Буран

Нас водила молодость…
Водила, водила, водила, водила…



        БУРАН
Рассказ от первого лица

1

Сейчас почти весна и  1976-й год на дворе. Почему «почти»? Потому, что 23 Февраля уже прошло, а 8 Марта будет со дня на день. Нормальной весной здесь ещё и не пахнет, да и нет её как таковой: Ручьи весенние здесь никогда не бегут, а багульник
распускается только к лету, но всё равно уже чувствуется - перезимовали.
Ветер, солнце и тепло, но почти всегда бывает и хуже. Потому как это Читинская область, Могойтуйский район, посёлок Цугол.
 Или, как его все буряты называют испокон века – Дацан.
Дацан это церковь ихняя. Храм буддийский. Один такой на тыщу вёрст в округ.
Я сегодня начальник караула.  Пришёл часового проверить. Ибо сейчас здесь не храм бурятский, а склады вещевые и хим. имущества.
Караульное помещение, вторая половина дня. Обед. Все проверяющие уже отметились. Бойцы что-то там возятся в столовой. Ага, вот и мне тащат. Что там сегодня? Да как всегда: Суп, картошка и тёплая мутная вода -  компот. Да и где что другое взять-то? И не хрена рыло воротить – всё вполне съедобно. Не баре.  Вернее мы поставлены в такие условия, что вынуждены. В  карауле довольствие одно – солдатское. В детстве надо было ходить не в «Школу юных артиллеристов», а в «Школу юных банкиров» или ещё куда. А теперь – вот так! Хлебай что есть. Сам свой путь выбирал.
Смена ушла, смена пришла – всё спокойно. Прилечь? Не положено: Время уже прошло твоё: Оно определено инструкцией с 9 утра до 13 дня. Это когда «Начальнику караула разрешается отдыхать лёжа, не раздеваясь». Интересно, а что есть и такие господа офицерА, кто спит в караулке, до трусов раздевшись, как у себя дома? На топчане не очень-то и поспишь. Конечно, из расположения и постель взять можно, но опасно – схватишь «черепашек» - сраму не оберёшься. Да и вообще: ты сюда, что? Спать пришёл? Нет? Ну, тогда стойко переноси все тяготы и лишения военной службы. На голом топчане. Не-е-е, так тоже не пойдёт: Я ведь уже старый! Ну и что, что всё ещё лейтенант. Уже 4-тую Дацанскую зиму переживаю. И на голом топчане?
-Помощник! (Это только в плохих кино про армию офицеры обращаются: товарищ сержант!) Тулуп мне сюда постовой быстро прислал! И вообще очередную смену без тулупов на посты отправишь, а что там – все сюда, - пуговицы пришивать, дрань  латать, к смене готовиться надо. Тепло, и так не замёрзнут. Обойдутся. Всего-то и 20-и  мороза нет.  Заснут ещё, чего доброго средь бела дня.
Хотя тулупы положено выдавать  при –10 и ниже, а в Дацане зимой  выше и не бывает. Да надо все проверить и оторванные рукава – на место пристроить.  Тулупов должно быть по числу постов, но некоторые посты только ночные, двухсменные, и днём там часовые не выставляются. Вот эти-то тулупы и несут мне. Улёгся. Так не хорошо… и так не ловко: То кобура с пистолетом мешает, то погоны жмут.  Караулка тихо бухтит: Кто играет в какие-то шашки-шахматы, кто уборкой занимается, а урюков, всех мастей, сержанты заставляют учить Устав и отвечать по всей форме. Это в общей комнате они все находятся. И по-тихому: А то начальник караула (то бишь я!) не заснёт и придёт воспитывать, проверять, контролировать и вводные всякие устраивать: Пожар. Нападение. И прочие вводные для тренировки: что бы служба мёдом не казалась.



Расхотелось спать. Да и не ко времени. Ночь прошла спокойно и мороз был только немного за 30. А вообще, самая низкая температура, обычно бывает, за час до рассвета. Часа в два ночи смотришь на градусник за окном: -40. А к 4-м, 5-и утра уже все 47. Холодно. Но не смертельно. Бойцы идут на посты одетые,  во что им Министр обороны определил и выдал наш начальник Вещевой службы полка л-т… назовём его Сидоревский.
  К алкоголю он был очень не равнодушен, и дела вёл ни шатко, ни валко. Но как-то вёл. Еврей, наверное, немножко был. И грамотный. Вот сколько евреев не встречал по жизни – все были склонны «к употреблению». И весьма. Сколько раз его наш полковой докторишка Володя Карлин спасал: Отпаивал и отхаживал!
И отправили его на принудительное лечение в Читу, в госпиталь, в наркологию. Ну, это когда Вову нашего совсем «белочка» посетила. В гостях он как-то у местных был.
Продал, наверное какую-нибудь тряпку, или бушлат, или тулупчик, и с чистой совестью водку пьянствовал на радостях.  Там употребил чрезмерно и завалился на раскалённую плиту, где варился суп. Весь обжёгся. Его в наш госпиталь. Там укол сделали обезболивающий, который, видимо, наложился на принятый в большом количестве алкоголь и … и привет! Все штабные тётки в ужасе разбежались, когда он туда заявился и спрятался за штору: «Помогите!! У-у-у-у би-и ва –ют!!»  Кое как утихомирили. В Читу, в наркологию на другой же день был отправлен
Доктор Рахмимлевич. Тоже участник мероприятия. По оказанию помощи и спасению лейтенанта Сидоревского.
Наш командир полка в/ч 77027 в то время: подполковник Бакши Владимир Валентинович. Ну, все Вовины земляки. Чего уж там.
Вот Володю нашего и не увольняли за его многочисленные фокусы.
Обстановка позволяла: Солдат в подчинении нет, не в окопе, не в поле, а в тепле, при штабе и штабных тётках-писарихах и делопроизводителях. А не на морозе при бойцах.
С утра пораньше на разводе появился, мимо командира прошагал. Песни попел…
И в штаб, в службу, к столу, к бумажкам и ко всяким накладным. Но ненадолго: с девушками  своими и писарями поболтал с умным видом, у Зам по тылу отметился, прапору, зав складом, указания дал и на обычный прямой путь: магазин – общага. Приходил к обеду уже готовенький. Ключом не мог попасть в замок и открыть дверь. Была большая это проблема. Из последних сил и напряжения разума он выбивал ногой нижнюю филёнку в двери, становился на карачки и вот таким образом пролезал в свою комнату. Вполне обычное явление. Проделывался этот трюк неоднократно.
А если перед этим была получка, то следующее посещение своей Вещевой службы у него было намечено не ранее как через неделю. Если раньше не отловят и не водворят на гауптвахту.
Сходило всё с рук года три. Потом сняли всё ж его с Вещевой службы и к пушкам приставили командиром взвода.
Но артиллериста из него не получилось: Это тебе не портянки с простынями считать. Не вник наш Володя в премудрости подготовки данных для стрельбы. Всяческие Прицелы, Уровни, Довороты, Вд, коэффициенты удаления, шаги угломера, реперы и прочие артиллерийские выражения и слова, так и остались для него тёмным лесом. Да он и не сильно напрягался: Голову-то ещё забивать! Однако День артиллерии 19 ноября, на законных основаниях отмечает как свой профессиональный праздник.
