Электричка не испарилась, вернее, тот светлый вагон-красавец. И в нем — Клейменов с его начальником в креслах. Только теперь рядом с ними сидел молодой паренек, которого распекал или с пристрастием допрашивал начальник Клейменова.
Помимо своей воли (а была ли у меня в то время сила воли?), я ступил прямо из квартиры в… вагон, и сразу же почувствовал, как чуть-чуть покачивается вагон, да услышал сначала легонький перестук колес на стыках рельсов, а потом взбесившаяся электричка снова «поперла»…
Эта ночь для меня стала хуже всех остальных плохих ночей, даже тех ужасных, которые были у меня после двух сложных операций, когда я выходил из-под наркоза.
Скоро утро, и тогда, быть может, я скажу, победил и эту ужасающе страшную ночь во мчащейся «в никуда» свихнувшейся электричке. Пока стучат колеса вагона, пока стучит мое сердце, я жив! Пока, во всяком случае, не умер! Если бы не стук колес под вагоном, за ним была бы, как говорил когда-то давно мой отец, гулкая тьма, а так... Хотя навязчивые никтофобия и клаустрофобия, ну, то есть, боязнь темноты и боязнь нахождения в закрытом помещении, уже серьезно начали брать меня в свои переборки и давили на меня, как казалось, уже не только извне, но и изнутри.
— А, вот и тот, кто нам нужен… — оторвавшись от паренька, небрежно проговорил непонятно кому начальник Клейменова и тут же обратился к своему подчиненному. — Возьми его в оборот. Давно пора…
Клейменов послушно кивнул, пересел на соседний ряд свободных кресел, взглянул на меня своими подленькими глазками и поманил меня пальцем, мол, иди сюда, миленький… Слышал, что давно пора…
— Да пошли вы все лесом! — вырвалось у меня. И тут я понял, что скорость свихнутой электрички была уже такой, что мне показалось, что она пытается вывернуть меня наизнанку и тогда я точно стану не тем, кем есть на самом деле, а другим. Может, анти Владимиром, что ли…
Все, чего захотелось мне сейчас, как и в ту метельную, морозную ночь, так это выпрыгнуть из этой адской, может рейсовой или литерной, взбесившейся электрички, которая снова мчала меня неизвестно куда, и бежать, бежать, бежать куда подальше, хоть в тартарары... Я напрягся и даже начал поворачиваться к двери вагона, чтобы выпрыгнуть из него и, возможно попасть… домой, в свой «любимый» коридор. Я хотел во что бы то ни стало поскорее выбраться из этой ужасной электрички. Готов был спрыгнуть с нее на ходу, возможно, сломать себе шею, поломать руки и ноги, разбить вдрызг голову только затем, чтобы больше не колыхаться в ней, не мчаться в неизвестность, не потакать ее варварским прихотям. И опять же, как мелькнула эта страшная мысль в моем мозгу, затуманив все на свете, так и отступила…
— И не вздумай, Владимир Иванович! — донесся ко мне голос. Я даже не увидел, как ко мне подошел Клейменов. Когда он встал с кресла, я тоже не заметил… Это был шок, правда, не сильный, но трепающий мои нервы. — Скорость у нашей электрички знаешь, какая? Костей при всем желании, на рельсах не соберешь. Лучше садись вон в то кресло, а я рядом присяду. Поговорим. Знаю, что у тебя, Владимир Иванович, случилось что-то в семье.
— Что именно? — Я от удивления поднял на Клейменова глаза. — И откуда это вам известно?
Клейменов не ответил, только попытался, или мне так показалось, повести своей головой практически без шеи, словно ему мешал несуществующий галстук.
— Что же случилось? — опять настоял я на своем.
Но Клейменов снова не ответил мне и повел себя так, словно он не слышал моего вопроса.
— Вот едешь, а зачем? — вдруг спросил он через некоторое время.
Напряжение возрастало, и я почувствовал себя полным идиотом.
— Вот едешь, — снова повторился он и ехидно ухмыльнулся. — Разве не видишь, как наша электричка шустро мчит вперед… А молоток положи в карман. Он тебе, поверь, не поможет ни при каких обстоятельствах… И пристегнись обязательно. Мы уже почти у цели. Скоро экспресс будет набирать форсированную скорость, чтобы без проволочек проскочить в межпараллели…
— Куда мчит ваш экспресс? В какие такие межпараллели? — спросил я у Клейменова, проходя по вагону и присаживаясь в предложенное кресло. Молоток я почему-то послушно отправил в карман — благо, молоток был не такой уж и большой…
— Об этом тебе расскажут Там, в переходном тамбуре межпараллелей, а пока сиди, и дыши во все дырочки, пока еще дышится, — сказал Клейменов, присаживаясь рядом со мной в свободное кресло.
— Вот так. Будь расчетливым и все глупости, Владимир Иванович, оставь в прошлом… Что тебя удерживает здесь, в этой параллели?
