ВОСПОМИНАНИЯ О ВОЕННО-МОРСКОЙ МЕДИЦИНСКОЙ АКАДЕМИИ
Выпускник 1960 года Ю.А. Антонишкис,
доктор медицинских наук, старший научный сотрудник,
Я был принят в Военно-морскую медицинскую академию (ВММА) в 1954 году как обладатель золотой медали без экзаменов. Все абитуриенты размещались на третьем этаже главного здания (Женского корпуса). Всех зачисленных в академию курсантов стригли наголо в парикмахерской, которая располагалась в пристройке слева от главной кухни, камбуза, как говорилось, «у Макса» (это было имя легендарного хозяина парикмахерской), и одевали в парусиновые матросские робы. На головах – бескозырки без ленточек, на ногах – яловые ботинки, в просторечии «гады». В таком виде мы привлекались к работам по заготовке дров, потому что главный тепловой нерв – тепловая централь, которую сейчас снесли, питалась дровами. Значительную площадь территории больничного городка перед анатомическим корпусом занимали штабеля этих дров, которые представляли собой расколотые пополам 1,5-метровые брёвнышки. По-видимому, они в таком виде и шли в топку, потому что звуков пилы и следов пиления в памяти не осталось. Следует сказать, что территория городка с ухоженным парком была необыкновенно красива и уютна. И солнца было больше, чем сейчас: каким-то образом мы умудрялись находить места для загорания на траве. Из поступивших сформировали взвод офицеров (30 человек, послуживших в армии и на флоте, среди которых 10 человек являлись участниками Великой Отечественной войны) и две роты курсантов по три взвода в каждой. Август и сентябрь мы провели в летнем лагере в Приветнинском (за Зеленогорском), одолевая курс молодого бойца, что достойно отдельного рассказа. При этом командирами взводов у нас были офицеры со старшего курса. Вернувшись из лагеря, мы получили ношенную форменную одежду, оставшуюся от предыдущего курса, и синие робы. К бескозыркам прикрепили ленточки и 1 октября приняли воинскую присягу. Началась новая жизнь.
Разместили нас на первом этаже Женского корпуса: в левом крыле – вдоль проспекта – первая рота (теперь там учебные классы и кабинеты преподавателей), в правом – вдоль Введенского канала, тогда ещё не засыпанного, - вторая рота (теперь там центральная клиническая лаборатория). Здание Женского корпуса ещё не подвергалось перестройке, сохранялись старинные габариты помещений, поэтому кубрики были просторными и свободно вмещали 30 железных коек с тумбочками. В первом от входа со двора помещении располагалась ленинская комната, из неё дверь направо вела в помещение, где размещалось командование курса (теперь там бельевая кладовая). На втором этаже корпуса располагались административные подразделения и командование ВММА. На втором этаже вестибюля корпуса в нише, где сейчас стоит бюст А.Л. Мясникова, находилось Знамя академии, у которого круглосуточно стоял часовой, менявшийся каждые два часа. Стоять у знамени надлежало в положении «смирно». На третьем этаже находились, кажется, клиника пропедевтики внутренних болезней, которой командовал профессор Теплов, а также кафедра и клиника госпитальной терапии, которой руководил З.М. Волынский. На четвёртом этаже со стороны двора размещалась квартира профессора Теплова, впоследствии переделанная под экспериментальную лабораторию, а после капитального ремонта – в помещение для архива и кабинет для сотрудников, в котором и я в своё время сидел вместе с В.Б. Симоненко. Кстати, 24-ю аудиторию под куполом, которую мы любили за простор, мы воспринимали как «первородную», так и задуманную архитектором. К своему стыду, я совсем недавно узнал, что она была переделана из больничной церкви.