В конце концов на него махнули рукой и приставили возить обед, когда в поле выезжали или старшим куда пошлют, или в наряд, где попроще.
И вдруг он женился! Поехал в отпуск и в Читинском аэропорту познакомился с подругой. Она там работала кем-то. На обратном пути захватил её с собой в Дацан. Девушка была не сильно против и долго не раздумывала. Я у него на свадьбе был свидетелем. Не помогла женитьба, не встал на путь исправления. Ещё через два года, по замене, был он переведён в Гомель опять на должность Нач. вещевой службы. Но уже бригады! Однозначно: Еврей!
Долго с ним и там возились. То ли времена были другие, то ли мощная волосатая лапа, а всё же уволили.
Сейчас живёт в Выборге. Увиделись мы с ним через 35 лет. Проездом был через Тамбов.

Проебразился. Увольнение и смутные 90-стые ему пошли на пользу - стал большой мильёнщик. Жена (вторая, правда), дети, внуки. 30 лет спиртного в рот не берёт.
-Володя, - я его спрашиваю, - Как? Открой секрет! Ты, на моём веку единственный, которого я знаю, кто выбрался из алкогольной ямы.
 Молчит. Вернее, вскользь обмолвился: «Поумнел!» И всё. Больше ни звука. Да и я не настаивал.
А стихи пишет до сих пор. Стихи у него получаются хорошие. Если человек талантлив, то талантлив во всём – что водку пить, что стихи сочинять. Еврей, одним словом. Я этот стих запомнил с первого раза без записи. Да там и смешно было бы записывать.
Дни летели словно птицы, вот и отпуску конец.
На далёкую границу собрался наш молодец.
Уложил два чемодана, предписание в карман
На борту красавца «АНа» полетел служить в Дацан.

Пролетел он путь немалый: над полями, над тайгой
И в конце концов усталый приземлился в край такой:
Слева сопки, справа сопки, среди них течёт Онон.
Здесь болота очень топки. Может это просто сон?

Нет, не сон, а явь всё это – нет лесов здесь, нет тайги.
Не бывает здесь и лета. Люди смотрят как враги.
Забайкальем называют тот далёкий дикий край.
Путь туда не выбирают – посылают в этот рай!

Ну и ещё другие всякие разные. Он сочинял свои стихи, когда у него кончались деньги и уже не наливал никто. И в долг, и на «запиши» не давали в магазине. У него начиналась ломка, он не спал несколько суток кряду. Чтобы совсем не свихнуться, брал карандаш и сочинял. На утро, а то и среди ночи, он выдавал нам свой очередной опус.
Та-а-ак, ну, что он там бойцам выдавал-?: Бельё исподнее летнее и зимнее, х/б, фуфайка, штаны фуфаечные, поверх всего шинель. Ну и ещё шапка с валенками. А, придя на пост, на смену – там его ждёт уже не только замороженный часовой, но и его тулуп.
«Пост сдал – пост принял». Если бойцы роста среднего и выше, то один вынимает одну руку из рукава тулупа, а второй – тут же в этот рукав засовывает свою, потом таким же образом и другую.
Тепло надо беречь. А если мелкота попадается, то один боец с шеи часового снимает автомат, и, уж коль совсем не гвардейского роста, то он приседает немного и ставит тулуп полами на снег: От множества циклов заморозки-разморозки, тулуп сам по себе стоит колом, стоит и не падает. Ну, придерживают его немного за шиворот. Солдат осторожно вынимает из рукавов свои руки и выходит из него. Очередной заходит в эту нору, продевает руки в рукава, ему помогают застегнуться на все пуговицы, на шею вешают автомат: «Бди тут. Да смотри в оба! Самая главная ценность сейчас на твоём посту – это ты сам и твой автомат. Так что неси службу бодро, ни чем не отвлекаясь!».
Если его теперь толкнуть – он упадёт и без посторонней помощи долго не поднимется. Где уж там «Охранять и стойко оборонять свой пост». Все, конечно, знают такое положение вещей, но приходится мириться: А что делать? Одним словом: Часовой – это труп, засунутый в тулуп, заинструктированный до слёз и выставленный на мороз.
Да и кому придёт в голову, в такой холод идти воровать со склада портянки или что там ещё! Надо будет – украдут не мешками, а вагонами и цистернами, и не путём взлома замков, решёток, а бумажками с подписями и печатями.
…Та-ак. Со спаньём не получается. А пойду-ка лучше я на гауптвахту, часового проверю, а заодно и офицеров, что под арестом. Да поздороваюсь с начальником гауптвахты, а по совместительству и комендантом гарнизона нашего – капитаном Кушнир. Вот! Точно.
-Помощник! Я на гуль вахте! Еже ли что. Рули здесь.
 Губа в этом же помещении, но с другой стороны караулки. Что помощник будет сейчас делать? Да тоже всё ясно: Ляжет спать на моё место да тулупом этим же и накроется. Но, скорее всего, позовёт кого-нибудь из сержантов, они заберут у молодых нарды и сядут играть, а всяких нерусских и прочих неучей бестолковых будут по одному вызывать к себе и спрашивать статьи из Устава. Чтоб знали «наизусть или на память»: «Обязанности часового», «Порядок применения оружия», «Неприкосновенность часового» и ещё много чего в том же духе. Выхожу из караулки – лёгкий морозец. Ни снежинки на земле – всё за зиму сдуло ветрами, высушило морозами и убрано караульными. Очень тихо, но небо какое-то не то пасмурное, не то блёклое. Туч нет, а непонятно откуда сам по себе падает снежок. ЗаморочАло, как сказали бы местные.
Открываю дверь в офицерскую камеру: Быть здесь не считается каким-то ужасным происшествием, товарищи не клеймят тебя позором, если только это не записные уроды, проинструктированные и читающие по бумажке замполита. Такие военные называются          «Дикорастущие». В смысле быстро продвигающиеся по службе. Всегда, во всех подразделениях есть такие «дикорастущие» на костях своих товарищей. И потом вроде как оправдываются ещё: «Ребята, ну вы ведь понимаете - это не я сам, это так мне сказали. А я чё? Я ни чё. Ну, так надо. Для порядка»
Сегодня я начальник и, вроде бы как, караулю своих однополчан. Громко, конечно, сказано «караулю»: только глубокое (ну очень преглубокое!) осознание своей вины (какой-то там ещё вины!?), да впитанное за время службы понимание необходимости подчиняться
(ну, хрен с вами. Иду, иду!), а в основном ещё из за лени, удерживает бравых отцов-командиров от прогулок за пределы колючего периметра, или от посещения жены, а так же от похода в магазин Карякина за очередной выпивкой. Другими словами: Куда бежать? И зачем? Ещё увидит кто-нибудь из начальства – начальнику караула по шапке дадут: Не устерёг! А их самих ещё возьмут и на службу, в дивизион,  вернут досрочно: «Хватит дурака там валять».  Так что: надо отсидеть? – значит надо! Лучше уж здесь. От звонка до звонка. «Хочешь спать ложись, а хочешь – песни пой». Вернее, конечно: Хочешь - книжку читай, а хочешь - в карты играй. Когда есть с кем. Вот так. Гарнизон наш отдалённый. Край суровый. Радостей мало. А с 1985-го года там вообще пошло и год-за полтора (день за полтора!) и прочие блага. Я, когда уже был на пенсии и прознал про это – в военкомат:
-И мне прибавляйте годА льготные.
