20 Холланд-парк

      
        Что касается абсолютной темноты, приходится делать всё очень осторожно, особенно после того, как в первый раз почти размозжил себе голову на бетонной поперечной балке. Поэтому, добравшись до верха лестницы, я медленно ощупал всё вокруг себя – показалось, что поднялся через другой люк. Не было никаких огней, ни в каком направлении.

        Пришлось создать Сияющий шар, осветивший прямоугольную бетонную комнату с высоким потолком и тёмным дверным проёмом в дальнем конце.

        – Вижу свет, – раздался снизу голос Рейнольдс.

        – Минутку.

        Я зафиксировал Сияющий шар на потолке в надежде, что Рейнольдс примет его за светильник, и выбрался из люка на твёрдый цементный пол, освобождая люк для неё.

        – Давно пора, – сказала Рейнольдс.

        Я наклонился, помогая ей подняться. Она дрожала, руки ледяные. Выползла из люка и плюхнулась на спину, тяжело дыша. Кумар последовал за ней, сделал несколько неуверенных шагов и мешком опустился на пол.

        Свет, – сказала Рейнольдс, глядя в потолок. – Слава Богу.

        Мы всё ещё слышали, как внизу шумит вода.

        Я осторожно расстегнул комбинезон и ощупал грудь. В нейлоновом покрытии "Метвеста" зияли три дырки. Рваные, с почерневшими краями – как сигаретные ожоги. Что-то со звоном упало на цементный пол. Я поднял её, пулю пистолетного калибра.

        – Странно, – Рейнольдс села, чтобы взглянуть. Протянула руку, и я вложил в неё пулю. – Девять миллиметров. Почти не деформирована. Ты уверен, что она тебя задела?

        Я поморщился, вспомнив и почувствовав синяки под жилетом. “Совершенно уверен”.

        – Должно быть, сначала прошла через воду, – сказала она.

        Оказалось удивительно легко не сказать ей, что пуля была замедлена вызванным мною магическим силовым полем.

        – Не знаю, что случилось с лампами, – пробормотал Кумар и отсоединил фонарь от кронштейна шлема.

        – Может, они не такие водонепроницаемые, как мы думали, – предположил я.

        Кумар хмуро посмотрел на лампу, но светодиоды, как и большинство твердотельных технологий, выглядят одинаково, сломаны они или нет. “Раньше такого не случалось”, – сказал он и подозрительно посмотрел на меня.

        Я отвернулся и заметил, что Рейнольдс всё ещё дрожит.

        – Замёрзла?

        – Окоченела. А вы почему нет?

        – Мы же в гидрокостюмах.

        – В посольском благотворительном магазине их не было, – сказала она. – Пришлось довольствоваться подручными средствами.

        Мне хотелось спросить, что привело её в канализацию, но её лицо выглядело слишком бледным. И потому я сказал: “Нужно найти место, где можно обсохнуть. Где ваше подкрепление?

        – Моё что?

        – Вы американка. У вас всегда есть подмога.

        – Трудные времена. И ресурсы ограничены, – но она отвернулась, сказав это.

        Вот оно что. Прямо фильм – где чинуши блокируют героиню от участия, и она выходит из-под контроля, разгадывая тайну сама.

        – Посольство знает, что вы здесь? – спросил я.

        – Не обращайте на меня внимания, – сказала она. – Где ваше подкрепление?

        – Не обращайте внимания на подкрепление, – сказал Кумар. – Где мы?

        – Мы всё ещё в канализации, – сказал я. – Нам просто нужно найти выход.

        – Какие у нас варианты? – спросила Рейнольдс.

        – Ну, у нас есть дыра номер один. Всегда популярная канализация для сброса паводковых вод. Или тёмный и таинственный дверной проём. – Кумар с трудом поднялся на ноги и заглянул внутрь.

        – Голосую за дверь, – сказала Рейнольдс. – Если только она не вернётся в канализацию.

