— Больше никуда не беги, поняла? Дождись меня, — Раймон приобнял ее одной рукой и прижал к себе, едва не заставив ноги оторваться от земли, и Иви стало приятно-приятно. От избытка чувств она уткнулась лицом в его подмышку, и чтобы поцеловать, Раймону пришлось заставить ее поднять голову.
Сейчас, вспоминая о том, как они прощались, Иви чувствовала тепло и безопасность. Странно, конечно, крестовый поход, замок пал, и она странница в дороге, но Иви чувствовала себя на удивление спокойно, будто наконец пришла домой, туда, куда всегда стремилась. Ее словно накрыло невидимым капюшоном, под которым уютно и безопасно, и силой своих чувств мысленно она простерла этот защитный капюшон и над Раймоном. С ним ничего не случится, она дождется его, они встретятся.
— Ох, девочка, не смотри так. Любовь — самый сильный соблазн, побуждающий нас задерживаться в этом мире, — вздохнула н-Ано, поймав мечтательный взгляд Иви.
— Разве это плохо? — спросила молодая женщина.
— Для вас с ним — нет, — ответила кастелянша.
Повинуясь возникшему желанию, что в последнее время с ней случалось нередко, Иви подошла и обняла н-Ано. Та потеряла дочь и внуков в Безье, и хотя внешне своего горя не показывала, Иви давно хотелось как-то передать ей свое сочувствие. Иви надеялась, что у н-Ано есть еще дети, но Флор развеяла эту надежду, отрицательно покачав головой в ответ на вопрос.
Н-Ано сначала удивленно замерла, а потом прикоснулась рукой к волосам Иви в ответ.
— Ты ласковая. Ему это нужно, хоть он и в жизни не признается, — на последних словах кастелянша улыбнулась, и Иви почувствовала это по голосу.
— Вам тоже, — неожиданно для себя самой ответила Иви.
— Тепло и ласка нужны всем, — согласилась кастелянша, крепче прижимая Иви к себе. — В этом холодном и страшном мире.
В мире за пределами повозки и дневных привалов в укромных местах, простиралась устрашающая красота горных ущелий и дорог, на которых они встречали настороженные взгляды изредка проезжающих мимо путников, так же как и караван из Гельона, предпочитавших передвигаться ночью, и с которыми иногда удавалось перекинуться коротким, торопливым шепотом — обменяться новостями. Ничего по-настоящему нового, впрочем, за все время пути до Конфлана, они так и не узнали, но это был тот случай, когда отсутствие вестей само по себе было не самым плохим из возможного.
Замок, ожидаемо, оказался красив, крепок и, пожалуй, побольше Гельона. Обстановка и настрой внутри напомнили Иви, каким был Гельон перед самым появлением крестоносцев, то же тревожное ожидание страшного и неведомого читалось в лицах обитателей Конфлана и среди них так же почти не было женщин. Путь женской части каравана, как выяснилось, лежал дальше, в место под названием Горное укрытие, Конфлан был лишь передышкой на пути.
Во время этой передышки Иви встретилась с н-Пейраном. Граф Конфлан был мало похож на брата, и все же что-то трудно уловимое, но общее у них имелось. Иви так и не сумела понять, что именно — она сильно смутилась и предпочла молчать, опустив глаза долу. Н-Пейран спросил, как прошло их путешествие и довольна ли она тем, как ее приняли в Кофлане. Иви лишь кивнула, торопливо прошептав, что все хорошо. Граф пожелал ей счастливого пути в Горное укрытие, сообщил, что там о ней позаботится его супруга, графиня Эсклармонда, и ушел, а Иви выдохнула с облегчением.
Горное укрытие было сложно назвать замком. Пара башен высилась на невообразимой высоте и своей формой вполне могла сойти за скалы. У Иви кружилась голова, и все переворачивалось в животе, пока они поднимались наверх.