Мне снова показалось, что Клейменов пытается манипулировать моим сознанием, но у него это не совсем получается, и поэтому он злится. Клейменов давно перешел на «ты», хотя я годился ему если не в деды, то в отцы точно. Так ему и скажи, что меня удерживает? Хотя, удерживают меня здесь мои родные, моя, пусть и не такая уж прекрасная, райская жизнь, но она — моя! А там, как он говорит, в иных параллелях какова она может быть? Да и зачем она, жизнь, там?
— Чего молчишь? — опять же, как мне показалось, нахально спросил Клейменов. В его глазах я увидел жестокость. Он смотрел не только на меня, но и на всех находящихся впереди нас в вагоне этой ненормальной электрички так, как на пустое место, можно сказать, на «мясо»…
— А что отвечать? Мне нравится здесь, если уж на то пошло, в моей параллели, если таковая существует.
— Даже так? — Клейменов оторвался от созерцания всех и удивленно поднял только на меня не глаза — глазищи. — И чем она может нравиться?
— Да всё тем же, — отмахнулся я.
— Тебе нравится жить в этой давно забытой дыре? Жить, вернее, прозябать в одной из ломаных параллелей?
— Не знаю, о чем вы, но это так. Здесь, как вы называете, в ломаной параллели, я родился, здесь прошло мое детство, и так далее. Здесь, если хотите, я хочу и умереть…
— Но ты ведь нынче живешь в одной из немногих ломаных параллелей! Тебе понятно? Ну, по-вашему, все они в какой-то мере недоделанные…
— И тебя это сильно волнует? — я тоже перешел на «ты».
— Абсолютно не волнует, но…
— Мне в моей, пускай и ломаной, как ты сказал, недоделанной параллели, нравится, и здесь, повторяю, я хочу дожить здесь сколько мне осталось, и умереть…
— А вот это исключено, — почему-то тихо пробормотал Клейменов. — Как я уже говорил тебе, ты нужен там. Поэтому умереть в этой ломаной параллели никак не получится. Мы не позволим. Да, ты старик, но уже в нашем эшелоне, и уже близко к межпараллельному, вернее, межвременному узлу. Так что… Никто тебя и спрашивать не будет, хочешь ли ты или не хочешь. Не тебе решать… Ты нужен там, в иной от вашей ломаной параллели. Если выживешь на переходе, там у тебя будет другая жизнь. Не знаю, понравится ли она тебе, или нет, это уже не мои заботы. Надеюсь, ты всё понял?
— И что дальше? А если мне не понравится у вас? — Тут же спросил я, поскольку так и не понял, чего же на самом деле хотят от меня вербовщики.
— Подождите, не всё сразу, — бросил начальник Клейменова. Надеюсь, я внятно объяснил? — добавил он тут же.
Что я мог сказать? В ответ лишь кивнул. Хотя буквально сразу же спросил:
— И много наших, вернее людей из нашей, ну моей ломаной параллели вы туда уже перевезли?
Клейменов снова кивнул.
— А не боитесь ли, что после этого все прибывшие из нашей, как вы сказали, ломаной, недоделанной параллели, «наведут у вас шорох»?
— Это что еще? — глаза у Клейменова взметнулись кверху.
— А то, что мы можем поставить в той, иной, или вашей параллели всё с ног на голову.
— Это меня не интересует, — вдруг произнес Клейменов. — Как по мне, там есть кому разбираться. Они и разберутся с вашими, ну, теми, кто попытается «навести» в межпараллелях или в нашей параллели, «шорох»…
— Ладно. Я почти все понял, но меня интересует, вообще, кто вы такие? Как понять ваши вывихи? То вы контролеры, то… А теперь вы кто?
Я взглянул на Клейменова и увидел, что он, как бы сказать, нервничает. Его полное лицо начало едва заметно подергиваться. А почему? Да разве он мне скажет, даже если я спрошу у него об этом?
— Мы, в вашем, земном понимании, теперь я могу назвать это слово, — Клейменов на десяток секунд замолчал, а затем «выдал», — мы — вербовщики.
— Значит, на меня есть покупатели? — ухмыльнулся я. — Как и на всех, которые находятся в этом вагоне, в этой, ненормальной электричке?
— Выходит так, Владимир Иванович, — довольно кивнул Клейменов.
— Как все это понимать?
— Да как хочешь, так и понимай, но, судя по собранному на вас досье, вы, Владимир Иванович, нам, вернее нашим покупателям, понадобились…
— Даже так? В виде кого? Тухлого, старого котяры или кого-то другого?
— Там скажут, кого. Одно знаю, что ты был в Чернобыле сразу после взрыва на атомной станции реактора. Так?
— Был, ну и что? Я же не работал на ней, то есть, на станции. Что я знаю о взрыве — да ничего нового никому не сообщу. И учтите, я не мальчик на побегушках, мне не двадцать, как тому парнишке, с которым нынче ведет разговор ваш начальник, и даже не шестьдесят лет. Я уже давно старик. Я был водителем, ну, шофером и возил к Чернобыльской атомной станции из аэропорта то, что мне грузили в кузов. И всё. Что там творилось на самой станции? В это меня не посвящали. Да и незачем было. И я бы все равно ничего не понял…
— Это не меняет дела, — ухмыльнулся Клейменов. — Вы все, кто едет в данной «электричке» нужны Там, в нашей параллели, и этим всё сказано, Владимир Иванович.