        – Сомневаюсь, – сказал Кумар. – Я не архитектурный гений, как Питер, но уверен, что это часть подземелья.

        Я огляделся. Кумар был прав. Унылая цементно-бетонная приземистость, придавленность, которые ассоциировались с подземными секциями середины двадцатого века. Поздние викторианцы перешли на кирпич, а современные станции метро – это всё матовые бетонные поверхности и прочная пластиковая облицовка. Более воздушно, легко.

        Кумар шагнул в дверной проём. “Эта лестница ведёт вниз. Но плыть без огней будет чертовски трудно”.

        – Есть аварийное освещение, – сказал я, вставая. Легонько толкнул Рейнольдс ногой. – На ноги, морпех.

        – Ха-ха, – выдала Рейнольдс, но заставила себя подняться.

        Кумар посторонился, когда я вошёл в дверной проём и, повернувшись спиной к Рейнольдс, соорудил себе ещё один Сияющий шар. Там оказалась винтовая лестница с деревянными перилами и металлическим сердечником. “Определённо Лондонское метро”, – подумал я.

        – Вот видишь, – сказал Кумар. – Раньше она и поднималась, но теперь верх заблокирован.

        Грубо замурован кирпичами, на самом деле. “Сможем пробиться?” – спросил я.

        – Даже будь инструменты, мы не знаем, открыта ли ещё шахта. Они часто просто закупоривают их, когда старый участок станции перестраивается.

        – Значит, вниз, – сказал я.

        – Как ты это делаешь? – Рейнольдс неожиданно оказалась сразу за моей спиной.

        – Делаю что? – я двинулся вниз по ступенькам.

        – Этот свет. Как ты его делаешь?

        – Да, – поддержал её Кумар. – Как ты это делаешь?

        – Это просто плазменный шар, – ответил я, задержавшись. – Всего лишь игрушка.

        Рейнольдс вернулась в комнату. Ясно дело, проверить световой шар на потолке –  такой же, как и мой? Почему не попался недалёкий агент ФБР? Если уж не глупа, то пусть хотя  бы законопослушна, ещё лучше – флегматична. Я продолжил спуск по лестнице в надежде избежать объяснений.

        – Не уверен, что мне нравится этот спуск, – сказал Кумар.

        – По крайней мере, мы выбрались из канализации.

        – Понюхай себя. Мы теперь сами канализация.

        – Посмотри на светлую сторону, – сказал я. – Кто-то собирается жаловаться?

        – Полезная игрушка, – Рейнольдс догнала нас. – Поставляется с батарейками?

        – Спасибо, что напомнили, – соврал я. – Так что же заставило вас спуститься под землю?

        – Если я правильно помню, – Кумар насмешливо смотрел на неё. – Вы должны нам всё объяснить.

        – Мама Джеймса показывала мне его электронную почту, прежде чем я прилетела. Он говорил о своём участии в лондонской андеграундной арт-сцене. Он так и писал – “буквально андеграунд”.

        – И это всё? – спросил я. – Ради этого вы полезли в канализацию?

        – Не смешите меня. Вы же провели судебную экспертизу его ботинок. Стало ясно, что он ходил по канализации.

        – Канализация – огромная система, – насмешливое выражение не сходило с лица Кумара.

        – Вот именно, – Рейнольдс явно наслаждалась происходящим. – Но я обследовала крышки люков в окрестностях дома жертвы, и, как вы знаете, одну недавно открывали. Свежие следы по краям, будто кто-то использовал монтировку.

        – Вы хотели разрушить алиби Закари, не так ли? – сказал я. – Посмотреть, не прокрался ли он мимо камер через канализацию.

        – В том числе. Эта лестница, как глубоко она зайдёт?

        – Если опустится до уровня Центральной линии, – сказал Кумар. – То метров  тридцать.

        – Сто футов, – пояснил я.

        – Возможно, вас это удивит, констебль Грант, но я хорошо знакома с метрической системой, – Рейнольдс чувствовала, что отбилась.

