“Сегодня прохладно," — подумала старуха, осматривая подворье. Было очень рано и солнечные лучи ещё не коснулись крыш редких домов на хуторе, а в воздухе держалась ночная свежесть. Она посмотрела на лес. Небо серой бездной цеплялось за верхушки сосен, а солнце уже угадывалось проблесками лучей в кроне деревьев. Шарик, увидев старуху, быстро спрятался в своей дырявой протрухшей будке. Сколько поколений собак грелось и укрывалось от непогоды под её все ещё надёжной крышей. Но не только от непогоды прятались, но и от хозяйки. При виде её пёс испытывал ужас. Он не задавал себе вопроса почему. Он знал, что в старухе дремлет жестокий и опасный зверь. И каждый раз, когда старуха выходила во двор он прятался в будке и старался не дышать. Она оставляла ему в миске нехитрую еду, остатки со своего скудного стола, но и этим пёс был доволен.
Старуха не имела возраста. Все жители хутора не могли вспомнить её молодой. Она всегда была старой. Сверстниц давно не осталось, а последующие поколения знали её старухой, причём внушающей страх. Хуторские всегда обходили её стороной, провожаемые злобным взглядом. Даже древний дед Чушкан, в свои девяносто, сызмальства помнил ее старухой и очень опасался. При встрече уступал дорогу и опускал глаза, а отойдя подальше долго крестился.
Старуха тяжело вздохнула, и, прихрамывая поковыляла в дом. Курам она насыпала пшеницы, налила воды, а больше никого у неё не было. И все заботы ее ; кур накормить да за огородом ходить. А сколько ей надо? Картоху она всегда сварит и салом затолчет, а в погребе, в дубовой кадке, засоленные огурцы и капуста с грибочками. Все у неё есть, и хлеб испечь когда. Ест она мало. Вон только псина прожорливая, сколько ни дай, а глаза голодные и страх в них. И ладно, пусть боится.
Чего-то под нос ворча, зашла в дом. Половицы скрипели натужно и в этом скрипе угадывалась безнадега усталого дома, который давно рассохся и ушёл в землю, да так, что с улицы в окошко заглянуть — только наклонившись. С трудом открыла дверь сеней. Тяжёлая, почерневшая от времени, она цеплялась за худой дощатый пол и открывалась с натужным скрипом. Дом её был крошечным, в одну комнату с печью, полатями да столом с лавками в противоположном углу. А вот икон не было. Но было чисто и опрятно. Старуха любила порядок. Дощатый пол был чисто вымыт, стены побелены, под сволоками висели вязанки с луком и чесноком, а вокруг печки — небольшие веники сушеного разнотравья. Не любила она покупных чаев и сколько себя помнит, пила травяные отвары. Справа у входа на стене большое старое зеркало в резной массивной раме. Что-то в нем было пугающее, и редкий гость старухи, последний из которых, лет двадцать тому, как посещавший её, по мелкому и давно забытому поводу, смотрел в это зеркало и страх сковывал его. Казалось там, глубоко, за спиной отражения, угадывался чужой устрашающий мир. Трудно было понять: то ли в самом зеркале этот мир, то ли у наблюдателя за спиной.
Старуха остановилась у зеркала. Взгляд выхватил сгорбленный мутный силуэт. Тёмный бязевый платок, потерявший от времени первичную окраску, скрывал седые редкие волосы, морщинистая жёлтая кожа, пергаментом обтянувшая скулы, разорвана линией рта, давно потерявшего припухлось губ.
Глаза выцветшие, прежде голубые, смотрели седым мутным взглядом. Она уже и видела плохо, но кто об этом знает. Зато слух её и обоняние были как в молодости, на них и полагалась старуха. Кровь уже не грела одряхлевшее тело, и она даже в эту тёплую пору, укутывалась в две шерстяные кофты и толстый махровый халат. И дополнял наряд облезлый пуховый платок подпоясывающий поясницу. Время сгорбило её, и она передвигалась, согнувшись и опираясь на прочную палку. На ногах у неё были резиновые калоши, утеплённые внутри искусственным мехом, как-то продавщица передвижной автолавки уговорила её купить вместе с солью. Тысячи раз старуха видела свое отражение и слабость зрения не мешала ей увидеть себя такой же, как и много лет назад. Время остановилось для неё. Она вздохнула, оторвала взгляд от зеркала, села на скамью у стенки, и впала в забытье, то ли дремала, то ли вспоминала, застыла каменным изваянием.