Здание станции переливания крови занимала медсанчасть с кабинетами врачей и лазаретом. Здание камбуза совмещало в себе на заднем плане складские помещения для пищевых запасов, в одном из которых находился огромный чан с квашеной капустой. Однажды я был назначен в команду для участия в засолке капусты. Нас обули в резиновые сапоги, и мы в них утаптывали нашинкованную капусту. Кислые щи и бигос были фирменными блюдами в нашем рационе. Здание тепловой станции с высокой трубой вмещало в себя множество подразделений. Со стороны центральной площади в нём размещались прачечная, кафедра физкультуры со спортзалом, кафедра физики и химической физики, а в торце, выходившем к забору, находились кафедры неорганической химии, биохимии и ещё какие-то подразделения. Расположенное рядом двухэтажное здание занимали фундаментальная и секретная библиотеки, а также мастерские для ремонта медаппаратуры. Корпус, выходящий всем фронтом на Введенский канал, носил название Принцевского, поскольку был построен на средства принца Ольденбургского, крупнейшего благотворителя России. В этом корпусе размещались кафедры гистологии и эмбриологии, нервных болезней, глазных болезней и каких-то ещё, а на его четвёртом этаже были оборудованы классы для нашей самоподготовки.
Мы все привыкли ориентироваться на Женский корпус с куполом, как на главный, но визитной карточкой ВММА был корпус, выходящий фасадом на Фонтанку. В адресе академии стояло: Фонтанка, 106. Когда мы пришли в академию, этот корпус был двухэтажным. При нас достраивали дополнительные два этажа. Там размещались хирургические клиники, включая челюстно-лицевую хирургию и урологию, кафедра физиотерапии, большой конференц-зал. В замечательном парадном вестибюле с мраморной лестницей на стенах были выбиты имена слушателей, окончивших ВММА с золотой медалью. Но в этом корпусе нам приходилось бывать мало, поскольку с 1956 года, когда была упразднена ВММА и началась реконструкция здания, план размещения клиник менялся. В здании, стоящем перпендикулярно к упомянутому корпусу, располагались хирургические клиники, акушерство и гинекология, аптека и пр. Дальше по периметру в здании, где находилась кафедра физиологии подводного плавания, размещались кафедры нормальной физиологии, где раньше работал академик Курцин, и кафедра фармакологии, которую возглавлял профессор Лазарев (академика ему не дали). В следующих четырёхэтажных корпусах располагались различные секретные НИЛ (там у нас был караульный пост), кафедры эпидемиологии, паразитологии и чего-то ещё. Дальше идёт анатомический корпус, в котором в последнее время размещался Научно-исследовательский центр ВМедА. Там находились кафедры нормальной анатомии, патологической анатомии, патологической физиологии, топографической хирургии, биологии, НИЛ низких температур. В аудитории, располагавшейся, по-моему, над кафедрой биологии, в высоких застеклённых шкафах вдоль стен хранились сотни человеческих черепов. Как-то не хватило любознательности выяснить, кому это принадлежит и в каких целях накапливалось. Ещё, помнится, на кафедре биологии в коридоре стоял небольшой аквариум, в котором жил аксолотль, невообразимо страшное создание. Один из преподавателей кафедры подтрунивал над нами: кто, мол, не побоится сунуть палец в аквариум. Дело в том, что аксолотль немедленно подплывал к пальцу и брал его в рот. Конечно, никто не решался на подвиг. Но сама по себе эта манипуляция была совершенно безопасна, поскольку у образины нет зубов, и преподаватель сам демонстрировал нам своё бесстрашие. Здание приёмного отделения дополнительно вмещало в себя факультетские хирургию и терапию, а также кафедру рентгенологии, которую возглавлял академик Зедгенидзе, а факультетскую хирургию в период войны – великий Джанелидзе (при нас – профессор Смирнов).
При реорганизации и слиянии двух академий кафедра факультетской терапии, которой руководил профессор Ланда (он вскоре умер от рака печени), влилась в кафедру госпитальной терапии, которую возглавил профессор З.М. Волынский. А.Н. Сененко был в то время преподавателем на факультетской терапии. Тогда же очень предприимчивый и влиятельный Зиновий Моисеевич пробил дополнение к названию кафедры «Военно-морская и госпитальная терапия», стал главным терапевтом ВМФ и получил звание генерала.