        – Слышите? – спросил Кумар.

        Мы остановились и прислушались. На грани слышимости я уловил ритмичное  постукивание. Скорее вибрацию бетона, чем звук.

        – Барабаны, – сказал я и неожиданно добавил. – Барабаны в глубине.

        – Барабан и бас-гитара в глубине, – уточнил Кумар.

        – У кого-то вечеринка, – сказал я.

        – В таком случае, – обрадовалась Рейнольдс. – Здорово, что я соответствующе одета.

        Основание лестницы было знакомо любому, когда-либо спускавшемуся по лестнице в Хэмпстеде или любой другой станции метро глубокого уровня. Внизу серая стальная взрывозащитная дверь, со скрипом поддавшаяся нашему с Кумаром нажиму  плечами.

        Мы вошли в то, что я сначала принял за пустой туннель, но через мгновение понял, что он слишком велик для этого – вдвое больше в диаметре, примерно такой же, как стандартный туннель на платформе. Бетонные плиты вдоль стен были свободны от облицовочной плитки, но ровный цементный пол блестел.

        – Я знаю, где мы, – сказал Кумар. – Это глубоко-уровневое бомбоубежище в Холланд-парке.

        – Откуда знаешь? – спросил я.

        – Потому что это глубоко-уровневое укрытие, а рядом – Холланд-парк.

        Ещё в начале Второй мировой войны власти запретили использовать подземелья в качестве бомбоубежищ. Вместо этого лондонцы должны были полагаться на спешно построенные приюты или на знаменитые приюты Андерсона, по сути кроличьи клетки из гофрированного железа с лопатой земли сверху.
        Лондонцы были лондонцами, и запрет на пользование подземкой продлился до первого предупреждения о воздушном налёте, после чего малообразованное, но далеко не глупое население столицы быстро сравнило защитную способность десяти метров земли с  бетоном и нескольких сантиметров компоста и массово переместилось под землю.
        Власти были потрясены. Они пытались увещевать, убеждать и открыто применять силу, но лондонцы не сдвинулись с места. Фактически, они начали организовывать свои собственные услуги по сну и отдыху под землёй.

        И таким образом в облаке официального неодобрения родился Дух Блица.
        Через пару тысяч предотвратимых смертей правительство разрешило строительство новых специальных глубоко-уровневых убежищ, построенных, по словам Кумара, с использованием тех же методов и машин, что и сама система туннелей.

        Я знал всё о бомбоубежищах в Белсайз-парке и на Тоттенхэм-Корт-Роуд. Невозможно пропустить огромные укреплённые бетонные доты, которые отмечали вентиляционные шахты. Но я никогда не слышал о них в Холланд-парке.

        – Здесь раньше было сверхсекретное правительственное агентство, – сказал Кумар. – Только я слышал, что их перевели в Шотландию.

        Противоположный конец туннеля был достаточно далеко и потому в тени. Хотелось создать ещё один Сияющий шар, но я боялся переборщить с использованной магией. Доктор Валид и Найтингейл рекомендовали не заниматься магией более часа, если хочу избежать того, что они называли тауматологическим некрозом, а мы с Лесли – синдромом мозга-цветной капусты.

        – Тогда они хорошо поработали, зачистив это место, – заметил я. Было совершенно пусто. Остались лишь следы от извлечённых из бетонных стен светильников. Басовитый гул был громче, но непонятно, откуда он доносился.

        – Это перекрёсток, – сказал Кумар.

        Остался круговой контур на месте, где наш туннель пересекался с ещё одним, затем  отгороженным бетоном и цементом. С каждой стороны было по четыре двери, две на первом этаже и две на середине стены – обслуживающие этаж, демонтированный либо не построенный.
        Нормального размера стальные двери, без видимых ручек с нашей стороны.

        – Налево или направо? – спросила Рейнольдс.

        Я приложил ухо к холодному металлу ближайшей двери – басовитый гул был достаточно громким, чтобы я мог опознать след.