Яркие образы далёкого прошлого нахлынули волной. Она юная и лёгкая как ветер, напевает что-то веселое и собирает цветы на лугу возле леса. Ей радостно и легко. Солнце прогрело землю, и босым ногами приятно в теплой траве. Она ещё хранит утреннюю росу и щекочет ей стопы. Тело лёгкое как облако, и взгляд Гриши, на покосе рядом с хуторскими мужиками, будоражит ее, рождает радостные мысли и образы. Она, играя перед ним, легко перепрыгивает засохший ручей и понимает, что он любуется её телом, её движениями. Ее смех несётся над лугом и отдается эхом от соснового леса. Сегодня к вечеру придут от него сваты! Жаркий ветер теребит волосы, и она, как июньская бабочка, порхает лугом, увлекая взглядом своего Гришу.
Виталька восторженно смотрел из окна электрички на летящие мимо поля со спелым подсолнухом. Он так давно ждал этой поездки. Наступили каникулы, и он с мамой едет к бабушке. Он там уже был несколько лет назад, но то ещё маленьким и играл только во дворе, а сейчас он взрослый, окончил пятый класс и в этом году его мама везёт к бабушке Тоне, в лес, на хутор. Ура! Никаких детских лагерей с их дурацкими порядками и расписаниями! Он будет свободен все лето, а там лес, ягоды, грибы. В этом году ему удалось уговорить маму отвезти его к бабушке, на все лето, вместо лагеря. И вот они едут. Делов то, три часа электричкой и ещё час автобусом, а там лесные озера, приключения. Он восторженно рассказывал маме о своих планах, не обращая внимание на соседей в электричке. Мама только улыбалась и скукоживала его торчащие вихри. И вот они уже в автобусе и едут лесной дорогой, где вековые сосны замкнули амфиладу из кроны у самого неба. «А вон за той березовой рощей прячется наш хутор», ; шепнула мама. И Виталька во все глаза впитывал окружающий лес и молодую березовую рощу.
Бабушка встретила их у калитки. Долго о чем-то говорили с мамой, но Виталька уже сорвался и мотался по двору, забегая в сад и огород. Радости его не было предела. Столько всего интересного! Особенно его заинтересовал старый бревенчатый сарай, заполненный разными загадочным вещами. Почти до вечера он увлечённо рылся в нем, прерываясь восторженными криками при очередной находке.
Мама через пару дней уехала — работа у неё. И Виталька, изучив досконально участок, вышел за ворота на сельскую улицу. Хутор не большой, всего три улочки перпендикулярно уходящие от центральной в сторону леса. Лес окружил его и постепенно приближался, заглядывая в окна заброшенных изб. Бабушка попросила Витальку, что бы не ходил в конец улочки, там живёт злая старуха. Но Витальке сидеть во дворе было скучно, и он решил пройтись хутором. И не смотря на предупреждение, ноги сами несли его по улочке в сторону леса, где в последнем доме жила загадочная старуха. Улица была почти необитаема, и окромя бабки, на ней жила пожилая семья как раз напротив, а дальше к дороге — заброшенных несколько домов и в сторону леса та же картина. Хутор вымирал и превращался в дачный посёлок, и если в выходные почти во все дома заезжали дачники с города, то в будние дни было ощущение безлюдного забытого поселения. Виталька подошёл к забору последнего дома.
Старуха вздрогнула, что-то её насторожило. Поднялась покряхтывая и цепко зацепила взглядом подворье через окошко. Лицо её напряглось и во взгляде появилось нечто хищное и жесткое. Она вдруг преобразилась, куда подевались её дряхлость и немощь, она стала похожей на старую жилистую ворону готовую к внезапному броску на жертву. Она уже её чуяла. На цыпочках, пружинистой, почти невесомой походкой, она скользнула в сени, при этом дверь даже не скрипнула, открылась мягко и неслышно. Приоткрыв дверью щелку во двор, она несколько минут втягивала в себя воздух подворья и наконец учуяла. Хищная улыбка в свете полуденного солнца, показывала решимость к действию и предвкушение охоты. Её взгляд зацепил любопытные глаза между штакетин. Медленно, плавными движениями переместилась во двор и не подала виду, что заметила чужака. Не торопясь, опираясь на палку и тяжело шаркая, зашла за угол дома, и Виталька, потеряв её из виду, терпеливо ожидал, когда она покажется обратно. Но старухи не было. Внезапно, он заметил, как по ту сторону штакетин, мелькнула неясная тень, и в тот же миг, перед его лицом оказались злые глаза и скрюченный нос старухи. Виталик оцепенел, не мог двигаться, не мог кричать, а только, открытым ртом, беззвучно хватал воздух.
Старуха что-то прохрипела, и он отшатнувшись, зацепился пяткой за торчащий корень и шлепнулся плашмя на спину. В ужасе он отползал, пятясь от забора и наконец перевернувшись и вскочив на ноги, побежал. Страх придавал сил, и он мчался с небывалой для себя прытью и только возле ворот бабушки опомнился. Оглянулся. Никого. Отряхнул штаны и попытался унять дрожь в теле. Долго не мог восстановить дыхание. Посидел какое-то время на лавочке и успокоившись вошёл во двор. Бабушке решил ничего не говорить, а то ещё отправят его обратно в город. Безропотно попил козьего молока и рано пошёл спать, чем сильно удивил бабушку. Долго не засыпал. Думал о старухе. Ему хотелось вернуться. С этими мыслями он уснул.
