Виктор Петрович сидел у окна и смотрел на тихо моросящий дождик. Чуть подрагивали листья деревьев, автомобили, стоящие во дворе дома, покрылись влагой, почернел асфальт. «It's raining cats and dogs» – отчего-то вспомнился старый британский фразеологизм. С дождём двор по неизвестной причине сразу опустел, будто все испугались растаять от небесной воды. Серые тучи во все стороны света – это, видимо, надолго.
Такая безмятежная картина породила в душе Виктора Петровича умиротворение и чувство сладкого покоя. Казалось, есть в этой жизни что-то вечное, неизменное. Может быть, счастье?
Начало июля. Виктор Петрович принял все экзамены, сдал отчёты, отвертелся от работы в приёмной комиссии, а нерадивых студентов, с недоделанными курсовыми, отложил на сентябрь. Всё. Впереди почти два месяца отпуска после честно выполненной работы. Дочь в спортивном лагере, сына отправили к тёще, в Краснодарский край… Можно подумать о жизни.
В ноябре выборы декана. Выдвинуть свою кандидатуру? Нынешний декан, Магдалена Пафнутьевна, мало того, что отработала два срока, она кандидат педагогических наук. А он – доцент, лингвист. Университет, конечно, педагогический, но факультет-то – иностранных языков. «Филолога! Требуем филолога! – будут кричать члены Учёного совета. – Лапикова в деканы!»
И вот он уже декан. Зарплата повысится сразу на… на четыре… нет, на пять тысяч рублей. «Как же так, он и кафедрой не заведовал!» – возмущается Магдалена Пафнутьевна. Но ничего ей не остаётся, как смириться с неизбежным – против воли учёных не попрёшь.
Вот сидит он в красивом деканском кабинете… Добавка в пять тысяч не очень-то увеличивает доход. О взятках подумать? Тьфу, соблазн! На взятке и погореть можно. А вот идёт он по коридору, смотрит так это, внушительно, на молоденькую преподавательницу и говорит сочным баритоном: «Зайдите ко мне в кабинет»… Зайдёт, куда она денется.
***
«Витусик! Виту-у-сик!» – из соседней комнаты раздался пронзительный голос жены. Виктор Петрович вздрогнул. Этот «витусик» не предвещал ничего хорошего. Это могло быть и «давай, поменяем обои в детской», и «пора делать ремонт в ванной». А недавно покупали холодильник. Новый – вон он стоит – это, конечно, хорошо. Но пришлось ходить по магазинам, пока жена выбирает, избавляться от старого, хотя он ещё ничего себе работал, нанимать грузчиков… А вот ещё такой был «витусик». «Давай, – говорит, – купим маме ценный подарок». «Мама» – это тёща, конечно. Пропали тогда все отпускные, вместе с отдыхом.
Жена Виктора Петровича, Маша, работала продавцом в «Пятёрочке». «Сегодня у неё выходной, – с тоской подумал он, – просто так не отделаешься».
– Витусик, вот ты где. Я тебя обыскалась. Ты чего не отзываешься?
– Да так, задумался. Видишь, дождик за окном.
– Ерунда какая, дождя не видел. Тут, между прочим, дело серьёзное…
От этих слов всё сжалось внутри Виктора Петровича.
– Ну, – произнёс он с кислой миной, – что там у тебя?
– Не у меня, а у нас, – поправила жена. – Ты же видел нашего нового соседа?
– Какого соседа?
– Вот ты такой. Вечно в облаках витаешь. Мамыкины, которые напротив, Оксана с Максимом Ивановичем и сын Федя, уехали за границу отдыхать, и пустили жильца.
– И что? Это законом не возбраняется.
– Так ведь смотря кого – не возбраняется! Очень он подозрительный. Аделаида Юрьевна, с первого этажа, тоже так считает. Вдруг – наркоторговец, или террорист из организации, запрещённой в России?
– Что я могу сделать? В ФСБ написать? – предположил как нечто совсем неуместное Виктор Петрович.
– А хоть бы и ФСБ! – не унималась жена. – Не ждать же, пока он нас всех взорвёт. Сам знаешь, сейчас бывают случаи, там и сям. Подъезд обвалится – скажут, взрыв бытового газа. Новости послушай. Ты тут сейчас сидишь, а он бомбу собирает!
