Шурки попал к нам уже взрослым котом, в возрасте трёх лет.
Это было так: в один прекрасный день (да, сейчас я понимаю, что это был действительно прекрасный день) коллега по работе - назову её выдуманным именем Миа - спросила меня, не хотим ли мы взять себе котика. Котик достался ей от подруги, которая обрела семейное счастье во второй, что ли, раз - с аллергиком, из-за которого ей и пришлось отдать кота "на усыновление" (по крайней мере, так гласит официальная версия).
На тот момент Шурки жил у Миа уже несколько месяцев вместе с её двумя котами.
Отношения с пришельцем у местных обитателей дома сразу не заладились, из-за чего и дом и сад стали местом боевых действий.
Бои шли всё время, враждующие стороны не делали перерывов ни на сон ни на еду. За каждой дверью и занавеской в доме мог таиться готовый к нападению кот, в воздухе висело напряжение и стресс. Было ясно, что так продолжаться больше не может, и Миа предложила нам взять кота к себе. Мы подумали, приехали к Миа домой, познакомились с котиком (до сих пор помню, как мне стало смешно, когда, болтая с Миа, я вдруг обнаружила кота сидящим у меня на коленях). А пару дней спустя купили корм, кошачий туалет, переноску и корзину, игрушек, и перевезли его к нам.
Первые три недели Шурки провёл в квартире, т. к. мы хотели, чтобы он привык к ней и обжил её. На улицу решили начать выпускать его сразу, как только будет понятно, что он освоил квартиру.
В самый первый вечер, когда мы перевезли его к нам, он пошёл в спальню и уселся там на полу, явно не понимая, где он и как тут оказался.
Тогда я тоже села на пол рядом с ним и стала рассказывать ему, как у нас тут всё устроено. Говорила, что у него теперь будет новое место для жизни, что мы ему рады и будем о нём заботиться и что скоро он сможет вступить во владение садом, где так много всего интересного для котов. Есть деревья, кошачьи соседи и соседки (интересные!) и даже дичь есть: мыши там, птички. Кот, конечно же, не понимал, чтО я ему говорю, но слушал внимательно, в паузах вставляя удивлённо-радостное „уУУ“, что создавало полное впечатление того, что мы ведём с ним полноценный диалог.
Спустя несколько дней мы поняли, что с котиком что-то не так. Возможно, оттого, что уже во взрослом, сознательном возрасте ему пришлось сменить двух хозяев, у него появились расстройства поведения и фобии. Слово „появились“ здесь не совсем верно, просто мы не знаем точно, какие из расстройств у него были до нас, а какие появились, когда он оказался у нас.
Вот всего несколько из его странностей:
Требование быть рядом, когда он ест. В самом начале кот физически не мог начать есть, если рядом с ним никого не было. Позже он потихоньку начал есть и будучи в одиночестве, но ел один он всегда очень торопливо и нервно, заглатывая большие куски, и обычно совсем недолго. Чуть-чуть поест и убежит.
Он не выносил, когда в его присутствии замечали других кошек. Сразу начинал беспокоиться, нервно расхаживал туда-сюда по каким-то замысловатым траекториям и время от времени тоскливо, сдавленно вскрикивал. Мы старались поэтому не причинять ему страданий и не оказывать знаки внимания чужим котам у него на виду.
В первые три месяца у нас Шурки вёл себя очень неспокойно. Вечером и ночью, часов до 2х, приступы беспокойства учащались, он метался по коридору, кричал, царапал дверь. Жалобные вопли сменялись угрожающим рычанием и воем, как будто он готовился к битве с невидимым противником. Наверное, так проявлял себя синдром отмены: у прошлых хозяев он привык к постоянным дракам, а на новом месте вдруг куда-то исчезли и сами противники и весь связываемый с ними антураж. Слушать эти еженощные концерты было тяжело. К счастью, эти приступы со временем сошли на нет, осталась только некоторая истеричность в поведении.
Если мы замечали, что котик начинает „заводиться“, то всегда старались его успокоить, гладили, разговаривали с ним. Он хорошо реагировал на речь, всегда отвечал, когда к нему обращались, „общаться“ ему нравилось, и постепенно успокаивался.
Он всегда болезненно, до дрожи боялся, что его бросят. В самом начале его жизни у нас случилось так, что мы уезжали на выходные, дня на три. Кота определили в кошачью „гостиницу“, хорошую, проверенную, где за гостями присматривают с утра до позднего вечера. Он, бедный, конечно же, не мог знать, что переселили его туда временно.
На следующий день после того, как мы в первый раз забрали его из гостиницы домой, у него на почве пережитого стресса ("опять меня бросили") началось нервное расстройство: он долго кричал, а потом его стало безостановочно тошнить и рвать, есть и пить он не мог, потерял много жидкости.
Пришлось срочно везти его в ветеринарную скорую, где ему ввели успокоительное и сделали регидратацию (подкожно ввели жидкость, чтобы не допустить обезвоживания). В наш следующий отпуск он уже не боялся оставаться в гостинице. Мы думаем, что он запомнил запах гостиницы и комнату, в которую его селили, и в этот раз был уже уверен, что за ним придут. Сотрудниц гостиницы Шурки обаял сразу и бесповоротно, все отмечали, какой он солидный, спокойный и хорошо воспитанный. Из-за его песочно-полосатой окраски в гостинице его называли „Тигерли“ („Тигрёнок“).
***
На Рождество мы обычно оставались на ночь у родителей в другом городе. Кот ночевал дома. В самое первое Рождество с Шурки А. приехал на следующее утро домой, чтобы покормить кота, и нашёл того в саду, сидящим на припорошенном снегом столе. Вид у кота был потерянный.
А. гладил его, заверял, что всё в порядке, а потом позвал его домой. Шурки пошёл за ним, дома съел предложенный завтрак и лёг с А. досыпать. Впоследствии он стал ночевать в рождественскую ночь в спальне, в своей корзинке, а утром, когда приезжал А., выходил поесть, а потом или опять ложился спать за компанию с А. или шёл по своим делам. Страха у него больше не было.