Павел
Глава 9
Путь к Дамаску
Теперь мы рассмотрим значение великого события, положившего начало христианской религии: обращение Павла на дороге в Дамаск. Благодаря этому движение Иисуса превратилось из версии иудаизма в новое верование с теологией и мифом, далёкими от иудаизма.
Этот исход не был немедленным, даже в мышлении самого Павла. Но это событие стало зародышем всего более позднего развития.
Павел (на этой стадии ещё названный Саулом) находился на пути в Дамаск с миссией, которая описывается так: «Он пришёл к первосвященнику и обратился за письмами к синагогам в Дамаске, позволяющим ему арестовать любого, кого найдёт, мужчин или женщин, принадлежащих к этому движению, и доставить их в Иерусалим» («Деяния» 9:2).
Это сообщение несколько проблемно. Первосвященник не начальствовал над синагогами, его юрисдикция в еврейском праве не распространялась за пределы Храма в Иерусалиме. Синагоги, которые предназначены для молитвы и обучения везде, где существует еврейское население, как внутри, так и вне Святой Земли, не являлись формой храмовой организации, находясь под наблюдением и авторитетом, как и по сей день. Жрецы или kohanim (коэны, потомки Аарона) имели определённый почёт при службе в синагоге, такой как быть вызванными первыми читать закон и произносить жреческое благословение в праздничные дни, но не играли верховной роли в управлении общиной синагоги. Администраторы синагог избирались её членами, и духовное наставничество находилось в руках рабби, не получавших оплаты. Первосвященник поэтому, не имел права посылать своих служащих в синагоги арестовывать людей, чью деятельность он не одобрял.
Впрочем, внутри Иудеи он мог это сделать, но не по религиозному праву, а просто властью, данной ему римскими оккупационными силами. В качестве шефа полиции, а не в силу религиозного статуса, первосвященник был в состоянии послать лиц, подобных Саулу, в синагоги арестовать членов движения Иисуса и отволочь их в темницу. Как мы видели, он делал это, но не потому, что они отклонялись от теологии, а потому, что считал их угрозой римской оккупации.
Вне Иудеи, однако, первосвященник не имел такого политического авторитета, и потому трудно понять как любые «письма», которые он мог дать Саулу для «разрешения на арест» последователей Иисуса, могли иметь там хоть какую-нибудь ценность.
Трудность ещё большая в том, что Дамаск в это время был даже не под римским управлением, которое уступил Калигула ( 37 н.э.). Город входил в независимое арабское царство Набатея под управлением царя Ареты Четвёртого (9 до н.э. – 40 н.э.). Этот царь ревностно блюл свою независимость, поэтому, чтоб на его территории орудовал эмиссар из принадлежащей Риму области Иудеи с целью ареста и кражи его подданных или даже иностранцев, находящихся под его защитой – представить себе очень сложно.
Зато представляется, что детали порученной Саулу задачи в Дамаске нуждаются в поправках. Не может быть, чтобы он имел письма от первосвященника, позволяющие без разбора арестовывать членов движения Иисуса в Дамаске. Напротив, бегство туда было именно для того, чтоб уйти из-под юрисдикции первосвященника и Рима. Саул должен был отправиться туда с тайной миссией кражи определённых лидеров назарян и доставить назад в Иудею для помещения в темницу или передачи римским властям.
Как мы видели, одно крыло движения Иисуса, которое возглавлял Стефан, было сторонником борьбы против Рима, и бежало (в то время как тихое крыло, ожидавшее триумфального возвращения Иисуса, оставалось на месте в безопасности). Несомненно, некоторые активисты остались в Иудее тайно, принимая помощь и совет от своих товарищей в Дамаске, являвшихся бельмом на глазу первосвященника. Саул, проверенный командир полиции первосвященника, был поэтому послан с бандой наёмников, дабы положить конец этой угрозе и, незаконно проникнув в Дамаск, увести зачинщиков подрывной деятельности.
Эхо этого сохранилось в более поздней христианской литературе. В псевдо-Клементинских «Узнаваниях» ((Ps.-Clem. Recogn. 1. 70–71).), труде, содержащем некоторые материалы, взятые из еврейской христианской литературы, нам рассказывается, что Саул направлялся в Дамаск с целью ареста ни кого иного как Петра, который спасался там после преследования якобы за причастность к покушению на Иакова. Если попробовать согласовать данное описание с утверждением «Деяний», будто ведущие апостолы не испытали гонений в то время, то это может быть искажённой версией того исторического факта, что ведущие сторонники фракции Стефана были в Дамаске, и Саул попал туда, гонясь за ними.
