В кармане куртки нащупывая документы и деньги, Сергей вышел из дома. В свободной руке он держал телефон, в голове — мысли, в глазах — сомнения. Поэтому ему было не до того, о чём громко переговаривалась та самая странная парочка, вышедшая из магазинчика, окупировавшего территорию первого подъезда.
— Это этот недотрога? — спросила особь мужского пола.
— Ага, — утвердила бабмужик, брезгливо перекосив губы. — А ты, давай-ка, — пригрозила она своему, — не засматривайся на него!
Сергею уже двадцать один, а он только лишь, что целовался да обнимал приличных девушек в темноте… Статуи Венеры Медичи и подобные живописные полотна великих не оседали в его голове конспектами идей произведений, а способствовали разбросу семени на поля воображения, обнародованные великим Фрейдом.
— Глупости: видеть мёртвого и думать как о живом, — услышал Сергей голос человека-радио из помойки и, увидев за баками лохматую голову бабы Ани, проявил зрительскую активность:
— Кто видит?
— А я тут больше никого не вижу, — сказала она, резко сменив тон, понизив его на обычный.
Мы часто хотим услышать что-то о своём будущем, далёком или совсем близком. Да кто же знает? И в то же самое время, если нам бы сказали что-либо не входящее в пределы наших фантазий, мы бы не поверили. Не то что хотим не поверить, но «нет, это просто исключено».
— Какие же это глупости? Так у многих, когда видят умершего, вспоминают его живым, — ювелирно нейтрализовал Сергей сомнения адресации только что услышанного.
— Нет. Обычно смотришь на живого и думаешь о нём как о мёртвом, — баба Аня имеет на всё свой взгляд. — Вот ходит тут парочка дегенера-атов, — продолжила она снова на свой театрально-кукольный манер, некоторые слова с оттяжкой распевая. — Какой им творог, когда «Вируса ЗР» нахлебались? Трудом надо воевать. А матрёшка? Она ж в Японии придумана, а мы творог из отходов… — наступила она на хвост своего конька.
— Баб Ань, пожалуйста, не пинайте мою машину. Она что Вам мешает?
— Ладно, не буду. Не мешает, а красиво так, как соловей поёт. «Сало-овей мой…» Но ты лучше поменяй сигнализацию, поставь какую-нибудь гадкую, а то боюсь: не удержусь да стукну.
— А что за «Вирус ЗР» вы упоминаете? — Сергей попытался в очередной раз дознаться, что же это за вирус: болтология или она со знанием дела упоминает его в своих словоизвержениях.
— Вирус, он и есть вирус. Сало-овей мой… И-хи-хи…
«Так... я собирался Марине позвонить», — вспомнил Сергей, покидая несанкционированную трибуну у помойки вместе с её оратором. Он включил телефон и несколько секунд шёл в раздумьях. Выключил. Засунул обратно в карман. Боясь показаться навязчивым, и всё же распираемый желанием услышать этот непринуждённый звонкий её тембр, с характерными нотками задорности и независимости, так несколько раз он доставал, через мгновение прятал и снова доставал, пока наконец решился и нажал вызов. Тишина. Ну вот! Он так и думал! Не берёт трубку! Не желает, наверно, разговаривать. Эх, не надо было звонить! И вдруг в чаще гудков просекой Маринин голос: «Перезвоню через минуту, хорошо?» При этом слово «хорошо» прозвучало так хорошо, что Сергей зашагал бодрой, почти подпрыгивающей походкой. Минут пять он не выпускал экран из виду, чтобы по озарившемуся телефону, за секунду до того, как известит запаздывающий гудок, смахнуть с экрана замок, и скорее связаться с желанным абонентом. Но вместо вербального контакта с Мариной вступил в банальный с Витьком, с которым столкнулся нос к носу.
— Витя, привет! Ты сегодня какой-то довольный?! — сказал Сергей спроста, поделившись своим хорошим настроением с приятелем.
— Никакой я не довольный, — резко нахмурился Витя. — С чего ты взял, что я довольный?! А почему ты сказал «сегодня», ты хотел почеркнуть, что я постоянно недовольный?
— Да просто сказал… Мне показалось…
— Да нет, ты не просто сказал. Ты меня подмахнуть хотел, что вот, дескать, я смурной постоянно, а ты, значит, весь такой хорошенький?
— Да нет же, Вить, говорю же: мне показалось…
— Вот именно! Показалось!
— Хотел тебе предложить на спектакль сходить, — Сергей не переводил разговор, а действительно думал при встрече обязательно сказать Витьку.
— А чего это ты мне на спектакль предлагаешь идти? Типа, я сухарь домашний, да? Ну, конечно! Вы все такие а-ахрененные ребята, а мне — на спектакль иди, развивайся, мол.
— Так, и мы же идём!
— Ну, конечно! Раз вы идёте, то надо и этого чурбака тащить просвещать. А чего ты мне навязываешь, я может, и сам бы пошёл. Нет же, подковырнуть надо!
— Я действительно, просто, по-товарищески, тебе предложил.
— Вот это предложил! Ну спасибо! Глянул на меня и подумал небось, если не я, то кто хоть ещё этого хмыря в свет вытащит? А не надо меня жалеть!
— Ай, Витёк, ну тебя! — Сергей махнул рукой и пошёл, не оборачиваясь. И ощущал ещё долгое тюканье по затылку:
— Конечно! Ну тебя, Витёк! Я понимаю, кому я нужен нелюдимый, весь такой похмыра… Нет, чтобы просто так, по-товарищески, предложить сходить куда-нибудь или постоять поболтать о том, о сём…
Не прошло и пяти минут, как на смену этому явлению возникла самая настоящая анарексичка. Вживую так близко это зрелище Сергей видел впервые. Спереди только тощие ноги бросились в глаза. Прошла мимо. Посмотрел вдогонку. Худющая. Когда идёт, кажется, что весь позвоночник внутри неё болтается, как коленчатый вал с эксцентриками. Её реально колебало по оси влево-вправо с таким характером движения, как колеблются головы автомобильных собачек у лобового стекла. Направляясь к рядам местного рынка, она, игнорируя мясное и булочное, подошла к лавкам с зеленью. Неисправима!