        – “Сталинградская танковая ловушка”, – сказал я. – В исполнении Various Artiz.

        Мне нравится танцевать под барабан с бас-гитарой, но Various Artiz были печально известны тем, что выдавали одну идентичную композицию за другой.

        – Не смотрите на меня, – обратился Кумар к Рейнольдс. – Молодость я провёл в  джунглях.

        – Похоже, они говорят по-английски, – пробормотала Рейнольдс. – И всё же ...

        Я постучал в дверь и ушиб костяшки пальцев.

        – Что ж, это сработает, – сказала Рейнольдс, покачиваясь вверх-вниз, чтобы согреться, и я подумал – она иронизирует? Cнял шлем и постучал в дверь.

        – Придётся вас раздеть, – сказал Кумар.

        – Вы шутите, – слабо отреагировала Рейнольдс.

        – Нужно хотя бы выжать одежду.

        Я постучал ещё пару раз, пока Рейнольдс выражала свое беспокойство по поводу раздевания в общественном месте. Я могу, когда нужно, прожечь что-то вроде велосипедной цепи или замка. Найтингейл, согласно его военным рассказам, способен пробить дыру в десяти сантиметрах закалённой стали. Но он ещё не научил меня этому. Я осмотрел петли на двери и подумал, не окажутся ли они подходящим слабым местом.

        Я решил поторопиться, в надежде, что Рейнольдс слишком отвлечена раздеванием, чтобы заметить. Пару раз быстро пробежался по формам, чтобы выстроить их – lux aestus scindere (свет-жар-раскол). Моё мастерство в aestus, которое усиливает lux, не было блестящим, но я действительно хотел выйти из подземелья.

        – Вы молитесь? – спросила Рейнольдс.

        Я понял, что бормочу себе под нос форму. Шестой номер в списке Найтингейла моих вредных привычек.

        – Он собирается сотворить магическое заклинание, – сказал Кумар.

        Я стиснул зубы, когда Рейнольдс конечно же спросила, что именно он имел в виду под “магическим заклинанием”. С Кумаром решил поговорить об этом позже.

        Но, похоже, она не собиралась устраивать демонстрацию. Я вздохнул и молча подготовил форму. Вдруг открылась дверь, белый мальчик высунул голову и спросил, не из Темзы ли мы. “Слава богу”, – подумал я.

        Инструмент Господа был едва одет. Ярко-оранжевая рубашка обёрнута вокруг  талии, наполовину закрывая мешковатые шорты цвета электрик, свисток висел на шнурке вокруг шеи, а песочные волосы ровненько спадали на потный лоб.

        Несмотря на некоторую мускулатуру, он имел юношеский жирок, и я определил парнишку в середину подросткового возраста. Машинально проверил бутылку в его руке, оказалась просто вода. Из-за его спины вырывался тёплый влажный воздух, а вместе с ним и удалённые звуки Various Artiz, пытающихся доказать, что надо танцевать, пока мозги не потекут из ушей.

        Я хотел показать ему удостоверение, но был риск, что он закроет дверь. Пришлось выдать: “Мы по поводу водопровода”.

        – Ладно, – сказал он, и мы вошли внутрь.

        Ещё один туннель двойной ширины, но этот превращён в клуб, с профессиональным световым порталом над танцполом и баром, спускающимся вдоль стены. Мы были достаточно далеко от звуковой системы, чтобы поддерживать разговор, поэтому наш друг без рубашки услышал, как мы стучим в дверь. Мы пробирались через неяркое пространство, отданное, казалось, диванам, стульям и целующимся парам, к танцполу, который был заполнен клабберами (*завсегдатаями), больше белыми, танцующими в основном в такт музыке.
        Там было много меховых гетр, лайкровых шорт и топов, флуоресцирующих в ультрафиолетовом свете. Но, несмотря на все голые пупки и шорты в блёстках, я получал от толпы определённую дискотечную атмосферу шестых классов. Чему удивляться – никто из них не казался достаточно взрослым, чтобы голосовать.

