Дед Кузьмич
рассказ
Кузьмич, дед, вдруг взял, да и приболел. Дедом он был не по родству, а по профессии. Все знают, что почетное звание «дед» дается на флоте механикам-дизелистам. А уж… с внучатами… у кого как получится. У Кузьмича не получилось. Конечно была семья, дом, куда он приходил после рейса, все как у людей, все по-людски, хоть и неофициально.
А тут прихворнул. И не то, чтобы кашель какой-то, радикулит, скажем для приличия, да он за тридцать пять лет в морях не чихнул ни разу, а тут чего-то… поплохел. Свой курс не выдерживал.
Последнее время он работал на СРТМе, среднем рыболовном траулере, рейсы были недлинными – от двух недель до двух месяцев, как масть пойдет, да как трюма замороженной рыбой заполнятся.
И ведь что интересно – в море все было нормально, все на месте, все при деле, руки не подводили, пальцами гайку мог так закрутить, что не всякий салага гаечным ключом открутит. А сойдет на берег – все в голове путается, то ключи от дома забудет, то на остановку выйдет и не может вспомнить – куда ехать-то надо…
Кто-то сказал за спиной муреной слово – деменция. Ну, да он не дурак – деменция, значит, на демобилизацию пора. На пенсию… Но вот только хрена ли там делать, дома-то! В море – работа, в море – свобода, в море даже похороны без суеты и дурных затрат - смайнали за борт и «прими, Господи, грешную душу!» Бумажку с согласием только надо написать заранее…
Он, возвращаясь из рейса, привозил огромные красные и шипастые конечности камчатского краба, икру-малосолку, привозил деньги пачкой, приличные суммы по тем временам. А что сейчас? Нищая пенсия? И Кузьмич запил.
Оказалось, что в хмелю он был буен. Бабка Настасья, с которой он сожительствовал, как-то попала под горячую Дед Кузьмичу, так недели полторы ходила, надвинув платок на левый глаз. Тяжело было – и таскать его, кабана здорового, и на душе тяжко. И помощи никакой. а рука-то
оказалась не только горячая, а еще и тяжелая, как свинцом налитая. Бабка две недели ходила, надвинув платок на правый глаз. А дед и не понял – что произошло.
Три раза он терялся – уйдет куда-то и стоит, заломив бровь, матерясь шепотом. Благо, городишко небольшой, морской, дружный –
приводили деда, как дошкольника глупого. А то и мореманы привозили на такси, уже пьяненького.
– А помнишь, Кузьмич, как мы из рейсов приходили? Сам с ящиком коньяка на такси едешь, а впереди, на другой машине, твоя фуражка с «крабом» катается!
– Да-да… еду! – бормотал дед.
Ночью он вставал и намертво закручивал в квартире все краны – на судне ничего недолжно капать, а ежели капает – то утечка или того хуже – пробоина. Наутро бабка рыдала, стараясь отрыть воду, а дед удивленно смотрел на нее, а потом вставал, откручивал вентиль железной ладонью и улыбался, слушая, как ворчит его старуха.
Прошло еще полтора месяца, и дед началпадать. Споткнется, в двух ногах запутается и упадет. Соседей каждый раз не напросишься, старуха сама, задыхаясь, тащила его на мягкий матрац, на кровать-то уже не поднять, укрывала на полу стеганным одеялом.
По ночам она молилась, чтобы из рейсапобыстрей вернулся сын Сашка, да помог.
И Господь услышал – вдруг ночью позвонили в дверь, думала – опять собутыльники-мореманы, а это сын, родная кровь,морем пахнет. Бабка заплакала от счастья – натаскалась, живот болит, лишь бы не грыжа, в ее-то годы под нож ложиться, грыжу вырезать…
Посидели, поговорили, выпили по рюмашке – сын какого-то напитка Даниэля принял, мать кагора сладенького.
– Мать, надо родственникам звонить, он им дурные деньги высылал. Нас не обижал, а туда все остальное. Пусть теперь поухаживают, там есть кому – тетки, братья, сватья…
– Как-то не по-божески… – заплакала мать.– А по-божески тебе все свое здоровье с ним оставить? Сиделку нанять или медбрата? Так они такие деньги запросят, что моей зарплаты не хватит, не говоря уж о твоей пенсии. Нет, надо искать их!
