«В прекрасном и яростном мире» А. Платонова на моей мысленной книжной полке стоит рядом с книгой «Физика в природе» Л.В. Тарасова, в иллюстрациях которой сверкают молнии, зарождается радуга и светит гало. Когда-то торкнуло, околдовало название, тайна рассказа, про который кажется, что в нём есть ещё что-то, а не только написанное, и всё прекрасное у Платонова для меня сосредоточено здесь.
Но я не могу не знать о жизни Раисы и Анны, моей бабки и её родной сестры и их матери Ирины и их отца Якова. Мне не трудно о них вспоминать, их речи, их сказы для молодёжи о давно прошедшем, без горя и страдания, с желанием не огорчить и не отпугнуть. Мне трудно читать Платонова, так трудно, как было бы снять с раны повязку с болью и нежеланием, и посмотреть: зажили раны ли, выздоравливает ли организм и, сравнивая современность с той современностью, понять: раны не зажили, организм в агонии. Нежелание сдирать повязку с раны возникает от того, что ему, Платонову, тогда было больно от своих времён, а нам сейчас больно от своих. «Каждому человеку больно от своих времён,» - так можно сказать только риторически, поверхностно. Не ото всех времён. Больно от времён распада и уничтожения, несвободы, унижений и несчастий.
Раисе и Анне в наши совместные девяностые и нулевые от тех, давних времён было уже не больно. Потому что им казалось, что времена наступили уже хорошие. Анна умерла в 2008 году, а Раиса в 2009, до украинских событий, они, кубанские казачки, не дожили, не узнали, умерли с верой в наше и всеобщее благополучие.
Раиса помнила, как в тридцатые перекрыли, окружили провинившиеся станицы на юге России проклятые и выморили голодом население, и никого к голодающим не подпустили: «Умирайте, раз названия ваших станиц и хуторов занесли на чёрную, позорную доску». Время потом назвали «голодомор».
А Анна помнила, как в своей лавке их собственный, наверное, нэповский дед спрашивал: «А что, девчата, вам какой материи на платья дарить?» А они хором кричали: «Красного, дедушка, красного». А в семнадцать лет она пошла на фронт, и с Красной армией дошла до Вены, где и вышла удачно замуж за красного командира.
Их мать Ирину убила молния. «Боже, та самая, платоновская!» - часто думаю я, вспоминая их рассказы. На российском юге пылала платоновская гроза, ослепившая машиниста Мальцева, а моя прабабка Ирина вышла в поле собирать урожай, и машиниста молния ослепила, а прабабку Ирину поразила в голову в белом платке, завязанном не на шее, а на затылке. и осиротели её дети, и муж Яков, недавно вернувшийся из заключения, где отсидел год за колоски. «Колоски» - это когда после уборки по колхозному полю идут нуждающиеся, и собирают, незаконно присваивают то, что случайно закатилось, спряталось, забилось в земляные норки, а тоже было нельзя, надо было отдать в общак. История нашей Ирины на том закончилась, а машинист Мальцев от другой молнии, молнии жёлтого светофора, потом прозрел.
И не плакала по матери старшая сестра Раисы и Анны Дуня, материна любимица, потому что она к тому времени умерла во время родов, недолго побыв замужем, и ребёнок умер, так же, как и поздние, слабые дети Ирины, рождённые в тридцатые годы, а всего она рожала двенадцать раз, а когда Ирину убила молния, то их, детей, осталось шестеро. Хорошо, что Яков к тому времени вернулся из заключения. Это же чевенгуровские Прохор Абрамович с семейством! Только любви у Раисы, Якова, Ирины, Анны было больше друг к другу, не было отчего-то выжженной пустыни в душе. По платоновским душам кто-то словно катком прошёлся, хорошо, что роман жанрово называется антиутопия. Поэтому антиутопия, а всё остальное правда.
Будни у Платонова то военные, то рабочие, если праздник — то похороны, если отдых — то побираться. Ту-дуф, ту-дуф - платоновская железная дорога из рассказа в рассказ, из повести в роман. Баба какая-то в вагоне рожает, а там мужики разные, красноармейцы. Нет. Они, Раиса с Анной, на бричках или пешком, и праздники у них бывали, а всё равно от сходства под ложечкой сосёт. А то и пешком ходи десятки километров. Ходили пешком, в основном, Раиса с Анной, как и их мать Ирина с отцом Яковом, родственники и соседи, и до ближайшего города на ярмарку по пылище босиком. И в поле, бывало, ночевали. Южная ночь, красота одна, гоголевщина.
А платоновщина, она пусть в прошлом останется, как вспомнишь, ой-ой-ой, горестно качая головами и прикрывая ладонями рты, ходили смотреть на антрацитовые зимние дороги. Нам, молодым, рассказано вскользь, без подробностей. Где дозоры были выстроены и никого не пропускали, там, вдали, люди с голодухи гибли. Каганович по югу России осуществляет, а Молотов — по Украине. И не помочь людям мрущим, не пробраться со своим подаянием, едой для голодающих. Ничего не попишешь, «чернодосочники». Хорошо хоть они, Раиса с Анной, на красные доски попали. «Красного, дедушка, красного!» Пробрались, вскарабкались всё же их станицы, выполнили хлебозаготовочные планы. Раиса старше, лучше помнит, у Анны, на пять лет младше, на уме лишь маковые платья с тем временем связаны, тогда ещё мак по огородам паразитировал, и белые халаты, что носила она как медсестра, да её командир ей всегда глаза застит. Раиса ненавидит Сталина, Анна отмалчивается.
Да не одни же мы такие. Как всем, так и нам. Не первый же это голод был в России. А кроме голода? Сколько мучений сделано людям, лучше не вспоминать. А сейчас? - думали Раиса и Анна, сейчас счастье, времена другие. Умирали спокойными.
Снова читаю: «Чевенгур», «Котлован», «Возвращение», «Река Потудань»… Иронии сколько, в каждой строке! Смешной писатель Андрей Платонов, если разобраться. Зощенко по сути. Жизнерадостные мы, люди русские, да и украинские тоже, чтоб вот так о геноциде своего народа рассказать, и чтобы читать было интересно. «...однако Иванов не мог долго пребывать в уныло-печальном состоянии; ему казалось, что в такие минуты кто-то издали смеется над ним и бывает счастливым вместо него, а он остается лишь нахмуренным простачком.» (Андрей Платонов, «Возвращение).
Только отвечать за геноцид и нечеловеческую нашу жизнь кто будет? Молотов прожил 96 лет, а Каганович — 97. Отвечать кто будет? Платонов? Ему, великому, 120 исполнилось, а его так при жизни зажали, что и через 80 лет с трудом творчество данного писателя выпиливается из бетонных толщ непонимания и недочтения и выносится к свету осознания, приятия и восхищения.
30.05.2019