        – Чьи-то родители уехали на выходные, – сказала Рейнольдс. – Чувствую себя слишком разодетой.

        Толпа быстро расступилась, когда клабберы поняли, что мы не из кабаре.

        – Может быть, найдёте здесь сменную одежду? – предложил Кумар.

        – Не думаю, что у них есть что-то моего размера, – чопорно сказала агент Рейнольдс.

        Три человека в нечистотах окажут успокаивающее действие даже на самого горячего клаббера, по толпе прошла рябь, и две молодые женщины пробрались сквозь танцующих к нам.

        Они определённо были сёстрами, хотя и не однояйцевыми близнецами. Высокие и стройные, темнокожие, узколицые, плосконосые, с лукавыми чёрными глазами, приподнятыми в уголках. Я мог их различать. Олимпия чуть выше и шире в плечах, волосы каскадом ниспадали на плечи. У Челси длиннее шея, рот уже, чем у сестры, и она щеголяла завивкой волос, на что ушло по моей оценке примерно тридцать шесть человеко-часов. Они были в одинаковых ярко-розовых вязаных мини-платьях, которые, я знаю, их мать не одобрила бы. Я не сводил глаз с их лиц.

        – У тебя должна быть веская причина для этого, – сказала Олимпия, скрестив руки на груди.

        – Агент Рейнольдс, сержант Кумар, позвольте представить вам богинь рек Каунтерс-крик и Уэстборн, – сказал я и поклонился. Девушки бросили на меня ядовитые взгляды, но я решил, что они должны мне за то, что оставили тонуть или плавать одного в Темзе.

        – Ты же знаешь, что мы Олимпия и Челси, – сказала Челси.

        – Хотя, – Олимпия обратилась только к Кумару и Рейнольдс. – Мы богини, и ожидаем соответствующего обращения.

        – Могу арестовать вас, если хотите, – пришлось привлечь к себе внимание. – Могу по-простому: кто-нибудь здесь уже подрос достаточно, чтобы покупать алкоголь?

        Олимпия поджала губы. “Ну, Стиву, парню Линдси, восемнадцать, – сказала она. – Это поможет?”

        Честно говоря, я был слишком измотан для шуток. Я спросил, не видели ли они странных белых парней в капюшонах, бродящих по туннелям, но сёстры сказали, что нет. Тогда есть ли у них место, где можно помыться, и работающий стационарный телефон?

        – Стационарный телефон, – рассмеялась Челси. – У нас вай-фай прямо здесь.

        У них также были полностью оборудованная раздевалка и душ, обновлённые последний раз, судя по латунным кранам и стальным фитингам, где-то в 1960-х годах. Должно быть, остатки секретного правительственного агентства, помянутого Кумаром. Девочкам даже удалось раздобыть толстовку и спортивные штаны для Рейнольдс, пристально смотревшую на нас с Кумаром, пока мы не вспомнили о хороших манерах и не удалились.
        Мы оказались в кладовке, заполненной бутылками с водой и коробками с шоколадными батончиками забавного размера. Мы омыли лица водой и поспорили о "Марсах" и "Милки Вэй", а  после вкусового теста снова вернулись к воде. Дождавшись, когда Кумар расслабится от сладостей, я задал ему трудный вопрос.

        – Это полное совпадение, что ты взялся за это дело?

        – В смысле?

        – Я создал несколько шаров света и познакомил тебя с парой речных богинь ...

        – Речные богини-подростки, подумаешь, – пожал плечами Кумар. – И не сделали ничего особенно религиозного.

        – А как насчёт света? – спросил я.

        – Это была магия?

        Я колебался недолго: “Да”.

        – Настоящая магия?

        – Да.

        – Чёрт возьми!

        – Теперь ты реагируешь?

        – Ну, я не хотел выглядеть неловко перед американкой.

        – Значит, ты не из БТП-версии "Безумия"?