В небольшой комнате, куда привели Иви с н-Ано, собралось несколько женщин с детьми. Супруга н-Пейрана, н-графиня Эсклармонда приветствовала гостей, спросила о новостях и велела своей помощнице их обустроить. Н-графиня показалась Иви красивой, с овальным, плавно заостряющимся к подбородку лицом, большими темными глазами и тонким, чуть курносым носиком. Рождение детей и возраст уже наложили на нее свой отпечаток, но вид очень похожей на мать старшей дочери легко давал понять, что юной девой н-Эсклармонда вполне соответствовала нареченному имени*.
Волос н-графини видно не было за головной повязкой и покрывалом, но у обеих ее дочерей — Пейреты и Леуны — на голове вились пышные каштановые кудряшки, и Иви решила, что унаследовали они их от матери. Старшая дочь уже входила в пору девичества и почти догнала мать ростом, а младшая еще только выходила из младенчества и не слишком уверенно держалась на ножках. Гонтран, приезжавший в Гельон накануне штурма, был средним между сестрами.
Число жителей Горного Укрытия явно превышало обычное и до прибытия каравана из Гельона, но Иви после пещер было не привыкать к жизни среди большого скопления народа в маленьких помещениях. В небольшой комнате малой башни, которую им выделили, днем и ночью находилось не менее четырех женщин, занимавшихся по большей части, кто прядением, кто шитьем.
Это было похоже на донжон в Гельоне, где они часами вышивали вместе с н-Ано, с той разницей, что теперь, помимо н-Ано рядом рукодельничали н-графиня Эсклармонда и две ее самые доверенные служанки. Говорили они не только об узорах, которые вышивали, от узоров разговор неизменно плавно перетекал к гербам домов Окситании и Арагона, а от гербов — к их носителям. Имена, возраст, привычки совершенно незнакомых Иви знатных людей час за часом лились ей в уши, и молодая женщина скоро начала догадываться, что это неспроста. В Гельоне н-Ано разговорами исподволь готовила ее к роли хозяйки замка, и н-Эсклармонда сейчас делала то же, только по-своему. Спокойным, ровным голосом, словно бы невзначай, она также расспрашивала Иви о соседях де Вуазенов, заставляя вспоминать такие мелочи, которые Иви никогда бы и не подумала, что помнит. Чего н-Эсклармонда никогда не делала, так это не называла Иви по имени. «Дражайшая сестра» сказала она при встрече и с тех пор придерживалась этого обращения.
Мысленно сравнивая себя с н-Эсклармондой, Иви пришла к выводу, что до настоящей графини ей далеко как до небес. Завидная уверенность, невозмутимость, привычка повелевать — Иви казалось, что такому научиться невозможно.
Стояла сильная жара, в башне из-за многолюдности было душно, и Иви чувствовала, как от долгого сидения в одной позе за вышиванием руки и особенно ноги наливаются тяжестью, тело покрывается потом, а воздуха становится недостаточно. Она долго стеснялась попроситься выйти, но однажды все же не выдержала, и с тех пор уходила регулярно на короткие прогулки в маленьком дворике между башнями, приносившие относительное облегчение. Компанию во время этих прогулок ей составляла н-Ано, а от ощущения тяжести помогали избавиться не только ходьба, но и дети, игравшие во дворе.
Все малыши казались Иви красивыми. Дети слуг и крестьян, конечно, не могли похвастаться такими пухлыми щечками с веселыми ямочками и такими красивыми платьями как у Леуны де Ге, но в остальном разницы Иви не видела. Девчушка так же, как остальные часто играла во дворике с деревянными куклами, так же смущалась под ее взглядом и так же пряталась, чтобы потом выглянуть и, обнаружив, что Иви все еще смотрит, довольно хихикнуть и снова спрятаться. Они с охотой играли в эту нехитрую игру в прятки с гляделками — Иви не отказывала себе в чуть горьковатой от осознания, что собственных детей у нее нет, ребячьей забаве.
— Леуна, иди сюда! Немедленно!
В разгар игры, Пейрета протянула руку, и младшая сестра, повинуясь, подошла и вложила пальчики в протянутую ладонь.