После окончания первого курса нашу казарму перевели в здание бывшей казармы Семёновского полка на улице Рузовской, 12. Там мы размещались вместе с вновь набранным курсом до конца своего обучения в академии. Спали на двухъярусных койках, по вечерам строились в коридоре на вечернюю поверку. Утром после подъёма поротно выбегали на Клинский проспект на зарядку и пробежку, потом шли строем в клинический городок в столовую и на занятия. Все хозяйственные работы в городке выполнялись руками курсантов, поэтому была введена рабочая единица: четыре курсанта равнялись одной лошадиной силе. Заказчиком работ выступал начальник хозчасти Пейсихез, который в нашу бытность был майором, а закончил службу подполковником. Вполне добродушный человек, но большинство курсантов, не приученных к труду, ненавидело хозработы, а заодно и руководителя. Работали в основном на уборке территории, погрузке-разгрузке продуктов, развозке чистого белья по клиникам (в прачечной бельё кипятилось в больших чанах, а после просушки проглаживалось в огромных катках), иногда помогали перелопачивать книги в библиотеке. Позднее были сформулированы симптомы военно-морской болезни: зверский аппетит, беспробудный сон и отвращение к физическому труду. По территории разрешалось ходить только строем, в увольнение можно было сходить только в воскресенье. Получившие в процессе занятий неудовлетворительную оценку (вместо двоек ставили минус) увольнения лишались. А проштрафившиеся в дисциплинарном порядке (как и во всей армии) могли быть лишены увольнения на месяц. Порядки были драконовские: за выпитую бутылку пива могли отчислить из академии. На первом курсе нами была усвоена одна из основных заповедей благополучной военной службы: не задавать лишних вопросов. Как пример: в каждой роте на каждый день назначалось дежурное пожарное отделение; на утреннем построении в воскресенье зачитываются фамилии тех курсантов, которым запрещено увольнение в город; из строя следует дурацкий вопрос: «А пожарное отделение идёт в увольнение?». Естественно, звучит ответ: «Безусловно, нет!», хотя до этого официальных запретов не было.
Командирами взводов у нас на первом курсе были курсанты третьего курса. По этой причине или по какому-то другому небесному велению наш курс тяготел именно к этому курсу, вследствие чего нас связывали множественные дружеские связи. В нашем первом взводе командиром был Боря Тихомиров, впоследствии главный гинеколог Северного флота. И, конечно, периодически мы с ним встречались впоследствии в сутолоке медицинской службы на флоте, вплоть до того, что он был в числе тех, кто спасал мою жену при внематочной беременности. А в 1979 году он даже надеялся стать начальником строившегося 32 центрального госпиталя ВМФ в Купавне и забрать меня к себе, но всему помешала его внезапная смерть, причины которой узнать мне не довелось. Его однокурсником был и Виктор Петрович Кузнеченков, брат которого Эдуард был моим однокашником и состоял в моей роте. В близком знакомстве с ним я никогда не был, но знаю, что он окончил академию с золотой медалью, поступил в адъюнктуру на кафедре военно-морской и госпитальной терапии (ВМГТ), после чего оставался на кафедре и успешно преподавал. Именно благодаря блестящим характеристикам был направлен с доброй миссией в Афганистан и стал личным врачом президента республики Амина. Надо же такому случиться, что, когда Политбюро ЦК КПСС не понравилось поведение Амина и его решили убрать, в Кабул был направлен наш спецназ, который без предупреждения штурмовал президентский дворец и убирал на своём пути всё живое. Наш несчастный коллега Виктор Петрович, находясь рядом с президентом, пытался спрятаться за портьерой, но был прошит несколькими очередями и вернулся на Родину в гробу.
