ПАМЯТИ КИНОДРАМАТРУГА ЕВГЕНИЯ ГРИГОРЬЕВА
«ПЕРВЫЙ ПОМОЩНИК КАПИТАНА».
Сценарный факультет ВГИК (Всесоюзный государственный институт кинематографии) готовил в основном – дипломированных б е з р а б о т н ы х. Штатных сценаристов не держала ни одна студия страны. И по выпуску вчера еще гениальные авторы интереснейших произведений, бывшие студенты оказывались на улице. Куда идти с т а к и м дипломом? На службу в редакции ГОСКИНО или киностудий брали только счастливчиков с московской пропиской. Однако ни одного не взяли. Пришла перед распределением одна импозантная дама, вся в золоте и в бриллиантах. Посмотрела на всех критическим взглядом и оставила будущих Габриловичей ни с чем.
Пойти на киностудию Министерства обороны СССР? После Федерико Филлини? Пьера Паоло Пазолини? Ингмара Бермана, Василия Шукшина и Андрея Тарковского? Конформизм!... На худой конец поехать в Горький, Владивосток - в редакцию политического вещания? С сериалом похорон Брежнева, Черненко и Андропова? А в МВД? А КГБ? В принципе, всё было в моих руках. В КПСС я не стремился, она меня сама нашла, рекомендации давали – фронтовики. И в партию принимали меня не последние люди. Цвет мирового кинематографа голосовал за меня. Однако учили они нас все чему-нибудь и как-нибудь. Заботясь более о своих детях, внуках и любовницах.
Мой дипломный сценарий «ХУМУХУМУНУКУНУКУКУАПУАА» был разгромлен по всем правилам прошлых лет. Исподтишка один из перебежчиков на режиссерский факультет, в мастерскую Герасимова, которого я имел неосторожность нелестно упомянуть на партсобрании (прости, Сергей Апполинарьевич), этот студент стал исподтишка вычислять, по чьему наущению я посмел подвергнуть легкой критике гениев? Да и не критике вовсе, а так, было мое пожелание лауреату Ленинской, трёх Сталинских премий и Государственной премии СССР, Герою Социалистического Труда и Народному артисту СССР, депутату Верховного Совета СССР п о ч а щ е встречаться со студентами в неформальной обстановке, а не только на собраниях. Имея ввиду студенческие пьяные дебоши будущих режиссеров-Кубриков Стенли, которые высокомерно вели себя в отношении студентов прочих факультетов.
Они просто терроризировали киноведов, сценаристов, экономистов, художников и даже актрис, которые заискивали перед ними, и все были готовы лечь под них. Студент-перебежчик пустил слух, что я - д и с с и д е н т. Досталось от меня и Сергею Бондарчуку. Однако все мы его искренне любили за его легендарные: «Я и после второй не закусываю». Разваливался Брежнев – гнил ВГИК.
Но первый скандал я закатил преподавателю по политэкономии социализма. Курносая, светлая, в очках – она не желала никому зла. Просто никто из студентов не хотел изучать марксистско-ленинские дисциплины. Причины были разные, главная из них – бездарность всех этих «доцентов с кандидатами». Как назло, в наказание мне, я был старостой группы. Поэтому вынужден был ходить на эти первые пары, когда друзья, после бессонных ночей, сладко спали в общежитии на Будайской, 3.
- Когда прекратится это лицемерие? – спросил её однажды я. – Никто на ваши лекции не ходит. А отвечают по бумажке только сирийцы и вьетнамцы.
Надо отдать должное иностранным студентам. Они грызли этих Маркса и Энгельса, будто это Коран или цитатник Мао. А на переменах, между прочим, ругались между собой чуть ли не до драки: вьетнамец Нам и сирийцы (что им было делить?) Теперь-то я понимаю. Мне приходилось их разнимать. В результате, от одних я получил прозвище «эфрей», другие повесили ярлык оппортуниста. Хитрая порода!
Преподаватель обмерла и испугалась не на шутку. Ещё бы – дело политическое. Она попыталась оправдываться, что-то лепетала себе под нос, а меня понесло:
- Вы посмотрите, какая у вас явка? Я, да - иностранцы. И те, не то, что двух мыслей, они и двух слов связать не могут без бумажки.
- У них проблемы с языком, - робко возразила она. – У себя на Родине они будут доносить марксистско-ленинское учение на своем родном языке.
- Послушали бы вы, как они наших девушек уговаривают - на чисто русском! – не унимался я. – По писаному, они - марксисты, а в душе… В душе что у них?
И тут в разговор вдруг вмешивается сириец Али:
- Леонид Ильич Брежнев готовый текст зачитывает.
Все обмерли. Помянуть всуе самого Леонида Ильича-а?
- А русские студенты портвейн пьют, – невинно улыбаясь, говорит капитан Нгуен. И показывает фотографии с последней студенческой вечеринки.
Дело закончилось полюбовно. Наши студенты, после такого моего наезда, обеспокоились и стали посещать лекции по общественным дисциплинам. А я в лице преподавателя политэкономии нажил, конечно, врага. И подобных инцидентов за пять лет было множество. Подробней об этом расскажу в другой раз.
Мой диплом и меня спас великий кинодраматург Евгений Григорьев. Легендарный автор сценариев культовых фильмов: "Три дня Виктора Чернышева", "Романс о влюбленных", "Отцы", Отряд" и др. Он вел мастерскую на один курс младше нашего. Он вступил в драку с элитой сценарно-киноведческого факультета не на жизнь, а на смерть. Так оно и оказалось: ему больше не дали набрать группу. А кто я ему был? Можно сказать, мы не были знакомы.
