После обсуждения действий преследователя Крюков подробно изложил меры предосторожности, которые должен принять Краузе. Гипнолог мысленно подсчитал расходы и подумал, что если не решится вопрос с домом, ему придется брать заем. Встреча с детективом затягивалась, Эрих посмотрел на часы.
– Михаил, у меня вот-вот начнется лекция, изложите ваши соображения в схематичном виде и пришлите на почту.
– Правильно ли я вас понял, мы лишь ищем сталкера, убийство вашей жены вы не хотите расследовать даже после всех этих косвенных улик? – детектив постучал пальцем по своему блокноту.
– Если это один и тот же человек, то мы сделаем все, чтобы он оказался за решеткой. Если это два разных человека, то я буду ждать рекомендаций Петра Семеновича.
Крюков прищурился, он видел, что после получения первой страницы дневника жены Эрих изменил к ней свое отношение и занимается этим делом только потому, что оно мешает ему нормально существовать. Его одолело любопытство и он спросил:
– Могу я взглянуть на присланный сталкером материал?
Спроси он иначе, и Эрих сказал бы «нет», но такая подача заставила гипнолога задуматься. Как можно поймать сталкера, не учитывая написанное в дневнике? К тому же Крюков был с ним с самого начала, он должен знать все детали дела.
Эрих подошел к сейфу, набрал код, открыл дверцу, вынул флешку и протянул ее детективу.
– Поработайте с электронными документами, может, сможете что-то по ним установить...
– Сделаю, – жестко выдал Крюков, убрал флешку и блокнот в кейс.
– Что там с этой журналисткой... Стариковой? – Эрих прошел мимо рабочего стола и встал у окна, устремив взгляд на прохожих.
Крюков скривился и помотал головой.
– Хитрая и изворотливая...
– Я не об этом, – одернул его гипнолог. – Как она вообще оказалась в это замешана?
– Я же говорил вам, она получила по почте заказ. До этого она пыталась взять у вас интервью, но все не срасталось, а тут у нее появилась зацепка.
– У нас есть электронный адрес отправителя? – Эрих повернулся, сунул руки в карманы брюк и прожег детектива вопросительным взглядом.
Крюков кивнул.
– Конечно.
– Я вам добавлю еще один, с того, что пришло фото жены. Будет над чем поработать, – Эрих сложил руки на груди. – Что Старикова сделала с полученной информацией?
– В полиции она сказала, что хотела вас этим шантажировать, чтобы уговорить на интервью. Но я ей не верю. Сразу она заявила, что хотела подзаработать, только после трехчасового допроса изменила свои показания.
– Так она слила информацию или нет?
– Говорит, что нет.
– Но?
– Я думаю, слила.
– Давайте исходить именно из этого. Тогда что мы имеем? – Эрих сплел руки за спиной и стал расхаживать по кабинету.
– Он знает, что я не верю, что Рихтер убийца... и это плохо. Хотелось бы держать его в неведении как можно дольше.
– Но кто вломился в ваш офис после журналистки?
Михаил почесал затылок.
– Думаю, убийца узнал источник сбора компромата и решил, что Старикова добралась не до всей информации. Подослал профи.
– Почему сразу не подослать профи?
– Мне кажется, он намеренно хотел создать шумиху.
– Все равно не понимаю. Сначала задействует журналистку, когда узнает источник информации, подсылает профи. Если хотел создать шумиху, почему сразу этого не сделал?
– Старикова собирала на вас материал почти год. Он же не знал, что она ко мне сунется, тем более не знал, что я продолжаю расследование.
– Странно, он раньше не разводил такой деятельности, а теперь задействует двух людей, повышая риск быть пойманным. Почему сам не наведался к вам?
– Это не в его характере. Мне кажется, что в ваш коттедж сам он не заходил, а опять-таки подсылал наемника. У него есть продуманный до деталей план. Он не будет высовываться, пока не поймет, что время пришло.
– А когда придет время? – Краузе сжал челюсти.
– Когда доведет вас до кондиции. Для такого типажа убийцы не важна физическая расправа над жертвой, он убьет лишь, чтобы логически завершить путь отмщения, главное, это сломить вас морально, заставить боятся, довести до грани, возможно, до самоубийства.
– Не дождется!
– Вот об этом я и хотел с вами поговорить... – детектив потер подбородок. – Вы можете его подтолкнуть к более решительным действиям.
– Как? – Эрих прищурился.
– Дайте больше эмоций. Пусть позлорадствует...
– Нет у меня эмоций, и я не доставлю ему такого удовольствия! – взорвался Краузе, но тут же осекся и остыл.
– Выражаясь вашим же языком, продумайте поведенческий шаблон, – продолжил детектив, не обращая внимания на вспышку клиента, – как бы действовал в этой ситуации человек с неустойчивой психикой. Истерики, излишняя подозрительность, возбужденность и так далее. Составьте мысленно график нарастания эмоций. Создайте иллюзию, что вы на грани, а потом возьмите отпуск и уезжайте в Европу...
– Почему в Европу? – встрепенулся гипнолог.
– Как мне кажется, он чувствует себя в Европе очень вольготно.
– Так... и что?