- Да где же ты их найдешь! Где-то в Пермском крае, он все шутил – «пермяк, соленые уши», – вспомнила старуха и даже заулыбалась старой дедовской шутке.
Проснулся дед, сам встал, цепляясь за соседнюю кровать, увидел Сашку, заулыбался. Медленно, как на растянутой магнитофонной ленте, повторил: «Пермяк, соленые уши!». Похоже слышал, но не понял, о чем речь.
Сашка помыл деда, постриг ему ногти, а то как у злыдня, страх смотреть. Пока занимался с ним, все пытался выведать адрес родственников, но дед только улыбался и пытался «взять под козырек». Помывшись, дед сомлел, и Сашка перетащил его на кровать.
– Беда с ним! – пожаловалась мать. – Жить ему хочется, а время заканчивается. Так он, старый, таблетки жрать стал. Нашел аптечку – и все подряд. Хорошо, хоть я успела, а то он до слабительного добрался, чтобы я с ним потом делала!
– А вообще, как с этим делом?
– Просится. Один раз… не донес. Да что ты все спрашиваешь – старый, что малый, все одинаково, только тяжелый он… кабан старый.
– Мать, ты же понимаешь, если я уволюсь и буду за ним ухаживать, то мы не выживем.
– Понимаю. А как вспомню, что он не жалел ничего… машину тебе отдал, когда ваш рыболовецкий колхоз ветеранов награждал.
– Все помню, мать. «Тойота-Виста», передний привод… И когда перевернулся на ней – ни слова не сказал, только потрепал по плечу и сказал: «Главное, голова цела».
Сашка тогда ходил встречать этот рейс. Пароходишко пришел из Японии, весь заставленный подержанными японскими машинами. Машины стояли в трюме, на верхней палубе, на второй палубе, которую соорудили из швеллеров и досок, но самое веселое было то, что эти умельцы пропустили швеллеры попрек корабля, пробив переборки кают, через иллюминаторы – опять швеллеры, настелили доски, поставили машины, принайтовили намертво к кораблю. И почапали потихоньку. Им повезло. Попади они в шторм, эта новогодняя елка, увешанная игрушечными машинками, ушла бы на дно вместе с экипажем.
– Ну кто-то же получал эти переводы! Кому-то он звонил! – сказал Сашка, стряхнув воспоминания.
– Сынок, сейчас все поменялось…
– Погоди, мать! Кто-то из ребят смеялся, что на Главпочтамте осталась одна кабинка для межгорода – А как их вызвать?
– Я пороюсь в его бумагах, письма приходили… Надо их адрес найти. Вышлю по адресу телеграмму. Там дата в время переговоров, – начал соображать сын.
– Они не придут, Саша!
– Прибегут даже! Они же подумают, что этот дед звонит, в гости поедет, денег привезет.
– Дед что-то мычал на полки показывал! – вспомнила мать.
Сашка порылся на этажерке.
– Есть! Вот что значит флотский порядок – все разложено, все сохранено. Смотри – черная папка, потертая… Письма, грамоты… Завтра мы поговорим с пермяками.
– И все равно, Сашка… грех. Нужен был – держали, занемог – спихиваем.
– Ты знаешь, мамка, они там всем своим родом справятся – тетки, дядьки, племянники… а здесь… ну найму я сиделку… так он чужой бабе в руки не дастся помыть, подтереть – мореман же, засветит в глаз, а она в суд побежит.
– Так меня уж угостил он так-то…
– Вот! Прошло хоть? Вроде не видно.
На Главпочтамте была очередь по номеркам, только на межгород – свободно. Их вызвали сразу, пермские родственники дружно закричали в трубку:
– Алё, дед! Кузьмич! Как ты там? Когда в гости приедешь? – Сколько их было – трое, четверо?
– Это Александр. Дед болеет. Кузьмич… плохо с Кузьмичом. Не то инсульт, не то какая-то деменция. У вас семья большая, взяли бы к себе, обиходить. Мать не справляется, а я в морях, другой работы нет.