На дворе стемнело и старуха, закрыв курей в сарае и строго посмотрев на Шарика, пошла в дом. В доме было прохладно и немного сыро. Свет не зажигала, а только небольшую свечку в граненом стаканчике, засыпанном солью для устойчивости. Комната погрузилась в темноту и только островок, освещенный пламенем свечи на краю стола, отражался в зеркале странными очертаниями ее силуэта. Старуха, не мигая, застыла взглядом на отражении свечи в зеркале и опять погрузилась в прошлое. Они с Гришей в саду, собирают упавшие яблоки, рядом их сын, Ваня, тащит корзину. Он хоть и маленький, но сильный, старается им помочь. Сквозь листву яблонь лучи солнца играют на их лицах. Им так хорошо! Зеркало помутнело и в отражении появилсялес.
Ночь поглотила хутор. Россыпь звёзд усыпала небесный купол, и огромная луна осветила лесные усадьбы мерцающим светом. Хутор уснул. Почти. Не спалось деду Чушкану. Его часто мучили бессонные ночи. Особенно в полнолуние. Покашливая и покряхтывая сполз с печки, обул тапки и присев у стола открыл мешочек с самосадом. Свернул с заранее заготовленной газеты самокрутку. Подумал немного и решил в доме не дымить, вышел во двор. Ночь теплая, звезды слепят, полная луна глаз радует, но: "Спать зараза не даёт," — подумал дед и предвкушая удовольствие чиркнул спичкой, прикурил самокрутку. Домашний табак приятно зашёл в лёгкие и дед с наслаждением выдохнул густой струёй ароматного дыма. Табак у него особый, знатный, поди сыщи такой. Когда-то внучек ему привёз, где-то из-за границ говорит, вот и сеет с тех пор свой, не чета вонючему местному самосаду. Покуривая, дед с опаской посматривал на дальний край участка, примыкающего к лесу. Заборов у него не было, и забредали к нему иногда и косули, и зайцы. А вот в такие, лунные ночи, замечал он горящие глаза зверя. Сам зверь с темноты так и не выходил. И вот и сегодня, беспокоило его что-то, чувствовал взгляд из леса. "А может кажется," — решил дед, прищуривая глаза от дыма. И вдруг он увидел! Глаза у самого дальнего края, они горели хищными огоньками. "Мать твою, накаркал, " — прошептал дед, медленно пятясь к двери. Но огни, так же внезапно, исчезли. Подождал немного, всматриваясь сплюнул. "Привиделось," — облегчённо сказал вслух и толкнув дверь, на всякий случай пятясь, спиной, и не отрывая взгляд от леса, пошёл досыпать.
Влажная земля приятно холодила лапы, энергия требовала движения, и волчица мощными прыжками мчалась в лес. Тянуло её к людям, вот так иногда, она приходила и с опушки наблюдала за ними и тихо рычала. Не любила она людей. Стволы деревьев мелькали чёрными тенями, и она уверенно углублялась в чащу леса. Там в глубине её стая. Они ждут её.
Перед домом старухи заброшенная усадьба. Много лет там никто не жил. Двор зарос и когда-то уютный вишнёвый сад, рассыпав мелкую не более двух метров высотой поросль по всему участку, превратился в непроходимую чащу. Вот под ее защитой, и собирался Ваня наблюдать за старухой. На меже между участками доживала свой век старая вишня и Виталька, устроившись на одной из нижних веток мог наблюдать сквозь верхушки молодняка, двор старухи. Сам же он, был скрыт густой порослью.
Старуха дремала в доме на лавке и, как и в прошлый раз, учуяла чужого. Открыла глаза и несколько минут проверяла свои ощущения, да, рядом чужой. Но опасности она не чувствовала. Решила выйти во двор и присмотреться. Покряхтывая и недовольно бормоча, с трудом открыла дверь и вышла во двор. Солнечный день ослепил её. Первое время, почти ничего не видела, однако чужака учуяла, понимала где он. Его запах отчётливо слышен с соседнего двора. Старуха улыбнулась, она поняла кто этот чужак — вчерашний мальчишка. "И что, я мало его напугала?" ; ворчала про себя довольная старуха. А он настырный, опять пришёл. И она занялась своими дворовыми делами. Впервые за многие годы её не раздражал чужой взгляд.
Шарик тоже чуял чужака, но давно был отучен цеплять прохожих. Как-то облаял проходящих грибников и за то был нещадно бит старухой. Урок он усвоил и пока чужак не зайдёт во двор звук не подавал. Да и не волновали его чужаки, хозяином двора он себя не чувствовал. Как-то, его втихаря, через штакетник, накормили вкуснотой, ох и заполнил он то угощение! И потому лелеял надежду, что и этот чужак его чем-нибудь побалует. Ишь вон уселся на ветке и зырит. Но хозяйка его чует и не гонит, а мне то что, лениво размышлял Шарик.