— Нельзя с ней играть, — громким шепотом, наклонившись к Леуне, сказала старшая. Младшая выразила свое недовольство, несколько раз на ходу дернув Пейрету за руку с вопросом «посему?».
— Она блудница, — коротко и снисходительно пояснила Пейрета, тоном, говорившим, что она не надеется, что младшая поймет, о чем речь.
— Я смотрю, язык у тебя, юная н-графиня, не по годам длинный, — тяжело взглянув на Пейрету, сказала н-Ано.
— А что? — воинственно вскинула голову старшая дочь графа Конфлан. — Я, между прочим, говорю только правду.
— Лгать — грех, но говорить правду тоже надо уметь. Тебе для этого пока недостает мудрости разума и мудрости сердца, — ответила н-Ано.
Пейрета фыркнула, пожала плечами и, повернувшись, пошла к дверям башни, за руку уводя с собой сестру.
Иви не обиделась на слова Пейреты, хотя н-Ано, кажется, опасалась именно этого. К чему обижаться на правду? Кем бы ни считала ее дочь н-Пейрана — госпожой Аликс или ее заменой — они обе блудницы. Аликс блудила с кем-то, приглянувшимся ей поболее мужа, Иви — с Раймоном. И если такова была цена счастья, уютным клубочком свернувшегося в ней где-то в районе живота или, быть может, груди, то Иви принимала эту цену и готова была ее платить. Да, она блудница, и скоро Раймон вернется, и они будут вместе… К щекам приливал нестерпимый жар, и Иви снова вставала, отложив работу, чтобы выйти во дворик, снять покрывало с головы и обмахнуть им себя.
— Ти блудная волсебница? — спросила Леуна.
Вопрос застал Иви врасплох, она только всласть потянулась и зевнула, выйдя во дворик ранним утром, пока остальные еще просыпались. Девочка, сонная, в одной рубахе, стояла босая спиной к солнцу, и оно высвечивало ее каштановые кудри рыжими кольцами вокруг головки.
— Тебе нельзя со мной разговаривать, — мягко напомнила Иви.
Малышка серьезно кивнула и приложила палец к губам.
— А ти мозесь сделать, стобы я тозе была в двух местах разом? Здесь и дома с папой?
— Нет, — ответила Иви.
Леуна насупилась.
— Мама сказала, тетя Аликс у себя в замке, я слишала. А Пейрета говорит, селовек не мозет бить в двух местах, если не колдун. Значит, ти колдунья и не хосесь мне помось.
— Я не могу тебе помочь, — грустно сказала Иви. — Я не умею колдовать.
Девочка, кажется, ей не поверила и ушла, обидевшись. А в хрупком мирке Ивиного благостного спокойствия раздался хруст первой трещины.
Она не знала, как спросить. Но знала, что следует дождаться, когда они останутся с н-Эсклармондой наедине.
— Где сейчас н-Аликс? — слова вылетели прежде, чем Иви успела подумать и испугаться, что неправильно спрашивает.
Н-Эсклармонда взглянула на нее из-под ресниц, на мгновение оторвавшись от шитья. Затем вернулась к работе, и когда Иви уже почти потеряла надежду услышать ответ, все же сказала:
— Ходят слухи, что папский легат отдал Гельон женщине, утверждающей, что она — Аликс.
«Госпожа Аликс в Гельоне. Значит, он пошел в замок к госпоже Аликс», — две эти мысли не давали сосредоточиться ни на чем другом, мешали работать, дышать, вызывая дурноту и желание плакать. Иви терпела, стиснув зубы и скрепя сердце до темноты, и лишь тогда, дождавшись, чтобы обе башни затихли, ушла во дворик. Она почти жалела, что не в пещерах сейчас. Там она могла уединиться, когда захочется, там она могла бы спросить…
Зачем? Зачем ему Иви? Если любимая жена вернулась, зачем нужна Иви? Зачем он просил дождаться его? Тогда, перед его уходом, в пещере… что это было? И значит ли это что-то теперь, когда Аликс в Гельоне?
