Я не слышал её шагов, не ощущал пространство, не понимал, в какую сторону движется время. Женская рука легла на плечо неожиданно, словно c той давней фотографии, заставив испуганно вздрогнуть и оторвать тяжёлую голову от мучительно затекших ладоней. Большие, тёмно-серые глаза глянули на меня с тревогой и волнением.
-- Ты что??? Тебе плохо?
-- Нет, ничего. Кажется просто отключился...
Она стояла передо мной в пёстром кухонном фартуке с ярко-жёлтыми подсолнухами, надетом поверх прежнего синего платья. От неё вкусно пахло едой, веяло женским теплом, уютом и тонким, изысканно-праздничным ароматом духов.
-- Катя...
Замершие мысли встрепенулись, желая тут же, не медля ни секунды, сказать ей самое главное, но она решительно затрясла головой, словно боялась или не хотела слышать эти слова.
-- Потом всё расскажешь... Пойдём обедать, пока не остыло.
Небольшой кухонный стол был накрыт свежей, в рубчик, настоящей матерчатой скатертью, на нём красовались две пары белоснежных тарелок с золотым ободком, маленькие порционные салатники, наполненные обычным огуречно-помидорным салатом, украшенным сверху густо-зелёными веточками петрушки. Эта праздничная скатерть вместо банальной клеёнки, блестящие вилки и ножи у тарелок, салфетки в фарфоровой салфетнице, крошечные канопешки на пёстрых шпажках из свёрнутых розочкой ломтиков красной рыбы, нарезанные веером, сыр и копчёная колбаса создавали ощущение самого настоящего праздника в обычной, хоть и довольно просторной кухне, с обычной плитой, большим холодильником, вереницей подвесных шкафов и традиционной кухонной утварью на кафельной стене.
Она пожелала приятного аппетита, села к столу напротив, молча принялась за салат. Подождав, пока я отставлю пустой салатник, встала, налила в глубокие тарелки невероятно душистый, покрытый золотистыми жирными блёстками куриный бульон. Давно забытый вкус настоящий куриной лапши унёс удивлённую душу в далёкое деревенское детство. Я лишь восхищённо качнул головой после очередной, с аппетитом проглоченной ложки. Катя подняла голову и я увидел вдруг, как по её губам пробежала едва заметная, первая за всё наше знакомство улыбка.
-- Это настоящая курица, деревенская... У подружки мама в деревне живёт, иногда нас подкармливает.
-- Я тоже в деревне живу, только у нас курей давно никто не водит...
Тарелки быстро пустели, и я понимал, что затягивать паузу нельзя, надо переходить к главному, ради чего меня привели в эту квартиру и даже посадили за стол, как званого, дорогого гостя.
-- Знаешь, Кать... -- я не решился поднять на неё взгляд, поэтому принялся сосредоточенно разглядывать зажатую в руке ложку, -- первый раз в жизни мне сейчас хочется врать.
Она замерла на мгновение и тут же затрясла головой, не поднимая взгляд от тарелки.
-- Не ври, прошу тебя, скажи правду. От твоего вранья никому уже лучше не станет.
-- Хорошо, слушай правду...
Я положил ложку, шумно вдохнул и, задержав на секунду дыхание, решительно выдохнул.
-- Правда в том, что я никогда не был близок с твоей мамой, не пил с ней чай и не переступал порог этой квартиры. Когда все отмечали выпуск, я лежал у себя в деревне с переломом спины... Я не знаю, зачем она всё это придумала и написала. Может, действительно, так сильно любила меня, но я ничего об этом не знал... Все пять лет... Даже не догадывался...
Я засомневался на секунду, стоит ли ей говорить то, что вдруг влетело в душу, но, начав говорить правду, решил идти с этой правдой до конца.
-- Я понимаю, Кать, ты не веришь ни одному моему слову, но, к сожалению, это правда... Именно к сожалению... Потому что больше всего на свете мне хочется убедить себя, что я бессовестно вру и всё это было с нами на самом деле...
Она долго молчала, растерянно качая темноволосой головой, потом, словно всё поняв и смирившись, подняла мокрые, полные слёз глаза.
-- Господи, зачем же я тебя встретила... Как же всё это больно слышать... Всю твою правду или неправду... Господи, какая разница, кто кого обманул... Даже если она всё придумала... ... ... Мама любила тебя, по-настоящему... Никого другого она никогда не полюбила бы... Я это сразу поняла, как только тебя увидела... -- она отчаянно растёрла бегущие по щекам слёзы, -- Ну что ты так смотришь на меня??? Можешь думать о ней всё, что хочешь! И обо мне тоже...
Её слёзы жгли нутро невыносимой болью. Они падали в меня горящими искрами, заставляя холодную, почти уже мёртвую душу мучительно корчиться от страшных ожогов. Искры разгорались внутри раскалёнными углями, и этот огонь невозможно было ни погасить, ни вытряхнуть из себя наружу.
-- Кать, не плачь... Я прошу тебя.
-- Прости, я не хотела, -- Она смущённо опустила взгляд, продолжая смахивать бесконечно бегущие слезинки, -- Не обращай внимания. Я после больницы совсем тонкокожая стала. От всего плачу... Они сами текут, я ничего не могу поделать...
Её настоящее, совершенно искреннее смущение заставило также искренне, по-доброму улыбнуться.
-- Ты очень красивая...
-- Вся в тебя, между прочим, -- она ответила почти машинально, с молодым, истинно женским кокетством, переходящим в ехидный, полушутливый сарказм, но тут же, тихо всхлипнув, опять смущённо потупилась, -- Скажи мне... ... Ты и правда хотел, чтобы я стала твоей дочерью?
-- Да...
-- А у тебя ещё есть дети?
-- Есть, двое.
-- От той самой Светы?
-- Нет, не от неё...
-- А внуки?
-- Внуков пока нет.
-- Жалко, что нет... Подожди, я сейчас. Пойду умоюсь немного...
Она вскочила и, закрыв мокрое лицо ладонями, выбежала в тёмный коридор.
Спустя десяток секунд, зазвенел лежащий на столе телефон и на ярком экране большого, современного смартфона под надписью "Ленуська-дорогуська" высветилась фотография такой же молодой, весело улыбающейся круглолицей женщины. Катя вбежала с полотенцем в руке, схватила телефон и, извинившись, стремительно убежала обратно.
В тишине большого коридора негромкие звуки доносились из телефона совершенно ясно и отчётливо, делая меня невольным свидетелем их тайного, женского разговора.
-- Кать, ну ты где? Мы заждались уже все!
-- Ленусь, извини, я не приду...
-- Что значит - не приду? Тебя все ждут. Ты где, вообще?
-- Я дома.
-- Блин! Катён, ты опять за своё? Так, давай быстро собирайся, я сейчас подъеду. Или лучше Лёшку пошлю, он тебя живо притащит.
-- Не надо, не приезжайте...
-- Почему? Ты что, заболела?
-- Нет...
-- Ты не одна, что ли?
-- Не одна... -- Её голос перешёл на тихий, вкрадчивый шёпот.
-- С мужчиной???
-- Да...
Ответный голос тут же изменился до неузнаваемости.
-- Ой, ну слава Богу! Наконец-то! Катёночка, миленькая, ну всё, удачи тебе! Позвони тогда. Хорошо?
-- Хорошо...
=====================================
Часть 6: http://proza.ru/2019/07/24/1225