        Кумар рассмеялся и сказал, что у британской транспортной полиции много других запросов на бюджет. “Но здесь постоянно происходят какие-то странности, и у людей вошло в привычку просить меня отслеживать их”, – добавил он.

        – Почему?

        – Слишком много "Секретных материалов" смотрел в детстве. Ну и я немного исследователь города.
 
        – Значит, ты не первый раз в канализации, – подытожил я. Городские исследователи любили забираться в тайные и заброшенные уголки и закоулки города. Часто незаконно, что лишь добавляло привлекательности.

        – Я даже занимался сёрфингом, – сказал он. – В моей семье все инженеры, потому мне нравится совать нос в чужие дела и смотреть, как работают вещи. Я продолжал добровольно заниматься странными вещами, и, в конце концов, это стало полуофициальным.

        Так родилось ещё одно соглашение.

        – Если встретишь когда-нибудь Леди Тай, – предостерёг я. – Не говори ей. Такие вещи приводят её в неистовство.

        – Кстати, о “Секретных материалах”, – Кумар показал на раздевалку. – Думаешь, агент Рейнольдс…

        Я пожал плечами: “Откуда мне знать?”
        Пожалуй, сделаю это своим семейным девизом.

        – Может, спросим у неё? – предложил Кумар.

        – И уничтожим мистику?

        Кумар хотел знать, как работает магия, но я сказал, что должен держать это в секрете. “И так уже в дерьме из-за того, что открыл рот”, – сказал я.

        Он всё равно спросил, основана ли она на элементах – огне, воде, воздухе и земле. “Не думаю”, – ответил я.

        – Значит, не маги Земли пинают камни, – странно сказал он.

        – Нет. Или маги воздуха, маги воды, или He-Man, может Captain Planet. Или любой другой персонаж из детских мультфильмов. По крайней мере, я на это надеюсь. Что за вещи ты добываешь в туннелях?

        – Много сообщений о привидениях, – Кумар  начал рыться в ящиках с едой. – Но меньше, чем на наземных путях.

        Я подумал о покойном художнике граффити, призраке Эбигейл, но спросил: “Есть что-нибудь  похожее на парня с автоматом?”

        – Всегда ходят слухи, что в подземелье живут люди, – сказал он.

        – Думаешь, это возможно?

        Кумар радостно хмыкнул, вылезая из коробки с пакетом сыра и луковых чипсов. “Я бы так не сказал. Канализация токсична, это не только риск инфекции или болезни...”

        – Или утонуть, – добавил я.

        – Или утонуть, – согласился Кумар. – Накапливается газ, в основном метан, но есть и другие вещества. Не очень благоприятно для человеческого жилья.

        Я подумал о больших глазах на бледном лице. Может быть, слишком бледное? “Что если он не совсем человек?” – спросил я.

        Кумар с отвращением посмотрел на меня: “Я думал, что использовался для  расследования всякого дерьма. Я действительно понятия не имел, нет?”

        – Понятия не имел о чём? – спросила Рейнольдс с порога. – Кстати, душ в вашем распоряжении.

        Мы приняли душ, а затем постирались и осмотрелись. На моей груди красовался ряд впечатляющих синяков. Кумар показал, как отжимать комбинезон, и мы снова надели  ещё влажные вещи, включая "Метвест". Особенно "Метвест".

        Мы с Кумаром договорились, что я поговорю с сёстрами, пока он свяжется со  своим боссом, моим боссом, моим другим боссом Сиволлом и, наконец, Лесли. Вот почему никто не любит совместные операции.

        Пахнущие лишь умеренно плохо, мы зашли в кладовую и обнаружили, что Рейнольдс ушла на разведку. Мы нашли её в клубе разговаривающей с Олимпией и Челси. Она протягивала Олимпии массивный чёрный мобильник, из тех, что любят люди, проводящие какое-то время под водой.