– Ладно, – сказал Виктор Петрович, – пойду, посмотрю, что за человек.
– Поговори с ним твёрдо, по-мужски! – добавила жена.
***
Виктор Петрович несколько раз нажал на кнопку звонка. Он стоял в домашних тапочках, но в парадном костюме, в котором читал лекции по истории английского языка. В левой руке, чуть-чуть за спиной, чтобы не бросалось в глаза, держал бутылку водки. В квартире соседа, казалось, никого не было. Виктор Петрович постучал в дверь. Сначала интеллигентно, потом настойчивей.
Водка была тёплой, потому что достал он её из валенка в шкафу. Охладить водку в новом холодильнике мешало присутствие жены, которая легко могла её обнаружить, даже если бутылку замаскировать, завернув в старую газету, например. «Что ж такое, – подумал Виктор Петрович, – неужели никого нет дома?» Он три раза настырно нажал на звонок. Ему показалось, будто за дверью кто-то есть. «Меня зовут Виктор Петрович! – громко сказал он. – Я ваш сосед».
Дверь медленно приоткрылась. На Виктора Петровича насторожённо смотрел странный человек и молчал. Виктор Петрович растерялся. «Что это?! Иностранец?» – пронеслось у него в голове. На голове у человека была шапочка из фольги. С небольшими рожками, похожими на телескопические антенны для радиоприёмника.
– Кхм, здравствуйте!
– Здравствуйте, – ответил человек по-русски с лёгким французским акцентом.
– Я ваш сосед…
– И что?
– Пришёл по-соседски, так сказать, познакомиться. Так у нас принято. Вот, – он показал бутылку водки, – «Казак уральский», очень хорошая. Так у нас положено.
– У вас что положено?
– Да… ну, посидеть там, поговорить. Выпить, по-соседски.
– Где выпить?
– У вас, если удобно. Можно, конечно, и у меня, супруга в парикмахерскую вышла. Но ненадолго.
– А-а. Тогда прошу покорнейше…
***
Они вдвоём сидели на кухне Мамыкиных за столом, на котором в гордом одиночестве стояла бутылка водки. Некая неловкость мешала начать разговор.
– Что же, – сказал Виктор Петрович, – может, на «ты»?
– Что – на «ты»? – не понял человек.
– Отбросим разные формальности, так сказать.
– Извольте, – согласился визави.
– Тогда выпьем, что ли, по маленькой? – Виктор Петрович парой ловких движений открыл бутылку, аккуратно положив винтовую крышку на стол.
– Водки?
– За знакомство. Налить бы куда…
Хозяин поставил на стол плохо вымытые чайные чашки.
– Закусить есть чем? – спросил Виктор Петрович.
– Пожалуй, – человек был по-прежнему немногословен. Он поставил на стол до черноты закопчёную алюминиевую кастрюлю, наполовину заполненную слипшимися холодными макаронами, и положил вилки.
Виктор Петрович плеснул водки в чашки с цветочками.
– Ну, – поднял он свою, – за ваше!
– Что? – не понял иностранец.
– Чокнемся, как требует жестокий обычай, – сказал Виктор Петрович и элегантно ударил своей чашкой по чашке соседа.
С трудом проглотив тёплую водку, он поморщился, широко открыл рот и выдохнул. На его глазах показалась одинокая слеза.
– Ох, гадость! Надо было в морозильнике подержать. – Он поддел грязной вилкой макаронину прямо из кастрюли и отправил её вслед за водкой.
Человек осторожно понюхал содержимое чашки, попробовал на язык. Затем, подражая Виктору Петровичу, выпил залпом.
– Ах, как хорошо, – внезапно произнёс он. – Обжигает.
– Вообще-то есть три правила как пить водку. Первое, пить всегда в компании. Второе, не больше ста грамм. Ну, два по сто, если что.
После водки человек успокоился и заметно повеселел.
– А третье? – спросил он.
– Третье – водку надо пить холодной и обязательно с закуской. Правда, сегодня пьём не по правилам, особый случай. Потому что… кстати, как тебя зовут?
– Меня?
– Да, тебя.
