ДЕТСТВО МИШИ.
ДЕРЕВЕНСКИЕ БУДНИ.
Стоял август. Старший брат и сёстры вновь работали на колхозном сенокосе, неделями жили в поле и домой приезжали лишь по субботам. В колхозе строили скотный двор (коровник), и отец плотничал. Мама по-прежнему работала дояркой.
Они оба уходили рано утром и возвращались с заходом солнца. Без выходных. С личным хозяйством управлялись до восхода или после захода солнца. Помню, мама всегда ела на ходу, за стол почти никогда не садилась. Жуя кусочек хлеба, успевала ещё что-то делать около русской печи. Гремя чугунками, готовила еду не только нам, но и для свиней, для телёнка или мыла посуду…
Когда приходил отец, она, вынув ухватом чугунок со щами, наливала в металлическую миску, ставила на стол, клала ложку, хлеб, а сама, как правило, тут же принималась за какую-нибудь работу.
Отец в обед тоже торопился, и не раз случалось, что он, глотая первую ложку щей, обжигался (только из печи ведь!), бросал ложку на стол, матерился, приговаривая: «Мать твою нехай! Почему не сказала, что щи горячие?!» Конечно, потом успокаивался. А после еды успевал ещё что-то сделать во дворе по хозяйству. Вечерами тоже трудились для своего подворья и зачастую возвращались в избу смертельно уставшими
Сегодня за обедом отец сказал маме, что надо сметать сено в стог, а то пересохнет, или, что ещё хуже, пойдёт дождь. Они с матерью косили для себя сено урывками, после работы – другого времени никто не давал! Мама вечером заходила к отцу на стройку, я также туда прибегал, и мы шли косить сено для своего хозяйства.
Солнце уже клонилось к горизонту. Мама привела с собой колхозного быка по прозвищу Потап, как мне казалось, огромного, чёрно-белой масти, с большой головой и широкой спиной. На нём я буду возить копны.
Меня подсаживают на спину быка. Идём в поле, что в двух километрах от деревни. Бык идёт медленно – минут 40. Мама тем временем вытащила спрятанные в тальнике вилы и грабли, ведёт быка к первой копне. Я пока не понимаю, в чём же моя доля работы.
Мама обвела быка вокруг копны, и верёвка, тянувшаяся за ним, обвила копну. Свой конец верёвки мама привязала к шорке, надетой на шею быка, и вела его на несколько шагов вперёд. Верёвка вокруг копны натягивалась, и мама объясняла мне, как надо ехать с копной: на неровности и кочки не наезжать, не останавливаться – иначе копна может развалиться.
После этого мама ставила ногу на верёвку позади копны и кричала мне: «Трогай!» Прикрикнув на быка, я стукнул пятками по его бокам, дёрнул повод. Потап как бы нехотя тронулся с места и пошёл.
Шёл он туда, где стоял отец. Я с волнением думал, как же буду править быком, как объеду кочку, если она попадётся на пути.
А вот и она!…Тяну за правый повод, но бык, и не думая подчиняться моим детским рукам, идёт прямо и прямо. Тяну повод обеими руками, бью, не глядя на кочку, ногой по левому боку, а когда смотрю вперёд – о радость! – вижу, что бык благополучно обошёл злополучную кочку и продолжает идти в сторону отдалившегося отца.
Отец берёт быка под уздцы и подводит к другой копне так, чтобы обе оказались рядом. Остановив быка, отец дёрнул за конец верёвки, и, к моему удивлению, она сразу развязалась.
- Как это? – спросил, не удержавшись, я у отца.
- Это специальный калмыцкий узел, - объяснил он. – Чтобы сидящий на быке копновоз мог одним движением, не напрягаясь, сам развязать верёвку и освободиться от копны.
Не без помощи отца я развернул быка и поехал в сторону матери. Потап практически меня не слушался, но как бы нехотя выполнил всё, что от него требовалось. Пытался я заставить его идти быстрее – он и не подумал этого сделать.
Трогался с места и поворачивался он с великой неохотой, зато команду «Стоп!» выполнял моментально. Подвозка копен шла медленно ещё и потому, что каждая следующая копна стояла всё дальше от стога. Пока я передвигался на быке, отец привезённую мной копну забрасывал на стог. Он успел и вицы вырубить в соседней рощице, чтобы завершить готовый стог: четыре тальниковых ствола с ветками, которые укладывали на верх стога и связывали между собой для прочности, чтобы даже сильный ветер не мог сбросить верхнее сено со стога.