Витальке вскоре стало скучно, старуха бродила по двору и интересного ничего не происходило. Он тихонько сполз с дерева и побрел в сторону дома.
На несколько дней Виталька позабыл о старухе. Пришло грибное время и бабушка будила его на рассвете приговаривая:
" Грибок поутру не прячется, прохладой ночной бавится, росой умывается, Витальку ждет. А днем, от солнышка опавшим листом укроется и в мох зароется, грибникам не покажется."
Витальке нравились прибаутки бабушки, да и грибы собирать тоже. И потому просыпался легко, улыбался бабушке, и за корзиной в сарай бегом.
Он уже много знал о грибах. О том, что маслята молодняк сосновый любят, солнцем прогретый. А белый, благородный, только сосны зрелые, вековые, мхом поросшие и опушки лесные травами укрытые. А ещё, бабушка говорит, они любят у тропинок лесных из-под опавшей листвы за грибниками подглядывать.
Выходили они очень рано, с восходом солнца. Виталька первый раз увидел лес на рассвете, когда на тропинках ещё темно и только высоко в кроне верхушек сосен играли рассветные лучи солнца. Далеко в лес они не ходили, грибов много, и незачем по всему лесу бегать и в час - два успевали набрать по полной корзине. Бабушка уставала, часто садилась отдохнуть и рассказать одну из своих историй. Виталька же её нетерпеливо перебивал и про старуху спрашивал. Но бабка отнекивалась, не хотела она о старухе.
— Не нужно тебе о ней ничего знать, — раздражённо отвечала она на его расспросы.
— Но ведь она одна, — говорил бабушке Виталька. — может она и злая оттого что у неё никого нет.— добавил он.
— Давняя это история, — наконец-то решилась бабка. — сказывала мне моя бабушка, что жила у нас на хуторе одна семья, приезжие они. И была у них дочка, все в лесу пропадала, песни пела. И замуж тут за хуторского вышла, дите ему родила, мальчика. Да потом война была и сгинул муж, не вернулся. Вот и жила она с сыном. Однажды пропал он в лесу, вся деревня искала, найти никак не могли. С грибниками он в лесу был, да потеряли они его и сколько ни звали — не отозвался он. Только к ночи воротились на хутор, и к ней. В отчаянии она была сильном, в лес ночью ушла, искать сыночка то. И как ни упрашивали её до утра подождать, ушла сама в лес. А утром село собралось у её дома, а нет ни её ни сына. Искали их долго. К вечеру её нашли, потерянная она была и на хутор идти не хотела. Силком тащили, а она опять в лес. Так неделю и возвращали её и сына искали. Не нашли его. А она другой стала, не узнать, замкнулась, разговаривать перестала и сельчан сторонилась.
Обида у неё на хуторян. Винит она всех что сыночка не нашли. И все ждёт его. Выходит к опушке и ждёт.
Как-то спросила у неё, мол чего сидишь тут, кого выглядываешь? А она глянула злобно и молча ушла.
— А мне её жалко, — вздохнул Виталька, — вот у тебя и я есть и мама, а у неё никого.
— Ладно внучек, нам то чего горевать. Давно это было. Вот только долго живёт она, ей поди уже лет полтораста не менее. Странно это. Люди поговаривают, что нечистой силе она служит. И ты стороной ее обходи.
Бабушка поднялась с пенька, подхватила уже полную грибов корзину.
— Пойдём домой внучек, солнце вон уже где, а мне еще козу доить.
Витальке хотелось ещё про старуху услышать, и он с неохотой поднялся и пошёл вслед за бабушкой.
Однажды, когда Виталька прогуливался на опушке леса в окрестностях хутора, он увидел, как по лесной тропинке, согнувшись под тяжестью вязанки сухих веток за плечами, медленно шла старуха. Наклонившись почти к самой земле, слегка покачиваясь несла свою ношу в сторону хутора. Пройдя десяток шагов, она останавливалась, стояла пару минут, отдыхала и опять продолжала свой путь в очередные десяток шагов. А вскоре, и вовсе остановилась и сбросила вязанку на землю, присела на поваленную сосну. Тяжело дышала и смотрела отстраненно перед собой. Витальке стало вдруг тоскливо. Старуху было жалко. Он осторожно подошел и присел рядом. «Вам помочь, бабушка?» Старуха повернулась к нему. И Виталька увидел очень старое лицо старухи, ее глаза казалось смотрели мимо него. «Может она слепая» ; подумал он. Старуха казалось к чему-то прислушивается и вдруг ее губы прошептали: «Ваня…»
— Виталька я, — в ответ ей Виталька.