– Там он вас и настигнет, но в Россию не приедет.
– Зачем он нанимает наемника проникнуть в мой дом?
– Разведать обстановку. Его заводит сам факт, что он контролирует ситуацию. Он намеренно использовал код Елены, чтобы поиграть с вами. Помните? Когда это случилось впервые, вы подумали, что она вернулась. Этого он и добивался. Дал вам надежду... – Крюков отвел взгляд, – ненадолго... и только потом расправился с ней.
– Как думаете? Елена знала, что целью был я?
– Нет, – категорично выдал детектив. – Для нее это был роман, интрига или что-то еще... возможно, месть...
В кабинет постучали, заглянул Давид и доложил:
– Студенты ждут. Лекция началась пять минут назад.
– Иду, – Краузе схватил со стола айпад и пошел к выходу.
Крюков последовал за ним.
– Эрих, я хочу отработать все версии.
Краузе замедлил ход и остановился перед дверью.
– А что, если это ваш пациент?
– Нет-нет, – категорично запротестовал гипнолог. – Я думал об этом сразу после похорон жены. Не было ни одного недовольного клиента.
– И все же я хочу проверить, чтобы окончательно убедиться, что нас не ждут сюрпризы с этой стороны. Мне нужен телефон вашей бывшей ассистентки, может, она что-то вспомнит.
Эрих кивнул и взялся за дверную ручку.
– И еще... – снова остановил его Крюков. – Я хочу охватить всю вашу деятельность, с самого начала. Особенно тот случай, из-за которого вы ушли из психиатрии.
Эрих побледнел. Вспоминать об упомянутом случае было болезненно даже сейчас. Перед глазами промелькнула залитая кровью палата психиатрического диспансера. Он прибыл на место трагедии сразу после того, как медсестры обнаружили пациента в палате.
– Хорошо, – кивнул Эрих и открыл дверь. – Я вышлю вам телефоны своей ассистентки Анны и контактного лица в диспансере.
В приемной Краузе перехватила ассистентка и смущенно проговорила:
– Эрих, звонил Гордеев, просил перенести встречу на девять часов вечера. Он особо подметил, что не хочет столкнуться в вашем кабинете и вообще в школе со студентами.
– Не со студентами, а студентками, – поправил ее гипнолог.
Марика кивнула.
– Подтвердите время, – Эрих вышел из приемной и на ходу шутливо добавил: – И постарайтесь к тому времени быть уже дома.
Ассистенты переглянулись, Давид скуксился, такой поздний прием означал только одно: его свидание не состоится. Он обреченно вздохнул и потянулся к мобильнику.
– Мне нужна информация по службе доставки.
Давид вздрогнул, поднял голову и увидел перед столом Крюкова.
– Доставок было много. Конкретно?
– Цветы и запонки.
Ассистент вынул из выдвижного ящика разорванную упаковку посылки, переписал номер из входящих звонков стационарного телефона и протянул детективу.
– Я звонил им, номер не существует. В реестре зарегистрированных компаний они не значатся.
Крюков задал несколько вопросов о манерах и внешности курьера, поблагодарил и покинул приемную.
***
В назначенное для сеанса время дверь кабинета открылась, заглянул Давид и сказал, что в приемной ожидает Станислав Гордеев. Эрих попросил пригласить пациента в кабинет. Гордеев хоть и вошел решительно, но, бросив взгляд на кушетку, а потом на Эриха, встал как вкопанный и не реагировал на протянутую руку гипнолога.
– Станислав, – тихо окликнул Эрих пациента.
Тот вздрогнул и поздоровался. Смелости хватило только дойти до школы, теперь же он был заторможен и растерян. Эрих решил не форсировать события и попросил сесть пациента в кресло для посетителей. Объяснил нюансы погружения в гипноз и ощущения, которые он будет испытывать во время и после сеанса. Затем загрузил его обсуждением нюансов договора и попросил подписать документ. На несколько минут Гордеев отвлекся, страх на время отступил.
– Что-то хотите добавить перед сеансом?
Пациент помотал головой.
– Хорошо. Тогда приступим. Ложитесь на кушетку.
Гордеев побледнел, весь сжался и бросил опасливый взгляд на гипнолога.
– Станислав, это всего лишь удобный для пациентов предмет мебели, а не прокрустово ложе.
Когда пациент лег на спину и вытянул ноги, Эрих померил пульс и дал установку на расслабление мышц, рекомендации по общему настрою и как побороть страх перед первым сеансом. Гордеев старательно выполнял инструкции. Затем Краузе ввел пациента в состояние гипноза и четко поставленным голосом сказал:
– Станислав, вы находитесь на лечебном сеансе, который поможет вам разобраться с вашими страхами. Во время сеанса вы будете спокойным и расслабленным, вашему телу будет комфортно. Вы почувствуете легкость и покой. Дышите размеренно.
Эрих оценил состояние пациента и нажал на пульте камеры кнопку записи.
