* * *
После восьми лет скитаний по съёмным квартирам, наконец, получили свою: маленькую двухкомнатную на окраине, вид из окон — чисто поле. До мамы добираться полтора часа, до работы почти час, и у мамы я стала бывать только по выходным и праздникам. Вадим, чтобы не опоздать в школу, вставал в шесть, а после уроков обязательно заходил к бабушке, если надо, покупал продукты, лекарства. Катя тогда уже жила в Москве, работала психологом в детском доме, писала диссертацию. Два раза в месяц хоть на денёк приезжала в Воронеж, останавливалась у бабушки, с нетерпением её ждавшей.
Соседей по родительскому дому я видела редко, от мамы иногда узнавала новости из их жизни. Самой громкой историей оказалась расстроившаяся свадьба Лёши из семьдесят восьмой. После Алины он стал встречаться с яркой блондинкой Дашей, вскоре поселившейся у него. Любопытная Тамара расспросила Виктора, часто навещавшего сына, и узнала, что на лето назначена свадьба. Но весной случился скандал. Приехавшая в Воронеж Майя Петровна потребовала, чтобы Лёша с невестой в выходные были в деревне и помогали сажать огород. Что за разговор у них произошёл, неизвестно, но Даша выскочила из квартиры с двумя огромными сумками. К ней тут же прилипла с разговором Тамара, выгуливавшая внука. Злая, красная Даша выложила всё, что думала о Майе Петровне, огороде и родне жениха — жлобах, копающихся в земле, как навозные жуки. «Пусть поищут себе другую рабыню Изауру! — кричала несостоявшаяся невеста, заталкивая сумки в подъехавшее такси. — Я на их фазенде угробляться не собираюсь!»
Тётя Тамара, рассказывавшая об этом происшествии каждому соседу, и ко мне подскочила с пикантной новостью. Я быстро свернула разговор, сославшись на занятость, но неприятный осадок остался. Моей дочери, как и Лёше, двадцать пять, и соседи уже уморились спрашивать, когда же Катя выйдет замуж. Мне казалось, что неумная, несдержанная на язык Тамара вовсю сплетничает в адрес нашей семьи.
К тому времени Катя уже второй год встречалась с москвичом Андреем — тоже психологом, на три года старше, кандидатом наук. Отношения складывались хорошо, но дочь хотела сначала защитить диссертацию, а потом уж выходить замуж. Кроме родственников, мы никому не рассказывали об Андрее. То, что личная жизнь нашей красавицы Кати интересует многих, знали, но не придавали этому значения: «каждый выбирает для себя» — цитировал Иван любимого поэта Левитанского.
Радость от новой квартиры скоро сменилась растерянностью: под подоконниками не щели даже — дыры, батарея в кухне не греет, смесители начали барахлить через пару месяцев. Два своих отпуска Иван полностью посвятил ремонту. Вадик помогал, я была на подхвате: подать, принести, подержать. Мы старались привести квартиру в приличный вид, чтобы потом обменять с доплатой на трёхкомнатную, поближе к маме, у которой начались серьёзные проблемы со здоровьем.
Про то, что в отпуске отдыхают, давно забыли. Красить, белить, клеить обои, с утра до ночи заниматься заготовками на зиму — такой у нас с мужем был отпуск. Мама уже не могла работать в саду, только если ягоду собрать или огурцы с помидорами, так что огородные работы легли на плечи Ивана и Вадима.
К началу двадцать первого века меня и моего мужа стал интересовать наш нынешний социальный статус. По уровню образования и должностям должны быть, вроде, средним классом. А каковы же критерии, по которым причисляют к этому самому среднему классу? Решили, что обязательны машина и ежегодные путешествия, пусть не заграничные, но куда-нибудь к морю или в другие красивые места — страна большая. Машины у нас не было. Покупать старую не стоило, считал Иван, потом только на ремонты ржавой железяки будешь работать. О новой и речи быть не могло. На море последний раз загорали ещё в советские времена.