– Зачем это?
– Меня Виктор, а тебя?
– Это что, допрос?
– Ну что ты! Не хочешь, не говори. Только надо же тебя как-то называть.
– Я приехал из Москвы.
– Очень хорошо.
– Я – гражданин России. Вот… – человек достал из большой жестяной банки с надписью «Сахар» паспорт и протянул Виктору Петровичу.
– Ты не подумай чего, просто супруга интересуется, – Виктор Петрович внимательно изучил новенький паспорт. – Фемболт?
– Да, Фемболт, – подтвердил человек.
– Зачем к нам в Петербург, в провинцию?
– В смысле?
– Приехал из Москвы зачем? Командировочка?
– Нет. Отдых.
– Турист?
– Ага. Давай ещё вот этого, – Фемболт показал на водку.
– Не вопрос, – Виктор Петрович налил в чашки новую порцию. Молча выпили.
– Ах, какая прелесть! – улыбнулся Фемболт, пока Виктор Петрович, морщась, закусывал холодными макаронами. – Сорокоградусная. Ректификованный этиловый спирт с водой. Я знал, что вы это пьёте. Но думал, что это – яд.
– Раньше не пил?
– Нет.
– Ты иностранец, что ли?
– Я русский.
– Ну, это-то понятно… Кхм! Мда.
– Чувствую приятную лёгкость. Эндорфины, пептидные нейромедиаторы, вырабатываются. Вызывает чувство лёгкой эйфории. Давай ещё по одной, Виктор!
***
Виктор Петрович дрожащей рукой открыл холодильник. Вот она, банка с огурцами. Жадно выпил весь рассол.
– Что, нашёл собутыльника? – саркастически заметила жена, поставив пакеты с продуктами на стол. «Она только что вернулась с работы? Который сейчас час?» – пронеслось в голове у Виктора Петровича.
– Ну что ты, Маша. Ходил знакомиться.
– Познакомился?
Виктор Петрович долго смотрел в холодильнике, есть ли ещё банка с огурцами и рассолом. На средней полке неожиданно обнаружил книгу.
– «Один день Ивана Денисовича», – прочитал он вслух заголовок.
– Познакомился, спрашиваю? – повторила свой вопрос жена. Она деловито оттолкнула мужа в сторону, чтобы он не мешал ей расставлять продукты по полкам холодильника.
– Ага.
– И что это за фрукт?
– Нормальный мужик. Зовут Фемболт.
– Как?
– Фемболт.
– Это имя или фамилия?
«Действительно, – подумал Виктор Петрович, – непонятно».
– Имя и фамилия, – объяснил он жене. – Фем имя, Болт – фамилия.
– Странно. Иностранец?
– Нет, русский.
– Женат?
– Прости, пойду полежу. Голова раскалывается.
– Хоть что-то узнал?
– Из Москвы он, в командировке. Двадцать девять лет, неженат. В шапочке ходит, боится вредного излучения. Там в Москве все такие. Где у нас аспирин?
– В шкафу, в верхнем ящике.
Проходя мимо зеркала, Виктор Петрович машинально посмотрел в него. «Ой, голова-а! Будто гвоздь вбивают», – подумал он. На него смотрел чужой мужчина с перекошенным лицом и всклоченными волосами. Разумеется, небритый. «Как же так, выпили всего ничего», – он посмотрел на свои слегка дрожавшие руки, неловко держащие книгу. Он вспомнил, что Фемболт, после первой бутылки, сам пошёл в магазин и принёс ещё три. Неужели всё выпили? «Бухали всю ночь», – с ужасом осознал Виктор Петрович.
***
Двое суток с компрессом на голове пролежал в постели доцент кафедры английской филологии. Чуть оклемался – сел за компьютер. С целью посмотреть заготовленный материал к статье, которую собирался написать в отпуске. «Современные фразеологизмы в американском варианте английского языка: структура и анализ на материале комедийного сериала “The Big Bang Theory”». Темочка хороша! На президентский грант не тянет, зато можно съездить на конференцию.
