Надписи на лицах

Михаил Поторак
Люблю смотреть на людей. Мне интересно, как они себя ведут, и очень нравится глядеть как у них иногда светло переменяются лица. Алёну когда встречаю с самолёта, наглядеться прямо не могу. Вот они выходят, волоча чемоданы, усталые все, особенно женщины, на лицах не написано буквально ничего, пустота и сумерки. Ясное дело, летел ведь человек по небу, а теперь спустился и ещё не совсем умеет жить на земле. И тут вдруг видит встречающего, и лицо переменяется совершенно - радость на нём написана, радостная земная жизнь. И мне тоже радостно с ними, но ещё не совсем. А вот когда Алёна уже выходит, тогда и мне совсем становится хорошо, и это написано у меня на лице.
Впрочем, это не только у людей. Есть у меня знакомый пёс, мы приятели с ним. Все зовут его разными именами, а я его зову Бернар, в честь Бернарда де Вентадорна, средневекового провансальского трубадура. Когда мы познакомились, я думал, он совсем старичок, а оказалось, это он просто заморенный был. Отъелся и помолодел, сделался красавцем и дамскою погибелью. Раньше Бернар в Лизу нашу был сильно влюблён. Ну да в Лизу только дурак не влюбится. А теперь у Бернара есть Алиса. Он к ней случайно зашёл. Жил себе в Ванином сарае, на позапрошлогодней гороховой соломе, но потом Ваня сарай вычистил, чтоб складывать туда дрова, а Бернар пошёл искать новое жильё и зашёл к нашим соседям. У наших соседей очень удобные для этого ворота, как будто специально построенные для захода собак. Эфемерные совсем ворота – три с половиною штакетины на ветхой раме. Вот за эту раму зашёл Бернар навеки поселиться и встретил там Алису. Не думал я, что хоть про какую-нибудь собаку такое скажу, но ужасно Алиса была некрасива. Злобною, визгливою шавкою была Алиса. Я её не виню за это, нет. Соседи её кормят только когда сами едят, а едят они редко, больше пьют. Попробуй тут быть красивым и добрым. Однако Бернар сумел разглядеть в ней что-то. Нет-нет, не было тогда у Алисы течки, другое он в ней увидел, другое.
Хозяева Алисы его сначала конечно выгнали, но он просто взял и поселился снаружи ворот, в бурьяне, и Алиска постепенно переселилась к нему. Бернар стал брать её с собой в гости ко мне, к Ване, к дяде Володе, и Алиса тоже слегка отъелась. Но похорошела не поэтому, а потому что у неё стал меняться характер.
Это было удивительно, я много раз специально ходил смотреть. Вот идёт кто-нибудь по дороге или на велосипеде едет, а Алиса выскакивает и рычит остервенело, и захлёбывается бранью. Но тут встаёт из бурьяна Бернар, и она тут же утихает, лицо её озаряется светлейшею собачьей радостью, она принимается скакать вокруг него, ластиться, обнимать тощими лапами мохнатую лопоухую башку своего рыцаря и поэта. Господи, да какая же она красавица! Невозможно не улыбнуться, на неё глядючи, невозможно! Да та ли это собака, что так мерзко визжала только что? Нет, нет! Это совсем другая собака, это чистое счастье, а не собака! Любовь совершенно преобразила её, исцелила от злобы и страха, наделила трогательной, нежной, почти ангельскою красотою.
Вот только когда Лиза забегает к Бернару по старой памяти, тогда снова Алиса щерится тоскливо и яростно, снова накрывает её вдруг тёмная пелена былого уродства.
«Пойдём, - говорю, - отсюда, Лиза. Не суйся к ним. У тебя и так кавалеров хватает. Тебя все любят, а её – только он. Пойдём.» Мы уходим, а Бернар глядит нам вслед. У него, похоже, к Лизе не совсем ещё остыло, но он не идёт за нами, нет. Оборачивается к Алисе, и на морде у него написано по-старопровансальски: «Domna, vostre sui e serai, Del vostre servizi garnitz.» Дескать: «Я ваш, мадам, и таковым пребуду, и весь к услугам вашим!" «Ну да, ну да… - возникает на Алисином лице ответная надпись, - не то, чтоб я поверила, но ладно. Только ты не уходи.»