Со второго курса у нас остались должности только помощников командиров взводов и старшин рот, которые заняли бывшие в нашей среде старослужащие, старшины, пришедшие в академию после нескольких лет службы в армии или на флоте. Надо сказать, что эти ребята учились усердно, двое из них окончили академию с золотой медалью, и в основном все с честью прошли свой служебный путь. На третьем курсе я начал задумываться о своём будущем профиле деятельности. Почему-то меня влекло в трудные и малоперспективные области медицины. Вначале я вошёл в научный кружок на кафедре патфизиологии. Но там как-то мы остались предоставленными сами себе, с нами всерьёз не занимались, и мотивация иссякла. На следующий год я перебрался на кафедру ВМГТ (у нас как раз началась там лечебная практика). Кружком ВНОС руководил ещё сравнительно молодой преподаватель, майор Гогин Евгений Евгеньевич, который приезжал на службу на мопеде. Но к нам прикрепили ещё и персональных кураторов. Я попал под начало Валентина Александровича Лисовского, который собирал материал для своей докторской диссертации по гипертонической болезни. Начальник НИЛ низких температур, очень деятельный человек (не помню его фамилии), подал идею о том, что в патогенезе гипертонической болезни может играть роль холодовое раздражение слизистой желудка. Мне было поручено поставить в этом вопросе точку. Теперь с содроганием вспоминаю, как я поил отобранных в клинике несчастных больных ледяной водой, а потом в течение суток (три раза ночью) измерял им артериальное давление, да не нынешними приборами, а аппаратом Рива-Роччи (ртутным). Закономерной связи в исследовании выявить не удалось, но доклад на конференции слушателей я сделал. Потом была ещё какая-то работа, тоже с докладом. А общие заседания кружка проходили с разбором больных, очень даже поучительно. С тех пор я числюсь родственником кафедры.
Естественно, члены кружка обязаны были (по возможности) присутствовать на клинических разборах по пятницам, которые проходили попеременно то в кафедральной клинике, то в подшефной больнице имени Коняшина во Фрунзенском районе. Однажды и мне пришлось на таком разборе докладывать свою больную. Зиновий Моисеевич Волынский проводил клинические разборы артистично. Для обсуждения отбирались наиболее сложные больные. Тогда их было пруд-пруди, потому что больные специально отбирались для клиник академии – в поликлиниках, переводились из подшефных городских больниц. До самого конца клинического разбора никто не знал окончательного диагноза, хотя свои суждения высказывали и опытные врачи. Под занавес Зиновий Моисеевич ставил точку. Поскольку сам я в то время мелко плавал, не могу сказать, насколько верным было попадание в цель, но в целом было неожиданно и красиво.
В последующем я неоднократно проходил рабочие прикомандирования на кафедре, осваивая специальность лаборанта-гематолога, а потом и курсы усовершенствования по лабораторной диагностике. Замечательные люди трудились на кафедре. Персонал гематологической лаборатории, который возглавляла Татьяна Георгиевна Логинова, стал для меня родным. А каким «сказителем» лекций был Анатолий Александрович Крылов! - слушали просто не дыша. Фантастические интерпретации электрокардиограмм (как волшебники) демонстрировали Оскар Моисеевич Крынский и Ирина Муратовна Захарова. Такими же кудесниками выступали и рентгенологи. Послушав их выступления на разборах, казалось, что сам ты никогда до ума не дойдёшь. Потом пришло понимание, что всё это результат великого труда и любви к своему делу, - не боги горшки обжигают. Но терапию я до сих пор воспринимаю как одну из сложнейших дисциплин. Важно подчеркнуть, что на кафедре постоянно кипели новые идеи, старались внедрять всякие новшества, преподаватели и врачи владели необычайно широким спектром навыков. Так, преподаватели и отдельные ординаторы сами пунктировали плевральную полость, брали костный мозг на анализ, владели техникой наложения ретропневмоперитонеума. Одной из первых в Ленинграде клиника развернула радиоизотопную лабораторию, стала применять в лечении радиоактивный фосфор. Иван Акимович Шевченко внедрил в клинике гастроскопию, освоил и новейшие типы эндоскопов, предложил метод эксфолиативной диагностики болезней желудка. А сколько диссертантов прошло через стены кафедры, сколько написано руководств и монографий! Недаром в академии за клиникой ВМГТ закрепилась репутация одной из наиболее серьёзных клиник, особенно в вопросах диагностики и лечения заболеваний сердечно-сосудистой системы.
На кафедре произошло значительное обновление коллектива. Будем считать, что вливание свежей крови послужит основой для очередного взлёта научной и трудовой активности сотрудников, укрепления доброго имени кафедры и клиники ВМГТ.