Я зарастаю памятью,
Как лесом зарастает пустошь.
И птицы-память по утрам поют,
И ветер-память по ночам гудит,
Деревья-память целый день лепечут.
И там, в пернатой памяти моей,
Все сказки начинаются с «однажды».
И в этом однократность бытия
И однократность утоленья жажды.
Но в памяти такая скрыта мощь,
Что возрождает образы и множит...
Шумит, не умолкая, память-дождь,
И память снег летит и пасть не может.
(«Память» Давид Самойлов)
Когда я зашла в зал, бабушка сидела за столом и лицо у неё было такое далёкое, такое чужое, а на столе перед неё лежал расправленный лист бумаги. И я сразу всё поняла. Мой лоб покрыла испарина, я почти упала на видавший виды, диванчик, и, закрыв лицо руками, прошептала:
-Бабушка, зачем?...
-Прости, внучка, - виноватым голосом произнесла она. - Искала рецепт пирога... У меня есть такая привычка выкидывать ненужные бумаги в мусорное ведро. Думала и его выкинула... Бумажку достала с уверенностью, что это он... Оказалось — нет, не он.
Молчание было слишком долгим и тягостным. Его прервала бабушка:
-Варюша, я не стану тебя ни о чём расспрашивать... Захочешь - расскажешь сама. Просто хочу узнать: с тобой всё в порядке?... Этот изверг не причинил тебе вреда?...
-Если не считать разорванной кофточки, нескольких синяков и ссадин, то никакого, - так же тихо ответила я.
Почему-то мне стыдно было перед бабушкой, словно в этом была моя вина. Я не могла поднять на неё глаза.
-Ты ни в чём не виновата, девочка, - поняла моё состояние бабушка. - Ни в чём... Поэтому должна, как и прежде, идти по жизни с высоко поднятой головой и открыто смотреть людям в глаза.
И я заплакала, можно даже сказать - заревела. Бабушка перешла на диван, прижала мою голову к своей груди, гладила по голове и приговаривала:
-Ну-ну, внучка, будет! Не плачь... Пусть этот изверг ревёт коровьими слезами за то, что обидел такую чистую душу... Пусть он ревёт.
-Он не станет реветь, бабушка, - глотая слёзы, ответила я. - Это чудовище на такое не способно.
И тут меня словно прорвало:
-Бабушка, это было так ужасно! Я даже не предполагала, что мужчины — такие отвратительные создания... Когда наши ребята отбили меня у этого... Меня, наверное, полчаса рвало от отвращения... После этого я не могу ни на одного из них смотреть без содрогания... Ты говоришь, что я не виновата... Но почему я чувствую свою вину?... Почему я чувствую себя такой... Грязной?... Теперь я понимаю твои слова, бабушка, что никогда не нужно делать назло. Никому... Даже самой себе. Ведь я уехала со стройотрядом назло... Это мне было дано в наказание, бабушка?
Бабушка ничего не ответила, но по выражению её лица я поняла, что она понимает меня и очень страдает вместе со мной. Мы долго сидели обнявшись, пока я совсем не успокоилась и не попросила:
-Бабушка, ничего, пожалуйста, не говори маме... Стыдно всё это...
-Как скажешь, внучка, - согласилась она, - Как скажешь.
Когда с улицы пришла Маечка, бабушка уже приняла решение:
-Я думаю, Варенька, тебе нужно перевестись в наш педагогический институт. Факультета журналистики тут нет, но можно на филологический перевестись или факультет иностранных языков...
И увидев мой вопросительный взгляд, добавила:
-Тебе трудно будет после этого общаться с ребятами, что были там, с тобой. А, если ещё и кто-то сболтнёт что-нибудь лишнее... Сама знаешь, что человек несовершенен...
-Ты права бабушка, - не раздумывая, согласилась я. - Вот немного приду в норму и поеду в университет... Буду переводится к нам.
Больше всех этому решению была рада, ничего не подозревающая, Маечка: она кружилась по комнате и весело смеялась, а мы с бабушкой смотрели на неё печальными глазами.