Включил компьютер, стал ждать, пока загрузится. И только сейчас заметил на столе, рядом с мышкой, «Один день Ивана Денисовича». В этот момент – а компьютер уже почти загрузился – раздался деликатный звонок в дверь. И что, кто это? На третьем звонке Виктор Петрович нехотя встал и пошёл к двери. «Никак не угомонятся, что за люди!» Открыв дверь, обнаружил стоящего перед ним Фемболта, который улыбался во весь свой широкий рот, обнажая прекрасные ослепительно-белые зубы.
– Чего надо? – не скрывая недовольства, спросил Виктор Петрович.
– Друг, по-соседски! – Фемболт радостно показал хмурому соседу бутылку водки. В другой руке он держал банку с маринованными помидорами и огурцами.
***
– Москва – это клоака, – решительно заявил Фемболт после второй порции «Казака уральского».
– Почему это? – поинтересовался Виктор Петрович.
– Там живут очень нехорошие люди. У них чёрная душа. И неблагодарные. – В голосе Фемболта звучала горчайшая обида.
– Точно. Когда я был в Москве, спрашиваю, где у вас Третьяковская галерея?..
– Я уж терпел-терпел…
– А что ты там делал?
– Так ведь прошлый год был годом Светоча.
– А-а. Кого? Иисуса?
– Светоч во Вселенной только один!
– Пророк Мухаммед? Ганди? Арнольд Шварценеггер?
– Что?!!
– Ты меня поставил в тупик.
– Год Солженицына был, червяк ты лингвистический. Александра Исаевича.
– Фемболт!
– Что?
– Мы, интеллигенты, очень ранимые. Ещё раз оскорбишь меня, по рогам дам.
– Прости, любезный. Но ты сам виноват. Как ты мог не знать?! Сто лет со дня рождения! Выставки, семинары, круглые столы! Конференции, вечера памяти, спектакль «Красное Колесо» в Театре Армии! Каков размах! Международный, всемирный, галактический! Спектакль «Один день Ивана Денисовича» в Театре на Покровке! На сцене Большого театра опера Чайковского – опять милый сердцу «Иван Денисович», дирижер – великий отпрыск, Игнат! Наконец кульминация торжеств – открытие памятника Солженицыну на улице Солженицына! Ах, как это всё было прекрасно!!! – Фемболт залился слезами от избытка чувств.
– Ну, ну… полноте! Это же… на вот, выпей.
Виктор Петрович налил Фемболту водки. Тот жадно выпил, всхлипывая.
– Что же тебе не нравится в этом? – поинтересовался Виктор Петрович. – Всё путём, вроде бы, на широкую ногу.
– Открытие памятника было превосходно. Именины сердца! Фонд Солженицына, обворожительная вдова, президент августейшими устами произносит речь – ничего более сладостного не знал я за свою жизнь! – Фемболт высморкался в салфетку.
– И что же? – Виктор Петрович налил себе и залпом выпил, не закусывая – так на него подействовала проникновенная речь соседа.
– Ну, вот. И тут началось! Самая настоящая травля. «Памятника не хотим!» «Уберите предателя!» «Он здесь воздух портит!» И так далее. Чёрная, мордорская неблагодарность. Пришлось полицейского ставить, чтобы Светоча не осквернили.
– Нисколько не удивлён. Москвичи – они такие. Один раз был там на конференции, где спрашиваю…
– А недавно, недавно, – глаза Фемболта опять наполнились слезами, – они специально натёрли буквы на памятнике так, чтобы вместо имени Светоча читалось «ЛЖЕЦ».
– Ужасно!
– Отвратительно!!! Этого я уже не мог вынести. Последняя капля, так сказать. Всё бросил и сюда, к вам. Где ещё любят и ценят… – Фемболт проглотил ещё полчашки «Казака уральского».
– Мы-то? Да-а.
– А ещё, ещё… – видно было, что много накопилось в душе у тихого человека с шапочкой из фольги на голове и требовало выхода.
– Постой, – перебил его Виктор Петрович, – так ты фанат Солженицына?
– О-о! Не то слово! Его творения – воздух, млеко моё насущное. Благостная музыка, из-под божественного пера изошедшая! Lego Solzhenitsyn, ergo sum. Жить не могу без его творчества, – Фемболт достал замусоленную ученическую тетрадку.
– Что это?
