Баба Тома была известна всему дому как отменный ликвидатор. Когда мужики стали собираться в отдельном классе клуба – постучать в козла и погалдеть немного, она приходила в клуб аккурат в то же время, брала для приличия в руки газетку и, даже не надев очков, садилась под самой дверью этого класса на самый краешек стула.
Когда-то, видимо, была Тамара интересной женщиной. Нынче потонуло всё у неё в обильных и повсеместных слоях жира, и рассмотреть сквозь этот покров красоту стало уже нереально. Однако, органы её чувств как и прежде продолжали работать в усиленном режиме: глазки – наблюдали, ушки – вслушивались, а носик – принюхивался.
Как только за дверью происходило запретное: слышалось непечатное слово, чуялся запретный дымок или проходил мимо неё сосед из дома напротив – как мощная фигура бабы Томы с неизменным оренбургским платком, повязанным через грудь, появлялась на пороге комнаты коменданта. Напрасно Шурик пытался съёжиться за экраном компьютера или укрыться за мощными оправами своих близоруких стёкол. Баба Тома была лаконична:
- Там дым!
Или:
- Там мат! - или:
- У нас чужой!
И Шурик послушно шел за ней в клуб разбирать происшествие и отчитывать провинившихся. Потому что знал: следующая жалоба будет уже на него - более высокому его начальству. И точно знал, что она таки будет.
Осада бабы Томы была длительной, но успешной.
Не прошло и полгода, как все игроки перебазировались на квартирку к вдовому дяде Фиме, где могли спокойно дышать своим убийственным дымком и галдеть без цензуры.
Потом пришла очередь дяди Коли. Когда-то у бабы Томы были причины взять его к себе в мужья: детей надо было поднимать, а их папочка от неё сбежал по неизвестным ей и непонятным ей, и обидным для неё причинам. Носивший на носу огромную бородавку, и потому не пользовавшийся большим успехом у дам коротышка дядя Коля работал много, а пил, наоборот, мало и потому был очень подходящим для неё мужчиной. Но теперь он стал пенсионером во всех смыслах, а потому стал ей ну совершенно уже без надобности.
К тому же, как бывший мастеровой, он имел дурную привычку таскать в дом с помоек, что приглянется. И в их крошечной квартирке поселился постоянный запах помойки. Жалобы на это во все инстанции желаемых последствий не возымели. И тогда появился новый совсем уж удивительный рефрен: «Он меня бьёт!»
Учитывая соотношения роста и весовых категорий супругов, поверить в это было нелегко, однако и у полиции, и у социальных служб, и у несчастного коменданта через полгода бабы Томиной осады силы истощились. При молчаливом, хотя и угрюмом, согласии всех соседей, наблюдавших эту сцену со скамеек и из окон, несчастный дядя Коля был в наручниках препровожден в мигающую полицейскую повозку, и больше ни в доме, ни во дворе его бородавки на носу никто не видел. По слухам, помер уже дядя Коля в каком-то иногороднем доме престарелых усиленного режима.
Когда еще через пару месяцев баба Тома вновь появилась на пороге комендантской конторки, Шурик испытал судорогу в правой ноге.
- Что опять? – стараясь в равной мере не отрывать глаз от компьютера и скрывать дрожь в голосе, постукивая ногой, спросил он.
- Вот! – воскликнула с возмущением баба Тома – Оно.
Глаза от экрана всё- таки оторвать пришлось.
В руках баба Тома держала стеклянную литровую банку.
- Что это?
- Клоп.
- Живой?
- Живой.
- Откуда?
- С моего матраса!
- Дихлофосом травили?
- Еще бы!!! У меня специалист всю квартиру специальным ядом зАлил.
- Матрас на солнышко выносили?
- Три дня кряду.
- А он живой?
- Да, зараза такая.
Шурик перешел на вкрадчивый тон.
- Тамарочка, дорогая, а вы можете мне его… подарить?
- Зачем Вам? Ну ладно, берите… Мне оно без надобности...
Комендант поставил банку на стол, достал из ящика лупу, предназначенную для расшифровывания инструкций к лекарствам, и посмотрел на насекомое в банке. Оно хоть и лежало на спинке, но всё еще продолжало шевелить лапками… Шурик на секунду задумался, поправил очки с тяжелой оправой, и немедленно полез в Гугл, чтобы узнать там, чем питается этот жизнелюбивый клоп, и в чем может заключаться секрет его бессмертия…