Иви чувствовала себя снова маленькой и ничтожной, как раньше. Навоображала тут всякого. А на деле… на деле он любит Аликс. Иви ему не пара, она не Аликс и с ней ни в какое сравнение не идет…
Иви тихо, в отчаянии, застонала, ударившись головой о выступ в каменной кладке. Но боль тела не заслонила душевной боли, слезы из уголков глаз потекли крупными каплями по щекам.
— Твоя жена тебя опередила, — сказал Пейран, вынимая из шкатулки и кидая на стол небольшой свиток.
Раймон так толком и не освоил грамоту, в отличие от Пейрана и Реми, поэтому вместо того, чтобы развернуть свиток и самому разбирать по складам, предпочел, нахмурившись, подождать, пока старший брат озвучит содержание послания Аликс.
— Зная, что твой брат отправится к тебе за советом и убежищем, сообщаю, что мое предложение еще в силе, и что по моей смерти сейчас все наследует Гильом, — прочитал Пейран.
Аликс осталась верна своей змеиной натуре — не преминула унизить Раймона даже в письме к его брату.
— Гильом не может наследовать ничего из владений де Ге, — прорычал Раймон.
— Она, конечно, преувеличивает, — ответил Пейран. — Но твой шурин сейчас — крестоносец, а о тебе даже неизвестно, жив ли ты, не говоря уже о том, что все мы считаемся еретиками.
— И что?
Раймон имел в виду, что они будут делать дальше. Ему не терпелось узнать, что думает об этом старший брат, хотелось найти какую-то зацепку, обрести надежду и способ достичь цели. Сам он пока такого способа не видел. Как, видимо, и Реми, молчавший всю дорогу до Конфлана и даже сейчас не проронивший ни звука.
— Амори и де Монфор тем, что сделали в Безье и Гельоне, добились результата — Транкавель боится, что и с остальными его владеньями** поступят так же, и уже вступил в переговоры. Сейчас каждый сам за себя, каждый хочет договориться. Синьоры Арагона не видят смысла выступать на поле боя на нашей стороне — король Педро присоединился к войску крестоносцев под Каркассоном и участвует в переговорах.
В голосе Пейрана слышались горечь и глубокое сожаление. Брат ходил из угла в угол, зажав руки за спиной и будто говорил сам с собой.
— И раз все играют в переговоры и интриги, нам тоже лучше не оставаться в стороне. Посмотрим, чего удастся добиться переговорами Транкавелю… хотя я сильно сомневаюсь, что удастся — Каркассон и прочие его земли — слишком лакомые куски.
— Значит, когда крестоносцы подойдут к Конфлану, начнем переговоры, — с горечью озвучил витавший в воздухе вывод Раймон.
— Раньше. И в этом поможет твоя жена. Мы можем использовать Аликс в переговорах, но сначала нужно найти способ ее контролировать.
— Как? — невесело усмехнулся Раймон. — Она лжет так же легко, как дышит.
— Но в этом случае, похоже, правда в том, что она очень уязвима и нуждается в союзе с нами. Кто бы ни стоял за ней…
— Она утверждает, что никто, — вскипая как обычно при мысли о том, что Аликс ему изменила, перебил брата Раймон. — Но это очередная ложь.
— Кто бы ни стоял за ней, она не чувствует себя в безопасности под его покровительством, — как ни в чем не бывало продолжил Пейран. — Иначе не искала бы так упорно упрочения своих позиций. А сейчас упрочение ее позиций может помочь укрепить наши.
Пейран в задумчивости подошел к узорчатому каменному окну и уставился на Пиренеи.
— Нам следует оповестить мир о том, что ты жив и супруга твоя — не вдова. Кроме этого, она может способствовать твоему покаянию и возвращению в лоно церкви при необходимости.
Раймон скривился, но Пейран продолжал:
— Да, эти слухи полезно пустить и распространять. Граф де Ге выжил, и графиня в письмах умоляет его явить миру крепость своей веры и примириться с наместником Господа на земле. Реми, тебе как раз будет чем заняться в дороге.