– Сейчас вы войдете в длинный темный туннель. Пройдя его, вы попадете в предыдущую жизнь. Туннель похож на цилиндр с темными стенами. По мере продвижения стены будут светлеть, а на выходе вас окутает ослепительный свет. Я буду считать от десяти до одного, а когда скажу «один», вы окажетесь в своей предыдущей инкарнации. При этом вы сохраните свою личность и будете понимать, что это ваша прошлая жизнь. Станислав, вы ни в коем случае не будете отождествлять себя с прошлой личностью. Вы входите в туннель и набираете скорость. Десять… девять… восемь… семь…
Под гипнозом Станислав увидел себя стоящим посреди асфальтированной дороги по обе стороны которой стелилась серая дымка. Местами лежал снег. Вокруг стояла звенящая тишина. Впереди он видит туннель, но входить не хочет, сопротивляется всеми силами.
– Двигаетесь все быстрее и быстрее. Шесть… пять… Стены начинают светлеть, вы идете к свету.
Нарастает режущий уши гул, переходящий в свист. Неведомая сила затянула пациента в туннель, да так быстро, что он даже не осознал, как прошел половину пути. Ускоряя шаг, он двинулся к свету.
– Четыре… три… Стены почти белые. Яркий, ослепительный свет застилает вам глаза. Два… Ничего не бойтесь. Пусть свет окутает вас со всех сторон.
Станислав погружается в туманное скопление. Вокруг все залито светом.
– Один… Выход. Вы снаружи. Вам комфортно, вы в безопасности. Вы слышите мой голос?
– Да-а-а-а, я вас слы-ы-ышу, – растянуто отозвался Гордеев, голос его изменился, стал кротким и жалобным.
– Что вы видите перед собой?
– Белый свет. Ярко... но глаза не режет.
– Хорошо. Свет рассеивается. Что вы теперь видите?
Сначала Станислав услышал звуки музыки и только потом разглядел порхающие по клавиатуре фортепьяно детские пальчики.
– Мальчик играет Шопена.
– Что из Шопена он играет?
Эрих сам удивился своему вопросу, но потом вспомнил, как вечерами, когда у Елены было настроение, она играла ему произведения Шопена и Листа.
Вслушиваясь в музыку и следя за пальцами, Станислав уточнил:
– Девятый ноктюрн.
– Ми-бемоль №2, – мечтательно вставил Эрих и мысленно проиграл вступление.
– Нет. Это си-бемоль №1. Мой любимый.
– Кто вам этот мальчик?
Станислав разглядывает подростка лет десяти. На нем черные брюки и белая рубашка. Есть ощущение, что вещи новые, купленные специально для этого выступления.
– Вроде это я, но...
– Что? – тут же подался корпусом вперед гипнолог.
Перед пациентом раскрывается вся картина, это актовый зал, заполненный зрителями, простыми рабочими. Он осознает, что это концерт в Доме культуры.
– Это происходит не сейчас. Это воспоминания.
– Вы вспоминаете, как играли на пианино в детстве?
– Да. Так. Вспоминаю.
Эрих понял, что воспоминания важны для прошлой жизни и не стал уводить Станислава в другой временной отрезок.
– Хорошо. Вы вспоминаете. Вам приятны эти воспоминания?
– Очень. Особенно мне приятны звуки музыки. Это так... – пациент подобрал подходящие слова, – утонченно и изящно.
– Почему вы вспоминаете именно этот день?
– День не важен, просто вспомнилась музыка и как хорошо я играл.
– Хорошо, что происходит дальше?
Зал блекнет, заполняется туманной дымкой, а когда она рассеивается, он видит уже другой зал, меньший по размеру, но добротнее и ярче оформленный. Над сценой висит транспарант, на котором написано «В добрый путь!». Называют его фамилию, он поднимается на сцену. На нем черный костюм и начищенные до блеска туфли. Ректор вручает ему диплом об окончании университета и жмет руку.
– Мне вручили диплом, – пациент заглядывает в диплом, читает, – я окончил биолого-почвенный факультет.
– Какой это год?
– 1955-й.
– Как вас зовут?
– Петя.
– Значит, вы сейчас находитесь в 1955 году в день окончания университета в Москве, – резюмировал Эрих и сделал пометки в айпад.
Станислав видит, как к Петру подходит другой выпускник и хлопает его по плечу. Оба не скрывают радости. Поздравляют друг друга с окончанием вуза и делятся своими планами на ближайшее будущее. Петр говорит, что собирается остаться на кафедре.
– Нет. Сейчас не 1955 год... – лицо пациента помрачнело, – это опять воспоминания.
Эрих удивился, еще никогда процесс регрессии не начинался с воспоминаний. Это было так необычно, что он решил не вклиниваться в ход событий и отдать бразды правления самому пациенту.
– Хорошо. Что происходит дальше?
Картинка расплывается и меркнет, а через мгновение Станислав уже видит себя стоящим за кафедрой. На доске диаграммы, графики и схематичные изображения, над которыми он трудился долгие годы.
– Защита диссертации... – догадался Гордеев.
Картинки стремительно меняются. Петра поздравляют коллеги по случаю новой должности, он стал профессором. Совещания преподавателей, открытые уроки перед комиссией, подготовка к лекциям в библиотеке.
– Я стал профессором, преподаю на своей кафедре.
Изображения нечеткие, быстро мелькают, что-то он видит детально, а что-то расплывчато, будто это неважно для его жизни.