-А когда ты там служил?
-С 72-го по 77-й.
-Вот видишь, а приказ только с 85-го.
-Ну и что? Это ведь то самое место!
На что военкоматная крыса улыбаясь мне ответила:
-А раньше этот ваш Дацан был ближе к Москве и там было значительно теплее, почти как в Сочи. Так, что не положено! 
 И, значит, захожу в камеру. Это просто комната с тремя кроватями, столом и тумбочками. Даже часового около двери не ставят – Устав не позволяет. Сегодня у меня там три сидельца – два капитана и прапорщик:
-Господа офицерА! Рад видеть вас в добром здравии и хорошем расположении духа. Как переносите заточение? Можете жаловаться – вы будете услышаны. Что? Обеда ещё не приносили? Ай-яй-яй! Безобразие. Но калачики-то вы все тёртые, и должны быть в курсе, что караул кормят в первую очередь, а арестованных всех рангов и званий - в последнюю. И еду с кухни выдают только ту, что осталась после приёма пищи от отличников боевой и политической подготовки, которые сегодня в строю. А вдруг им не хватит? Закон – есть закон! Да всё равно ведь и  гонец, которого вы за водкой послали, еще не пришёл.   
 Со двора доносятся какие-то звуки: Это арестованные гуськом друг за дружкой  несут себе обед. Караван пришёл! Здесь важный момент: Не прошляпить, а то пронесут дальше в солдатские камеры – и всё! Считай обед пропал. Разбирайся потом. Сожрут в мгновение ока. Прапорщик, который находится здесь на очередной отсидке, не дремлет:  уже у двери.

Она открывается наружу и, если она открыта, то её не обойдёшь. Мороз, не мороз, открыл всё настежь, пар клубами:
-Караван, заходи!
В маленькую комнату набивается сразу куча народа: Арестанты - два чумазых, пречумазых нерусских бойца, которые под стражей, в не мысленно грязных и разодранных шинелях без ремней и с оторванными хлястиками вносят каждый по ведру – первое и второе. У третьего «люминивый» чайник с компотом и вещмешок с хлебом. Сюда же протискивается и выводной с автоматом.  Всем охота поглазеть на арестованных офицеров: Радостно им всем, что вот и они с ними почти на одной ноге, почти равны и такие же, как они – арестованные. И сидят-то они все за одно и тоже – за пьянку или дебош какой. Кто по другим статьям – те в другом месте. Хи-хи, ха-ха, гы-гы. Не вот тебе злорадно, а так, от молодости, от дури. Ну, уж, здесь кто, что заработал: По заслугам и почёт. Терпите военные
Прапорщик в своей стихии - тычет в одного из бойцов:
-Ну что стоишь? Тащи чашки-ложки! Метнулся быстро!
 Один арестант уходит за посудой. Прапор открывает крышки вёдер и смотрит, что там.
-Э-э! Бродяги, а мясо где!? Что за огрызки!? – показывает на три жалких кусочка.
 Один урюк начинает оправдываться:
-Нэту, савсэм нэту. Деды, такие наглые, всё отобрали. Повар больше ничего не даёт. Сказаль: Арестованным не положено. Вот хотите, берите вот это. А там биль толко белий мясо. (Это они так называют жирную свинину, сало варёное) и с волосами. Совсем не бритий свИнья биль. Ми не стали брат: Сам пусть жрёт чурка нерусская!
Все смотрят на него с недоверием: «Ну-ну, мели, Емеля». Известно, что на Руси испокон веку было своеобразное отношение к арестантам и, если бандюк не обокрал лично  тебя и не зарезал и не задавил именно твоих родных, то считается, что сидит он как бы и без вины. И жалости достоин. Да плюс Сталинские времена – там, уж действительно, половина России ни за что ни про что по 10 лет баланду хлебала. Отсюда и должного народного презрения нет, которое многие урки заслуживают. А тут вообще - гауптвахта. Вообще свои все ребята! Сегодня ты караулишь, а завтра – тебя сюда приведут. Кто знает.
Вернулся солдат с чашками и кружками. Все какие-то погнутые, убогие. Специально, что ли их гнули? И специально ещё так не согнёшь. Да, ладно! Что есть – то и есть. Подумаешь.
-Эй! Военный, черпак давай?!
Вот он. И солдат подаёт прапору какой-то обрубок. В принципе, это обычный стандартный половник из солдатской столовой, которым разливают первое из бачков на столах, но у этого ручка отпилена почти до основания. Только 3-4 см. её осталось. Можно и им, конечно, разливать, но осторожно. И глубоко в бак или ведро не залезешь.
- Ты что, харя немытая, принесла!? - напрягается прапор. И дальше весьма популярно объясняет куда он ему этот черпак засунет и кто он такой сам и само собой непечатно вспоминает его родственников.
- Э-э-э! Ти зачЭм мою маму ругаешь, а? - борзеет арестант. Сам, наверное, этот урод и ведра воды матери никогда не принёс, а всё туда же.
-Да я не только твою маму, а всю твою родню и всю твою Домовую книгу сейчас ругать буду и поставлю их вот так, вот сяк и наперекосяк! - прапор повышает голос.
-А ну тащи, какой положено!
Боец снова уходит.
-Да ладно тебе. Ну что разошёлся?
-А вот! Кого хотели провести? Меня?! Сейчас я и ихнюю маму и ихнюю папу и дедушку с бабушкой и так и сяк! - он ведь сам бывший солдат и все уловки знает наперёд. Действие продолжается. Несут хороший черпак, но солдат уже другой. Тот, прежний  знает, чем это может для него обернуться, и предусмотрительно второй раз не пришёл. Правильно сделал! Прапор берёт этот злосчастный инструмент и лезет в ведро с супом, шерудит там. Ничего. Разливает в миски. В солдатской столовой мясо сразу не кладут ни в первое, ни  во второе, хотя всё варится на мясном бульоне. Мясо даётся  порционно, кусками на отдельной тарелке, чтобы досталось конкретно каждому. А на кости, с совсем не плохим остатком, ведь как не старайся обрезать, а всё равно остаётся мясо на мослах, подтягиваются  «лица особо приближённые» к столовой. В основном прапорщики, к своим землякам кухонным или за компанию, или просто «уважаемый человек»: Заправщик ГСМ, Начальник КТП, склЯдчики всех мастей, Начальник столовой, Дежурный по столовой. Там свои порядки. А если бы эта вся шатья-братья ещё и продукты чуток не подворовывала…
-Ты будешь? – ко мне вопрос.