– Вот. Сюда выписываю любимое. Память слаба. Учу, конечно, не всё удерживается. Слушай: «А сам колбасы кусочек – в рот! Зубами её! Зубами! Дух мясной! И сок мясной, настоящий. Туда, в живот, пошёл. И – нету колбасы. Остальное, рассудил Шухов, перед разводом. И укрылся с головой одеяльцем, тонким, немытеньким, уже не прислушиваясь, как меж вагонок набилось из той половины зэков: ждут, когда их половину проверят». Вот она – высокая литература! Колбасы-то как сразу хочется! Не совсем понятно, правда, про что это.
– Что тут понимать – зек хомячит на нарах после отбоя.
– Есть ещё автобиографическое, из «Архипелага ГУЛАГ» – про чемодан: «В этом чемодане были мои офицерские вещи и всё письменное, взятое при мне, — для моего осуждения». Здесь я пропускаю немного, дальше слушай: «…я всего не выразил сержанту, но сказал: “Я – офицер. Пусть несёт немец”».
– Хитрая бестия, этот Солженицын!
– Ещё бы! Величайший ум! Сейчас самая прелесть будет: «Немец вскоре устал. Он перекладывал чемодан из руки в руку, брался за сердце, делал знаки конвою, что нести не может. И тогда сосед его в паре, военнопленный, Бог знает что отведавший только что в немецком плену (а может быть и милосердие тоже) – по своей воле взял чемодан и понёс. И несли потом другие военнопленные, тоже безо всякого приказания конвоя. И снова немец. Но не я. И никто не говорил мне ни слова».
– Что сказать, мастер художественного слова.
– Гений! Вечно могу перечитывать. Жаль только, в сутках времени мало. Опять же, надо иногда есть, спать, надобности разные… Впустую проходит! А ты, как, ошеломил тебя «Иван Денисович»?
– Да! Очень. Правильно это в школьную программу включили. На таких произведениях растёт личность!
– Про колбаску-то, небось, наизусть?
– Почти.
– Вот оно, жить не по лжи! Что больше всего запало в душу?
– Да всё. Что прочитал. Два абзаца с чем-то. Что это мы! Лучше расскажи про памятник.
– Шедевр, высшее достижение! Светоч как живой стоит. Я ходил к нему, носил цветы, любовался. Но первым делом подошёл и плюнул ему в глаз!
– Ты что?! Зачем?
– Как завещал Светоч – плевать надо первым, быстро и точно.
– Выпьем за заповеди Солженицына! – Виктор Петрович заметил, что водка кончилась. – Водки больше нет. В магазин?
– Не-ет, хватит. Разум затуманится. Постой, – он достал из холодильника толстую книгу. – «Архипелаг ГУЛАГ», самое начало. А я второй том перечитывать буду.
– Мне? Вот спасибо.
– Друг, наслаждайся! – Фемболт взял руку Виктора Петровича и, проникновенно глядя ему в глаза, прижал к своей груди.
Несмотря на обстоятельства и пьяную задушевность, это показалось Виктору Петровичу чересчур.
– Мда, – сказал он, отнимая руку, – я на Вконтакте про Солженицына размещу пост, какой гений и так далее. Зайди, что ли, лайкни. Заодно и зафрендимся.
– Разве мы не френды?
– Да нет, в Интернете подружимся! В социальной сети. У тебя Интернет есть?
– У вас ИНТЕРНЕТ есть?!
– В смысле?
– Всемирная система объединённых компьютерных сетей?!
– Давно. Не только у вас в Москве технологии. Я так лет двадцать пять уже пользуюсь.
– Ах, какой прокол! Не думал, что вы так продвинулись. Меньше надо бы Солженицына и больше вообще...
– Дам тебе свой старый ноутбук. У жены где-то лежал. Пользуйся!
– Только на время! Надо будет современное оборудование…
– Что ж, пойду читать! – Виктор Петрович поднял над головой первый том «Архипелага».
– Иди, вкушай удовольствие, затмевающее все прелести мира, расширяй сознание. Там всё ПРАВДА!!!
***
– Сосед наш совсем свихнулся на Солженицыне, – сказал Виктор Петрович жене, протиравшей тарелки. – Сидит один в квартире целыми днями. Читает.