– Это тоже воспоминания.
– Что объединяет эти воспоминания?
Через дымку Станислав видит перед собой серую бетонную стену. Он сидит на чем-то жестком в полосатой робе и смотрит на свои грязные и потрескавшиеся пальцы. Справа от него высоко, почти под потолком, маленькое окно с решеткой. Слева массивная железная дверь.
Гордеев тяжело вздохнул.
– Это самые яркие моменты моей жизни.
– Хорошо. Почему вы их вспоминаете?
– Здесь у меня ничего нет. Только мои воспоминания.
– Где вы сейчас?
– В специзоляторе, – с горечью поведал Станислав и содрогнулся. – Меня перевезли сюда на прошлой неделе. Понятное дело, почему. Видимо, мое последнее прошение о помиловании отклонено.
Поворот судьбы был таким резким, что Эрих опешил.
– А ноктюрн я, наверное, вспомнил из-за того что в переводе он означает «ночной»... сейчас же ночь. Ох, как же мне муторно...
– Какой это год?
– 1969-й.
– По какой статье вас осудили?
Станислав разлепил пересохшие губы.
– Меня осудили за убийство трех человек.
Брови Эриха взметнулись вверх. Он не мог поверить. Как профессор мог попасть в такую ситуацию?
– Расскажите, что произошло? При каких обстоятельствах вы убили трех человек?
– Я не убивал, – с горькой ухмылкой произнес Гордеев, – меня оклеветали, а когда я предпринял попытку все исправить, мне добавили еще одну статью «Доведение до самоубийства».
– Какой вам дали срок?
– Меня приговорили к высшей мере наказания, – из глаз Станислава брызнули слезы. – Все знают, почему переводят в специзолятор. Здесь приводят приговор в исполнение.
Эрих понял, что Станислав попал в последний день своей жизни.
В коридоре слышатся шаги, Петр весь сжимается, бросает последний взгляд на окно и видит звездное небо. Он знает, что больше не вернется в свою камеру. По телу пробегает мороз, конечности немеют. Он уже не чувствует ни рук, ни ног. К лицу приливает кровь, пульсирующие удары в висках заглушают его дыхание. Лязг ключей, дверь открывается. Он видит двоих конвоиров, за ними стоят еще трое.
– Встать! Руки за спину! – звучит команда конвоира.
Петр встает, поворачивается спиной, наклоняется и ждет, когда на руки наденут наручники.
– Что происходит дальше? – осведомился Эрих.
– Меня куда-то ведут...
Станислав видит, как Петра заводят в просторную комнату, в центре которой стоит металлический стол, освещенный свисающей на длинном шнуре лампочкой. За столом сидят трое, двое стоят по обе стороны.
– Здесь прокурор, контролеры по надзору и следователи.
– Что они от вас хотят?
Заключенного ставят перед столом. Просят назвать имя, фамилию и отчество, место рождения и номер статьи, по которой был осужден. Петр отчетливо произносит. С него снимают наручники, предлагают расписаться в протоколах, говорят, что нужно составить еще одно прошение о помиловании, но сделать это нужно в присутствии депутатов. Они ждут его в соседней комнате.
– Это расстрельная команда. Морочат мне голову. Подпиши протоколы, подай прошение. Думают, я не понимаю, что происходит. Заключенным не говорят, что их последнее прошение отклонено. Так легче привести приговор в исполнение. Но я-то все понимаю. Мне рассказали... детально.
– Кто? Зачем?
– Есть тут один шакаленок, уж больно ему хотелось посмотреть, как я от страха в штаны наложу, но я им такой радости не доставлю. Если уж мне не удалось отбелить свое имя, умру достойно.
Гордеев сжал кулаки, на шее вздулись вены, и Эрих поспешил дать команду:
– Станислав, успокойтесь, вам ничего не грозит. Это жизнь Петра, а не ваша. Дышите размеренно, ваше тело расслабленно. Вы просто наблюдатель этой трагической сцены. Расскажите, что происходит дальше?
Пока Петра снова заковывают в наручники, он поочередно вглядывается в лица присутствующих. Кто-то отводит взгляд, кто-то выглядит виноватым, у кого-то лицо каменное, непроницаемое. Он обращается к прокурору:
– Я прошу только об одном, скажите моей матери правду: я невиновен.
Никто его не слушает, всех беспокоит, как приговоренный догадался о происходящем. Прокурор кидает на конвоиров затяжной взгляд, и те вынимают оружие, но Петр заверяет их, что это ни к чему.
– В соседней комнате вас ждет комиссия, – голос прокурора дрогнул, но он дотошно следовал предписанному протоколу. – Подпишите прошение, после чего вас отведут назад в камеру.
Петр усмехается, показывая свое недоверие, и ловит себя на мысли, что ему не нравится, в кого он превратился за годы заключения.
– Говорят, что надежда умирает последней, – сказал Гордеев Эриху, – но я чувствовал, что меня расстреляют. Дело с самого начала было показным и громким.
– Что вы видите?
– Меня ведут через длинный коридор.