Интересное подтверждение этой версии событий можно найти в собственных посланиях Павла. Во 2 Коринфянам 11:32-3 он пишет: «Когда я был в Дамаске, правитель царя Ареты стерёг город, желая арестовать меня; и я был спущен в корзине через окно в стене, и так избежал поимки».
Это отсылки к периоду после появления в Дамаске поражённого слепотой с видением Иисуса Павла, излечения его Ананией, и превращением в публичного защитника Иисуса.
Но описание некого события в «Деяниях» представляет собой удивительный контраст:
«А Савл более и более укреплялся, приводя в замешательство иудеев, живущих в Дамаске, доказывая, что Иисус был Мессией. Когда же прошло довольно много времени, евреи согласились убить его; но их планы стали известны Савлу. Они день и ночь стерегли ворота, чтоб убить его. Но ученики одной ночью спустили его по стене в корзине». (Деяния 9: 22-5)
Конечно, версия Павла гораздо ближе к реальным событиям (Павел описывал это с 55-го по 60-й год, тогда как «Деяния» были написаны не ранее 90-го года). И Павел рассказывает нам по какой причине ему пришлось украдкой покинуть Дамаск: глава полиции царя Ареты разыскивал его, чтобы арестовать.
В «Деяниях», однако, сказано, что жизни Павла угрожали евреи – жители Дамаска. Они возражали против защиты Павлом мессианства Иисуса. Это очень показательный контраст. И прекрасный пример того, как замена, идущая красной нитью через евангелия и «Деяния», замена политического на религиозное описание событий, а в результате – очернение евреев как злодеев данной истории.
Если это был «правитель царя Ареты», который искал Павла, чтобы арестовать, а не евреи, то должно быть, Павел провинился, совершив некое политическое правонарушение. Некоторые учёные пытались доказать, что правитель действовал по наущению евреев. Но каковой могла быть причина для главы полиции Набатеи вмешиваться в религиозные споры среди еврейских жителей Дамаска? Куда более вероятно, что ему открылось в отношении Павла, что тот – полицейский агент первосвященника из Иерусалима и прибыл в Дамаск с миссией, нарушающей суверенитет Набатии.
Эта ситуация была совершенно типичной для Дамаска, являвшегося убежищем для политических диссидентов из окружающих областей под властью Рима. Фактом является миссия, с которой Павел был туда послан, и правитель явно не поверил в обращение Павла, приняв это за легенду-прикрытие для агента. Правитель поэтому действовал оперативно, получив сведения о статусе Павла, которому пришлось спешно покинуть город, избегая ареста.
Евреи Дамаска не могли иметь ничего против Павла только потому, что он обратился к вере в то, что Иисус был Мессией. Павел в ранний период своего обращения ещё не сформулировал свои новые и еретические взгляды о божественном статусе Иисуса и отмене Торы, рассматривая себя просто как сторонника Иисуса, а евреи-назаряне в Дамаске отнеслись с симпатией, являясь приверженцами освобождения своей родины. В Дамаске не было иудеев, симпатизировавших коллаборационистским взглядам первосвященника, как не было проримской партии среди евреев, живущих в городе, освобождённом от римского правления.
Книга «Деяний», однако, трансформирует Саула из полицейского агента в фанатичного фарисея, представляя его миссию в Дамаске не как политическую, а религиозную, и, соответственно, когда Саул обращается в сторону движения Иисуса, евреи Дамаска становятся жестокими, нетерпимыми фарисеями, противостоящими ему, такими, которые в евангелиях противостоят Иисусу. Очевидна фальсификация фактов, изменяющая историю даже по сравнению с описанием самого Павла – в «Деяниях», что должно нас насторожить и заметить сходный процесс в изображении евреев как гонителей.
Мы можем теперь вернуться к переживаниям Павла у Дамаска, которые изменили его жизнь и весь Западный мир. Имеются три описания этого события: в книге «Деяний» (гл.9), и там есть несколько любопытных несоответствий между этими описаниями; есть также четвёртый источник в первой главе послания Галатам, написанный самим Павлом, и поднимающей его собственные проблемы.