Разговоры на подобные темы обычно случались, когда к нам заходил Борис — коллега Ивана, преподаватель физики и электротехники. Борис на три года моложе мужа и на два года старше меня — наше поколение. Кроме работы в колледже ведёт индивидуальные занятия — репетитор. Работает практически без выходных. Помогает дочери от первого брака, она студентка. Жена — медсестра, сын — школьник. Из собственности у них не очень новые «Жигули», «тесть с тёщей справили», чтобы ездить к ученикам: в однокомнатной квартире с детьми не очень-то позанимаешься.
Однажды Борис задал вопрос, на который мы так и не смогли сформулировать ответа: в правильном ли направлении развивается государство, если из его граждан именно тот «блажен, кто ворует»?
Самые голодные годы уже, вроде бы, прошли, с продуктами было неплохо, да и не только с продуктами. Материально тоже стало легче. В медицине и образовании появилась неслыханная ранее вещь — премия. За премии началась борьба. Хотя что было бороться? Премии распределяли руководители. Для приличия создали комиссии из сотрудников, которые должны были справедливо делить надбавки — «надтариф» — такое появилось новое слово. Но комиссии почти ничего не решали.
Ивану повезло: новый директор колледжа был не просто членом КПРФ, но и порядочным человеком, «коммунистом в душе», как про него говорили. Муж стал получать небольшие премии, в основном за то, что его студенты побеждали в конкурсах. В реабилитационном центре, где я работала, главными людьми считались врачи, вот они-то и бились за доплаты. Психологи и логопеды как бы не в счёт, но к праздникам и нам иногда кое-что выписывали — суммы чисто символические. По совету мужа я никогда не обсуждала премий, ни своих, ни чужих — так было спокойнее. Работу делала на совесть, с маленькими пациентами и их родителями держалась дружелюбно, и то, что я лучший психолог в центре, ни у кого не вызывало сомнения. Правда, это признание имело и оборотную сторону: самые тяжёлые пациенты всегда доставались мне.
А вот Ирина в связи с премиями попала в скверную историю. К тому времени она проработала несколько лет в школе, обзавелась подругами, сблизилась с директрисой и гордилась приглашениями на «закрытые попойки» — так она называла праздники отмечаемые в узком кругу: директор, завучи, их немногочисленные друзья из учителей, иногда люди из департамента образования. Ирину выбрали в комиссию по распределению премий. Вскоре молодой завуч попросил её расписаться в ведомости, а деньги отнести директрисе, якобы для передачи важному лицу из департамента, во власти которого ускорить ремонт и переоборудование столовой. Насчёт человека из департамента могло быть как правдой, так и неправдой. А про то, что директриса выписывает премии на подставных лиц, Ира уже знала точно. Она отказалась расписываться за премию, высказалась резко, и вскоре вынуждена была уйти из школы. Найти новую работу оказалось нетрудно: однокурсник работал в департаменте и устроил в только что открывшуюся школу — шикарную, с бассейном, тиром, двумя спортивными залами и многими чудесами современной техники. Только ехать до этой школы час с лишним, да ещё с пересадкой, так что вставать надо в пять утра.
В очередном разговоре «за жизнь» Борис сказал, что, со всеми нашими дипломами и заслугами, мы всё равно — городская беднота. Он тогда был сердит: дочь отчислили с третьего курса пединститута, а восстановиться можно только на коммерческое отделение, то есть ему три года предстояло платить и за её учёбу. Борис бился как рыба об лёд: работал на две ставки в колледже, до позднего вечера занимался с детьми индивидуально, делал контрольные и курсовые — всё заработанное тут же тратилось, и даже на приличный ремонт однокомнатной хрущёвки не удавалось ничего отложить.
Наша семья не шиковала, но я всегда помнила, что многим знакомым в материальном плане приходилось гораздо хуже, чем нам. Мы с мужем содержали одного Вадика, на Катю платили хорошую пенсию. Плюс военная пенсия Ивана. Да и немецких запасов одежды и обуви хватило на несколько лет. Так что причислить свою семью к городской бедноте у меня не получалось. Но и на средний класс мы, похоже, уже не тянули.