Приближался год решающий и определяющий дальнейшую мою судьбу. Уже далеко позади детство, близок день прощания со школой, а впереди огромный непознанный мир. Прощаясь со школой, каждый из нас начинает жить ожиданием чего-то нового, необыкновенного. А какое это новое, необыкновенное, кто знает? Мы рисуем своё будущее по книгам, семье и детскими мечтами. Мечты, мечты! Где ваша сладость? Уйдут мечты, останутся только разочарования. А сможет мечта укрыть нас от бурь житейского моря? Хотя как сказать, здание мечты основано на наших надеждах которые мы внушили сами себе мыслью, это наш карточный домик и сколько времени он простоит, зависит от погоды.
Я летала в облаках, в детстве мечтала стать модельером, но кроме того, что умела воплощать свои фантазии на бумаге, палец о палец не стукнула, чтобы что-то из придуманного воплотить в реальность. Во время поездки с классом на экскурсию в Москву, как завороженная смотрела на экскурсовода в музее и решила «что это «моё». Дома пыталась разыскать, где обучают такой профессии. Потом мечтала быть искусствоведом, археологом, архитектором и даже историком. С первого урока истории в 4 классе влюбилась в этот предмет, долгие годы вынашивала мысль о связи с ней своего будущее. Искала в библиотеке что-нибудь интересное, хорошее, запоминала исторические даты, но больше всего меня привлекала древняя Русь и вообще древность. В десятом классе у меня ума не прибавилось и по- прежнему не знала чему отдать предпочтение и куда пойти учиться? Мама видела меня врачом или журналистом. Отец советовал идти в технический вуз, по крайней мере, с этой профессией говорил он, сама себя сможет содержать. С гуманитарным образованием, как правило, влачат жалкое существование. Он оказался прав.
И послушав отца отправила документы в фармацевтический институт в Ленинграде, имеющий прямое отношение к медицине, как мечтала мама, а специальность выбрала чисто техническую – «машины и аппараты фармацевтической промышленности». После последнего звонка в школе я совершенно разбитая пришла домой, ревела целый день, никого и ничего не хотела видеть и слышать. Мне казалось, что жизнь закончилась, все лучшие годы далеко позади, а впереди что-то ужасное, неизвестное. В то далёкое время председателем правительства был Никита Сергеевич Хрущёв. Я любила его с детства. Он часто выступал по радио, я садилась на диван и глотала каждое его слово, его юмор и последние наставления – «За работу товарищи!». Не знаю, но почему то я его полюбила и прочитав, в зрелом возрасте много книг о нём, - осталась верна ему. Все считали его безграмотным, нетерпимым, самодуром. Легко осуждать, покрутились бы эти моралисты в жерновах Сталина, где бы они были? Теперь не то, что прежде. Кто любил своё время, тот помнил, грустил о прошлом, жалел как друга сердца. И когда его родственники поставили Никите Сергеевичу памятник работы Эрнеста Неизвестного, я будучи в Москве отправилась на поиски его могилы. Этот двуликий памятник Эрнеста точно отразил его характер, утопического будущее и самое главное отношение к простым людям. Он дал нам свободу, провёл преобразование, подарил надежду прекрасного будущего и обещал к 1980 году создать экономическую базу коммунизма.
Его школьное преобразование не давало надежд на поступление в вуз, так как школьникам выделялось всего двадцать процентов мест. Это должно быть золото и серебро в аттестате, бронзе там места не было.
Поэтому я понимала, что звёзд с неба не хватаю, и вряд ли мой вояж в институт закончится результативно, но это необходимо, чтобы проверить свои силы и точно определиться такой «самой неуверенной девушки города и испечь свой первый блин». В своей голове я выстроила два варианта вхождения в «Храм» наук и была уверенна, что он обязательно состоится, если не завтра, то через два года, точно. «Доброе начало – половина успеха» - думала я.
В Ленинград (теперь Петербург) поехала с мамой, остановились у дальней родственнице. Она жила на улице Лаврова, в районе метро «Кировская». На этой улице располагались шикарные особняки бывших князей. Во многих располагались библиотеки, институты, был Дворец бракосочетания, а некоторые были приспособлены под коммунальные квартиры. Пелагея Фёдоровна, которая их приютила, жила в доме князя Потёмкина-Таврического. Напротив этого дома стоял его Дворец за ажурным металлическим забором. Мы вошли в подъезд с парадного крыльца. В огромном холле, была лестница на второй этаж и две двери направо и налево. Под лестницей стоял диван, стол и сидела консьержка. Она поинтересовалась к кому пришли и, сказала, что Пелагея Фёдоровна ждёт нас. Это была суховатая пожилая женщина, очень интеллигентного вида. Она жила одна и говорила, что вся её семья умерла в блокаду от голода. Муж был репрессирован ещё в 1939 году, а она была на фронте.