Начнём с первого источника («Деяния» гл. 9, 22 и 26):
«Когда же он шёл и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба. Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: «Саул, Саул, почему ты гонишь меня?» Он сказал: «Скажи мне, Господи, кто ты?» Голос ответил: «Я Иисус, которого ты гонишь. Вставай и иди в город, и тебе будет сказано, что делать». Между тем, люди, которые шли с ним, стояли в оцепенении. Они слышали голос, никого не видя. Саул поднялся с земли, нос открытыми глазами ничего не видел. Так повели его за руку и привели в Дамаск. Он был слеп три дня, не принимая еды и питья».
Согласно этому описанию, видение Саула характеризовалось: (а) внезапностью; (б) вспышкой света; (в) голосом, назвавшим себя Иисусом; (г) указанием идти в город за дальнейшими сведениями; (д) временной слепотой.
Некоторые детали здесь противоречат другим описаниям:
Так, в гл. 22 нам сообщается, что бывшие с Саулом не слышали этого голоса, хотя видели свет, а в гл.26 мы узнаём, что Иисус произнёс весьма долгую речь, сообщая Саулу, что ему предназначена миссия у язычников.
По первому описанию, Иисус не сообщил деталей или миссии, которую собирался поручить Саулу, сказав лишь, что того ждёт известие в Дамаске, где его посетил Анания, излечивший от слепоты, обратил крещением к движению Иисуса, а также (возможно, хотя это не сказано явно) сообщил ему о его миссии у язычников.
Анания в гл.9 является христианином, но в гл. 22 он – благочестивый иудей, сведущий в законе и «одобряемый всеми иудеями этого места», затем настаивает, чтобы Саул крестился. (Если Анания мог сочетать в себе приверженность Иисусу с еврейской набожностью и дружескими отношениями с другими иудеями, то почему обращение Саула в христианство привело к вражде с ним евреев Дамаска?)
Несмотря на нестыковки в повествовании, что удивительно для книги одного автора, это, возможно, собранное воедино разное описание пережитого Саулом. Он был ошеломлён внезапностью произошедшего, когда увидел вспышку света, пал на землю и услышал голос, который убедил его в присутствии Иисуса. Он, очевидно, не узрел лица и тела Иисуса, а только яркий свет. Когда это закончилось, он поднялся с земли и обнаружил, что ослеп. Содержание сообщения было неопределённым: он ещё не знал какое это окажет воздействие на его будущее, но лишь, что Иисус, чьих сторонников он преследовал, явился ему в сверхъестественном виде и упрекнул его, и что это означало, что он, Саул, избран для великой роли.
Некоторые комментаторы пытаются объяснить случай Саула эпилептическим припадком. Такие объяснения реально не объясняют ничего. Гораздо более плодотворно исследовать психологические состояния для таких внезапных обращений, и здесь ценны труды Уильяма Джеймса и других психологов. Они показывают, что бэкграундом к такому повороту является «расщеплённое я» и что когда такая весьма эмоциональная личность находится в бедственном положении, среди великих трудностей, то достичь психического единства для неё возможно слиянием поразительно внезапно, после чего эта индивидуальность начинает новую жизнь с целью и энергией.
Собственное утверждение Павла его духовной дилеммы – это одно из классических описаний психологического конфликта:
«Мы знаем, что закон духовен; но я нет: я не духовен, купленный раб греха. Ибо не понимаю, что делаю, потому что не то делаю, что хочу, а то, к чему питаю отвращение. Но если я поступаю против своей воли, это значит, что я соглашаюсь с законом и придерживаться этого достойно восхищения. Но этого хватает ненадолго, ибо действие совершаю я, но это – грех, который во мне нашёл приют. Бо знаю: не живёт во мне ничего доброго – в плоти моей. Я знаю: желание добра есть во мне, а делания его – нет. Добро совершить, которого хочу, не удаётся, но творю зло против моей воли. И если делаю это против моей воли, то ясно, что не я этого хочу, но грех поселившийся во мне.
Я открою этот принцип: когда я хочу поступить правильно – только неверное внутри меня отзывается. В моём сокровенном «я» наслаждаюсь законом Божьим, но в членах тела моего находится иной закон, борющийся против закона ума моего и делающий меня узником этого закона в моих членах, закона греха. Жалкое создание я! Кто извлечёт меня из этого тела, приговорённого к смерти? Бог один, посредством Иисуса Христа, Господа нашего! Благодарю тебя, Боже! В слове я предмет Божьего закона – как разумный, а плотью – раб закона греха.