— Да? А мне показалось что Ваня, сыночек мой, — продолжала смотреть мимо него старуха — а что, не боишься меня?
— Нет, бабушка, вы не страшная. Просто вы одна и вам некому помочь. А я помогу вам.
— Мне Ваня всегда помогал, да ушел он в лес и заблудился. И теперь я одна. Ты на Ваню похож, ладно, помоги мне. Старая я и тяжко мне хворост носить.
— Бабушка, я вам помогать буду. Вы только скажите, что нужно, — Виталька взвалил на плечи хворост и бодро направился к хутору. Старуха поковыляла следом. Шли молча. На лице старухи впервые за многие годы появилась улыбка. Во дворе их встретил Шарик, виляя хвостом он обнюхал Витальку, но от старухи держался подальше. Ему явно понравился необычный гость. Виталька сбросил вязанку и с удовольствием погладил пса. Но старуха шикнула, и пес в секунду исчез в своей будке.
— Спасибо внучек, пойдем я тебя отваром напою.
Виталька нерешительно двинул плечами, было боязно, но любопытство пересилило, и он вошел в дом вслед за старухой. Старухин отвар был вкусным с ароматом полевых цветов.
— А что это у вас зеркало такое большое. И рама красивая, — отхлебывая горячий отвар, спросил Виталька, указывая на зеркало.
— Гриша, муж мой, принес. Уж и не знаю где он его раздобыл.
— Мрачное оно у вас и отражение в нем странное, не такое, как должно быть, — продолжал разглядывать зеркало Виталька.
— А я и не смотрю в него, плохо вижу. Будет тебе мусолить его. Висит, значит надо. Ишь любопытный какой. Попил чаю и давай на выход, — непонятно чего, старуха начала нервничать.
— Да ладно вам, и не интересно мне ваше зеркало. Может вам еще чем помочь?
— Да чего там помогать, сама управлюсь. Вот и Ваня у меня такой был. Все спрашивал, чего помочь, — успокоилась старуха. — ты внучек заходи если что, не надо за штакетом прятаться, да по чужим участкам вишняки топтать.
— Хорошо бабуля, — бодро ответил Виталька и с трудом открыл тяжелую дверь в сени. «И как ее бабуля тягает?» — Подумал он и вышел на улицу. После полумрака тесной избушки старухи, солнце больно ударило по глазам, а услужливый Шарик закрутился рядом виляя хвостом. И довольный Виталька побежал домой.
Так и шли дни летние. Хутор жил своей неторопливой жизнью. Виталька старуху больше не видел. Подружился с местным пацаном Лёшкой и про старуху позабыл. Все дни они проводили на озере. Вода тёплая, приятная, хоть часами бултыхайся. Соорудили плот и с гордым видом плавали на нем, благо озеро было не широким, не более тридцати метров, но длина захватывала, на добрую сотню метров простору для плавания. Ранее это была лесная речка, узкая и мелкая, а как дамбы поставили, разошлись берега, малька запустили, и для детворы раздолье, а рыбакам ; промысел.
— Привет, куда пойдём? — встретил вышедшего со двора Витальку, ожидающий Лёшка.
— Привет. Есть у меня идея. Тут мне бабка про Чёрный лес рассказывала, партизаны там были при немцах. Посмотреть бы. Как ты?
— Слыхал я от брательника, они там с пацанами все облазили. Ничего там нету. Ямы от землянок да окопы и все землёй засыпано.
— Так-то они. А мы лопату возьмём и покопаем. Вот зуб даю, автомат найдём или те-тешник. — уговаривал его Виталька.
— Ну ладно, — согласился Лешка ; лопату я возьму и еще спицу с велика надо взять.
— Спицу то зачем? — удивился Виталька.
— Так щупать будем, в землю втыкать, где спица звякнет, там и копать. — гордо поучал Леха.
—Ух ты! Так мы точно нароем шмайсер. Партизаны с немецкими автоматами воевали, я в кино видел.
Время уже за полдень и надо было торопиться, до Чёрного леса путь не близкий, не менее часа по лесу. И друзья сговорились встретиться через час на опушке, за домом старухи.
Лес встретил их птичим базаром и приятной прохладой, углубляясь по тропинке, они не заметили, как за ними настороженно наблюдала старуха. Она стояла почти у самой тропинки и была настолько неподвижна, что увлеченные планами будущих раскопок друзья, её не заметили и прошли как мимо обычного дерева.
Лес шумел верхушками деревьев, укачиваемых ласковым теплым ветром. Солнце играло бликами на стволах деревьев. Их ждало приключение, и Виталька уже предвкушал как будет рассказывать в школе про этот поход. За шумными разговорами они не заметили, как подошли к Черному лесу. Мрачной неприветливостью встретил он их, и Виталька сразу понял почему его прозвали Чёрным. Деревья стояли сплошной темной стеной, и если обычный, хуторской лес был в основном сосновым с редкими березовыми рощами и весь пронизывался солнечным светом, то Чёрный был лиственным и настолько густым, что Витальке сразу перехотелось заходить в него. Но Лешка уверенно потащил его по едва заметной тропинке.