– Твой Солженицын предатель и агент ЦРУ, – неожиданно заявила жена.
– Вот как? Это почему же?
– Все знают.
– Если все знают, почему ему памятники ставят, в школе изучают, президент речи толкает?
– Ты у президента и спроси.
– Всё-таки удивительно, что тебе про Солженицына интересно.
– А что? Третьего дня с нашим грузчиком обсуждали. Был такой Уильям Одом, Солженицын его «тайным другом» называл. Профессиональный разведчик, матёрый враг России. Директором того самого АНБ стал. Сейчас в Зале славы военной разведки США.
– Поразительно, о чём вы у себя в «Пятёрочке» говорите. И что, он так всё время был агентом ЦРУ? Его же встречали хлебом-солью в девяносто четвёртом, называли мудрецом, пророком и спасителем. Передачи вёл по телевидению, как нам обустроить Россию и так далее.
– Конечно, всё время. А как ты думаешь? Приходит он к ЦРУшному начальнику и говорит, типа того, я теперь патриот, завязываю. И с вами, грязными ЦРУшниками, никаких дел иметь не желаю. А тот ему: «Спасибо вам, дорогой наш Александр Исаевич! За всё, что вы для нас сделали. Получите бонус в кассе и делайте, что хотите. Мы вас больше беспокоить не будем». Так, что ли? Кстати, его семья до сих пор владеет солженицынским поместьем на двадцати гектарах в штате Вермонт.
– С трудом верится. Великий писатель, Нобелевский лауреат, всё-таки.
– Наивный ты, Витусик. Потому и проплывает деканский кабинет мимо тебя.
– Чего ты тогда со мной живёшь? Нашла бы себе нового солженицына…
– Тьфу, что ты говоришь! Это же мерзкий старикашка. Предатель и всё такое. Как с таким жить? Скажешь тоже. Я тебя люблю.
***
Виктор Петрович проснулся от неистовых звонков в дверь, сопровождавшихся настойчивым стуком. «Пожар, что ли?» – испугался он. «Лежи-лежи, я посмотрю», – успокоил проснувшуюся жену. Открыв дверь, он обнаружил там не пожарного, а пьянющего расхристанного Фемболта, утирающего сопли, без шапочки на голове.
– Хватит, – сказал Виктор Петрович Фемболту, убрав его руку с кнопки звонка. – Что случилось?
– Я узнал, узнал…
– Ну?
– Нет предела человеческой низости!
– Согласен.
– Ты послушай, послушай, что они сделали… ох, есть же такие га-а-ды!
– Ограбили тебя?
– Хуже.
– Изнасиловали?
– Вот это ближе. Но морально. Но нравственно! «Протрите глаза, омойте сердце и выше всего оцените тех, кто любит вас и кто к вам расположен», – пронзительные слова Светоча!
– Слушай, ты весь подъезд разбудил, завтра поговорим.
– Стой, не уходи, сейчас… Я же ещё не рассказал. Они, они… они клевещут, завистники! Целая кампания травли и поношений Светоча. Знаешь, что они про него пишут? Вот… с Интернета… – Фемболт достал из кармана свою тетрадку с цитатами.
– Из Интернета?!
– Да.
– Жалею, что тебя ноутбуком снабдил… мало ли что там кому в голову взбредёт!
– Вот именно, вот именно! Как это… я сильно разочаровался в человечестве. Слушай: «Год Солженицына: символ победившего предательства», «Нет Солженицыну!», «Фальсификатор истории», «Солженицын мразь, стукач и подонок», «Не единожды солгавший», «Фальшивая биография страдальца, фальшивая писательская репутация», «Лживая маска пророка — в этом ускользающая суть этой яркой, занятной, но пустой как жбан, фигуры», «Бешеный честолюбец», «Правдоборец» с американским клеймом». А вот это особенно обидно: «Как писатель не то, чтобы исключительно бездарный – он кричаще бездарный»…
– Стоп! Ну, ты неугомонный. Так до утра можно…
– Молю! – Фемболт умоляюще сложил руки. – Выслушай! Главное!
– Ладно, но короче. Пожалуйста.
– Есть у них такой персонаж, Щаранский Лев Натанович, они его называют. Якобы, диссидент.