Вывод здесь таков: нет осуждения для тех, кто соединился с Иисусом Христом, потому что в Иисусе Христе дарующий жизнь закон Духа, который освобождает вас от закона греха и смерти. Что закон не мог никак сделать, потому что наша плоть низка и это отнимает у неё всякую возможность, поэтому сие сделал Бог: послав своего собственного Сына…» (Римлянам 7:14 – 8:3)
Многие христианские комментаторы, особенно, германской школы, утверждали, что религиозная дилемма, выведенная здесь Павлом, является типично фарисейской, и, таким образом, раскрывает его архетипически как фарисея до обращения. Согласно этим комментаторам, фарисеи были носителями чувства вины под ношей Торы, с её множеством запутанных законов и были обуреваемы страхом неверно понять закон во всей его полноте. Павел, таким образом (согласно этой теории) увидел Иисуса как разрешение своей обеспокоенности в положении фарисея: вместо борьбы с ноющим сознанием неудачи (постичь) полноту закона, которому человеческая натура слишком не отвечала, чтоб повиноваться, он мог теперь полагаться не на собственные слабые попытки, а на инициативу Бога, пославшего своего Сына снять моральную ношу с человечества.
Действительно (хотя некоторые из писателей данной школы не признали это), здесь нет критики самой Торы или даже раввинистических добавлений – в этом отрывке. Павел говорит, что требования Торы справедливы, но человеческая натура не способна исполнить их, потому что слаба плоть; и поэтому Тора не помогает человечеству в его моральной дилемме, а лишь служит, чтобы проявить его моральную неспособность, компенсировать которую может только милость Божия.
Более современное течение, однако, полностью отвергает удручающий взгляд на согбенное виной фарисейство, пребывающее постоянно в страхе проклятия за упущения в мелочах закона. Там нет такого чувства неизбежной человеческой неудачи при исполнении требований закона; а с другой стороны, имеется постоянная возможность покаяния и прощения, если какой-либо грех или ошибка совершены. Акцент в фарисействе делался не на то, о чём сказано в пассаже Павла, а на прямо противоположное: чтобы требования закона были разумны и не превышали возможностей человеческой природы. А это связано с подобным акцентом самой еврейской Бибилии, в которой сказано:
«Ибо заповедь, которую заповедую тебе сегодня, не слишком тяжела для тебя и не столь далека. Она не на небе, чтобы ты мог сказать: «Кто взошёл бы для нас на небо, и принёс бы её нам, и дал бы нам услышать её, чтоб мы смогли её исполнить?»… Но слово это весьма близко к тебе, в твоих устах, и в твоём сердце, чтоб ты мог исполнить его».
Второзаконие 30: 11-14
Если, однако, человеческая натура столь слаба, соблазн столь силён и грех совершается, фарисейство подчёркивает наличие божественного прощения через покаяние и возмещение. Так что там не было ощущения невыносимого напряжения, потому что каждая заповедь была выполнима, как это проявилось в случае с Павлом здесь и (более скрыто) в Галатам 3:10-12. Напротив, фарисейство везде подчёркивало принцип, что Тора может быть наполнена разными уровнями, согласно духовному развитию личности: минимуму требований для простого люда, но и «меру святости» (middat hasidim) для тех, кто желает обрести силу сверхдолжных. Хотя никто не будет порицаем за не выход на такой уровень – и порицаем за попытку поиска его преждевременно.
Далее, психологический дуализм, обнаруживаемый в утверждении Павла, не характерен для фарисейства. Эта дихотомия – в мышлении Павла – между телом и духом, в которой зло исходит от тела, и где искупление может быть достигнуто только заполнением духа свыше – отражает взгляд на человеческую природу, существующий в христианской доктрине первородного греха. Это учение радикально противостоит фарисейской концепции сущностного единства человеческой природы. В фарисейском мышлении существует конфликт в человеческой душе между двумя наклонностями: «доброй» (yetzer ha-tov) и «злой» (yetzer ha-r*a), но ни одна из этих склонностей не идентифицируется с плотью-телом и обе рассматриваются равно как человеческие. В этой борьбе между добрыми и злыми тенденциями человеческое бытие расценивается как само решающее что выбрать, безо всякой сверхъестественной помощи.