- Нет, я уже обедал.
-Ну, нет, так , нет. – прапор лезет этим же черпаком в ведро с картошкой. Погружает всё глубже и глубже… Есть! Вот оно, мясо-то. Спрятали на самое дно. Под картошку. Да как много.  Они, эти разгильдяи, здесь едят лучше, чем остальные, которые в строю, на морозе, на  холоде. Ну, ясное дело: И хлеборез и повар и склЯдчик – все нерусские. Казахи или армяне, или азеры: Уж своих-то земляков, что на гауптвахте, не оставят голодными. Ах такие сякие! Прапорщик торжествует:
-Та-а-а -к… за это ****ство, вся ваша гауптическая вахта на сегодня лишается обеда! - арестанты повесили носы: Такого поворота не ожидал никто. Хитрость вышла боком.
-Ладно, - смягчается он: Не ссыте! Сколько вас там на Удовольствии? Сколько, сколько? А ну не врать! Проверю – хуже будет. Давай вот ты, отсчитывай порции.
Наконец всё кончено, всё разделено, бойцы ушли кормиться, а в офицерской камере наступил  весёлый обед. И гонец прибыл во время с бутылкой спирта, которую он до последнего прятал в левом рукаве шинели. Почему именно в левом? – а то вдруг начальство! Надо будет ведь и честь отдать. С пузырём в кармане или за пазухой сразу сгоришь. Значит в рукав её. В левый.  Из-за сильных морозов, с ноября по март-апрель, в местный сельский магазин, Карякинский, завозят только один спирт по 8 руб. 42 коп. за бутылку 0,5. Водка от холода замерзает и бутылки лопаются. Вино вообще не возят:  Не довезут – замерзает и хана. А водка, если бутылка не лопнула, внутри превращается в белый лёд. И не выливается. Бутылку надо поставить под холодную воду и она вся покрывается сплошной сосулькой. Чуть протает и водка льётся тонкой струйкой, как густой сироп. Но к употреблению вполне годится. Качества и свойства своего не теряет.
Ещё была одна достопримечательность Карякинского магазина, ну, во первых -  магазин так назывался потому, что там всегда правила местная семья Карякиных и их родственники. Из поколения в поколение. Хотя магазин и был в ту пору государственным. Размещался он на площади перед Дацаном. Это была такая небольшая фанзочка. Продавалось там очень не много: Мёрзлый-премёзлый чёрный хлеб, спиртное, консервы какие-то, сигареты Шипка, конфеты подушечки, плиточный чай и ещё что-то в таком же духе. А ещё - там всегда и всё, а тем более выпивку, офицерам давали в долг. Продавщица Людка вела специальную Амбарную книгу, куда записывала должников и кто что, когда брал. Расчитаться потом – было незыблемым правилом для каждого. Сами ревностно за этим следили: Узнают и заставят придти расплатиться. Иначе доверие будет подорвано, и больше не дадут «под запись». Потому и злостных неплательщиков не было. А потом всё испортилось. Измельчал народ. Понаехали тут, изо всяких там Германий с Польшами. Пьяницы горькие, да и жмоты! Всё норовили проскочить на халяву.  Дело кончилось тем, что эта лавочка прикрылась –только за наличный расчёт.
Мои подопечные арестанты, тем временем, разводят спирт и разливают по кружкам.
-Начальник, налить?
-Не-е-е, ребята, мне всеми законами, правилами, моралью и совестью Советского офицера предписано сейчас же вмешаться,  прекратить эту вакханалию и доложить по команде о вашем недостойном поведении и нарушении режима.  Вы уж как-нибудь одни, без меня. А я, учитывая ваше пролетарское происхождение, буду смотреть на это безобразие сквозь пальцы. Чего уж там.
Все свои. Где наша не пропадала! Возбухнуть? Звать караул на помощь? Стрельбу открывать? Одного знаю уже сто лет, просто он сейчас спит, ест, пьёт и играет в карты не у себя в комнате, а вот здесь, на гауптвахте, с другим – встречаемся каждый день. Третий, правда, пришлый, да чёрт с ним. И не к чему. (Снова читай: Гарнизон наш отдалённый …) А гонец – тот вообще не арестованный, а  в гости пришёл. В рабочий полдень. Морально, так сказать, поддержать своих товарищей. Хороший поступок. Конечно, они и сами должны понимать, что подставляют начальника караула, ну, что с них возьмёшь? – разгильдяи. Обед весело продолжается: Мясо есть, картошка, хлеб есть, откуда-то появились лук и солёные огурцы, в бутылках ещё булькает. Чистый спирт, который сразу из магазина, обычно не пьют. Вернее, если кто-то выразит желание: «Вот я какой герой! Мне всё нипочём!» - так тому нальют и чистого: «На, хлебай на здоровье!» Но удовольствие от этого небольшое: Как не старайся, а течёт по губам, всё холодит, сушит. Проглотил – подожди, вдох не делай – слизистую обожжёшь, запей, а уж потом дыши. Через секунду – другую чувствуешь, как где-то внутри, в животе, зажглась лампочка: Пах-х-х! А потом и по  голове: Бум-м! Поэтому почти всегда спирт разводят водичкой – половина на половину. И с одной бутылки получается две. Сперва сие пойло становится мутным и тёплым. Пить в таком виде не рекомендуется. Надо подождать пока всё растворится и прореагирует. Проверка готовности очень простая: Надо ноготочком по бутылки потюкать. Тупо? Ещё рано, а если звук чистый и звонкий – всё: Напиток готов к употреблению. Можно приступать! Они и приступили.
Теперь самое главное, что бы арестованный к-н Иванушкин,   на баяне не обдумал играть. А вся арестованная публика песни петь. Уже было дело: 11 утра, весь полк, выражаясь высоким штилем, в едином порыве куёт боевое мастерство, оттачивает ратное искусство ведения боя, все снуют, все озабоченные, а с гауптвахты в это время раздаётся баян и  «По диким степям Забайкалья…» - это офицеры арестованные уже успели «назавтракаться» и на песни их потянуло. Ну, туда сейчас же потянуло замполита полка и в полит рабочих всех мастей. Главные труженики Советской Армии! Сколько же людей они удавили! Бойцы горячего цеха! За всё сердце болит – ни за хер не отвечают! Вот куда делись политруки? Всех в войну перебили, а кто уцелел – того военные чинуши уничтожили. И остались одни политические работники, чёрт бы их побрал. Ну и в тот раз, конечно, досталось всем. Всех посадили на кол. Во главе с начальником караула. Да уж, великое прегрешение! А что им ещё делать? Молодые, здоровые, на военной карьере большой крест. И не увольняют и службы уже нет. Только одна песня замполитская: Каждый хозяин своей судьбы и кузнец своего счастья. Работайте – и вас заметят.
Как же! Жди, когда рак на горе перекрестится.
-Ладно, не буду вам мешать. Пойду перекурю, арестантов проверю. После обеда садимся?
-Садимся, садимся!
