Зрачки расширяются. По телу, кажется, бегут не мурашки, а огромные тарантулы. Эндорфин. В голове – туман. Глубокий вдох, медленный выдох. На языке появляется почти забытый привкус карамельных вафель, которые любила печь мама – и это самое вкусное, что только может быть на свете…
— Вы в порядке? – спрашивает она.
— Да. Да, всё… Всё отлично, - шёпотом отвечает он.
— Полчаса заказали?
— Да.
Несколько минут молчали.
— Тебя как зовут? – спросил парень.
— Меня? — опешила девушка. — А это обязательно?
— Нет, не обязательно. Но мне интересно.
— Джули.
— Серьёзно, Джули?
— Вам что-то не нравится? Я могу уйти. Придёт другая.
— Нет-нет, прости.
— А вас?
— Можно на ты. Меня Антон.
— И почему ты, Антон, девушку себе не отыщешь? – иронично, но максимально мягко спросила Джули.
— Ты же видишь, что происходит вокруг…
— Что? – то ли с искренним непониманием, то ли лукаво уточнила девушка.
— Я даже не знаю, как это назвать. Царство феминизма. Вы так долго к этому шли, столько десятилетий. Кино, музыка, спорт, бизнес. Даже автономная репродукция. И вот – добились своего…
— Прошу заметить, что я синтетик – во мне от человека только две трети.
— Да я знаю. В общем, не так-то это просто стало – встретить своего человека. Чтобы он любил, восхищал. Чтобы заряжал.
— А ты хорошо искал?
— Пф. Я только и делаю, что ищу. Все мы ищем. Ищем, пока не подыхаем. У нас на работе только на той неделе двенадцать человек погибло.
— Самоубийство?
— Да. И как мы до этого докатились…
— Извини, что спросила. Ты пришёл отдыхать и избавляться от тяжести, а не получать новую порцию груза.
— Да нет, ты права. И мне хорошо сейчас, мне сейчас лучше. Просто всё равно не убежишь от того, что происходит там, снаружи…
— На долгий ли срок тебе помогают такие, как я?
— Не знаю, всегда по-разному. Две недели, месяц.
— Где работаешь? Если это не секрет.
— Да какие уж там секреты в этом веке… В министерстве, - вздохнул Антон.
— Большой человек, - улыбнулась Джули.
— Да нет. Я нет. Знаешь, меня крайне удивляет, что даже в этом столетии у нас всё продолжает зависеть от двух «Б»: бумаг и бюрократии.
— Проституция, как видишь, тоже вечна. Хоть она и стала цифровой.
— Глупо, наверное, спрашивать, почему ты это делаешь, да?
— Думаю, да.
— А ты рискуешь чем-то, занимаясь… этим?
— О чём ты?
— Ну… Заболевания там всякие…
— Нет. Только вот жизнь процентов на двадцать короче. Ты можешь прилечь.
Снова замолчали. Антон раскинулся на кушетке, закрыл глаза и провалился сначала в темноту, а после сознание принесло его на огромное поле, усеянное крупной, ярко красной клубникой. Парень всегда любил клубнику. Сегодня найти и купить эту ягоду крайне трудно – «спасибо» биотерроризму, из года в год навсегда уничтожающему всё больше культур – однако именно клубника рождала в памяти наиболее воодушевляющие и нежные образы.
— Боже, как это здорово…
— Что ты чувствуешь в этот момент? – спросила Джули, поправляя кабель в своей руке. – Просто… Со мной здесь редко кто говорит. Они приходят и уходят. Странно. Им ведь нужны эмоции, а эмоций совсем и не видно.
— Да какие уж тут эмоции… Для нас это теперь просто выживание. Что я чувствую? Это как всё лучшее, что только может быть. Как первый поцелуй. Как первая любовь. Как сочная клубника. Как мороженое в жаркий летний день. Это мотивирует, даёт радость жизни. Даёт возможность… Жить…
— Насколько я знаю, рано или поздно от этого появляется зависимость.
— Да, я тоже это знаю. Но иначе вообще никак. Сейчас всё вокруг — зависимость. Я позавчера и сам едва не решился прыгнуть с этого чёртового моста…
— Сколько тебе лет, Антон?
— Двадцать восемь.
— Ты был женат?
— Нет. Просто встречался два года, а потом… Потом она уехала – ей предложили работу в Цитадели. Мужскому полу туда дорога закрыта, ты знаешь. Отказалась от меня так легко, как будто меня и не было в её жизни. Эти ваши проклятые амбиции…
— Странно, что Л-Фермент только мы, женщины, умеем вырабатывать.
— Да ничего не странно. Женщина его обнаружила и научилась синтезировать. Да, сначала это был просто очень сильный антидепрессант – пока не стал… оружием против мужчин.
— Я думаю, ты утрируешь, - улыбнулась Джули.
— Как же! Это же ваша монополия на управление, на величие. Без Фермента мужики уже просто не умеют справляться со стрессом, с тревогой, с депрессией. Со всем. Это не прихоть – это вот тут, в голове, в сердце, в венах. Вам просто не понять, каково это… Вы надеваете свои деловые костюмы, идёте на работу, потом «на ногти» или в спа. Вы веселы и счастливы, а завтрашний день кажется вполне обозримым. А мужик может идти с работы домой, мечтая о бутылке пива и диване, а закончить через полчаса в канаве. Это похоже на приступ аллергии, который почти невозможно унять. Да и не у всех есть деньги на услуги таких, как ты. Ты даёшь нам эту радость, пускаешь этот свет по венам, а мы всё гонимся и гонимся за ним. А он всё равно меркнет, он всё равно меркнет…
— Твоя зарядка полна, - ответила Джули, виновато опустив глаза.
— Ага. Спасибо… Надолго ли, - вздохнул Антон.
— Этого я сказать не могу…
— Ладно, я пойду.
Антон резко встал с кушетки и начал поправлять рукав рубашки. В глазах парня – отражением неоновых ламп – мерцали страх, тоска и, наверное, беспомощность. Джули казалось именно так.
— Антон, - позвала она его в тот самый момент, когда мужчина взялся за ручку входной двери.
— Да?
— Слушай… Пожалуйста, приходи ещё. Я буду ждать.
Антон на пару секунд задумался, но о чём именно – не понял даже сам. Это было что-то новое. Новое, не знакомое ему до этого момента. А почему всё новое обязательно должно быть плохим?