В Торе можно найти инструкцию, являющуюся величайшей помощью в победе доброй склонности; но, опять же, это предписание может быть обретено только инициативной частью человеческого существа, которое должно поставить своей задачей изучение Торы, применяя это к своей жизни. Каждая попытка включения в этот процесс обучения и образования считалась эффективной против власти злой наклонности. Таким образом, приложение усилий и стремление к нравственной жизни являлось сутью фарисейства.
Ничто не могло быть более чуждым этому, чем моральное отчаяние, которое постулирует, что человеческие усилия тщетны и единственным средством является милость Божья. А именно это моральное отчаяние столь сильно описано Павлом в его собственной дилемме.
Более того, в фарисейском мышлении моральная борьба направлена не столь сильно на уничтожение злой наклонности, как на её вытеснение и перенаправленность.
Это понимание того, что энергия злой наклонности являются необходимой для жизни души и человеческой общности, потому мы и находим выражения,
подобные этому (Мидраш Рабба на Экклезиаста 3:11):
«Ниемия, сын Рабби Самуэля бен Нахман, сказал: «И увидел, что это было очень хорошо» (Бытие 1:31) – это отсылка к сотворению человека и Доброй Наклонности, но добавление слова «очень» отсылает к Злой Наклонности. Является ли тогда Злой Наклонностью «очень хорошо»»? Правильно будет учить тебя, что это не было для Злой Наклонности, (иначе) никому (не стоит) строить дом, жениться и рождать детей, и поэтому Соломон говорит: «Это – человеческая вражда с соседом».
Другими словами, импульс агрессии и вражды приводит психическую энергию в действие, и, хотя добрая наклонность заинтересована в построении духа кооперации, она не может подавить личные инстинкты, а лишь помогает использовать их.
Таким образом, фарисейская психология морали не впадает в лёгкий оптимизм относительно человеческой натуры, но объявляет моральной постоянную борьбу; ещё эта теория не только объединяет душу, дающую власть над всеми её собственными процессами, но также заявляет, что душа становится всё более и более единой, прогрессируя в этой моральной борьбе.
Противоположна этому картина моральной борьбы Павла, где он рисует душу как разделённую и неспособную к прогрессу без указания свыше и сверхъестественного вмешательства.
Таким образом, нет подтверждения тому, что в этом пассаже Павла изложен фарисейское мировоззрение.
Напротив, его духовная ситуация совершенно отлична от фарисейской до его обращения к Иисусу. Если Павел был фарисеем, то он один таким был. Это вывод, к которому мы пришли раньше в ином контексте, из-за союза Павла с первосвященником.
А когда Павел вновь оказывается столь уникален и нетипичен, то куда более правдоподобной гипотезой является та, что он не был фарисеем вовсе.
Но если мы обозрим и увидим параллели среди философий и вероучений в том мире, то найти их будет несложно.
В стиле, терминологии и содержании легко обнаружить сходство заявлений Павла с трудами гностиков. Это покажем более полно позднее, а сейчас отметим психологический дуализм Павла, им выраженный, происходящий от дуализма метафизического.
Павел говорит, что есть два закона в мире:
закон духа (pneuma)
и закон плоти (sarx).
Если это два независимых и конфликтующих закона (или системы организаций) в мироздании, то это влечёт за собой наличие двух враждебных сил во всём, включая дух и плоть. Это учение гностиков. И это доктрина, к которой фарисейские рабби были настроены крайне оппозиционно, как к форме идолопоклонничества (или отрицания единства Бога). Гностицизм был свойственен этой эпохе. Таким образом, связь Павла с этой философией показывает его не только не фарисеем, но и не иудеем, поскольку не только фарисейство, но и все другие направления иудаизма противостояли этому.
Некоторые современные писатели предполагали несколько отличную интерпретацию обсуждаемого отрывка. Осознавая факт, что знание фарисейства не подтверждается германской интерпретацией этого пассажа (в качестве выявления духовной дилеммы типичного фарисея), они доказывают, что Павел здесь не обсуждает свою душевную ситуацию (до обращения к Иисусу) вовсе. Будучи фарисеем (как они полагают), он не мог начать с такой дилеммы, поскольку фарисеи были слишком уверены в эффективности их договорённости с Богом, и благодарны за наставления в Торе для них, открывавшие выход из тупика. Больше того, как фарисей, Павел наверняка знал о наличии Божьего прощения за любые грехи через покаяние и возмещение; однако Павел не отнёсся к этому как возможности в данной ситуации. Поэтому сии авторы (Стендаль, Гагер, Гастон) утверждают, что Павел пишет здесь о душевной ситуации язычников, которые осознают спасение милостью Торы, но ощущают себя лишёнными её. Как апостол язычников, он с симпатией относился к ним, пробудившим чувство вины после знакомства с Торой, но не знающим как облегчить эту вину. Это для них, а не для евреев, Иисус Христос приходил на землю и пострадал, и через него язычники смогли получить высшую милость, тогда как евреи могли получить её через Тору.