— Куда именно? — уточнил трубадур.
— Назад, в Гельон. Скажешь Аликс, что мы примем ее условия, если она примет наши.
Пейран помолчал, все так же глядя на отроги Пиреней, и затем продолжил:
— Наши условия заключаются в том, что графиня де Ге будет вести непорочный и набожный образ жизни, служа образцом кротости и смирения.
Раймон хмыкнул, попытавшись представить себе Аликс в качестве образца кротости и смирения.
— А также она всецело будет использовать покровительство, оказываемое ей крестоносцами и папским легатом для того, чтобы примирить своего супруга с Папой.
— Она никогда этого не сделает.
— Кое-что все же сделать придется, если она хочет союза с нами. А она хочет.
— Аликс неуправляема, — высказал Раймон, что думал. С лживыми хитростями жены ему не справится, это он понимал слишком хорошо, чтобы одобрять задуманное Пейраном. К тому же, хотя эту мысль Раймон ни за что не позволил бы себе додумать, он не был уверен, что справиться с паутиной интриг, искусно выплетаемой Аликс, по силам даже брату.
— Как ни печально это признавать — да, — согласился с Раймоном Пейран. — Но раз уж ты на ней женился, нам не остается ничего иного, кроме как иметь с ней дело. До поры. К счастью, она сама передала нам ключ к решению проблемы.
— Имеешь в виду Иви? — спросил Реми, пока Раймон пытался сообразить, к чему клонит старший брат.
— Имею в виду Аликс, которая нас устроит. Не стоит называть ее другим именем. Следовало начать обучать ее раньше, вместо того, чтобы держать в темнице… ну да, что толку об этом сейчас. Эсклармонда займется ею, уже, собственно, занялась. Небольшие несоответствия, которые неизбежно будут, можно списать на то, как сильно Аликс изменилась, обратившись к Богу. Пока все, что нужно — медленно сближать их поведение, а в подходящий момент поступить так же, как твоя жена полтора года назад.
Странное дело, Раймон и сам не раз думал о том, что Иви должна занять место Аликс, и внутренне был согласен с этим, но ему никогда до этого момента не приходилось в полной мере осознавать, что для этого Иви придется измениться, перестать во многом быть собой. Иви нравилась ему как есть, своей непохожестью на сестру. К тому же он чувствовал, что Иви приспособлена к интригам и лжи еще меньше, чем он сам, и бросать ее в змеиное гнездо, что создала вокруг себя Аликс, было бы…
— Иви не справится, — нахмурившись, не удержался он.
— Сейчас — нет. Мы дождемся подходящего момента. Или нам придется на это пойти, если Аликс выйдет из-под контроля. В любом случае, не в ближайшее время. И еще… Реми, выйди.
Трубадур посмотрел на Пейрана и молча переступил порог, закрыв за собой дверь.
— Раймон, сейчас она должна подарить тебе наследника. Пока личность Аликс не вызывает сомнений, пока это способствует закреплению прав на Гельон, тебе нужно родить наследника. Она… эта женщина в состоянии понести?
Раймон молчал, чувствуя, как в нем закипает злость от осознания правоты доводов брата и Аликс, и от нежелания эти доводы принимать.
— Не знаю.
— Пусть ее осмотрит повитуха.
Пейран некоторое время молчал, потом взглянул на Раймона, и все же продолжил:
— Если она бесплодна, тебе следует…
— Не указывай, что мне следует! — взревел Раймон, выведенный из себя неловкостью беседы и неестественностью ее темы.
— Мне придется выдать Пейрету замуж. Сейчас, когда ей едва исполнилось двенадцать. Возможно, за северянина. Потому что так будет нужно! — На последних словах голос Пейрана нарушил обычную монотонность, взлетев вверх, и лицо его на мгновение исказилось. — Чтобы скрепить сделку и сохранить владения для Гонтрана и нашего рода, если будет нужно это сделать… я сделаю.