К сожалению, осталась жива, а жизнь без близких потеряла всякий смысл. Её комната была похожа на длинный чулок, шириной с узкое окно – мрачная, неуютная и холодная. Вся мебель стояла вдоль одной стены и был узкий проход к окну, вдоль другой стены. Нам с мамой она уступила свою кровать, а сама легла у порога на сундуке. В коридоре было десять дверей, девять жилых комнат и кухня, где стояло три газовых плиты и три длинных стола. Туалет находился в подъезде, а умывальник в тамбуре у входной двери. Вот и все «столичные» удобства. Потолки были настолько высокие, что стены разделяющие комнаты между собой, были не до самого потолка. По-видимому, у старого хозяина на первом этаже располагался огромный зал для устройства балов.
Мы с мамой разыскали институт, который находился на улице Рентгена. Вся улица вдоль института была заставлена машинами разных марок того времени, на тротуаре стояли солидные хорошо одетые мужчины и женщины. «Да! Таких дам, в нашем городе нет, подумала я». Эта публика подстёгивала мой азарт и желание, когда-то оказаться среди них. В институте нам выдали экзаменационный лист, пропуск на время экзаменов с моей физиономией и направление в общежитие. Чтобы заселиться в общежитие нужно пройти в бане санобработку. Мама уехала к Пелагее Федоровне, а я отправилась в баню. В предбаннике все разделись догола, вещи положили в мешок, и получили номерок. Потом всех осмотрел кожный врач, проверил на вшивость и кое-кого отвели в сторону, а остальных отправились в баню. После мытья нам выдали мешки после санобработки и справку на вселение в общежитие. В общежитие получили пропуск и обязаны его сдавать при входе, и забирать с собой при выходе.
Соседками по комнате были три девушки из Краснодара. На этаже было много иностранцев, это арабы, негры, вьетнамцы и др. Они на каникулы не уезжали, так как проезд для них был очень дорогим. Напротив нашей комнаты жили негры. Они очень развязно себя вели, жили с открытой дверью и ходили по комнате в одних плавках, этим нас очень смущали. Они высокомерно и пренебрежительно на нас смотрели и чувствовали себя полными хозяевами. Среди всех иностранцев выделялись вьетнамцы.
Они первые стали с нами здороваться, были очень обходительные, улыбчивые, пытались заговорить. Как-то мы поставили на кухне чайник и дожидались, когда он закипит. С чайником пришли девушки вьетнамки, они поговорили с нами о том и сём, а потом спросили, откуда мы. Ну что им сказать? Мы сказали, что с юга из города Краснодара. Они очень обрадовались, сказали, что они тоже с юга и уже три года не были дома, потому что надо ехать 15 дней туда и 15 обратно, а каникулы всего 40 дней. Они учились на провизоров. В холле на первом этаже висела доска, где прикалывали разные объявления и приказы по общежитию. Висел один приказ, согласно которому пять девушек выселили из общежития за связи с иностранцами. По другому приказу, молодых людей отчислили из института за аморальное поведение. Что это? Мы поставили на кухне чайник и стояли в ожидании его согрева. В кухню вошёл молодой черный человек с сигаретой во рту. Он подошёл к нам и весь дым от сигареты выпустил в лицо. Это аморальное поведение или нет?
Через день я проводила маму и стала готовиться к сдаче первого экзамена. На отделение «машины и аппараты», где предстояло мне держать экзамен, конкурс среди школьников был 13 человек на место. Желающих стать парфюмерами было – 17 человек на место, а провизорами хотели работать 25 человек, а технологами 20 . Как правило, во все времена, где сдают математику, конкурсы значительно ниже, так как письменная работа являлась лакмусовой бумажкой наших знаний. Первым вступительным экзаменом на все технические специальности и во всех группах была письменная работа по математике. Экзамен проходил в большой аудитории амфитеатром.
При себе велено иметь: - экзаменационный лист, ручку и паспорт. В аудитории стоял длинный стол, где рядком сидели преподаватели, около каждого стояла табличка с надписью номера группы. Мне дали четыре листа бумаги, два листа для черновика и два для основной работы. Все листы были пронумерованы, на них стоял штамп института и печати. На листе была указана фамилия, имя, отчество и проставлены все паспортные данные, а также данные аттестата зрелости с указанием среднего бала. Мы расселись по своим местам, а преподаватели рассредоточились по всей аудитории, предварительно раздав листки с контрольными заданиями. Как и сколько я решила задач, уже не помню, но получила четыре балла. Это меня очень расстроило, математика у меня была любимым предметом, но увы… но я решила не сдаваться и на математике устно тоже получила четвёрку, по физике был тот же результат.