Новый учебный год я уже начинала в нашем университете. Перевели меня с большими проблемами: в МГУ не хотели давать согласие на перевод, считая меня перспективной студенткой. Пришлось лгать напропалую, что больна бабушка и за ней нужен уход, а кроме меня ухаживать некому.
-Если нужно подтверждение, я могу предоставить справку! - не моргнув глазом, фантазировала я, «честными глазами», глядя в глаза доцента нашей кафедры.
-Не нужно, Фёдорова, - сухо ответил тот, - ваше право учиться там, где вам удобнее. Но менять МГУ на провинциальный институт?!... Я вас не понимаю.
Мама с братом, к тому времени уже обосновавшимся в новой должности, подозрительно смотрели на меня, не понимая и не одобряя решения, но мы с бабушкой так и не выдали истиной причины моего побега из Москвы.
О нашей тайне, оказывается узнал ещё один человек. Думаю, что вы уже догадались кто он? Конечно, Виктор Бахнин.
Узнав, что я перевелась из МГУ домой, Виктор докопался до истины: выяснил кто такой Олег Брагин, что он учится на последнем курсе ЛИСИ - Ленинградского инженерно-строительного института, и «проходил практику» на строительстве коровника в совхозе Ленина Оренбургской области со своими однокурсниками в то же время, когда наш строй отряд находился там же. Узнал, что тогда произошло со мной и сильно удивился, что Брагину всё сошло с рук.
Много позже я узнала, что Виктор ездил в Ленинград, нашёл Брагина, встретил его «на узкой дорожке» и «отбил ему хозяйство», причём чуть ли не напрочь. После этого вернулся в Москву. Странно, что никто так и не узнал, что это был именно он. Хотя ищейки отца Брагина приезжали в МГУ, но так ничего и не добились - меня уже там не было, а Виктор к МГУ не имел никакого отношения.
После летней истории я сильно изменилась: не было уже той наивности и восторженности, к мужчинам я относилась всё так же - с подозрением и опаской. Чувство отвращения не покидало меня. Память цепко держала непристойную картину пьяного Брагина со спущенными штанами, его красные глаза и похотливую ухмылку.
Если честно, я боялась возвращения Сергея, мои письма к нему стали намного прохладнее и суше. Мне казалось, что и он такой же, как все остальные мужчины. Масло в огонь подлил ещё и отец, который во время моего пребывания в Оренбургской области развёлся с матерью, женился на своей студентке и уехал а Воронеж: так сказать с глаз долой — из сердца вон.
Через год у него родилась дочь, и бабушка ездила на крестины внучки. Она звала и меня с собой, но я ответила отказом.
Тогда бабушка позвала с собой Александра, и тот согласился поехать с ней, окончательно разочаровав меня.
В последнее время он почти каждые выходные ездил в Москву. Бабушка, под большим секретом, сообщила, что у брата там образовалась большая любовь. Я только хмыкнула в ответ, даже не попытавшись узнать кто такая, а она не стала вдаваться в подробности.
Я закончила третий курс института. Со дня на день должен был вернуться с Армии Сергей, и я не находила себе места. Казалось, что я не смогу относиться к нему так же, как и раньше - никак не могла пересилить негативное отношение ко всему мужскому роду. Слишком сильным и отвратительным оказался удар, нанесённый Брагиным.
Мама стала поговаривать, что меня нужно показать врачу.
-Что с тобой происходит, девочка? - обеспокоенно интересовалась она. - Неужели уход отца из семьи так повлиял на тебя? Ты ведь, собственно, его и не знала... Я не понимаю тебя, Варя... Может быть есть другая причина твоей агрессии и ненависти?
Мама терзалась подозрениями, но ни я, ни бабушка так никому и не рассказали, что случилось летом прошлого года.
Бабушка была категорически против вмешательства врачей, а мне она сказала:
-Забудь, Варенька, всё, как дурной сон. Ничего не было... Нельзя держать в себе всё плохое - от этого, действительно, можно свихнуться. В нашей жизни есть и хорошее, внучка. И его больше, чем плохого - уверяю тебя.
Но у меня ничего не получалось. Пока не получалось...
Продолжение:
http://proza.ru/2019/07/23/295