Би-жутерия свободы 91

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 91
 
      – Успокойся, голубчик, не гневись. Обещаю тебе, милый, что впредь буду считаться с твоим мнением и разделять шкурные  собачьи интересы. Но не забывай, мы живём в королевстве гадостей и пакостей, и за шлейфом недомолвок и обид ведём себя соответственно, – испуганно озираясь, согласилась Фрумочка с прирождённым оратором Моисеем.
Про себя Фрума не отрицала, что устами Мошки глаголет истина, и от этого ей становилось ещё больнее наступать на шпорную пятку. В перепалке с йоркширом она долго не могла побороть смущение. Декольтированный вырез лошадиных ноздрей выдавал в Фруме чувственную натурщицу. К Мосиному счастью они находились в разных весовых категориях, и он, взлетая, брал над ней верх. Других позиций терьер не признавал. Ах, если бы он знал сколько моряков и лётчиков без вести пропало в её Бермудском треугольнике, тогда бы его мордочку съедала оскольчатая улыбка Гуимплена от уха до уха.
– Если не возражаешь, – предложила она, – давай навестим Зосю Невозникайте. Ты её помнишь, на ней была облегающая форма искупления вины и замшевая размахайка на светящихся кнопках.
– Ладно, отчаливаем, она хотя бы не пристаёт. И предупреждаю, больше не провоцируй меня на мордобой, как прикладное искусство, не то приведу вместо себя котёнка Вилли. А ты его крутой нрав знаешь, – отмахнулся от неё хвостиком Мошка, и  проводил кривоногую вислоухую таксу обольстительной улыбкой на умилительной мордашке. Она по обыкновению отклячила свой округло-завлекательный арьергард, благоразумно скрывшийся за углом. Боже мой, какую чудесную сексвопильную пару мы могли бы с ней составить сегодня, сиренево размечтался бородатый йоркшир, вспоминая о своей первой пассии – маленькой нищенке, пробегая мимо которой он обнажал клыки, на которых было написано «Подаю голос». Собачье чутьё подсказывало, что жаркий вечер в компании Фрумочки обещает быть безодёжным, как и предыдущие, в бальном халате ему по квартире не пощеголять. Разве можно переделать сучку, прошедшую, как говорится, стажировку в лучших приблудных домах Лондона и Филадельфии, где она на потребу низменным вкусам завсегдатаев заведений проделывала непроизвольные упражнения с огурцом пряного посыла «Куда подальше»? Видать, сучья эпоха наступила, старО’****ки на пенсии деквалифицировались в проститутки, рассуждал Мошка. Но такова сучья порода – не хочешь, но прикипаешь всей душой. Подай им лапу в трудную минуту, и из тебя сделают послушную игрушку, а то ещё и какой-нибудь шахтёр с перегоревшей лампой и угольными залежами в носу или серы в ушах заставит прыгать через горящий обруч в пивном заведении «Пив, пав».
Мося, на собственной шкуре, испытавший служебное рвение собак, надеялся, на вселенский хаос. Он подозревал, что некая яркая личность с перламутровой помадой и макияжем цвета крымского завгара приведёт его вместе со схваченным за шкирку,насморком к общему знаменателю строгого режима. Интересно, подумал Мошка, если бы я с безупречной репутацией бонвивана собачьих площадок отважился доверить свою тайну друзьям, то чтобы прорычал бульдог Ростбиф с глазами пропойцы – участник родео внутренних органов или державший удар по банке мудрозвон боксёр Релакс (теперь Фагот с защитной реакцией фагоцита), на попонке которого с надписью: «Пища – нитрат твою мать!» разлагался дохлый номер решающего боя за призовую косточку?
Пробежала свора загулявших дворняжек,  напоминавшая поведением труппу бродячих актёров без ангажемента. Сорвав с себя записку «Приютите сироту!», Мошка понял, что опасаться нечего. Когда изысканная дама с пушистой собачкой проходила мимо заброшенного индейского кабачка «Дряблые куницы старческих лиц», изогнутая усмешка терьера напомнила выходящей из питейного заведения подвыпившей парочке турецкий ятаган. В его глазах они прочли: «Кровать её – Арарат-гора, эх, устроиться бы в подножье. Я устал от нелестных эпитетов. Для собачьего сердца таблетка аспирина полезней ночи любви, когда я чувствую себя обглоданным до мозга костей».
Из приоткрытых дверей до общественного сознания доносилась канючая песенка: «У желанного, да у любимого размываются границы ощутимого...». Её бардопоэт накатал за пять минут на влажной салфетке у стойки бара по просьбе заслуженного крысолова йоркшира Мошки, так, на всякий пожарный случай.

Я не причастен к связи ни на грамм,
ох, не причастен.
Но вы, ревнивая, подняли  шум и гам,
он был ужасен.

Вы свили смачное гнездо
с котёнком Вилли.
Соседи вас за хвостовство
оговорили.

Валялся с вами я не раз
в стогу на сене.
Мы танцевали па-де-грасс
не по системе.

Существование влачил
в мире насилий,
за то, что перепоручил
котёнку Вилли.

Живот ваш жиром оплывёт,
как это грустно.
Ходить к вам буду в огород
козлом капустным.

«Благословлю вас на отёл»
благодарили,
за то, что я к вам в дом привёл
котёнка Вилли?

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #92)