Петра заводят в последнюю комнату. У стены справа стоит офицер в форме внутренних войск. В руках мелкокалиберная винтовка. Он приказывает встать на отметку и повернуться к нему боком. Говорит слишком громко, будто арестант глухой. Петр выполняет инструкции. Его так трясет от страха, что зуб на зуб не попадает. Капли пота стекают по лицу. Он пытается взять себя в руки и успокоиться, но слышит только удары в висках и клацанье зубов. Выстрел! Пуля попала в левую затылочную часть головы. Петр упал. Офицер подошел ближе и выстрелил в голову еще раз.
Тело Гордеева дернулось, потом еще раз, и Эрих спросил:
– Что происходит?
– Меня расстреляли...
Эрих взглянул на часы, сеанс подходил к концу, и хотел уже вывести пациента из гипноза, но Станислав продолжил комментировать видения:
– Кровь стекает в кровосток. Вошел врач и констатировал смерть. Мою голову обматывают тряпкой, – Гордеев заплакал. – Приносят гроб. Меня кидают туда как собаку...
Слушать такие подробности у Эриха не было сил, он снова хотел вывести Гордеева из гипноза, но тот, будто почувствовав его настрой, застрочил речитативом:
– Расстрельная команда подписывает протокол об исполнении приговора. Мое тело везут на кладбище. На могиле ставят деревянный крест с табличкой. На ней нет имени, только номер... двести шестьдесят четыре...
Станислав замолчал и тяжело вздохнул. Эрих поспешил спросить:
– Вас еще что-то там держит?
– Нет. Я уже в другом месте.
– Где вы сейчас?
– Я пошел за прокурором. Хочу убедиться, что он выполнит мою просьбу.
– Вы умерли, как вы могли пойти за прокурором?
– Пошла моя бестелесная оболочка. Она выглядит как светящийся шар. Днем почти не видна, но ночью может напугать.
Станислав видит, как прокурор и еще трое из расстрельной команды едут на вокзал. Он слышит их разговоры. О казни намеренно не упоминают. Билеты покупают в разные города.
– Оказывается, они все из других городов. Умно придумано. Чтобы никто не знал меня лично.
Прокурор со всеми прощается и идет на перрон, его поезд отправляется через десять минут. Станислав видит, как за ним следует искрящееся облако. Прокурор нервничает, постоянно оборачивается. Зайдя в вагон, он укладывает чемодан на нижнюю полку и вытирает вспотевшее лицо.
– Он чувствует беспокойство, но не понимает, что это мое воздействие.
– Как вы на него воздействуете? – от волнения у Эриха пересохло в горле.
– Я даю ему установку пойти к моей матери и сказать, что я невиновен.
– Он слышит вас?
– Я внушаю ему.
– Понятно. Что он делает?
– Хочет уехать, но я этого не допущу.
Эрих сделал пометки. Впервые за долгие годы он соприкоснулся с подобными действиями человеческой души после насильственной смерти.
Гордеев слышит, как диктор объявляет, что по техническим причинам отправка поезда задерживается. Прокурор мечется по купе. То выглянет в окно, то сядет, то снова вскочит и выйдет в тамбур. В конце концов он сходит с поезда и едет по адресу расстрелянного осужденного. Окраина Москвы. Четырехэтажный кирпичный дом. Прокурор поднимается на третий этаж. Ему открывает пожилая женщина.
Станислав ахает.
– Как же она постарела, – снова слезы.
– Кто?
– Мама. Такая стала сухонькая... и маленькая... кожа да кости.
– Почему прокурор приехал к вашей матери? Разве это входило в его обязанности?
Гордеев шмыгнул и рассказал о последней просьбе Петра.
Тем временем Станислав видит, как прокурор и мать Петра говорят в гостиной. Он не говорит о казне, представляется следователем, который проводит дознание после прошения заключенного о помиловании. Мать рассказывает ему свою версию событий и просит посодействовать освобождению сына. Разговор шел несколько часов, прокурор покидает квартиру, он так ошеломлен, что решает тут же проверить слова матери и стучится в дверь соседей. Ему открывает молодая женщина. Он рассказывает ей причину визита. Она бледнеет, небрежно бросив: «Что вам наговорила эта полоумная старуха?», приглашает его войти.
– Нет! Зачем он туда пошел?! – воскликнул Станислав в отчаянии.
– Что происходит? Где сейчас прокурор?
– Он пошел в соседнюю квартиру.
– Зачем?
– Проверить показания матери. Это ошибка! Роковая ошибка!
Дальше события развивались урывками, пациент пытался понять дальнейший ход событий, но сцены то появлялись, то пропадали. Он терял связь и в итоге оказался в темноте, о чем и сказал гипнологу.
***
Краузе с облегчением выдохнул и вывел пациента из гипноза. Несколько минут оба сидели в тишине. Гордеев попросил воды и смотрел на гипнолога так, будто видел впервые. Пробежавшись глазами по записям, Эрих сказал:
– У меня остались вопросы.
– У меня тоже, – подавленно отозвался Станислав, растирая лоб и виски. – Но задавайте... может, на ваши вопросы я как раз таки смогу ответить.
– Вы сказали, что вас несправедливо обвинили за убийство трех человек.
– Трех девушек.
– Как это произошло?