Выхожу на улицу. Коменданта Кушнира нет на месте. Да и чёрт с ним – без него спокойней, а вот с погодой произошла перемена -  повалил снег. Да ещё какой! И ветер поднялся. Ну, что ж, в Забайкалье это бывает. Особенно в феврале- марте. Всё обычно.
Обедать кончили, боец уносит посуду. Стол очищается, достают лист бумаги, карандаши, чертим пулю. Карты? Вот они. Две колоды. Питейного осталось ещё больше пол бутылки: А как же – за мизер, за то, за сё. И вообще, что бы повеселей.
Сели, играем. Все закуривают. «Та-а-к… 7 первых! Пас. Двое нас. Вист! Без лапы. Карты ближе к орденам! Мизер. В маленькую черву прорежь, щас мы его на паровоз посадим!  Посмотри карты соседа: свои посмотреть всегда успеешь. Сталинград! Под вистуза – ходи с туза! В тёмную! Без трёх, без вистов!» И дальше, в том же духе знакомые всё речи.
Никто не мешает. Арестанты по камерам. Часовые на посту. Надо бы здесь добавить, что « в городе весна», но её пока не видно. Да и мы не в городе. Время уже к 6-и вечера. Пора закругляться. Да пока развод. Пока то, да сё – раньше пол седьмого – семи не придёт новый караул. Ну, последняя сдача.  Бздынь! Выключается свет. Ого!
-Ребята, я ушёл.
Когда всё нормально, всё отлажено – то можно и вильнуть от рамок устава, а коль пошёл хоть какой-то сбой – ты должен быть на месте. И чем быстрее – тем лучше. Иначе: На хрен ты нужен такой начальник. Одним словом – встаю, иду на выход. Да не тут-то было: Дверь не открывается! Примёрзла! Только сейчас, очутившись в темноте, начало доходить, что снаружи воет ветрюга и в окно кидает снег. А ну, навались! Трах! Дверь под нашим напором начала открываться и  её, полуоткрытую, ветер рванул с такой силой, что чуть не вырвал вместе с петлями. Темнота вокруг и круговерть! Буран.
 И было так три дня и три ночи.
2
Просыпаемся от тишины. Не воет больше ветер, собака угомонилась, а тоже выла и день и ночь. Ну, это и понятно – от голода и холода. Не пожри трое суток. А жили мы вдвоём с моим товарищем лейтенантом Листопад,  в одном частном домике, прямо за вторым КПП. Раньше там жила одинокая бабушка. Ну, как - бабушка? До 60-и. По тем временам, для нас – это глубокая старуха. Так вот, жила она там жила и поехала в гости, то ли к дочери, то ли к сыну в Иркутск, а за одно и зиму пережить. Да нечаянно и скоропостижно  вышла там замуж. Такое вот тоже бывает. А мы как- то раз зашли в гости к нашей знакомой, к бабке Варьке, ну, тоже, как к бабке? И ей было так же чуть за 50.
Уже не помню зачем заходили. Осенью, мы ей, подкинули немного картошки, мешков 15. Так что имели право иногда заходить в гости. Ну, пока мы там сидели, беседовали и обедали, она нам и рассказала эту историю. Мы, помнится, долго ещё смеялись с Листопадом: «Сколько, сколько лет-то ей? И замуж? Да, ладно! Быть такого не может, так долго вообще не живут, а  что бы старуха  – и ещё замуж?». Хотя  в Забайкалье свои мерки: 100 километров – не расстояние, 100 рублей – не деньги, 100 лет – не старуха. А ещё надо сказать, что эта Варька к нам очень хорошо относилась и считала нас людьми весьма порядочными. Ну, ещё бы! И между делом она предложила нам пожить в этом пустующем доме: Чтобы дух жилой не ушёл. А то ей два дома топить не с руки. У неё и ключи от дома: её же и просили присматривать за ним. Платить нам ни чего, ни кому  не надо. Единственная просьба – не спалить дом. А там – живи, как хочешь. Мы конечно согласились. Красота да и только – сами себе хозяева, двое. Если друг – заходи, а кого видеть не желаешь: Пошли все – вон! Идём смотреть – это рядом, через дорогу. Дом, как дом. Ограда, калитка, сарай. А в сарае сидит зверь:
Огромная псина. То ли овчарка, то ли кто.  Приложение к дому. Осталась от хозяйки
. -Э-э-э! Мы так не договаривались. И что нам с ней делать?
-Ты, пошто, моя! – и Варька нас заверила, что она её будет сама кормить и поить. А нам не подходить к ней и следить, чтоб не вырвалась и не убежала, а то чёрт её знает, что у ней на уме. Собаку звали Буян. Буй.
- А если убежит?
-А убежит – вы мне скажите – я её буду ловить сама. Она теперь только меня и знает. Поаккуратней с ней – псина злая добре.
-Чем же ты её кормишь?
Буханка хлеба, а то и половина, накрошенная в пол ведёрке воды на день – вот и вся еда собачья, как мы  поняли.
-Да она тебя от голода разорвёт как-нибудь!
-Не-е,  она так привычная. Авось.
Жил этот зверь в сарае. Хиленький сарайчик, дверь на честном слове, под крышей небольшое окошко. Сейчас эта псина, видимо, стоя на задних лапах, просунула туда свой нос и молча неотрывно на нас глазела, как будто всё понимала: «Хозява новые пришли». Если ба она догадалась подтащить к окну дрова, которые были в сарае, и встать на них, то без труда пролезла в это окно на волю. Но хорошо, что ума у неё не хватает, и рук нету. Тут же мы всё обговорили, нам показали, где уголь на первый случай, как топить и что и как. И стали мы там проживать.  Печку, правда, надо было топить основательно – иначе к утру холод. Варька приходила почти каждый день: Животину кормить и досматривать всё хозяйство. К тому же Листопад организовал бойца: «Ответственный за собаку», который носил из столовой отходы ей. Да не в тягость это ему: Так, от казармы отвлечься. Притащил еду – с псом тут же налажена дружба, да тот такого и не жрал отродясь, ну и нам хорошо. Всё утряслось, прижились.
Значит проснулись мы. Не встаём: Холодно, к тому же и воскресенье.
-Лист, (ст. л-т Листопад Владимир Иванович) ты как? Вставать?
- Не-ет. Я сплю.
Да и то – всё одно делать нечего, но на завтрак сходить всё же надо. Наш паек, который там всем офицерам-прапорщикам, в этом краю,  положен, каким-то образом туда переправлялся, в столовую офицерскую, с получки вычитают 15 рублей за готовку – вот и всё. И голова не болит. Своё жалованье, ну, деньги, ты можешь сохранить, маме отослать, в карты проиграть, прогулять, потерять и т.д., но ежедневно тебя будет ждать твой обед , завтрак и ужин – с голода не помрёшь. Это плюс. Но если ты опоздал, задержался – то всё закрыто и нет тебе ничего – это минус. Так что надо подняться и сходить, ведь не принесут!  Но лежим пока.
-Слушай, а чего это пёс не воет?
-Сдох, наверное.