Из студентов меня не бросил в беде Владимир Абаринов. Сейчас он – ведущий журналист «Радио Свобода», живет в Вашингтоне. Мы поехали с Володей к Григорьеву на дом. Тот прочитал мой дипломный сценарий «Хумухумунукунукукуапуаа» и курсовую работу «БЕЗ ЦАРЯ В ГОЛОВЕ». Евгений Александрович не скрывал своих чувств: он был потрясен моими вещами. Он не ожидал таких откровений о нашей «антисоветской действительности» от секретаря комитета комсомола, моряка загранплавания.
Мы с Григорьевым сделали редакцию дипломного сценария, который стал называться «ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТРЕТЬЕГО ШТУРМАНА». Всю ночь студенты его курса Иван Лощилин, Владимир Щербинин и Георгий Шевкунов (ныне - митрополит) перепечатывали срочно начисто текст. И я с грехом пополам получил диплом об окончании прославленного института.
- Никуда не уезжай, – говорит мне Григорьев. – К концу года мы с тобой в соавторстве, по твоим первым вариантам, заключим два договора на постановку художественных фильмов. Такое сказать безродному студенту…
А я уже заболел морем. Жена в шоке - ребенок на руках, и второго ждет. Договорился с товарищами, которые ходили со мной в океан на одном корабле, и они составили мне протеже – меня снова берут в «СЕВРЫБХОЛОДФЛОТ». Правда, главный капитан флота заявил:
- Мне Шукшины здесь не нужны.
Слава Богу, об Андрее Тарковском не вспомнил. – Пусть в помполиты идет. Языком молотить.
Состоялся нелегкий разговор с начальником 1-го отдела:
- Не пойму я, – пристально глядя мне в глаза, начал представитель КГБ. – Окончить ВГИК и сюда – к нам. В Заполярье. За границу рветесь?
Он никогда не был в море, и не знал полковник, что такое – океан. А отношения между людьми в экипаже? Да и сам-то я только сейчас понимаю, что КОРАБЛЬ – ЭТО КОВЧЕГ. Узнал он обо мне всё, и в Мурманском мореходном училище, и у моряков, с которыми я ходил в дальние рейсы на Кубу, в Лас-Пальмас. И на Кергелен, что на юге Индийского океана.
Получаю назначение – Первый помощник капитана (Помполит) учебного судна «КОЛА». Моряки в шутку прибавляли «КОКА». Главное моё занятие – сбор партийных взносов с моряков загранплавания управления «Севрыбхолодфлот». Как полагается, получаю подъемные, и начинается мурманская портовая жизнь. После работы – кабаки.
Будто не было пяти вгиковских лет. О, мурманские рестораны – это целый мир и образ жизни. Как-нибудь опишу их обычаи и нравы. Водка, заказные песни, драки и так далее. Друзья мои, с которыми учился в мореходке, с которыми плавал во льдах, не могут нарадоваться на меня – как же, Боб на флот вернулся росле ВГИК! Какой он – знаменитый ВГИК? Кто муж у такой-то, а кто жена у любимца всех времен и народов? А правда, что С. – любовница самого Б.? Кинозвезды подменили апостолов.
Господи, у меня самого душа разрывается. «Два фильма с Григорьевым – мечта любого сценариста. Я утру нос всем недоброжелателям, подхалимам и бездарям-стукачам - провокаторам. Надо же случиться такому совпадению: или в море идти, корабль уже подыскался, или возвращаться в Москву?»
Случай всё разрешил за меня. Вызывает меня секретарь флотского парткома и как бы между прочим, даёт задание: прочитать лекцию на антирелигиозную тему экипажу «Колы». Всё логично. Иду в областную библиотеку, набираю книг и брошюр на атеистическую тему. И чем больше вчитываюсь в тексты, тем хуже, не по себе мне становится. Не с одним помполитом приходилось мне ходить в дальнее плавание. Однако никто из них в море не читал лекций о Боге. И сейчас понять не могу - почему?
Были они незаметны на удивление. Во ВГИКе все зачеты и экзамен по НАУЧНОМУ АТЕИЗМУ я сдавал худо ли бедно. А тут, что со мной? Одно дело – нести несуразицу институтской красотке с нерусской фамилией. Совсем другое – выступать с речью о Боге перед матросской аудиторией.
- Я увольняюсь, – подавленный своим решением, говорю я секретарю парткома на следующий день.
- Что случилось? – с деланным участием спрашивает он. - А сам рад не помнит - ВГИК этот.
- Жена прислала письмо. Пишет, что беременная вторым ребенком, носит воду ведрами из колодца, - начинаю я противный разговор. – Родня жену травит. Говорят - бросил я её, - выдавливаю из себя, а у самого горло спазмы душат.
- Мы вам корабль подобрали. На полгода идет в Индийский океан, - сочувственно продолжает парторг. – Что ж, вы так? Деньжат заработаете, сценарий о мореманах какой напишите.
- Штурманом можно? – с надеждой спрашиваю я.
- К тому сроку жена родит второго. Придете с рейса, поедете в отпуск. Заделаете ей третьего И так далее! – радостно осклабился прожженный партработник - помполит.
- Я – штурман дальнего плавания, – зачем-то говорю я.
- Никаких штурманов… Вы в номенклатуре! - радостно сообщает N.
В Москве отыскал Евгения Александровича. Дверь открыл он не сразу. Увидев его по-мурмански святого, я всё понял. Он достает бутылку шампанского из холодильника, долго-долго пытается сдернуть с пробки серебристую фольгу, наконец, пробка с хлопком ударяется о стену. А игристое вино хлещет из бутылки на пол.
- Извини, Боб, я развязал, – говорит "Женя", а слезы его капают в шипящую лужу.
P.S. СЛЕДОМ Я УВЕРОВАЛ.