Стало темно, солнечные лучи с трудом проникали сквозь густую крону лиственниц. Между вековыми огромными деревьями густо рос молодняк делая лес практически непроходимым. Ребята поутихли, разговаривать не хотелось, что-то тревожное чувствовалось ими, как будто из глубин чащи за ними наблюдали. Виталька давно уже пожалел о своем желании заняться раскопками, но признаваться в своем страхе не хотел и нарочито громким и уверенным голосом спросил у друга:
— Ну и где тут жили партизаны?
— Да где-то рядом — почему-то тихим голосом, оглядываясь, ответил Леха.
— И где рядом? — продолжал храбриться Виталька, — Может ты и не был там?
— Сам ты не был, мы с братом тут грибы брали прошлым годом, заросло тут все. Не дрейфь, я в лесу как у себя дома, — все так же негромко продолжал друг. Дальше шли молча.
Что-то разбудило молодого волка, он приподнял голову и прислушался. Тихонько зарычал и вот уже вся стая, потревоженная им, вскочила на ноги и навострила уши. Совсем рядом были люди. Волки тревожно втягивали воздух со стороны голосов в лесу. Люди всегда для них опасность, и обычно, при их приближении, стая сразу уходила в глубь леса, но в этот раз опасности они не учуяли. Слышны были детские голоса и по своему опыту волки знали, что от детей опасности нет. Вожака не было и любопытство молодых самцов пересилило осторожность, и они, осторожно ступая лапами по сухому валежнику, направились в сторону голосов. Остальная стая оставалась на месте и недовольно еле слышно неодобрительно рычали им в след.
Впереди показалась небольшая поляна и Виталька облегченно вздохнул, идти в густых зарослях от которых тянуло холодом и неведомой опасностью, было неприятно. Открывшееся пространство было светлым и даже воздух теплее. Несколько вековых дубов закрывали густой кроной поляну от неба, а солнечные лучи, тысячами тонких ручейков, изливались сквозь листву и создавали причудливую подвижную мозаику. Контраст с темной тропинкой настолько разительный, что приятели на миг застыли, открывшийся вид зачаровывал, от него веяло сказкой.
— И где же землянки? — опомнившись, спросил деловито Виталька.
— Да вот же она перед тобой, — указал на небольшую, не более полуметра глубины и трех-четырех в диаметре, покрытую мхом, яму.
— Э-эта?
— Эта и есть, а вон за тем дубом еще одна, поглубже будет, там и начнем копать. — уверенно продолжал командовать Лешка. Его страх прошел, и он старался восстановить свой авторитет. Друзья увлеченно начали копать. Время летело быстро, и они не заметили, как солнце зашло за лес, сумерки опустились, и только в небе, сквозь листву, отблески оранжевого неба играли остатками уходящего дня.
— Леха, а ведь темно уже, — первым опомнился Виталька.
; Фига себе, и правда, — как-то растерянно пробормотал Леха. — Давай домой побыстрее, скоро совсем темно будет, а у нас даже фонарика нет.
И подхватив лопату друзья быстро направились домой. Тропинка встретила темным тоннелем и им сразу стало не по себе. Прижавшись друг к другу и всматриваясь в темноту лесной чащи, они медленно, почти наощупь, стараясь не наступать на сухие ветки шли по тропинке. Темнота пугала. Молчали. В какой-то момент Виталька заметил впереди по тропинке горящие огоньки, их было много. От испуга он сильно сжал руку Лехи и заикаясь спросил:
— Что эт-то там?
— Тихо, волки это. Давай медленно обратно на поляну, — прошептал Леха.
— Так у вас и волки есть?
— Есть немного, но они, когда светло, от людей убегают, а сейчас, вон, темно, уже их время. Да, попали мы с тобой. — тихонько говорил Леха увлекая за собой друга назад к партизанской поляне.
Теперь Виталька рассмотрел, что огоньки горели трема парами. Они не приближались и не исчезали. Друзья медленно пятились к поляне и в какой-то момент не выдержали и бросив лопату, побежали. Вот и поляна, стало немного светлее, но вечер брал свое, темнота накрывала лес. Они сели под дубом и тревожно посматривали в сторону темного провала тропинки.
Молодые волки с любопытством наблюдали за людьми. Голодными они не были, в лесу полно дичи и стая была одна на десятки километров вокруг. Но как только учуяли страх людей, проснулся инстинкт хищника, и волки начали приближаться. Вышли на поляну. Волна страха шла от подножья дуба. Волки начали рычать, пробуждая в себе ярость необходимую для атаки.