        Рейнольдс явно воспользовалась нашим отсутствием для установления контактов  с внешним миром. Интересно, кому она звонила? Кому-то в посольстве или, может быть, сенатору? Неужели солгала, что у неё нет подмоги?

        Я посмотрел на часы и обнаружил, что уже половина седьмого утра. То-то чувствовал себя таким измотанным. Клуб явно собирался закрываться, подростки скопились вокруг стульев и диванов, а ещё танцующие вид имели отчаянный, будто собирались выжать последние капли эмоций из уходящей ночи. Ди-джей перестал бормотать над треками – любой ди-джей утомляется от звуков собственного голоса.

        Я поймал взгляд Олимпии и подозвал сестёр. Они даже не пытались выглядеть недовольными. Наша агент ФБР заинтриговала их, и они хотели узнать, что это за сплетни.

        – Ваши реки ... – начал я.

        Челси бросила на меня угрожающий взгляд, спросив всё же: “Что с нашими реками?”

        – Они движутся... в основном под землей. Правильно?

        – Мы не можем все резвиться в пригородах, – сказала Челси. – Некоторым из нас приходится зарабатывать на жизнь.

        – Хотя у них есть планы, – сказала Олимпия.

        – У Тай всегда есть планы, – уточнила Челси.

        – Вы же знаете, живут ли в канализации люди? – спросил я.

        – Недалеко от наших русел, – сказала Олимпия. – Мы не так уж много времени проводим в грязных местах.

        Челси кивнула: “А ты?”

        Олимпия неопределённо взмахнула руками: “Иногда у меня возникает какое-то зудящее чувство, ну, ты знаешь, когда у тебя в голове какая-то мысль, и ты не уверен, что это одна из твоих”.

        – А мне кажется, это больше похоже на подёргивание ноги, – сказала Челси.

        – Нога дёргается? – спросила Олимпия. – С каких пор?

        – Не всё время дергается. Я говорю о непроизвольном движении.

        – Вы не видели здесь парня по имени Джеймс Галлахер? – я попробовал ещё раз, девчонки не отвечали прямо ни на один мой вопрос. – Американец, белый, чуть за двадцать, студент-искусствовед.

        Олимпия кивнула на Рейнольдс: “Что она делает здесь?”

        – Он важен? – спросила Челси.

        – Жертва убийства.

        – Не тот ли это парень, которого нашли на Бейкер-стрит? – спросила Олимпия.

        Я сказал, что это было то же самое, неожиданно оглянулся и увидел Закари Палмера, прислуживающего в баре. “Как давно он у вас работает?” – резко спросил я сестёр.

        – Кто? – спросила Олимпия и посмотрела на Зака. – Гоблин-бой?

        – Гоблин? Он говорил, что наполовину фейри.

        – То же самое, – фыркнула Челси. – Из той же серии.

        – Не могу определить точно, – сказала Олимпия.

        – Для нас это одно и то же, – видно было, что Челси не интересен Зак.

        – Но он работает на вас? Полный рабочий день?

        – Не глупи, – сказала Челси. – Парень на случайной работе по соседству.

        – Да, – улыбнулась Олимпия. – Если работа странная, он для тебя гоблин.

        Я ещё раз оглянулся и увидел, что Зак смотрит на меня. Хотелось задать ему несколько вопросов, но чувствовал, что действительно пробыл под землёй слишком долго.

        – Не сильно-то меня беспокоит, что с вами делать, – сказал я. – Но маме вашей, может, сообщу.

        – О, мы дрожим от страха, – повела плечиком Олимпия.

        – Расслабься, волшебник, – сказала Челси. – Мы держим всё в строгом секрете.

        Я бросил на них суровый взгляд, нисколько их не смутивший, и пошёл к Кумару и Рейнольдс.

        В принципе, у нас было два варианта: длинный подъём по винтовой лестнице, или пройти через открытую станцию метро Холланд Парк, где можно было даже подняться на лифте. Мы как раз направлялись к проходу к станции, когда Зак перехватил меня.

