В. Пашинина Николай Асеев о Маяковском

Павел Сало
Николай Асеев о Маяковском

Весть о гибели Маяковского тотчас облетела всю Москву. Поэты поспешили на его квартиру. Один воскликнул: «Неужели правда, из-за этой?!...Тоже мне Орлеанская дева! Кто-то ответил: «Он сам был Орлеанский мужчина!» (Из дневника Николая Асеева).
Потрясенный роковым выстрелом Маяковского, его друг и единомышленник Николай Асеев твердо решил дойти до истины и вывести на чистую воду всех виновников. Всех, кто травил поэта, нутром понимая, что «любовная лодка разбилась о быт», – это не вся правда. До конца жизни собирал факты, писал поэму о Маяковском, в которой появлялись все новые имена его врагов. Это имена критиков и ведущих деятелей РАППа. Тут и Корнелий Зелинский, и Авербах, и Киршон, тут и Щуковский и Хитровский. «Щуковский – критик бесхребый». Хитровский Митрий – Дмитрий Васильевич Петровский, литератор, примыкавший к ЛЕФу, затем к «Перевалу». Не последняя роль, конечно, отводилась «привилегированному» Демьяну Бедному, который «много лет тучей нависал над советской поэзией» («Привилегированный» Демьян – намек на покровительственное отношение Ленина к Бедному, который состоял в гражданском браке с сестрой вождя).
Асеев пишет о Демьяне: «Его внешность – плотного, самодовольного, грубого человека, производила отнюдь не поэтическое впечатление. Маленькие глазки, грубо отесанное лицо с чертами, выражающими надменность и самодовольство собственным талантом, – вот впечатление, оставшееся при первом с ним знакомстве». Появятся и стихи:
У него грубошерстный стих, / Но корить его нынче не будем:
Как к винтовке привинчен штык, / Он тогда был привычен людям.
Стихотворцев святейшим папой, / Утвердивши в газете тон,
Осенял полновесною лапой  / Маломощную братию он». 
Им бросил Асеев свои гневные слова: «Вы довели этого жизнерадостного человека, бодрого, веселого, до полной прострации, мании преследования и в большой степени до рокового конца. Пора об этом говорить..., об этом страшном деле, о котором я вопил в «Литературной газете», не имея еще точных данных: «расследовать черное дело!..» Но тогда мои вопли казались всем еще следствием болезненной травмы от полученного удара... Теперь мои подозрения имеют твердую реальную почву».
Первые главы поэмы Асеева «Маяковский начинается» вызвали взрыв эмоций читателей, писателей и критиков: мол, открыта, наконец, дорога гласности. Критик А.И. Ромм так выразил всеобщее мнение: «Книга Асеева замечательна тем, что она продолжает одну из лучших традиций Маяковского: никого не бояться, не притворяться, будто не видишь «всяких мерзавцев, ходящих по нашей земле и вокруг», а хлестать их прямо в рожу, с полным увлечением, рискуя нарваться, рискуя чем угодно» -  но его статья осталась неопубликованной.
Записки Асеева, приведенные выше, тоже залегли в архиве. Спрашивается, почему? Ему-то чего было опасаться? У него была стопроцентная гарантия - к этому времени «вождь народов» уже дал высочайшую оценку творчества поэта: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Более того, Сталин каждому приверженцу Маяковского давал гарантию: «Безразличие к его памяти и его произведениям – преступление».
Крепко замахнулся Асеев. Но ударить по системе ему не позволили.

Продолжение следует