И то верно – сарай завалило снегом в первый же день. Кто его будет откапывать? Там самому-то всех дел только до себя было. Три дня носа никто не показывал на улицу за просто так. Лишь по крайней необходимости. Солдаты в Лен комнате конспекты писали, уставы учили, телевизора в те времена там не было, а если и был – то не работал. Ну, офицеры, ясное дело – по каптёркам сражались в нарды-карты. Жизнь, конечно, продолжалась, но как-то помедленней.
Тишина гробовая. Ветер и снег начали ещё вчера утихать. Сегодня всё умерло. Хруп-хруп-хруп снежок – несёт кого-то. Бам, бам – пинки в дверь. Ну а чем ещё? Больно надо кулаки отбивать. Э-э-э.. ну кто там!? Теперь в окно: тук-тук. Посыльный.
-Чё надо?
Головой кивает, руками махает: Бегом, срочно! Как будто бывает что-то, когда то НЕ срочно. Да что там стряслось в воскресенье! Опять, наверное, замполит нашёл неточности в «Плане выходного дня». Всё равно его ни кто не читает и не выполняет. Но ДолжОн быть! Или солдата надо за руку отвести кино посмотреть. А самому? Слабо? Завтрак накрылся! Эх, не успеваем. Встаём. Умывание, одевание. Вода в ведре и умывальнике замёрзла – вчера плохо топили. Не топилась она, печка эта. Да не беда – лёд проколотили, воду добыли, зубы, руки, на рожи поплескали, шубы, шапки – на выход.
Вдвоём с трудом отворяем дверь – присыпало малость. Шаг за порог и – Стоп! Ярчайшее солнце, ярчайший снег, всё бело, всё слепит. Небо – одна синева, ни облачка, ни ветерка. В крыше сарая дыра – убежал змей! И где его ловить ? Ладно, потом разберёмся. Мы его, конечно, кормили. Иногда. Просто в окно сарайное хлеб ему давали. Ну, как давали – всё замело кругом, по сугробу проползёшь – он уже караулит у окна – Целую буханку пастью хвать! И вниз. Вот и вся кормёжка. А сейчас вообще удрал. Да нет, не удрал! Вон его уже Варька на верёвке ведёт. Серьёзная псина! Собака Баскервилей.
Та-а-к, ну что будем делать? В полк пойдём? Или? Или!
Не сговариваясь поворачиваем в сторону столовой: Война- войной, а обед – по распорядку. В данном случае – завтрак. Надо. В смысле чего-нибудь пожрать с утра. Да пошло оно всё в баню. Кто там, где и когда тебя будет кормить? Вот если солдату кусочка сахара не достанется или, не дай Бог, портянка у него окажется с дыркой, а он возьмёт и заснёт на посту или вообще убежит домой, к маме – так сейчас же будет расследование проведено, найдутся причины –  «в Боевом Листке не верно были указаны его достижения в соц. соревновании – вот от сюда и все беды. Это же не мысленная бесконтрольность!» Немедленно будут найдены и наказаны виновные – отцы-командиры. А то, что эти командиры сами без обеда, без завтрака – так и дела никому нет: А ты не спи, успевай везде и всегда – ну старая песня, которая «нам строить и жить помогает», но не одевает и не кормит. Так что – завтрак. После него уже веселей двигаемся и мороз не такой колючий и настроение хорошее. Да и не мы одни такие хитрые оказались – все наши там. Никто ничего толком не знает, хотя солдаты уже побежали в парк заводить тягачи. Значит действительно, что- то стряслось, а может случилось.
Разошлись по своим взводам-батареям, всех бойцов в кучку – где? Кто? Удачно мы сходили – начальник ещё в штабе, ещё не пришёл. А значит – никто и не опоздал. Все прибыли во время. Ага, а вот и он.
-Значит так: Всё бросить! Едем на помощь то ли нашему, то ли народному хозяйству. К местным, по кошарам. То ли баранов ловить, то ли откапывать их. И, ещё самое главное: Во время бурана пропал солдат из Военхоза. Будем его искать. Больше ничего. Разбираться будем не месте. Весь полк едет по разным направлениям. Мы – через Военхоз в сторону Баржигонтая.
Засели по тягачам. Офицеры по кабинам. Остальная братия  - в кузов. Человек 50 нас. Погнали. Где ходил автобус на Первомайский - ни пройти, ни проехать: Дороги нет – всё  перемело. Мы сегодня вообще первые, мы на гусеницах – нам везде можно. Да всё знакомо, доедем, куда нужно хоть днём, хоть ночью. Слева сопочки, справа Онон. Плутать негде. Проскочили Военхоз и дальше, в степь. Вот уже и Семёновская сопка видна. На карте она обозначено как Хан-Ула, тригопункт, высота 927 метров, а по рассказам, там была разгромлена банда атамана Семёнова. Так она с тех пор и называется Семёновская сопка. Снег небольшой, потому как в степи выдуло всё ветром. Ехать можно. Ну и едем, куда-то в ту сторону. Вдруг – Стоп!
- Начальник разведки, доложите, где мы находимся, и дальнейший маршрут движения.
Это мой старшОй. Начальник штаба дивизиона, капитан Сотсков. Он сидит рядом со мной в тягаче на одном со мной сидении, и вот так вопрошает! Ни больше, ни меньше. Всё на полном серьёзе. Начальник! Выпендрёжь тот ещё. Наверное сейчас ходит в больших чинах, ибо там только  и есть такой народ, который владеет  вот таким вот приёмом: «А это не я. Это всё он. И завёз нас не туда и координаты дал не те, стрельнул не так и прочее.» Виртуозное умение во время уйти в сторону, когда начинает попахивать нехорошим, и есть возможность подставить своего подчинённого под удар? Да мёдом не корми! И вся суть в этом. Резать будут – не сознается, что это его ошибка. Или именно его обязанность. Вали всё на другого, на подчинённого. Авось проскочит. И проскакивает! Почти всегда: Главное быстренько указать пальцем на любого ближайшего. Вот пусть он и оправдывается. А окажется не виноват? Ай-яй-яй! Ну и ладно! Время ушло, концов не найти, да и хрен с ним – другие подпёрли задачи. «А кто немножечко убит – так тот уже не в счёт!».  Да толком и не разбираются потом – начальство устраивает, что быстро найден виновный. Лейтенант, какой-нибудь.
-Товарищ капитан, я, как и вы нахожусь в кабине тягача АТС-59-Г. А куда ехать дальше? Да хрен его знает. – откровенно ему хамлю. Да кто он мне? Отец родной? Детей мне с ним не крестить. По службе поезд мой давно ушёл, и к этому Сосок тоже не последний приложил свою руку. Основной. Ну, нет у меня контакта с такими людьми.
-Да ты и сам толком не знаешь. Ткни мне в карту – я приеду туда, а сейчас хоть скажи в какую сторону и для какой цели мы едем. В историю ведь можно попасть, а можно и влипнуть. Потому как мы не одни, а за нами ещё три тягача с людьми едут. Скажи толком: Куда и что? Кошара? Какая кошара? Они все на картах обозначены. Ну, конечно, бывает, что  и все. А то саблей махать и прогинаться на виду начальства – все мы горазды: Вперёд, вперёд! Уря, Уря! И едем вот уже час куда-то туда. Ну, так докладываю: Приехали. Мы где-то здесь.