Испуганные пацаны увидели, как из темного провала тропинки, начали выходить мрачные тени зверей с горящими глазами. В сумеречном свете вечера они казались огромными и скорее напоминали неведомых чудовищ. Горящие глаза приближались. Леха вскочил первым и с криком «Виталя, за мной», бросился бежать прямиком в заросли, к тропинке путь был отрезан волками. Виталька не раздумывая побежал следом.
Но как только влетел в заросли, сразу потерял Лешку. Где-то впереди слышен треск ломающихся сухих веток, и он старался идти в этом же направлении, но звуки удалялись, а потом и вовсе исчезли. Глаза привыкли к темноте, и он стал различать неясные очертания деревьев и веток. Было очень страшно, еще страшнее было кричать, где-то рядом волки. Виталька оглянулся, вдалеке, метров за тридцать, заметил огоньки глаз преследовавшей стаи. Нельзя останавливаться решил он и ускорился как мог, быстро идти мешали ветки молодняка, приходилось руки держать вытянутыми перед собой, беречь глаза. Сзади послышался вой, Витальку охватил панический ужас, и он побежал, не разбирая дороги, цеплялся за ветки, падал, ушиб колено, ободрал локоть. Но не останавливался, бежал.
Волки были молодыми и неопытными и скорее играли в охоту. Их жертва излучала страх и главное она убегала и этим пробуждала у них главный инстинкт зверя ; охотничий инстинкт. По нашим, человеческим меркам, волки развлекались. И если бы жертва не боялась и не убегала, то они наверняка потеряли бы к ней интерес и ушли к стае. Но жертва излучала все больше и больше страха и убегала, и волки увлеченно ее преследовали.
Виталька переживал животный ужас, он потерял Лешку и не знал в какую сторону бежать, да и непросто было ориентироваться в вечернем лесу. Он бежал, не выбирая направления. Иногда оглядывался и видел, что волки не отстают, это придавало сил. Темнота окончательно накрыла лес, и только полная луна тусклым светом позволяла ему как-то ориентироваться среди деревьев. Черный лес остался позади, и Виталька бежал среди сосен. В какой-то момент заметил, что волки отстали. Остановился. Сердце отчаянно колотилось где-то под горлом. Усталость отдавалась в дрожащих коленях, дыхание сбилось, и он, опираясь руками о ствол сосны, глубоко и часто дышал.
Лешка наконец выбежал на опушку, до хутора оставалось, если напрямик, через прилесок, не более сотни метров. Взошла полная луна и стало светло. Страх сразу прошел, и только теперь он вспомнил про друга. Оглянулся ; никого. «Ну где же он?». Лешка прислушался, но ничего не услышал. Сложил рупором руки, и прокричал: «Виталя-ля-ля!!!». Лес отозвался удаляющимся эхом. И опять тишина. Леха подумал о волках и Витальке и от отчаяния слезы выступили на глазах: «Может они его догнали и сейчас рвут на части, а я тут стою, прохлаждаюсь» ; аж застонал отчаянно и решительно побежал к хутору.
И уже через час хутор гудел как улей, а приехавший из соседнего села участковый с местными охотниками, отдавал распоряжения по поиску. Отпаивали валерьянкой Виталькину бабушку. Что-то доказывал дед Чушкан, но его не слушали.
С наступлением вечера старуха оживилась, полная луна показалась над лесом, она будоражила ее, заставляла двигаться энергичнее, в теле появилась молодая сила. Шарик сразу заметил это и в страхе забился в дальний угол своей конуры и тихонько поскуливал. Старуха хищно посматривала на притихших в курятнике курей и злобно пнула собачью будку. Она распрямилась, откинула ставшую ненужной палку и пошла в дом. Двор притих, во всем чувствовалось напряжение, даже птицы улетели на соседние участки. В доме подошла к зеркалу. Ее не удивило полное отсутствие отражения, а только темный провал, за которым угадывался ночной лес.
Лес пугал не меньше волков, вокруг какие-то шорохи, мелькающие тени, крики то ли птиц, то ли животных. Виталька всхлипнул от жалости к себе и опять побежал. Страх лишил его рассудка, и он не понимал, что делает. «Только не останавливаться» ; одна эта мысль крутилась у него в голове. Бежать было трудно, усталость наваливалась, подгибались колени, и он не сразу заметил, что земля под ним стала мягкой и податливой, ноги проваливались и начали застревать в чем-то вязком и неприятном. Да и сосен уже не было, только хилый кустарник и одинокие молодые березки. «Где это я? ; Виталька перешел на шаг, под ногами чвакало и кеды быстро промокли. «Болото! ; догадался он ; только этого мне не хватало. А может волки боятся трясины и потому отстали?» Он уже забыл про волков. Новая опасность огорошила его, ведь только-только удалось уйти от волков и вот новая напасть». Его пугало болото. И как бы подтверждая его опасения, ноги погрузились в холодную жижу, и попытки вытащить их были тщетными, как будто вакуумный насос всасывал его в холодную и мерзкую грязь. Вот теперь Виталька испугался по-настоящему, и начал кричать, громко, как только мог. Он уже не боялся ни волков, ни неведомых лесных существ с пугающими голосами. Его главная опасность вцепилась ему в ноги и медленно втягивала его к себе.
