оценивает, а не теми, кого оценивают. Тем более что с прискорбием приходится признать – тимуровцы используют карты в работе со своим контингентом. Но уровень их знаний об этом таков, что хочется отлупить их по рукам линейкой – чтоб не трогали святого.
– Уместно ли будет начать перевоспитание с помощью той программы, которую вы написали, Герман Львович? – одобрительно кивая, уточнил Главный.
– Вполне, – усмехнулся Розен. – Те, кто уже налажал, должны свою ошибку осознать.
– Что ж, благодарю. Можете быть свободны. Пока, – многозначительно произносит Главный. – Дело ещё не закрыто.
– Да понял я, понял, – с досадой бормочет Розен и с надеждой смотрит на Гранина. Пётр Яковлевич дисциплинированно подскакивает, чтобы проводить Германа домой. – Бесконечный какой-то день, – раздражённо цедит Розен, пока они идут по коридору. – И ты ведь ещё тоже что-то хочешь спросить. Так? Спрашивай.
Гранин колеблется недолго, но он тоже умеет быть безжалостным, когда дело касается работы.
– Ты не объяснил мне свою махинацию с Сан Санычем и его картой, – решительно спрашивает он.
Розен замедляет шаг, смотрит устало.
– Не было никакой махинации. Его карту я делал чисто формально – просто подтвердил, что всё соответствует, всё отражено верно. А поскольку Сан Саныч наш – известный филантроп, то все, кого он в своё время облагодетельствовал, оказались привязаны к его карте. И чтобы развязаться, они должны вернуться и отблагодарить.
– А ты это увидел и использовал?
– Да.
– В своих целях?
Розен окончательно останавливается и холодно встречает обвиняющий гранинский взгляд.
– Я в самом начале предупредил тебя, что преследую только свои личные цели. Но люди почему-то всегда игнорируют открытые предупреждения. И ты не исключение.
Пётр Яковлевич судорожно выдыхает.
– Какие из твоих предупреждений я ещё упустил?
– Зачем ты опять тянешь эту канитель?! – выходит из себя Розен. – Мы ведь уже говорили об этом! И не один раз! И знаешь, – неожиданно зло бросает он, – я устал тебя ждать. И с тобой нянчиться. Наверное будет лучше мне сейчас уйти и дать тебе возможность самостоятельно выбрать, с кем тебе быть, и окончательно решить – я злой манипулятор или всё-таки тебе друг.
Розен нащупывает в кармане пальто ключи от гранинской квартиры и вкладывает ему в руку. Снимает кольцо и добавляет к ключам.
Гранину кажется, что мир разваливается на части – прямо на глазах кирпичиками на пиксели рассыпается. В сердце как будто кол вбили. Зачем? Зачем было обещать, что навсегда, а потом бросить? Не гуманней ли было вовсе не приближаться? И как теперь жить? И главное, зачем? Вот только что всё важное и значительное разлетелось карамельными фантиками. И одиночество оказалось единственной реальностью в этой жизни. Лучше б убил, в самом деле, а потом шёл бы себе на все четыре стороны, чем так…
Неожиданно светлым пятном в болезненной серости перед глазами является знакомое лицо. Пётр Яковлевич смаргивает. Он не торопится обнадёживать себя, что Герман вернулся.
– Ты решил? Ты со мной или нет? – Розен протягивает руку, и Пётр Яковлевич хватается за неё, как утопающий. Ему кажется, что он вмурован в своё прошлое, как в стену, что Герман тянет, и крошится вокруг бетон – крошится, но держит. И вдруг отпускает. И Герман выдёргивает его из обломков камней и серого цемента. – Ты моя личная цель. Понятно? И вся эта история ради тебя.
Пётр Яковлевич благодарен, что Герман его обнимает. Силы исчерпались под ноль. Даже думать не получается. И радоваться тоже. Герман сказал что-то очень-очень важное. И это будет первое, о чём Пётр Яковлевич подумает, когда к нему вернётся способность соображать.