Желание сдавать последующие предметы пропало и я прибывала в сомнение идти на экзамен по английскому языку, или нет. Девчонки убедили меня сдавать все экзамены. Две «красных девицы» уже провалились на математике, а одна имела две пятёрки и таила надежду на везение. Экзамен по английскому языку у меня длился меньше одной минуты. Преподаватель взяла мой лист с переводом слов, прочитала и поставила три. Писать сочинение или нет, сомнений уже не было и я получила за него четыре. Я взяла выписку из экзаменационного листа, чтобы было чего предъявить родителям. С этими отметками можно было поступить на заочное отделение, в любом институте. Но у меня на это не хватило ума, а голос крови не подсказал правильного решения.
После экзаменов, мы с девчонками любовались красотами этого прекрасного города. Побывали в Петергофе, добирались туда на катере по Финскому заливу. Божественная красота этого парка восхищала и очаровывала каждого, погружая его в мир прекрасного. Этот сказочный мир вводит нас в состояние блаженства и ощущение полного счастья. Здесь забываешься обо всём, а душа и тело на покое. Однажды, в Исаакиевском соборе, к моему удивлению, я встретила свою одноклассницу с параллельного класса Веру Павлюченко. Вера успела провалить экзамены в Ростовском музыкальном училище и завалиться по математике в политехническом институте. Она заявила, что покорить ей политехнический не удастся, а вот Ростов сам ляжет у её ног и действительно, на следующий год она поступила в Ростовское музыкальное училище имени Балакирева. Мы с ней взяли билеты на обратную дорогу и через несколько дней были уже в Москве. Билеты нам удалось закомпостировать только на утренний ростовский поезд, а ночь нам предстояло коротать на вокзале.
К нам подошла женщина и сказала, что она берёт на постой четырёх женщин. Я до сих пор с содроганием вспоминаю эту глупость. Только ангел Хранитель послал нам эту честную и порядочную женщину. Могло быть совсем всё по-другому, но молодость бесшабашна, открыта для общения и верит людям. За два рубля мы переночевали у неё на крахмальных простынях, а утром она нас напоила чаем с булочкой и отдохнувшие мы сели в наш Ростовский поезд «Тихий Дон». Из нашего класса поступили в ВУЗы всего два человека – наша золотая медалистка Наташка, моя подружка. Она с шестого класса мечтала стать врачом и наш гений – Вовка Чекин. Слухи прошли, что его брат работает в Куйбышевском авиационном институте, куда он поступил. Но это ни о чём не говорит, он был настоящий гений. Многие поступили в техникумы и медучилище. А я собиралась найти работу.
Я считала, что каждый человек делает ошибки, да и как иначе. Потерпев фиаско в Питере, я поняла что если вода падает на камень то со временем пробивает его. «Пробьемся» решила я и смело вышла на нашу дворовую тусовку поделиться своими ощущениями и тут же получила удар под дых. Выстрелил в меня квартирант нашей соседки через две калитки, красивый молодой человек в красных носках и брюках дудочки. Шик моды того времени. Он вошёл в самостоятельную жизнь из детского дома, озлобленным и завистливым. Работал на стройке маляром. Ехидно улыбаясь, сказал:
- Ну, как тебя встретили в Питере объятиями или оставили на второй год? Не переживай, твой папашка поднакопит деньжат и поступишь куда хочешь. Да и с работой найдёт тебе тёпленькое местечко. Не пропадёшь.
У меня взбунтовал мозг и я не могла подобрать слова, чтобы как то его ущипнуть. И ответила, что зрячий увидит и поймёт, а слепому картины не писать. Ничего другого я не могла придумать. Он выругался и ушёл. Его я больше не видела, говорили, что уехал в Москву. Я была первой в нашей тусовке с опытом поступления в вуз. Остальные друзья ещё были одиннадцатиклассникам и с интересом слушали меня. Я на следующий день отправилась в горисполком к инструктору по кадрам по трудоустройству несовершеннолетних. Там оказались две мои одноклассницы. Мы вместе зашли к инструктору.