Так, согласно этой интерпретации, Павел не отверг Тору совсем, но просто предложил альтернативный способ спасения для язычников, а идея, что спасение через Иисуса Христа влечёт за собой отказ от Торы даже для евреев, была более поздней неудачной аберрацией, вызванной непониманием текстов Павла.
Эти писатели совсем не осведомлены, что иудаизм уже предложил путь спасения для язычников, и что поэтому фарисею (каковым Павел объявляется в этой аргументации) не следует чувствовать сострадание за исключение язычников из спасения. По понятию фарисеев, существовали два способа спасения для язычников: либо полное обращение в иудаизм, в этом случае они становятся евреями со всеми их правами; или соблюдением законов Ноя которые составляют завет и Тору для язычников, как явлено Богом Ною, патриарху язычников.
В любом случае, подобное истолкование является наиболее искусственным прочтением этого отрывка, который всегда воспринимался как великое литературное и психологическое объяснение, отражающее дилемму самого Павла. Идея, что когда Павел говорит «я» в этом пассаже – он из сочувствия ставит себя на место язычников – является вовсе неубедительной любому, кто читает слушая и откликаясь на прочитанное.
Верно, что Павел не отсылает только к себе; он универсализирует свою собственную ситуацию, и даёт представление об общем человеческом бедственном положении, как он видит его, с бездной чувства переживающего это тяжёлое состояние в своей душе и для кого обычные соблазны жизни утратили свою привлекательность.
Но новое прочтение этого пассажа, по крайней мере, служит направлению нашего внимания на тот несомненный факт сложного положения язычников перед лицом Торы, которую они отчаиваются постичь. В действительности, это наиболее ценное открытие. Но оно нуждается в дополнении новым открытием, что Павел отождествляет себя с ситуацией, которую описывает. Он не может быть воспринят в качестве фарисея, сочувствующего язычникам, но вместо этого должен быть понят, как язычник сам, т.е., как язычник, обращённый в иудаизм, который не успешен в этом, отчего отчаивается и попадает в положение, из которого его способна вывести лишь некая психологическая революция.
Этот отрывок отражает внутреннюю ситуацию человека, который пытается и терпит поражение в своём стремлении стать иудеем, что можно считать очевидным в отношении Павла (если присовокупить сюда другие очевидные вещи, представленные в этой книге).
Это бросает свет на те места в письмах Павла, в которых он говорит о себе как о язычнике, используя «мы», чтобы постичь и себя, и язычников. Эти отрывки вызывают удивление комментаторов, которые, однако, предлагают готовое объяснение, что, мол, симпатия Павла к язычникам заставила его ощущать себя одним из них, несмотря на своё фарисейское воспитание. (Пример из Галатам 3:14: «…дабы благословение Авраамово через Христа смогло придти к язычникам, чтобы мы смогли принять обязательство Духа через веру»). Лучшее объяснение, в свете изложенного в этой книге, что здесь Павел в пылу эмоций, забыв, что представлялся фарисеем, вернулся в свой реальный статус и мотивацию.
Теперь мы можем вернуться к откровению Павла перед Дамаском. Психологическим условием для подобного опыта является крайнее смятение ума, вызванное чувством неудачи или беды. Таким условием способен быть раздрай в личности, разрывающейся между двумя различными культурами, с одной из которых он эмоционально связан, в то время как его амбиции и чаяния сосредоточены на другой. Ситуация обращения, пережитая Павлом у Дамаска, станет психологически и социологически понятна как только мы воспримем его как недавно обращённого в иудаизм, а отнюдь не фарисея. Таким образом, есть сильнейшее сходство между душевным состоянием Павла и тем, как его более поздний величайший последователь святой Августин, который также болезненно боролся со своим языческим прошлым, нашёл успокоение после ментального взрыва, достигнув некоего рода целостности и чувства глубокого родства с идеями Павла.