– Не знаю. Эту часть жизни Петра я не видел. Он не думал об этом в камере. Я только урывками слышал рассказ его матери, но это какой-то бред. Лучше я не буду вам его пересказывать.
– Почему, это ведь часть истории?
– Поверьте мне, Эрих, лучше об этом поговорить после того, как мы просмотрим жизнь Петра полностью и установим истину.
– А зачем прокурор пошел к вашим соседям?
– Как я понял, источник зла шел именно оттуда. Мало того, я уловил страх и беспокойство бестелесной оболочки Петра за жизнь матери и прокурора. Ему открыла какая-то женщина, Петр ее не знал, лишь ощущал от нее опасность.
– Как реагировала на прокурора эта женщина?
Гордеев вытянул губы трубочкой и с минуту размышлял.
– Она занервничала, но все же пригласила войти. Дальше картинка поплыла, я не видел, чем все закончилось. Меня будто выдернула оттуда какая-то сила и поместила в покой и темноту.
– Вы можете описать свои ощущения, когда вас поместили в темноту?
Гордеев кивнул и снова потер виски.
– Это было, как будто я пребывал в ночи. Я ничего не видел, но был спокоен. В реальной жизни мы же не беспокоимся о ночи. Мы точно знаем, что будет утро, и мы увидим мироздание своими глазами.
Эрих хотел уже задать следующий вопрос, но пациент добавил:
– Там была абсолютная тишина, но не пугающая, а убаюкивающая.
– Понятно. Меня еще интересует ваше путешествие после смерти в облике светящегося шара.
Пациент закивал и оживился, эта часть видений тоже его поразила.
– Сразу после смерти я взлетел, потом покружил по округе, мне казалось, что я отсутствовал долго, но на деле прошло всего несколько секунд. Я видел здание изолятора как кукольный домик... без крыши, мог спикировать и проникнуть в любое помещение.
– Интересно-интересно, – Краузе откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу. – Помимо вас там были еще заключенные?
– Нет, я был там один. В специзолятор привозят только для казни.
– Хорошо, какой вывод вы сделали от увиденного?
– В философском смысле или аналитическом?
– Аналитика жизни Петра. Что он сделал не так. Почему оказался в такой трагической ситуации? Это было закономерно? С учетом его характера и поступков.
– Нет. Это было стечение обстоятельств. Оказался не там и не в то время.
– Но опасность исходила от соседей матери, – напомнил Эрих.
– Да, но я думаю, то ли одна из жертв жила в этой квартире, то ли она как-то была причастна к моему аресту.
– Вы сказали, что вас оговорили, подставили.
– Да. Так чувствовал Петр. Глубочайшую несправедливость и разочарование в людях и системе правосудия.
– Вот мы и нашли объяснение двум вашим фобиям, – Эрих развернул список, – страх замкнутых пространств и гипертрофированное чувство справедливости.
Гордеев нахмурился и вопросительно взглянул на гипнолога. Эрих отложил список и пояснил:
– Страх замкнутых пространств – последствия заточения в тюрьму.
– Да... да... – закивал пациент.
– А чувство справедливости, это реакция на...
– Незаслуженное наказание, – добавил за него Станислав и стал массировать виски. – Как же болит голова. Это нормально?
– Нет, но вы должны вспомнить, как умер Петр, и все встанет...
– О-о-о! – Гордеев вскочил и начал наяривать круги по кабинету. – Это же объясняет мои мигрени! – он обернулся к Эриху. – Врачи не могут найти причину моих головных болей!
– Вы не говорили про головные боли, – упрекнул пациента Краузе.
Станислав стал массировать затылочную часть головы.
– У меня там даже вмятина, – он указал на левую затылочную часть и наклонился, – пощупайте.
– Я вам верю, – сухо отозвался гипнолог и немного отстранился.
Гордеев вернулся в кресло, выдал из себя протяжный выдох и огляделся. Взгляд прояснился, казалось, после сделанных выводов он пребывает в состоянии покоя и испытывает облегчение.
– Помимо головной боли вас что-то еще беспокоит?
– Не физически... – пациент поджал губы и отвел взгляд. – Причину нежелания иметь детей мы так и не поняли.
Эрих кивнул.
– У Петра была семья? Жена, дети?
– Не знаю... если у него и была семья, то он о них не думал. Его заботило только то, что подумает его мать.
– Петра расстреляли в 1969 году, окончил университет в 1955-м, почему он не женился?
– Понятия не имею, но... – пациент задумался и забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – У меня создалось впечатление, что он вообще ни с кем не встречался.
– У него не было даже увлечений?
Гордеев помотал головой.
– Эта часть жизни у него полностью отсутствовала. Он был увлечен только работой, возможно, поэтому он и достиг в своей карьере максимальной планки уже к тридцати годам. Девушки к нему липли как пчелы на мед, но он оставался к ним равнодушным. Вернее, – тут же поправился Станислав, – он понимал, что не может им дать то, чего они хотят.
– Что вы имеете в виду?
– Он не мог создать семью.
Эрих кивнул, отложил айпад в сторону и стал рассуждать:
– Такой поведенческий шаблон мог вызвать у коллег и студентов настороженную реакцию. Помните у Булгакова... – Эрих ослабил галстук, – «Что-то, воля ваша, недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр и общества перелетных женщин, застольной беседы. Такие люди либо тяжко больны, либо в тайне ненавидят окружающих».