        – Что вы здесь делаете? – спросил он.

        Я сказал Кумару и Рейнольдс, что догоню. “Мы слышали – атмосфера была великолепной”.

        – Нет, да, смотрите, послушайте же, – Зак явно волновался. – Я думал, вы ищете другие туннели.

        – Нет. Я ищу сменную одежду.

        – Старый туннель GPO проходит прямо мимо этого места, – сказал он.

        Я услышал свисток во второй раз. Учитывая тумп-тумп-тумп басового ритма и то, что Зак пытался перекричать музыку, удивительно, что я вообще его услышал. После третьего свистка я безошибочно определил, что звук не студийный, и, взглянув через танцпол, увидел, что Кумар машет рукой, привлекая моё внимание. Заметив, что я смотрю на него, он поднёс два пальца к своим глазам, а затем перевёл их на дальний конец клуба. Я повернулся к Заку, чьё лицо выглядело странно безумно.

        – Мне пора, – сказал я.

        – А как насчёт туннелей?

        – Потом.

        Я пробрался сквозь толпу так быстро, как только мог, и как только я оказался рядом, Кумар закричал: “Он здесь!”

        Не нужно спрашивать, кто. “Куда?” – спросил я.

        – Через станционный выход.

        Куча невинных свидетелей, подумал я и спросил: “Ты не видел, остался ли у него Стэн?”

        Кумар не видел.

        Мы вышли на станцию Холланд-парк обычным шагом. Рейнольдс следила за ним, и мы нашли её сидящей на корточках у подножия лестницы с намерением  незаметно подобраться к кому-то наверху.

        – Он только что поднялся, – прошептала она.

        Я спросил, уверена ли она, что это он.

        – Бледное лицо, большие глаза, странная сутулость. Определённо он.

        Я был впечатлён. Я даже не заметил его осанку. Сёстры сказали, что за лестницей короткий коридор, а за ним пожарная дверь, ведущая на станцию. Мы опасались, что он услышит наши шаги, если мы подбежим к нему сзади. Так что мы пошли, как бы болтая, надеясь выглядеть усталыми клабберами. За первые два лестничных пролёта я узнал, что специальный агент Кимберли Рейнольдс из Иниды, штат Оклахома, училась в университете в Стиллуотере и далее в академии ФБР в Квантико.

        Сержант Кумар оказался родом из Хаунслоу и учился на инженера в Сассекском университете, но попал в полицию. “Я был бы ужасным инженером, – сказал он. – Никакого терпения”.

        Я рассказывал джазовый анекдот об отце, когда мы очень ясно услышали звук хлопнувшей впереди двери и побежали.

        Это была обычная пожарная дверь с сильной пружиной, по-видимому, для того, чтобы друзья Олимпии и Челси могли уйти, не позволяя остальным просочиться обратно. Мы прошли через неё медленно и тихо и оказались в нише между станционными лифтами. Нашего подозреваемого среди ожидающих лифт не было. По их словам, они здесь по крайней мере пару минут, и он не мог подняться раньше.

        – Лестницы или платформы? – спросил Кумар.

        – Он любит находиться под землёй, – сказал я. – Платформы в первую очередь.

        Нам повезло, и я заметил его через решётчатые окна, где коридор пересекал верхнюю часть восточной платформы. Мы как можно тише сбежали по следующему лестничному пролёту и сгрудились, словно герои мультфильмов, у входа на платформу. Я  собирался с духом, чтобы заглянуть за угол, когда Кумар указал на выпуклое зеркало напротив. Это был пережиток с времён, когда персонал станции и транспортная полиция должны были проверять станции с меткой глазного зрачка.

        Я заметил его, маленького и странно искажённого зеркалом – в дальнем конце платформы.

        – Если он ещё вооружён, – сказал Кумар. – Мы никогда не подойдём близко.

        Я почувствовал дуновение воздуха на лице, и рельсы запели. Было слишком поздно – стремительно приближался поезд.