Они все это молча выслушали, а потом вдруг начали галдеть:
– Да он – пьянь рыбацкая, как приедет, так всю деревню споит…
– Да он и дома-то не жил, пацаном в мореходку поступил и как отрезало…
– А в народе-то чо говорят? Где родился, там и пригодился…
– Да у него ни дитяти, ни теляти, род наш не продолжил…
– И не надо нам было эту рыбу копченую, у нас лещ да окунек…
– А эти крабы, пауки морские, так мы их боялись, собакам отдавали, так и те не жрали… брезговали! – А белая рыбица – так жирнючая была и с названиями срамными – бельдюга, потассу, хек серебристый, так наши мужики её все на матюги переиначили…
– Я понял! – сказал Сашка и повесил трубку.
И на следующий день Сашка пошел увольняться.
Председатель рыболовецкого колхоза Захаров подержал заявление за уголок, как держат щенка за шкирку, когда тот напрудит на ковер.
– А где я такого другого штурманца найду? Этих сопливых, что ли, с бананами в ушах? Им пока не корабли водить, а кораблики играть! Танчики… крейсерочки…
– Да я и сам, Михал Борисыч, сроду бы не ушел. Мать жалко, угробит он её.
– Саша, а ты не подумал, что Кузьмич не только твой отчим, а еще и наш ветеран, я его к ордену хотел представить… да не успел. А сейчас… Пока представление по инстанциям ходит… Это же не война, посмертно не дашь. Да и живой он еще… или не живой. Давай-ка мы его пристроим в Дом престарелых, у нас там квота есть.
– Как-то не по-русски… – растерялся Сашка.
– А мы сейчас все не по-русски живем. Менеджеры, супервайзеры…
– А приезжать туда можно?
– Нужно. Значит, договорились!
В Дом престарелых Сашка повез деда сам. Не стал вызывать новомодное «медицинское такси», где санитары подхалтуривают. Поехали на старой «Тойоте», что дед из Японии привез. Дед машину узнал, похлопал садясь, по машине, как лошадку.
– Куда м-мы? – тягучим голосом спросил дед.
– Там хорошо будет, уход, питание… – откликнулся Сашка.
– Ясно… а помнишь… полушубок…
– Помню. Сто раз рассказывал.
Лет пятнадцать назад дед тонул со своим траулером. Загрузились минтаем по самые никуды, думали дочапать по тихой погоде. Зашли в бухту Русскую, а тут такой небольшой, но резкий шквальчик. Всего-то метров тридцать в секунду… Но им хватило. Траулер черпанул боротом воды и начал тонуть. Все, кто мог, попрыгали за борт, благо, что до берега было метров полтораста. Кузьмич тоже прыгнул, но потом сообразил, что не снял новенький полушубок. Выпростался из намокшей, тяжелой, как камень, одежки, доплыл до торчащей из воды мачты, повесил полушубок на рею и погреб к берегу. Его потом всю оставшуюся жизнь подначивали – «аккуратный ты наш».
– Полушуба… – снова начал дед.
– Да помню, Кузьмич, помню!
– Надо было… остаться… утонуть… – сказал дед почти четко.
– Да ты что говоришь-то такое! – возмутился Сашка.
– Собор…имя… буквы золотом, – проговорил дед.
И Сашка понял. На берегу бухты строили всем миром Морской собор. И там, на стенах, должны были быть золотом написаны имена тех земляков, кто погиб в море. Хоть так бы остаться в памяти людей. А дед выплыл. И никто не вспомнит…
– Не хочу… богадельня…
– Это приказ Михал Борисыча! – схитрил Сашка. – Надо ехать.
– Есть… ехать.
Сашка держался за руль, не глядя на деда.
– Сколько мне лет? – вдруг чисто и внятно спросил дед.
– Шестьдесят четыре, – посчитал в уме Сашка. – Через год юбилей.
– Ха! – сказал дед. – Мало…
И повторил:
– Мало.
И у Сашки от тоски свело скулы.
Камчатка – Санкт-Петербург, 2019 г