Если же обратимся к описанию Павла эбионитами, прочитав о его обращении в иудаизм, то сможем проследить биографические события, которые и привели его на дорогу в Дамаск.
При обращении в иудаизм он принял еврейское имя Саул, которое было именем несчастливого царя Израиля, происходившего из колена Вениаминова. Возможно, по этой причине позже Павел заявил о своём происхождении из этого колена (Римлянам 11:1; Филиппийцам 3:5). Как же это случилось, если для любого еврея в то время было невозможно назвать себя честно как происшедшего из колена Вениаминова?
Правдой было, что часть колена Вениаминова служила в Палестине после высылки десяти колен сирийским царём Шалманезером. Позднее они породнились с коленом Иуды до такой степени, что утратили свою принадлежность и стали потомками колена Иуды или евреями. Только левиты, колено жрецов, и часть левитов, именуемых коханим (потомки Аарона), сохранили свою идентичность, потому что в том нуждались по культовым причинам. Все прочие евреи просто именовались израильтянами для культовых целей (например, для присутствия в разных частях Храма, для потребления или нет терумах или жреческой пищи) и без разделения для какой-либо религиозной цели между выходцами из колена Иуды или Вениамина, так что не имелось мотива для сохранения различия.
(Об утрате такого разделения после возвращения из плена вавилонского (536г. до н.э.) и позже см., например, Вавилонский Талмуд Беракхот 16б).
Соответственно, когда Павел называет себя «из колена Вениамина», то это – чистые понты (sheer bluff), хотя получатели его писем, будучи язычниками обращёнными в христианство, были не в состоянии понять это.
Как звали Саула до того, как он обратился в иудаизм? Возможно, это было греческое имя, такое как Солон, звучащее похоже, или хотя бы имеющее ту же начальную букву. Его первоначальное языческое имя было определённо не Павел, которое использовалось им позже в его карьере как христианина.
.
Согласно эбионитам, родители Саула были язычниками не обращёнными в иудаизм; таким образом, Саул был первым обращённым в семье. Тем не менее, не исключено, что родители его были полуобращённые, того типа, который называли «Богобоязненые», т.е., те язычники, которых привлекал иудаизм, кто верил в его главные догматы, но не решался на более радикальный шаг – полное обращение в иудаизм, который влёк за собой обрезание, в случае мужчин, и адаптацию в еврействе. «Богобоязненные» уважали фарисеев и рассматривались как те, кто получат спасение даже без полного обращения, когда с некоторых пор полное обращение рассматривалось больше, как призвание, чем как необходимость. Но обычным делом было для детей «Богобоязненных» родителей придти к полному обращению, и, вполне возможно, что Саул был воспитан в этой модели поведения.
Однако, даже как сын «богобоязненных» родителей, Саул в детстве не мог быть не подвержен языческим влияниям куда более, нежели еврейский мальчик. В Тарсе его образование протекало рядом с детьми язычников, и его воображение не могли не поразить церемонии – горестные и радостные, связанные со смертью и воскрешением языческих богов, увиденные в детстве.
В «Деяниях» (23гл.) мы находим упоминание о племяннике Павла («сыне его сестры»), который жил в Иерусалиме и действовал, как посланец Павла римскому начальнику. Это взято со слов Павла в его письмах, будто его семья была родом из Иерусалима, и потому мы часто встречаем ссылки на «замужнюю сестру Павла, которая жила в Иерусалиме».
Однако, даже факт, что Павел имел племянника в Иерусалиме, не доказывает, что его сестра и её муж жили там тоже. Более вероятно, что племянник Павла, следуя его примеру, покинул Тарс и прибыл в Иерусалим, как обращённый или как «богобоязненный». Удивительно, что если у Павла была целая плеяда родственников в Иерусалиме, никто из них больше не упомянут, как имевший любой интерес, позитивниый или негативный, в его карьере.
Каково было положение родителей Павла? Часто думают, что они должны быть весьма состоятельны, но это совершенно не обязательно. Павел был по профессии ремесленником, что едва ли согласуется с наличием богатых родителей. Традиционно его занятие определялось, как производитель палаток, но более точно это греческое слово означает «выделыватель кожи». Это довольно скромное занятие не согласуется с богатством, тогда как в целях экономической независимости и просто куска хлеба знатоки Торы, немалая часть фарисейских рабби, владели подобными профессиями. Но Павел, согласно обоснованию в этой книге, не был фарисейским рабби. Имевшие достаточный доход рабби не занимались никакими ремёслами. Иногда приводимое раввинистическое наставление, что нужно «научить сына профессии», относилось к тем, кто не имел достаточных средств, которые можно было передать сыновьям.