– И что?
– Это чистая пародия на Светоча! Это глумление, это подлость…
– Слушай, я полностью разделяю твоё… и очень сочувствую. Давай до утра, а?
– А ещё есть гоблины на Ютубе, они распоясались совсем! На святое, на «Архипелаг ГУЛАГ» замахнулись, псевдоисторики! Есть там такой, Реми Жуков. Изголяется! «Архипелаг»!!! Который школьники зубрят, между прочим! Как с этим бороться?!
– Восхитительно! То есть, очень плохо. Я считаю, больше надо Солженицына, много и разного. И насильно! Чтобы знали. А тебе пора баиньки…
– Что?
– В постель. Утро вечера трезвее. Ты устал. Отдохни, выспись. А потом мы с тобой пойдём в полицию.
– Зачем?
– Заявление напишем, так мол, и так, злостное хулиганство в Интернете, оскорбление светлой памяти и тому подобное.
– Точно! Ах, какой ты молодец! Сейчас я тебя поцелую.
– Не надо, – Виктор Петрович взял Фемболта под руку и потащил к нему в квартиру.
– Ах, ты такой… добрый! Знаешь, у меня есть целый ящик «Казака уральского» и тушёнки с огурцами завались.
– Здорово.
– Загудим?
– Обязательно загудим. Потом.
***
Виктор Петрович завёл упирающегося Фемболта в коридор мамыкинской квартиры, но тут он растопырил руки и ноги – пришлось тащить с силой.
– У Светоча есть «КрОхотки», – не унимался Фемболт, застряв у вешалки, – крохотные такие, крохотулечки. И стихи тоже есть, послушай: «Да, я любил тебя! Была ты / И в чёрном панцыре бушлата/ Цветок призывного греха, – / Дочь мужика, чей быт богатый/ Смели и выжгли излиха». «Цветок призывного греха», – высочайшая поэзия, Джомолунгма! Где там ваш Пушкин?
– Конечно, и Пушкина, и Шекспира – всех переплюнул.
Тут Фемболт обнаружил, что у него на голове нет шапочки.
– А! Где она?!! – закричал он в панике.
– Кто?
– Шапочка! Драгоценная моя! Где?!! – Фемболт сделал резкое движение, чуть не упал, но был поддержан заботливыми руками Виктора Петровича.
– Сейчас найдём. Ты не волнуйся, вряд ли её украли. Обронил где-нибудь.
Придерживая Фемболта одной рукой, Виктор Петрович другой открыл дверь в гостиную, включил свет и остолбенел – на диване сидели двое незнакомых мужчин в хороших костюмах.
– А-а! – только и успел произнести Фемболт и мгновенно окаменел – на него сверкнули синим лучом.
Незнакомцы встали и подошли к Виктору Петровичу. Один из них был похож на Пореченкова, а другой на советского артиста Евгения Леонова. Фемболт не шевелился. Он застыл в нелепой позе, как манекен, с выпученными глазами и широко раскрытым ртом. «Люди в чёрном!» – ужаснулся добрый Виктор Петрович.
***
– Спасибо вам, – произнёс тот, что был похож на Леонова. – Вы нам очень помогли, Виктор Петрович.
– Но как?
– Позвольте, я вам всё объясню, – он вежливо взял доцента под локоть и отвёл в сторону. – Мы офицеры МАНСИТ – Межпланетной Анти Наркотической Службы и Токсикомании. Дело в том, что…
Тот, что был похож на Пореченкова, начал деловито обыскивать Фемболта, посветил в глаза диковинным фонариком, заглянул даже в рот.
– Не обращайте внимания, – Леонов заметил смущение Виктора Петровича. – Вы, вероятно, знакомы с таким явлением, как токсикомания?
– Да, то есть, да! Слышал. Что же, Фемболт нюхал клей?
– Токсикомания это злоупотребление различными препаратами, формально не считающимися наркотическими: да, клей, ацетон, лак, звездолётное топливо, аэрозольные освежители воздуха и так далее. Употребление этих веществ вызывает деградацию личности, расстройство соматических и психических функций злоупотребляющего организма. А также сопровождается развитием стойкой психической и физической зависимости.