-Ладно, ладно. Я и сам толком не знаю. Мне штаб тоже такие команды выдаёт. Где-то тут  кого-то по степи искать надо.
Ну а какого хрена перекладываешь с больной головы на здоровую? Да совесть просто  нулевая у человека. Вот нельзя было так и сказать? Язык не поворачивается? Начальник!
-Должна быть где-то здесь кошара.
-Да их тут может быть и не одна.  Да где их искать-то – всё снегом занесло.
Сосок открывает люк ,что в крыше кабины, и вылазиет по пояс. Ну, действительно, надо ведь осмотреться. В это время механик-водитель говорит мне:
-Товарищ лейтенант, а что это за бугорки по всей степи раскиданы?
Действительно кругом какие-то бугры, как бородавки. Откуда они в степи? Опять дёргает меня за рукав:
-А вон там, что? не кошара ли?
Так и есть! – с левого бока и чуть впереди какая-то постройка виднеется. Версты    полторы. Тут и старшой всё усмотрел:
- Вперёд! В смысле влево.
Подъезжаем ближе – действительно кошара. Точно приехали, не проскочили.
Кошара бурятская– это такая постройка из кирпича-сырца, или из чего там ещё, но крытая. Там живут овцы с ягнятами, ну ещё может корова и лошадь, остальная овечья толпа – всегда на улице ночует. Рядом вполне добротный домик. У нас, примерно такие, называют – финские и, конечно, рядом вот такая юрта. Всё по крышу занесено снегом. Сдуло со степи, с простора.
Буряты не живут в домах – они любят жить в юртах. Нас встречает хозяин, видимо пастух. Лицо - медная тарелка, глаза – щёлки. На голове малахай лисий, а, скорее всего, из корсака, есть такая животина, по степи бегает,  и одет на нём халат, застёгнутый наглухо на левую сторону. Называется «ганди». Верёвкой подпоясан. Ну, одним словом - Клуб кинопутешествий. Из юрты выходит ещё один бурят, помоложе и уже в полушубке, а на лице есть проблески цивилизации и мыслей – наверное начальник. С офицерами здоровается за руку. Мы прибыли по назначению.
-Значит так, пойдёмте я скажу, что надо делать.
Подходим к кошаре с другой стороны и видим, что часть стены разрушена, кошара по крышу занесена, а крыша наполовину сорвана. Мы ходим по плотному снегу на уровне оконной форточки. Несколько солдат сразу оставляем заделывать дыру в крыше и в стене. Там всё ясно: Отсюда таскать – туда подавать, здесь расчищать. Сами идём дальше. С одной стороны к кошаре приделана загородка. Двор ей был огорожен. Довольно большая площадь. Забор, не забор, ну, как наш плетень. Сейчас от загородки остались одни колы и так кое-где, но можно догадаться, что это было, а  в углу  стоит пара-тройка баранов. Это даже не бараны, а три снежных комка на тоненьких ножках. Глаза и вся шерсть залеплена снегом. Они ничего не видят и полностью беспомощны. И так-то они бараны бестолковые, а тут ещё и это. И больше никого в загородке нет.
-Вот значит что – говорит бурят. Надо сказать, что говорят они по-русски очень чисто, правильно и без акцента. Хоть мал, хоть стар. Не то, что грузины-армяне.
-Вот значит, что случилось: В этой кошаре, в загородке, было 740 голов овец. Здесь они были в куче и пережидали буран. Но когда ветер усилился – забор разметало, всё открылось, и они побежали. Ветер их гнал. Так по ветру они и бежали в куче, пока были силы и пока снег не забил им глаза. Тогда ветер их разогнал по степи и они попадали и замёрзли. Вот они все.
Действительно – вот они все. Это те самые бугорки, которые мы видели и есть бараны, занесённые снегом. А их здесь…Ого-го! Огромное пространство сплошь усеяно буграми. Сколько хватает глаз. Ну, оно и понятно – больше 700 голов.
-Солдат вот ходил смотреть. Пришёл-ушёл, пришёл-ушёл. А потом ушёл - и нет его. Кричали, кричали, искали. Нет и всё. Хороший солдат был. Наверно подох маленько. Однако вы поаккуратней: Может он тоже в одном из бугорков.
Вот так вот успокоил! Солдаты будут вилами тыкать в бугор, думая, что баран, а это человек! Или тягачом наедут. Это было одно из отделений Военхоза и были там солдаты, которые вот так несли службу. Не с автоматом в руках, а около баранов, или на поле работали, или в теплицах Военхоза. Кому, что выпало. Есть же СтройБат, а ещё есть и такая служба.
-Что сейчас делать? Сейчас люди ваши возьмут вилы, лопаты, а кому не достанет – тот просто так, руками будет отковыривать и собирать по полю этих баранов. Потом грузим их на ваши трактора и подвозим сюда в одну кучу. Считать здесь будем.
Всё ясно, как день. Цели определены, задачи поставлены – за работу, товарищи! С начала ближних таскали к кошаре, потом всё дальше и дальше отходить начали, грузить, возить.  Никого подгонять не надо. Все прониклись. Всем понятно – делаем нужное дело.





А конца этому делу не видно: Бараны лежат по всей степи, друг от друга на  20 – 30- 50 метров. Расстояние огромное. У начальника связь с полком.
-Давай подмогу вызывай. Мы здесь надолго застряли.
Через час – Едут! Ещё три тягача, куча народа и, среди прочего, Листопад и ещё один из друзей наших – одесский парень Фима Радзиховский.   Еврей немножко.                .-Привет, привет! Ну что тут?
Да вот так и так.
-Всё понято. Всем вперёд!
Народ пошёл, тягачи поехали.
Мы залезли в один тягач, завели его, сидим курим, греемся. Ну, не баранов же ходить собирать, в самом деле. В Красной Армии штыки чай найдутся! Начальники поодаль беседуют. Всё о том же: Как обустроить Россию и улучшить Вооружённые силы.
-А давайте пару баранов стырим. – говорит Фима. - А чего? Мясо будет.
Сказано – сделано. Вылезли на воздух поразмяться. «Ну-ка, боец, тащи этого барана сюда». Не в общую кучу, а в тягач, в кузов на моторный отсек. Заложили. Давай ещё одного. И второго туда же. Дело к вечеру. Пора и закругляться. Общими усилиями натащили две большие кучи этих овечек. И ещё осталось. Они все проморожены, все конечности колом стоят, не согнёшь. Только отломать можно.
Солдата не нашли. Ну, всё, хватит. Сколько можно. Всех уже вроде подобрали. Или почти всех. Были? Были! Работали? Работали! Что ещё нужно. Сколько могли. Без обеда и перекуров.
Бурят не отходит от тягачей, заглядывает под тенты: Не утащили бы чего.
-Ничего не взяли?
-Да нет ничего. Нужны нам были твои бараны!
