22. «В посланьях к земным владыкам…»
В посланьях к земным владыкам
Говорил я о Вечной Надежде.
Они не поверили крикам,
И я не такой, как прежде.
Никому не открою ныне
Того, что рождается в мысли.
Пусть думают — я в пустыне
Блуждаю, томлюсь и числю.
Но, боже! какие посланья
Отныне шлю я Пречистой!
Мое роковое познанье
Углубилось в сумрак лучистый…
И только одна из мира
Отражается в каждом слоге…
Но она — участница пира
В твоем, о, боже! — чертоге.
27 января 1903
В прошлом стихотворении (21. «Я к людям не выйду навстречу…») он отказывался от лидерства, от того, чтобы вести людей, он соглашался на роль одного из безликих:
"Молчаливые мне понятны…
…Я выйду на праздник молчанья,
Моего не заметят лица…"
Здесь он не хочет говорить и с “земными владыками”, то есть отказывается и от ещё одной миссии служения Купине. Напомню, что голос из горящего куста требовал от Моисея идти к фараону. От пророка – требовали действий. Сейчас Блока побуждают «блуждать, томиться и числить»…
Но для меня самые главные строки в стихотворении:
Мое роковое познанье
Углубилось в сумрак лучистый…
Он углубляется в сумрак.
*
И насчет « земных владык»… Интересно, насколько в этой фразе отразилось воспоминание об этом эпизоде? –
«…как-то в дождливый осенний день (если не ошибаюсь, 1900 года) отправился я со стихами к старинному знакомому нашей семьи, Виктору Петровичу Острогорскому... Он редактировал тогда "Мир божий". Не говоря, кто меня к нему направил, я с волнением дал ему два маленьких стихотворения, внушенные Сирином, Алконостом и Гамаюном В. Васнецова. Пробежав стихи, он сказал: "Как вам не стыдно, молодой человек, заниматься этим, когда в университете бог знает что творится!" - и выпроводил меня со свирепым добродушием.» Блок. «Автобиография».
Конечно, этому можно улыбаться, иронично и снисходительно, но почему в памяти моей вплывает не эпизод из начала века, а стихотворение из его середины:
"…Сами участники грозного пира,
Лучше мы Гамлета, Цезаря, Лира
Будем читать над свинцовой рекой;
Лучше сегодня голубку Джульетту
С пеньем и факелом в гроб провожать,
Лучше заглядывать в окна к Макбету,
Вместе с наемным убийцей дрожать, —
Только не эту, не эту, не эту.
Эту уже мы не в силах читать!"
1940
Нет, поэтесса лукавит – это не про лондонцев, это про жителей города, у которого украли имя, сделав его – «Ленинградом», жителей страны, у которой украли имя, сделав её – «Советским Союзом», про людей, у которых украли всё:
"…Показать бы тебе, насмешнице
И любимице всех друзей,
Царскосельской веселой грешнице,
Что случилось с жизнью твоей…"
И напишет это женщина, которая тоже тогда не верила ни в какую мистику (правда, считала «мелочью», что может заходить в чужие сны), которая, наверное, не читала Вл. Соловьёва и уж наверняка – тогда ещё ненаписанную! – «Розу мира», но которая, вспоминая те годы, напишет сама:
" …Он там один.
На стене его твердый профиль.
Гавриил или Мефистофель
Твой, красавица, паладин?
И его поведано словом,
Как вы были в пространстве новом,
Как вне времени были вы, —
И в каких хрусталях полярных
И в каких сияньях янтарных
Там, у устья Леты — Невы."
«Решка», обратная сторона монеты… Расплатой считала весь последующий ужас Анна Ахматова. Расплатой за начало века, за, как она его называла – "13-ый год". И Блока – главным действующим лицом того представления… И не балаганчика – кровавого балагана…
Уточню – лицом бездействовавшим.
…И я не такой, как прежде.
Никому не открою ныне
Того, что рождается в мысли…