С другой стороны, считается бесспорным, что отец Павла был богат, потому что являлся римским гражданином и жителем Тарса. Несомненно, Павел заявлял, что не только он, но и отец его, были римскими гражданами («Деяния» 22:28). Но позже мы покажем, что это было не так, а это ошибка, возможно, Луки, автора «Деяний». Павел приобрёл своё римское гражданство не по рождению, но при особых обстоятельствах, уже зрелым человеком. Объявление Павлом себя гражданином Тарса непонятно что нам даёт. В одном месте он говорит: «Я – еврей, из Тарса в Киликии, житель небогатого города». В другом, объявляет себя «уроженцем Тарса в Киликии». Возможно, он вольно рассказывает (или представляется, что говорит вольно), когда называет себя «гражданином небогатого города», и здесь, скорее, не гражданин, а житель Тарса. Если же Павел был бы гражданином этого города, это означало бы, что его отец был таковым до него; гражданство в городе свидетельствовало об определённом уровне достатка, получаясь только людьми богатыми и известными. Это также делает невероятным еврейство его отца, с тех пор как гражданами греческого полиса становились урождённые греки и их потомки, принимавшие участие в языческих обрядах.
Мы можем заключить отсюда, что отец Павла был, вероятно, жителем Тарса, хотя и не римским гражданином, и даже если не был совсем беден, то и недостаточно богат, чтобы выделить сыну некий доход. Поэтому юный Саул знал, что может полагаться лишь на собственное мастерство и способности.
Хотя Саул, после его обращения в иудаизм и эмиграцию из Тарса в Иудею, никогда не становился фарисейским рабби, он явно ощущал желание представить себя более значительной фигурой, чем являлся. Это указывает на то, что было мечтой его жизни. Если его родители были действительно «богобоязненные», они должны были рассказывать ему в юности о знаменитых фарисеях в Иудее, являвшихся вершинами еврейского религиозного знания и благочестия, будучи почти легендарными фигурами для евреев и «богобоязненных» из диаспоры. Юный Саул слышал имена величайших фарисейских учителей, Хиллеля, Шамаи и Гамалиила. Возможно даже в Тарсе он смог увидеть одного или двух из значительных фарисейских фигур того времени, поскольку многие мудрецы путешествовали, посещая еврейские общины, как в римской, так и в парфянской империях, чтобы проповедовать и донести послания от главных авторитетов фарисейства в Иерусалиме. Юный Саул, собираясь обратиться в иудейство, был побуждаем естественными амбициями увидеть себя не просто обращённым, но столь успешно научившимся и набожным, чтобы самому стать великим фарисейским лидером.
Это не было чем-то неслыханным, некоторые обращённые в Иерусалиме действительно достигали такой известности: таким был, к примеру, Онкелос Прозелит, чей перевод Пятикнижия на арамейский стал образцом в фарисейском движении. В учении фарисеев присутствовало, что один из библейских пророков, Обадия, был прозелитом, по каковой причине имя Обадия часто получали прозелиты вместо своих языческих имён.
Мечтам юности Саула не суждено было сбыться. Мы встречаем его, спустя некоторое время после прибытия в Иудею, полицейским, служащим у саддукейского первосвященника, что показывает крушение его надежд. Мы можем предположить, что его попытка подняться в фарисейском движении потерпела неудачу, что он записался на время к некоторым фарисейским учителям (не к Раббану Гамалиилу, который принимал лишь выдающихся учеников), но не доказал свою состоятельность. Его послания характеризуют его как красноречивую и творческую натуру, но лишённую логических способностей; а это являлось непреодолимым препятствием в фарисейской академии. Больше того, его образовательная база была слишком мала; желание зазвездиться её значительно превышало. Человек он был с большими амбициями (как показала его дальнейшая карьера) и не мог находиться на третьих ролях.
Он бросил учёбу и в отчаянии устроился на ту работу, которую удалось найти. Вместо его мечты стать уважаемым рабби, реальностью стал позор участия в банде головорезов первосвященника.
http://www.proza.ru/2019/07/20/765