И вдруг - на тебе! Овцы наши там отогрелись, ожили, начали топать и забекали! Услышал не только он, но и все. Вообще-то и солдаты тоже живых баранов находили и приводили с поля. Те просто стояли с залепленными снегом глазами и не знали куда им идти. Но мы-то погрузили совсем окоченелых, дохлых! Вроде.
- Ай-ай, как нехорошо. Вообще всем скажите: Им была сделана прививка от Сибирской язвы. Есть их нельзя.
 Да врёт, наверное, хитрый бурят. Как это нельзя? А зачем было прививать? И куда денут такую кучу мяса? Ну что ж теперь: Не получилось. Вытащили их за шиворот и бараны сами потопали в загон. Мы всех построили, посчитали. «По машинам!» - домой поехали.
Приехали ко второму КПП. Уже сумерки. Бойцов в казарму, машины в парк, сами с Листом пошли к дому. Из колонны последний тягач отделяется, рулит к нам. Фима! Улыбается через открытую дверку:
-Принимайте шашлык! Да без меня не начинайте!
Механик уже в кузове и к нашим ногам летят две замороженных овцы. Утащил всё же. На то он и Фима! Всё. По газам! Тягач крутанулся на одной гусенице.  Унеслись. Только пыль из под копыт. И чё нам теперь с ними делать? Ну потыкали их по очереди ногами - Камень! Почесали голову: Ладно, потом решим. Пока берём их за руки, за ноги и тащим в дом. Не в дом, вернее, а в чулан холодный у входной двери, которая толком и не закрывалась. Сами скоренько на ужин.
На другой день, ближе к вечеру, объявляется Фима:
-Вы чё не жарили их ещё?!!
-Да мы к ним и не подходили. Тебя вот всё ждали. Научи нас дураков, что надо делать. А то мы сами – ну просто ни как.
-Экие вы безрукие! Ну давайте ножик, а сами ищите сковородку. Ставьте на плиту.
К слову надо сказать, что до прихода Фимы, мы с Листопадом, конечно, пробовали их разделать, да не получилось ничего: Во первых не умеем, а во вторых - они были на столько проморожены, что ни какой нож их не брал. Пробовали и топором, но всё бесполезно: Шкуру с мороженой овцы снять не возможно, а резать – она не режется. Топором – шерсть забивается внутрь. Мы не смогли ни кусочка маленького отделить. Сидим, курим, Фиму ждём и малость улыбаемся: Ну-ну. Нашёлся умник.
А вот и он.
-Ну, что, Фима, где лопатка, где нога баранья? Не видишь, сковорода уже раскалилась, как ты заказывал.
-А что ж вы не сказали мне, что бесполезно?!
-Да ты такой уверенный пошёл, решительный. Мы и подумали: А вдруг!
Фиму смутить трудно:
- Пила есть?
Вот это дело! Вот это то, что надо! Конечно есть. Быстро одеваемся, хватаем пилу. Барана тащим на улицу, потому как пила большая двуручная, которой дрова пилят.
-Ну, давай, Фима, командуй, как пилить будем?
-Как, как? Кверху каком! Давай сперва голову ему отпилим.
-И зачем это? Лучше сразу поперёк – и дело с концом. Сразу будет видно, что к чему.
Лист держит, мы с Фимой пилим. Развалился баран на две половинки. А всё одно – резать бесполезно – мороженный он. Оттаять он должен полностью, но нам некогда. Да и куда его девать? Домой к печке тащить? На кой чёрт он там нужен! Лета ждать?
-Фима, а ты помнишь, что бурят говорил? Про Сибирскую язву?
-И ты поверил ему? Наивный ты человек.
-Ну, наивный, не наивный – это ещё вопрос. А вот сейчас я всё же кусочек отрежу, поджарю и тебе дам покушать первому – ты будешь? А мы, с Листом, через недельку. Чай остальное не протухнет на морозе.
Фима не ожидал такого поворота:
- Ну, ты тоже скажешь! Вместе – так вместе.
-Что? Скучно будет одному окочуриться? На всякий случай и нас хочешь прихватить?
Фиму тоже взяло сомнение: Действительно. Хрен его знает. Закуриваем, стоим над распиленным бараном. И чё дальше? Но на то он и Фима:
-Послушайте, а давайте собаке дадим! Пусть сожрёт, а мы посмотрим, что будет.
Пилить уже никому не охота. Рубить голову? Да ну… Пыл у всех прошёл.
-Да давай всю половинку.
-Не пролезет! Не сожрёт! Куда ему столько.
-Сожрёт!
Сказано – сделано. Всех устроил такой вариант. Ну, а почему и нет! Пусть кушает  псина, а подохнет – туда ему и дорога. Половинка барана пролезла. Да ещё как! Пёс со своей стороны так её рванул, что она со свистом улетела. Потащил в темноту. Вот и решился вопрос. Зашли в дом. Пира не получилось. Просто выпили, что было заготовлено и пошли в столовую закусывать.
Дня через 2 – 3 туда же скормили и вторую половинку барашка. И вот однажды, где-то через неделю, идём мы под вечер с Листопадом к себе на фатеру. Мирно беседуем, подходим… Тревога берёт: Что-то не так - дверь входная открыта. Она, правда, и не закрывалась толком никогда, но всё же не так. Подходим, открываем дверь настежь, как положено… что такое? Пух какой-то на полу, клочки, дрянь всякая. Из глубины сенец – злобное рычание: Не подходи! Псина наша там в темноте притаилась, стоит и зубы скалит. Опять вырвалась из сарая! И нам теперь нет прохода и ему тупик. Дружно заорали на него, чем-то кинули. Предложили выйти, одним словом. Он не сильно возражал: Понимает, хитрая животная – это  чужая территория. Заворчал злобно, мимо нас шасть – и нет его. Осматриваемся. Дверь в кладовку тоже открыта, а там… пустота. Нет нашего второго барана. Только клочки шерсти, какие-то ошмётки, маленькие копытца и маленькие рожки! Собака съела за один присест мёрзлую овцу целиком! Только кости валяются разгрызыные! Не осталось, ни головы, ни кишок, ни каких-либо отходов – всё съедено без остатка. Очень знакомое выражение из детства пришло на ум. И хором мы с Листом выдали:
-Остались от козлика рожки, да ножки.
Нет, ну ладно, мясо, а куда всё остальное делось? Кроме огрызков и шерсти по всем сеням не нашли ничего. Мы топором не смогли разделать, а он её просто разорвал и проглотил. Нас не было дома сутки, и этого времени ему хватило, что бы выбраться и всё сожрать под чистую.  А может друга позвал. Или подругу. Если бы кто рассказал – не поверил. Псина была, конечно, большая, но и овечка – не ягнёнок.
Вот наш Буян и поставил точку. Подвёл, так сказать,  итог бурану. А солдата потом нашли. Через месяц, когда всё таять начало. Рядом с юртой, в стогу сена. Длинная такая скирда. Там она называется зарода. Самая ближняя. От жилья метров 50.


                Дацан – Тамбов. Ноябрь 2012 год.