Нам предложили настоящую женскую работу – парикмахера и маникюрши. Девчонки согласились, а у меня из ушей торчали слова квартиранта о тёплом местечке и я сказала инспектору, что хотела бы поехать куда – нибудь на молодёжную стройку века. Трудно понять ход собственных мыслей, чем они руководствуются и как отфильтровывают всё не нужное, взамен выдавая сногсшибательный вариант. Она как-то лукаво посмотрела на меня, а потом достала с письменного стола договор и велела оформлять. Этот договор был связан со строительством атомной электростанцией в городе Балашове, Куйбышевской области. Я с гордым видом и чувством тревоги шла домой. Маме ничего не сказала, боялась отца и не зря. Я никогда не видела его в ярости, он на высоких нотах выложил все прелести моего будущего и добавил, - если я не считаюсь с родителями, то чемодан готов. Я сидела молча, даже слезинка не просочилась, потом встала и ушла ночевать в семью сестры. Там тоже не получила поддержки, зять во всех красках расписал моё будущее. Три дня я не показывалась родителям, а потом пошла просить прощения. Отец сказал, что тёплого местечка мне не видать и я буду работать, на той работе, какую заслужила.
Итак, я вышла на работу в химцех на должность лаборанта отборщика пробы цеховой лаборатории с окладом 50 рублей и премией 10 рублей. Режим работы был в две смены. Мне ещё не было 18 лет, поэтому рабочий день у меня был короче и меня использовали, как разнорабочую силу в одну смену. Мне дали чёрный халат, белую косынку, резиновые сапоги, перчатки, на лицо надели респиратор и отправили в яму киркой отбивать слежавшуюся известь и грузить её на транспортёр. Таких бедолаг как, я было трое. Так я работала на разных работах до дня своего рождения, а потом меня вывели в смену и прикрепили к наставнице. Моя наставница говорила, что я «блатная», поэтому мне дали такой большой оклад, а ей пришлось два года ходить в ученицах за 24 рубля. – «Ничего себе блатная, возится в грязи», - подумала я.
Моей обязанностью было определение процента выброса пыли в атмосферу при работе котлов два раза в смену. Для этого я залазила на высокую площадку трубы, открывала поддувало и отборником брала пробу. На этой площадке невозможно было дышать, угольная пыль стояла в горле, забивала нос, что даже респиратор не помогал. Потом спускалась в свою коморку и на технических весах отвешивала эту пыль, и ставила на рассев в вибросито. Работа была очень «блатная». От такой работы у меня пропал всякий интерес к жизни. Мне было жутко представить себя пожизненно на такой работе. Вокруг грязь, едкая пыль и матерщина. Я впервые услышала ругательство матом от женщин. От такой жизни, наверное будешь матерится, подумала я. Вскоре поняла, что мой «мартышкин» труд никому не нужен и быстро сориентировалась. Я в пыли и грязи делала анализы, приходила в машинное отделение к машинисту котла записать результаты, а там уже стояли нужные ему данные и мне надо было только расписаться. Машинист мне чётко описал мою роль, а я не собиралась бороться с ветряными мельницами и с радостью приняла его позицию.
Я приходила на работу, читала книги и дремала на разбитом диванчике, а потом стала приносить свои рассказы и писать новые рассказы в своей коморке. У меня уже накопилось пять общих тетрадей и я решила какой-нибудь рассказ напечатать в журнале «Юность», но для начала послала его в областную газету «Молот». Мне пришёл ответ, они сообщили, что редакция с удовольствием прочитала мой рассказ и переправила его в газету «Красное знамя». Эта газета была северо-кавказского военного округа и каждый её воскресный номер выходил с вкладышем литературной странички. Я стала бегать в киоск за газетой и через месяц прочитала свой рассказ в газете с небольшим сокращением, потом мне пришёл гонорар, аж восемь рублей.
Я прыгала от счастья, мне хотелось рассказать об этом всему миру, но я показала только своим родителям, а папа сказал, что у нас в роду есть писатели, может быть и из тебя что-нибудь получится. Это было самое результативное время, когда у меня, как из рога изобилия лились строки, а я спешила их записать, пока они не стёрлись из памяти. А мой трудолюбивый мозг продолжал аккумулировать всё новые и новые строки, которые объединялись в очерки или рассказы. Я ещё посылала рассказы в «Красную звезду», а вот отослать их в журнал «Юность» смелости не хватило. Ф. Достоевский говорил, что «вдохновение, это гость, который посещает ленивых». Я писала свои рассказы исключительно под его влиянием. Труд писателя, прежде всего ежедневный, кропотливый и упорный, требует большого напряжения. Какой из меня может получиться писатель? Не получился.