Спасательный отряд вышел из хутора освещенный фонариками охотников и издалека напоминал светящуюся гусеницу, извиваясь она втянулась в лес и быстро скользила к Черному лесу. У опушки остались немногочисленные жители хутора во главе с дедом Чушканом и причитающей бабой Тоней.
Волчица мощными прыжками бежала лесом, в свете луны ее шерсть лоснилась и играла серыми оттенками, крепкие сильные ноги легко перепрыгивали через поваленные недавней бурей сосны. Она неслась чащей, напрямик и не пользовалась тропами. Волчица торопилась. Увидела встречающих ее молодых волков, они покорно прижимали морды к земле и поскуливая, виляли хвостами, но она только строго рыкнула в их сторону и помчалась дальше. Ее цель ; болото.
Виталька терял силы. По пояс в холодной жиже он не шевелился, малейшее движение и трясина засасывала его еще глубже, он ухватился руками за ветки рядом растущего кустарника и это дало ему отсрочку по времени. Сил у него почти не было, он замерз, кричать уже не мог, давно сорвал голос, его трясло то ли от холода, то ли от страха. Он вдруг стал равнодушным к своему положению, его клонило в сон. Смотрел на звездное небо. Полная луна освещала поросшую осокой болотистую пойму на сотни метров вокруг. И вдруг он услышал:
— Не бойся. Оставайся здесь. Нам будет весело.
Виталька повернулся на голос и увидел мальчика лет десяти, он сидел на кочке и с любопытством смотрел на него.
— Кто ты? Откуда здесь? — прошептал Виталька.
— Так Ваня я. Заблудился. Скучно мне. Оставайся, а?
— Не-а, меня бабушка ждет, и мама. — растерянно пробормотал Виталька.
— Меня тоже мама ждет, давно, очень давно. Но заблудился я. А ты знаешь, как на хутор выйти?
— Так Леха знает, но потерял я его, от волков мы убегали.
— А чего от них убегать, они славные. Но со мной играть не хотят. А я и привык один. Гуляю здесь. Только скучно мне. И домой хочу, к маме. Жалко, что не знаешь дороги. Чего ты такой грязный, давай я тебе помогу. Ваня подошел к Витальке и ладошкой стал тереть ему щеки. Ладонь влажная и шершавая, слегка царапала. Ваня вдруг растаял и у самого лица Виталька увидел огромную волчью морду. Зверь лизал ему щеки. Но страха уже не было. Только усталость. Волчица увидела, что мальчик проснулся, отошла на несколько шагов, подняла морду и начала громко выть.
Виталька совсем ослабел, уже много часов он борется с холодной жижей грязи, интуитивно он выбрал правильный путь выживания в трясине: не шевелился и сдерживал усилие засасывания, крепко ухватившись за ветку кустарника. Он грудью лежал на хлипкой трясине, и онемевшими руками сжимал ветку. Волчица сидела рядом, прислушивалась к чему-то и периодически, вытянув морду к луне, громко выла. Витальку успокаивало ее присутствие, и в сон его уже не тянуло. Волчица притихла, прислушалась и Виталька услышал голоса. “Это за мной, меня ищут, — догадался он. Набрал полные легки воздуха и закричал что было сил: “Я здесь! Помогите!”. Но крик получился слабенький, голос он давно сорвал. Стало совсем светло. Волчицы уже не было. И голоса уже рядом. Виталька продолжал звать на помощь слабым охрипшим голосом, и его услышали.
Виталька грустно смотрел в окно электрички, подсолнечные поля уже убрали, и только высокая стерня напоминала о былой красоте. Лето заканчивалось и скоро в школу. Но расскажет ли он о своем приключении, пока не решил. Правда если немного приукрасить и досочинить сражение с волчьей стаей, а про болото забыть, то пацаны обзавидуются. На его лице появилась мечтательная улыбка. Но тут вспомнил про волчицу. Он никому не рассказывал о том, как она его языком по лицу и глаза ее не давали ему покоя, они были знакомы. «Где же он их видел?» — и при этих мыслях он почему-то вспоминал старуху. Но не понимал почему. В тот день когда его спасли, приехала мама и несколько дней они прожили у бабушки. И теперь вот едут. А еще он слышал, как бабушка рассказывала маме, что пропала старуха, а заметили потому, что собака ее муторно так выл. А зашли в дом, нету ее, только зеркало, разбитое и на полу сотни мелких осколков. И еще охотники облаву на волков устроили, да только не нашли их. Только видел кто-то как уходила стая лугом в соседний лес и вожаком ; огромная волчица.