– Да-да, – засмеялся Гордеев, – «Мастер и Маргарита». Кстати, мой любимый роман.
После минутных раздумий он сделал вывод:
– Знаете, если говорить о Петре, то я бы предположил болезнь.
– Вы думаете, он физически не мог вступить в отношения с женщиной?
– Да, думаю, но это мое предположение, основанное на том, что я увидел и прочувствовал. А как там на самом деле... – он пожал плечами.
– Мы узнаем на следующем сеансе, – закончил за него реплику Краузе.
Гордеев засобирался, попрощался и хотел уже выйти, но что-то вспомнил и обернулся.
– Номер на могиле... – он стал нервно теребить нижнюю губу, – вы не поверите... как странно...
– Что? – Эрих взглянул в записи. – Двести шестьдесят четыре.
Вместо ответа Гордеев достал свидетельство о регистрации транспортного средства и ткнул в регистрационный знак.
– Номер могилы совпадает с номером машины.
Эрих взглянул на свидетельство.
– Вот это да!
– Мистика... – прошептал Гордеев и с озадаченным видом распахнул дверь.
Как только пациент вышел в приемную, Краузе сделал последнюю запись о сеансе и выключил камеру. Собрав вещи и надев пиджак, он вышел из кабинета и застал процесс согласования следующего сеанса.
– Эрих, – привлек внимания босса Давид, – Станислав снова просит назначить ему то же время.
– Хорошо, – Эрих похлопал пациента по плечу, – в виде исключения.
– Спасибо, – бодро поблагодарил Гордеев и расплылся в улыбке.
– Вы домой? – спросил пациента гипнолог.
– Да, но с большой неохотой, жена уехала к матери.
– Вот как?
– Мы решили, что на время сеансов я побуду один. Знали, что все будет несладко, не хотели осложнений в отношениях.
– Но такое даже я не предполагал, – признался Эрих.
Вместе они спустились на первый этаж, вышли из здания и подошли к своим машинам.
– До среды, – кинул на прощанье Станислав и сел в черный «Porsche Cayenne».
Пока пациент выворачивал, Эрих смотрел на его машину в зеркало бокового вида и поймал себя на мысли, что более противоречивой личности еще не встречал. Внешне Гордеев походил на финансового брокера с Уолл-стрит, по складу ума оказался исследователем, а его внутренний мир, переполненный страхами и сомнениями, был закрыт для всех, кроме жены и науки.
***
Утром следующего дня в домашнем кабинете Краузе ждала распечатка по использованным кодам, присланная службой безопасности коттеджного поселка. На полчаса он углубился в ее изучение. То, что он обнаружил, подвергло его в шок. На следующий день после его приезда из Италии кто-то несколько раз вводил код Елены в два часа ночи. Естественно, что система заблокировала код – Эрих отменил его доступ еще до отъезда. Система была запрограммирована на трехразовое введение кода, а потом блокировалась и посылала автоматическое уведомление на пульт охраны.
– Василий! – окрикнул он водителя с лестницы.
Василий вышел из кухни.
– В ночь после моего приезда тебе звонили с охранной фирмы?
Подумав, Василий закивал.
– Они просили проверить, не проникал ли кто-нибудь в дом. Я проверил. Вы спали. В доме никого не было. Я им отзвонился и дал отбой. А в чем дело?
– Пытались ввести код Елены.
– Во сколько?
– В два часа ночи.
– Примерно в это время мне и позвонили.
– Ты сменил коды?
– Еще вчера.
Краузе спустился на первый этаж и встал у стеклянной стены.
Из раздумий его вырвал звонок Ларисы.
– Доброе утро, Эрих, не помешала?
– Нет, слушаю вас, – голос Эриха был напряженным, он чувствовал, что ее звонок добавит ему порцию душевных терзаний.
– Я сочла нужным позвонить вам лично и уведомить о наших намерениях.
Ответом ей была тишина, и она продолжила:
– Мы отправляем Зою на учебу в Милан. Она давно хотела брать уроки живописи, собственно, поэтому ей и нравился ваш дом. Столько света...
Она применила прошедшее время, и Эрих понял, к чему весь этот разговор.
– Петр Семенович выйдет с вами на связь на следующей неделе, но я заранее могу сказать, что эксперты пришли к единому мнению: Рихтер не убивал вашу жену.
Эрих пошатнулся и сел на диван. Подтвердилось то, чего он боялся больше всего.
– В связи с этим мы хотим обезопасить Зою, она уже могла попасть под прицел вашего преследователя. Он мог подумать, что у вас новый роман.
– Понимаю вас.
– Она, конечно, брыкается, называет нас перестраховщиками, но что в этом плохого. Как меня не называй, дочь у меня одна, – она взяла паузу, потом тяжело вздохнула и выдала на одном дыхании: – Она плачет две ночи подряд. К завтраку не выходит. Снова замкнулась в себе. Смена обстановки пойдет ей на пользу.
Эрих вспомнил, к чему привела смена обстановки жены.
– Она едет одна?