Пореченков, между тем, влил в рот Фемболта светящуюся зеленоватую жидкость.
– Что это? – изумился Виктор Петрович.
– Да не смотрите вы туда, – спокойно ответил Леонов. – Коллега готовит токсикомана к телепортации.
– Простите? То есть вы… правильно я понимаю, что вы…
– Разумеется, мы с другой планеты.
– То-то я смотрю, на актёров как похожи. Инопланетяне, значит.
– Инопланетяне – это вы. А наша внешность – банальная маскировка, чтобы аборигенов не пугать. На самом деле, мы совсем другие.
– Что же Фемболт?
– Токсикоман-рецидивист. За ними не уследишь. Ведь что удумали: Солженицына стали читать.
– Но это – литература!
– Вам, аборигенам, ничего. У большинства есть врождённый иммунитет. Вы, например, много прочитали из творчества вашего лауреата?
– Ну, как вам сказать, два-три абзаца, по рекомендации.
– Вот именно! Больше нормальный абориген и не прочтёт. А у нас тонкая психика, нервная система не как у варваров. Простите, это я не о вас. В текстах Солженицына есть особая токсичная гнилость, она-то и вызывает отравляющий эффект, что чревато тяжёлым поражением центральной нервной системы, необратимым падением интеллекта, приводящим к инвалидности. Проще говоря, от Солженицына разрушается головной мозг, наступает цирроз печени и слабоумие.
– Вот оно что.
– Такова цена за ядовитое удовольствие и стойкие галлюцинации.
«Читать Солженицына надо радостливо, и тогда постепенно совестливо станет на душе. А это уже такое чистое переживание, равного которому нет!» – вспомнились Виктору Петровичу подозрительно восторженные слова Фемболта.
– А я-то думал, что это он всё про неполживость и совестливость говорит…
– Да-да, – сказал Леонов и повернулся к Пореченкову. – Пациент готов?
– Не совсем, – ответил Пореченков.
– Что с ним будет? – спросил Виктор Петрович.
– Ничего особенного, отправим на лечение и реабилитацию.
– А… а со мной? Будете стирать память?
– Зачем? Дорогой вы мой, не волнуйтесь! Стирание памяти – процесс трудоёмкий и дорогостоящий. К тому же, надо оформлять в инстанциях… сами забудете.
– Но я же могу рассказать…
– Пожалуйста, сколько угодно. Только мой вам совет, хорошо подумайте. В ваших же интересах...
– Понятно.
– Да, вы и правда нам очень помогли. Пристрастили солженицыномана к алкоголю. У нас давно на него ордер, а найти его никак не могли – вот что на голове носил! Ловок, шельма. – Леонов показал шапочку Фемболта из фольги.
– Шапочка? – удивился Виктор Петрович.
– Се не шапочка, а новейший контрабандный прибор. Фольга отражает си си си пи излучение, а антенны рассеивают его, позволяя негодяям оставаться незамеченными в пространстве. Фемболт, отравленный алкоголем, утратил его с головы и был немедленно запеленгован. Мы, разумеется, это конфискуем.
– Как всё неожиданно… – только и мог сказать Виктор Петрович.
Пореченков, между тем, надел на Фемболта вязаную шапку, варежки на руки, валенки и стильные горнолыжные очки.
– Что, приступаем к телепортации?! – рявкнул Леонов.
– Так точно! – по-военному молодцевато отозвался Пореченков.
Они потащили Фемболта к туалету, открыли дверь и завели его туда.
– Постойте! – не удержался Виктор Петрович, – скажите, хотя бы, с какой вы планеты?
– Зачем оно вам? – подумав, ответил Леонов. Он уже почти зашёл в туалет вслед за Фемболтом, но вдруг обернулся, пристально посмотрел на Виктора Петровича и внушительно произнёс: НИКОГДА НЕ ЧИТАЙТЕ СОЛЖЕНИЦЫНА!
Дверь закрылась. Виктор Петрович ошеломлённый, увидел вспышку света оттуда, вслед за которой раздался шум сливаемой воды. «Ничего себе, – подумал он, – телепортировались. Что теперь Маше говорить, а?»
июль 2019г
#ПамятникСолженицыну#ГодСолженицына#Солженицын