Начиная возить копны, я не смотрел на окружающую природу – было не до того. Но, получив кое-какие навыки копновоза, стал спокойнее и мог уже посмотреть вокруг.
Солнце опускалось к самому горизонту и своим краем ушло за впереди стоящую рощу. Разливался закат. Сначала он был ярко-жёлтым, постепенно меняя цвет на розовый, потом пурпурный. Становилось темнее и темнее. Ветра не было. Природа словно замерла, даже птички, гнездившиеся на деревьях, перекликались всё реже. То затихнут, то, как бы ссорясь, пискнут с новой силой и опять затихают.
Где-то совсем рядом кричали перепёлки. По мере того как природа замирала, их резкий пересвист становился звонче и звонче: «Фить - пирю! Фить - пирю!». Постепенно замерли и они. Природа засыпала. На горизонте ещё недолго светилась узкая полоска заката. Но вот и она исчезла – всё вокруг погрузилось во тьму.
Я подвёз к стогу последнюю копну. Осталось завершить стог. Для этого мать поднималась на него и граблями укладывала подаваемое отцом сено так, чтобы вершина приняла форму конуса. Тогда осенние дожди не проникнут внутрь, а будут стекать вниз. В противном случае сено в стоге сопреет и придёт в негодность.
Отец отвязал верёвку от шорки, снял и шорку с быка, перебросил верёвку через стог, натянул, и мама взобралась по ней наверх, обошла круг, утаптывая сено. Я ещё сидел на Потапе, подбиравшем клочки сена из-под ног с земли. Отец предложил маме отправить меня в деревню на быке. Дескать, пока он довезёт меня, они закончат работу и догонят нас. Мама согласилась, и мы с Потапом отправились в обратный путь. Тьма быстро наступала со всех сторон, и я уже не мог разглядеть дороги, однако бык шёл уверенно.
С той стороны, где остались родители, послышалась песня. Это пела мама звонким грудным красивым голосом:
Позарастали стёжки-дорожки,
Где проходили милого ножки.
Позарастали мохом-травою,
Где мы гуляли, милый, с тобою…
Пройдя метров пятьсот, бык вдруг поднял голову, пошевелил ушами, как бы прислушиваясь, засопел носом, глубоко вздохнул и прибавил шаг. Я обрадовался такой резвости. До огородов оставалось ещё несколько сот метров. С правой стороны должно быть Моховое озеро, но в темноте я ничего не увидел.
А бык вдруг остановился, повернув голову в сторону озера. В чём дело, я и не понял вначале, но услышал словно бы шарканье ног по полу и какие-то вздохи. На берегу озера отдыхало стадо колхозных коров. Одни лежали на траве, пережёвывая «жвачку», другие стояли, повернув головы в мою сторону. Интересовал их, конечно, не я, а Потап.
Вот он и пошёл к стаду. Как я ни старался, натягивая изо всех сил повод обеими руками, бык не слушался. Он просто встал и категорически отказывался двигаться к деревне. Проработавшего весь день и весь вечер, его тянуло на отдых, в стадо! Я же заставлял его уйти от родного стада куда-то в темноту и неизвестность.
Прошло 2-3 минуты, быку надоело моё упрямство и нежелание понять его, Потапа! И тогда он повернул голову, аккуратно рогом зацепил меня и столкнул со своей спины. Я шлёпнулся на землю, не ушибся, но заревел от обиды, что не смог справиться с быком.
Потап пошёл к стаду, как я теперь понимаю, в свою семью, домой. Пришлось мне тоже повернуть и пойти навстречу родителям. Увидев меня, они удивились. Всхлипывая, я объяснил, что меня сбросил бык, а сам ушёл в стадо. Отец сказал:
- Ну и отпустил бы его, ему ведь тоже отдыхать надо.
Отец ушёл к стаду и снял с Потапа уздечку. На меня навалилась усталость, клонило ко сну. В избе я сразу же залез на печку и через минуту уже крепко спал.
Продолжение на http://www.proza.ru/2019/07/18/424