– Нет, что вы. Я еду с ней. С нами двое телохранителей.
– Хорошо, – Эрих с облегчением выдохнул.
– Это так не вовремя. Так все хорошо складывалось. Но я вам желаю всего хорошего и благодарю вас за понимание.
Она попрощалась, Эрих откинул телефон на диванную подушку и хотел уже прилечь и подумать, как снова залилась птичья трель. Эрих взглянул на дисплей телефона. Это был Островский.
– Эрих, привет! Я так понимаю, она сама тебе позвонила.
– Ты о Ларисе? Да, только что.
– Они отказались от покупки или аренды дома, как она выразилась, в целях безопасности. Но готовы купить китайские вазы для особняка и кое-какие картины. Цену мы уже согласовали, скажу, что они были более чем щедры.
– Даже так, – Эрих хмыкнул. – Прощальное извинение.
– Знаешь, все, что ни делается, делается к лучшему, – резюмировал адвокат. – Изначально ты хотел продать дом, а не сдавать в аренду. Но и с арендой они не торопились, тормозили подписание договора и процесс согласования цены. Теперь же нам никто не помешает закончить сделку. Покупатели есть, не скажу, что их много, но рынок недвижимости пробуждается, каждый день все меняется. Так что...
В ворота позвонили, Василий выглянул из дома и бросил на ходу:
– Похоже на доставку.
– Влад, позвони риэлтору и ускорь продажу.
– Позвоню прямо сейчас, но ты же помнишь, что она советовала...
– Освободить дом... – ответил Краузе и огляделся, сердце сжалось.
– Да, наличие личных вещей мешает покупателю представить себя в интерьере. У тебя есть куда съехать?
– Да, у меня в школе есть апартаменты. Площадь примерно сто двадцать квадратов. Пока использую их, а после продажи будет видно. Ко мне пришли, не могу больше говорить. – Эрих разъединил связь, вышел в холл и увидел, как Василий поздоровался с каким-то мужчиной за руку.
Он принял от него небольшой сверток и, вернувшись в дом, пояснил:
– Это от Зои.
Он развернул сверток и вручил Эриху три бутылки коллекционного вина с приколотой запиской и белым конвертом. Гипнолог спустился на цокольный этаж и вошел в хранилище. Развернул письмо и прочитал:
«Доброе утро, Эрих.
Мне хочется остаться и уберечь Вас от любой беды. На мой взгляд, Вы уже выпили свою чашу страданий и не заслуживаете новых испытаний. Вы заслуживаете покоя и любви. Но родители настаивают на моем срочном отъезде, а когда они так упорны, с ними лучше не спорить.
За наш последний разговор я на Вас не сержусь. Наверное, я бы поступила так же, если бы опасность исходила от меня. Поверьте, я уже была на Вашем месте и знаю, почему Вы прервали наше общение. Умоляю Вас, будьте осторожны и не пренебрегайте советами службы безопасности. Говорю Вам как человек, который уже дважды был на волосок от смерти.
Мама говорит, что с мужчиной, как Вы, жизнь похожа на драму. В ней сплошные переживания и тревоги. Не обижайтесь, но я с ней согласна. Как только Вы поселились в нашем доме, покоя в душе больше нет. Конечно, Вы ни в чем не виноваты, это все я, по словам папы, «излишне романтическая и утонченная дева». Устоять перед Вашим обаянием невозможно. Догадываюсь, что меня Вы в качестве дамы своего сердца не воспринимаете – слишком большая разница в возрасте. Я не бахвалюсь, но мне кажется, что кроме меня Вас никто не понимает.
Судьба снова нас разводит, чувствую, что на этот раз надолго, а может, навсегда. Хочу, чтобы Вы встретили ту самую, которая сделает Вас счастливым и наполнит жизнью и радостью Ваш великолепный дом.
Примите мой скромный вклад в Вашу коллекцию. Хочу, чтобы, глядя на это вино, Вы вспоминали меня, хотя бы мельком. Прощайте!».
Она не поставила подпись даже в прощальном письме. Было непонятно, почему она решила, что они больше не увидятся, но Эрих не стал заострять на этом внимание. К поискам сталкера он подошел основательно и не собирался затягивать процесс. Из-за ее отъезда он не чувствовал особой тоски. Их отношения казались ему нелепыми – внешне они походили на отца и дочь. Было парадоксальным, но свое отношение Эрих резко менял лишь тогда, когда Зоя была рядом.
В записке она просила «замуровать» ее подарок в единственный шкаф, который был под замком. Эрих оценил вино и усмехнулся. Пить такое вино было бы преступлением, упомянутый «скромный вклад» был абсолютно не скромен. Он внес в каталог три новые позиции и обнаружил, что коллекция теперь насчитывает ровно полторы тысячи бутылок. Наружу вырвался смешок: теперь понятно, почему Зоя подарила именно три бутылки. Она ведь видела количество бутылок в каталоге, когда он презентовал ей коллекцию.
Ссылка на второй сборник рассказов:
https://www.ozon.ru/context/detail/id/148548250/
http://idavydova.ru/
https://www.facebook.com/inessa.davydoff
https://twitter.com/Dinessa1
https://ok.ru/group53106623119470