И тут Клейменов вдруг начал быстро — быстро говорить мне о том, какие опасности ждут меня и всех едущих в свихнутой электричке во время перехода из нашей в иную, их параллель. Вернее, в межвременном узле…
Этими словами мосластый Клейменов, теперь уже с лицом без кровинки, ввел меня в ступор: я нужен Там. Но где же? И куда все-таки мчит эта свихнувшаяся электричка? Меня кто-то покупает? Зачем? На органы? Но ведь все мои органы и кости, да и всё остальное уже давно, скорее всего, сработались…Вернее, «дорабатывают» свое «я» Ладно, молодые люди на органы или в рабство, если уж на то пошло, это одно, но мою развалюху, вернее, развилины моего тела… Но это же противозаконно… Хотя о каких законах я думаю? И причем здесь Чернобыль???
— И учти, дед, — уже грубо произнес Клейменов, — пойми, нам не нужно твое или чье-то согласие. Сев в наш межпараллельный экспресс, ты уже дал согласие.
Это было нечто новым. Псевдоконтролер, вернее, вербовщик оскорбил меня «дедом», словно дал кулаком под дых. Я совсем запутался. Вернее, меня запутал Клейменов, который тут же потерял ко мне всякий интерес, и его начальник. Да, они так и не сказали, зачем я понадобился там, в иной параллели. Пообещали, что скажут только там, куда меня привезет эта свихнувшаяся, по их разговорам, литерная электричка или межпараллельный экспресс. Может, если бы я был, например, физиком-атомщиком или выдающимся ученым-химиком, куда пошло, я бы понял. А так, кому я нужен, бывший водитель, в мои-то семьдесят! Разве что жене, да моим детям, внукам. Ну, может, редким друзьям, которых, к сожалению, с каждым прожитым мной годом, становилось все меньше и меньше. Неужели эти вербовщики или их хозяева у меня хотят отобрать будущее? То короткое будущее, которое у меня осталось? Ну и что из того? Да ничего! Ничего я не могу сделать сейчас… Может, позже? Или, все, пиши пропало, Владимир Иванович…
И только теперь ко мне дошло, что то, что я услышал от Клейменова, потрясло меня настолько, что, отвечая на многие его вопросы, и спрашивая у него о непонятном, я сначала даже не придавал этой, как я думал, болтовне значения. Так, захотелось Клейменову потрепаться, «повыдергиваться», вот он и несет чушь несусветную. А потом, когда более-менее вникся в разговор, я был шокирован. Это же надо, никакие они не контролеры, а… вербовщики. Шок долго не проходил, и колени мои тряслись, как осенний лист на холодном ветру. А я… Я что, теперь уже раб? На меня есть покупатели, нуждающиеся во мне. Да нет же. Пока я не раб. Пока. Меня еще не купили…
Понимая, что мои потуги к сопротивлению ни к чему не приведут. Я решил, что сначала нужно успокоиться, поскольку разнервничался, как мальчонка. Затем наконец-то смирился со всем, и начал дремать. Чуть позже пришло Ничто и взбалмошный сон.
Как только я смежил веки, мне показалось, что из того Ничто сначала кто-то на меня долго и внимательно смотрел, словно оценивая, изучая, а затем послал сигнал, который, зная о нем, я не мог не только понять, но и тут же стал сомневаться, а был ли тот сигнал из Ничто вообще?
А электричка всё перла и перла вперед.
И только спустя время, я все-таки уразумел — это был пустой сигнал. Другого из Ничто прийти ко мне в мой мозг и не могло: Ничто порождало Ничто.
Но, видимо, кто-то, вернее, Некто жил или существовал в том Ничто и хотел либо пообщаться со мной, либо проверить какую-то свою идею возможности подобного общения с человечеством в моем обличии, установить связь? Но у Них ничего не вышло. Может, выйдет позже, а то, что я называю Ничто, абсолютно другое! Иная цивилизация, что ли?
Затем мне вспомнилась сказка, в которой король был голым. Так и эта посланная в мой мозг мысль неизвестного существа (а существа ли?), тоже была… «голой», вернее, совершенно пустой. Видимо только для меня. Для пославшего же этот пустой, нулевой сигнал в мой мозг, как я понял, был чем-то вроде открытия, поскольку я тут же ощутил не один, а море сигналов. Но все они были пусты, поэтому ни о чем мне не могли сообщить… Хотя одно, что я понял, тот разум из Ничто, вероятно прожил не мои семьдесят лет, а тысячи, а, может, и миллионы лет. Кто я для него? Да никто. И в то же время, видимо, я что-то для этого разума, сигнализирующего из Ничто, да значу.